Понимание в высоко контекстной культуре.

Понимание Другого невозможно без обращения к его ментальности так как коммуникация – это процесс взаимодействия разных картин мира, разных ментальностей. В силу особенностей положения, занимаемого Японией в современном мультикультурном пространстве, проследить особенности понимания Другого в высоко контекстных культурах на её примере представляется нам наиболее удачным.

Ментальность японцев глубоко уходит своими корнями в синтоизм и своеобразно адаптированный буддизм. В отличие от ортодоксальной доктрины буддизма Дзен не требовал от человека полного забвения мирских страстей и влечений во имя достижения нирваны. Мастера Дзен учили, что нирвану следует искать посреди мира страстей, а не вдали от него. Доктрина Дзен апеллировала к духу и разуму обычного человека, подталкивая его к интуитивному познанию. Специфической особенностью Дзен стала концепция Прозрения (сатори). Прозрение означало реализацию в сознании индивидуума высшей, абсолютной, вневременной Истины бытия. Прозрение в Дзен очищает дух для дальнейшего следования по жизненной стезе. Для японцев чувственно воспринимаемый мир – лишь отголосок Небытия, Пустоты. Поэтому воля, определяющая поступки человека, существует только в мгновении, ежесекундно рождаясь, исчезая и сменяя друг друга. Таким образом человек может достичь состояния истинного «Я», находясь в состоянии «не - Я», путем деперсонализации, самоотречения. Эта двойственность находит свое выражение в таком парадоксальном для рационалистического сознания феномене как единство внутренней индивидуальной свободы японца и его социальной несвободы. В японской культуре человек независимо от его места в социальной иерархии, за ее пределами – свободен. «Дуализм» внешней социальной несвободы и внутренней индивидуальной свободы не ввергает японцев в пучину противоречий. Возможно, с этим связано признание двоичной природы самого человека в японской культуре. Человек обладает как истинным непреходящим, сущим «Я», не связанным с реальным жизненным процессом, так и «Я», приобретенным под воздействием социальной среды и включенным в нее. Такое удвоение мира не могло не сказаться и на используемых средствах ментальной репрезентации.

Целостное непротиворечивое мышление восточной культуры нашло свое отражение и на способе постижения Другого. Если для того, чтобы познать смысл бытия, японцу надо «растворить» своё Я в окружающем мире, то, для того чтобы понять другого, ему надо как бы слиться с ним в единое целое. Рационально-логический подход европейцев предполагает строгую аргументативную модель для понимания другого, а отсюда и жесткие требования однозначности к вербальному языку как ведущему способу общения. Иными словами, мы знаем другого, когда уясняем логику поступков другого, когда она для нас прозрачна и понятна. Японцы же полагают, что сущность можно только почувствовать, ощутить, пережить, но её нельзя познать разумом. Поэтому при понимании «другого» на первый план здесь выступает не рациональное познание, а интуитивное понимание. Последнее же предполагает обязательное наличие у человека способность «схватывать» суть в её целостности, т.е. способность воспринимать действительность (в данном случае «другого») без детального ее осознания. Такую способность человек либо приобретает с жизненным опытом (с годами), либо воспитывает в себе с помощью восточных искусств (в том числе и единоборств как разновидности искусства). В обоих случаях он вырабатывает в себе способность бессознательной «подстройки» к тому, с кем общается. В соответствии с принципом бессознательного постижения, надо «слиться» с другим в единую систему общения и тем самым обеспечить вчувствование в его внутренние переживания. «Смотрите своему противнику в глаза, и вы будете видеть всё» - советуют наставники боевых искусств, подчеркивая, что простое смотрение мало что даст. Смотреть и видеть намерения противника в его глазах, можно только в результате растворения собственного Я в окружающем мире, в который противник включен как его неотъемлемая составляющая.

«Лицо» как знак межкультурной коммуникации

В коммуникативном процессе лицо может быть рассмотрено как некий знак образа человека, с помощью которого он вступает в ситуацию отношений. Иными словами, можно сказать, что оно представляет собой некоторую идентичность, определяемую совместно участниками коммуникации.

Понятие «лица» присутствует практически во всех культурах. Однако следует при этом отметить достаточно существенные смысловые нюансы представлений о «лице». Такое различие особенно заметно, когда речь идет о взаимосвязи культуры и создании её публичного образа («лица»). В этом контексте мы встречаемся с коллективистскими и индивидуалистическими культурами. Общаясь с представителями обеих культур, мы вступаем во взаимодействие с разными «лицами». Объем смыслов, стоящий за понятием «лица» и в том и другом случае будет существенно различаться.

За лицом представителя индивидуалистической культуры стоит только сам индивид. Здесь «делом чести» является поддержание соответствия между частным (личным) и публичным (общественным) «лицом». При этом предъявление во вне публичного «Я» находится в прямом соответствии с внутренним «Я» человека, с его внутренним состоянием. Общепринятый в данном случае стиль общения не возбраняет индивиду демонстрировать с помощью лица ни свое истинное состояние, ни отношения к «другому» или к ситуации, в которой он находится. В этом случае перед нами предстает действительно сам человек со всеми своими страстями, отношениями, состояниями. Общество в данных культурах словно распадается на отдельные индивиды-атомы. Сама культура фокусируется на «Я» - идентичности. Ценностными являются свобода выбора и возможность личностной автономии. Для данного типа культуры характерен такой стиль обмена информацией, при котором значительные требования предъявляются к точности использования понятий и логичности высказываний. Органичным при таком общении является «прямой» (открытый) тип межличностного взаимодействия в повседневной жизни. Такая прямота общения не воспринимается как посягательство на «лицо» другого. Она связана с поддержанием своего собственного «лица». В коммуникации эти культуры рассматриваются как низко контекстные культуры. В межличностном взаимодействии здесь делается упор на то, что человек говорит, а не как он это делает. Т.е. не столь важно, что стоит за этим высказыванием (контекст, в котором оно было сделано), и как это было произнесено. Такой акцент на содержательную сторону общения во многом определяет и его ведущий стиль. В низко контекстных культурах ведущим является речевое (вербальное) общение. Итак, встречаясь с визуальным образом такой культуры – носителем такого «лица», что реально мы можем узнать об этом человеке? Только то, что в данный момент он находится в том или ином состоянии (хорошем, плохом настроении; хорошо, плохо себя чувствует), в том или ином отношении (хорошо, плохо к кому-либо или чему-либо относится). В любом случае, только индивид ответственен как за сам факт своего экспрессивного выражения (своего состояния, отношения), так и за выбор выразительных средств. Кроме того, за этой самопрезентацией прослеживается минимальный культурный контекст.

По иному обстоит дело в коллективистских культурах, в которых внутреннее «Я» никогда не бывает свободным. Оно ограничено взаимными «Я» - обязательствами. Такой тип культуры фокусируется не на «Я», а на «Мы»-идентичности. Поэтому «лицо» этой культуры неразрывно связано с визуальным образом отдельного индивидуального лица. Публичное «лицо» представителя такого типа культуры поддерживается за счет поддержания «лица» другого. Самоценным при этом является взаимозависимость, взаимные обязательства, возможность быть «вместе». С самого раннего детства человек осознает подчиненность своих желаний интересам группы и любым способом стремиться избежать позора для себя и своей семьи. Связано это с тем, что утрата индивидуального «лица» ассоциируется с утратой «лица» всей этнической группы. В связи с тем, что в лице отдельного индивида в данном случае представлено все культурное сообщество, поддержание собственного лица, является символом поддержания «лица» всего этого сообщества. Процесс общения с «лицом» представителя данной культуры во многом определяется (задается) ситуацией и контекстом взаимоотношений. Как следствие этого, в таком случае «прямой», открытый стиль коммуникативного взаимодействия непоощряется. Более того, он может быть рассмотрен в качестве посягающего на «лицо» другого и в этом смысле - угрожающего и ущемляющего его. В процессе коммуникации такие культуры рассматриваются как высоко контекстные. Проиллюстрируем выше сказанное на примере феномена лица в японской культуре. И тут мы можем отметить, что у японца два лица. Внешнее лицо – это маска. Под этой маской скрывается индивидуальное (затаенное, истинное) лицо. Внешнее лицо представлено для всех. Эту этнокультурную маску он оберегает т.к. она является «лицом» всей нации. Потерять это «лицо» он боится, ибо его утрата символизирует невыполнение долга перед обществом. Другое (внутреннее) лицо – его индивидуальное: оно предназначено для себя, для родных и близких. Только в кругу родных и близких людей, в сфере текущего (неистинного) бытия возможно проявление текущих, сиюминутных, несущественных для истинного бытия страстей. В кругу других, эмоции должны сдерживаться. Это считается добродетелью. Скрытность и сдержанность вообще у японцев не лицемерие, а норма поведения. Быть скрытным, т.е. носить на лице маску, в Японии то же, что быть благопристойным.

Предлагаемая вовне этнокультурная маска должна соответствовать национально-культурным представлениям о ценностях этой культуры (культурному образцу). В систему ценностей Дзен, сыгравшей важную роль в формировании японской ментальности, входят такие понятия как самообладание, спокойствие, душевное равновесие, уважение, терпение, выдержка, невозмутимость, смирение и т.д. Обладание этими качествами должно отражаться на лице. Японская улыбка является знаком отсутствия агрессии, столь не почитаемой в культуре. Поэтому отображенные на лице самообладание, спокойствие, почтение (и т.д.) в совокупности с социальной японской улыбкой и являются лицом добродетельного японца.

Онтологические, этические и эстетические категории в японском сознании неразрывно связаны. Красота и добро противопоставляются уродству и злу. Именно поэтому нравственность порождает внутреннюю красоту человека. «Красота» и «Добродетель» синонимичны для японцев в психологическом плане. Внутренняя красота нравственного человека порождает внешнюю красоту его лица. Те, кто отступают от общепринятых норм поведения, теряют своё лицо. Их престиж в глазах окружающих сильно падает, и они воспринимаются в качестве беспардонных и даже безнравственных личностей. Благопристойный человек должен следовать в своих словах и делах этическим нормам, которые предписывают ему сдерживать проявление своих эмоций, чтобы не нарушать природной гармонии. Он должен знать в ней своё место и действовать сообразно ему. Надо спокойно ждать своего часа. Не следует выставлять свои достоинства напоказ, ибо всё скрытое со временем станет явным. Воспитанное и природное в нем должно быть сбалансировано. На японском лице, в соответствии с культурной традицией, не должны быть представлены обуреваемые человеком страсти, т.к. осознав свое место в мире, постигнув единство всего сущего, относительность добра и зла, он обретает душевное равновесие и покой.

Мимика человеческого лица является таким же языком общения для японцев, как и вербальный язык. Как и любым другим, человек овладевает этим выразительным коммуникативным средством в процессе своего включения в человеческое сообщество. Только благодаря тому, что японцев учат с детства не расстраивать других своими переживаниями, испытывая глубокое горе при потере своих близких, они сообщают другим об этом с улыбкой. Строгие правила «сокрытия» своих индивидуальных эмоций, существующие в Японии, вынуждают их к подмене (маскировке) одной эмоции другой. Это подтверждают данные, полученные в исследованиях Экмана и Фрезена, исследовавших культурно обусловленные правила невербального выражения эмоций. В США и Японии испытуемым предъявляли фильмы, вызывающие определенные эмоции и фиксировали их скрытой камерой. Скрытый контроль лиц показал, что просмотр одних и тех же эпизодов у американцев и японцев сопровождался у них одной и той же мимикой. Однако в каждой культуре выработаны передающиеся из поколения в поколение правила, предписывающие то, какие эмоции позволительно показывать в определенных ситуациях, а какие необходимо прятать. Такая особенность отразилась и на результатах этого исследования. Так, результаты просмотра фильма изменились при появлении во время эксперимента самих экспериментаторов. Если американские испытуемых продолжали в их присутствии демонстрировать те же эмоции, то, у японцев негативные эмоции на лицах стали заменяться улыбкой. То есть следует полагать, что у них активизировались культурно-специфические правила «показа» эмоций. Кроме того, проявилась характерная для высококонтекстных культур зависимость поведения от особенностей ситуации.

Таким образом, мы видим, что знаки невербальной коммуникации, являющиеся неотделимой частью языка общения, имеют культурно детерминированную природу.

[*] Точно так мы изучаем знаки вербального языка для того, чтобы понимать другого. Ведь в этом случае мы понимаем, что без знания языка общение вообще невозможно.

[†] Хотелось бы отметить, что не все так просто со знаками для выражения нашего эмоционального состояния. Вербальные знаки (знаки языка) имеют тоже свою национально-культурную специфику. Об этом свидетельствуют данные изучения языковых форм выражения негативного отношения у представителей разных культур. Так, например, если во время ссоры мы порой не скупимся на бранные выражения друг для друга, то своих бытовых ссорах японцы, как правило, избегают их употребления. Речевой этике японцев разработан таким образом, что в нем преобладают грамматические формы, соответствующие различным степеням вежливости. Простая просьба открыть окно в дословном переводе может звучать как: «Не могли бы Вы сделать так, чтобы окно было открытым». А вежливое для нас обращение: «Откройте, пожалуйста, окно» может быть расценена японцем как провокация конфликта.

[1] C. G. Yung. Memories, Dreams, Reflections. N.Y. 1965. P. 247-248.

[2] Макаров М.Л. Интерпретативный анализ дискурса в малой группе. Тверь, 1998. С.149.

[3] См, например, Пронников В.А., Ладанов И.Д. Японцы. М., 1986.

[4] Там же.

[5] Холл Э. Как понять иностранца без слов. М., 1995.С. 305.

[6] См .: Лабунская В.А. Экспрессия человека: общение и межличностное познание. Ростов-на-Дону, 1999.

[7] См.: Холл Э. Как понять иностранца без слов.

[8] Так, например, индийцы могут определять себя как «едящие мясо вегетарианцы», имея в виду, что обычно они употребляют пищу растительного происхождения, однако, находясь в определенных обстоятельствах, могут не отказаться и от животной.

[9] Цит. По: Стефаненко Т.Г. Этнопсихология. М., 2003. С. 161.

[10] См.: Пронников В.А., Ладанов И.Д. Японцы. (Этнопсихологические очерки). М.: 1985.

[11] Человек и мир в японской культуре. М., 1985. С. 23.

[12] Цит. по: там же. С.250.

[13] Там же. С 251.