Человек на коне 5 страница

— Налей побольше. Мы водохлебы.

— Мало налить — больше уважения гостю, — пояснила Зульфия.

В медных низких вазочках лежали сухофрукты — темный и светлый изюм, оранжевый урюк и что-то еще. Белые ломти лукума, сахар — у Маруси и Юлика глаза разбежались. Но Ася детей держала в строгости. Взгляда было достаточно, чтобы оба сидели чинно, не разговаривая и не протягивая рук к сладостям, пока гостеприимная Зульфия сама не подвинула к ним лакомства. Стайка босоногих детей Айгуль и Усмана в тюбетейках толкалась на длинной открытой террасе, хихикая и не смея приблизиться. Юлик исподлобья посматривал на них, а Маруся застенчиво улыбалась.

После чая Усман принес казан с пловом. Ловко перевернул его над блюдом, и ровный золотисто-коричневый холм предстал перед гостями. Плов был украшен кусочками мяса и морковью. Но кроме этого вкраплялось что-то еще. Это что-то было квадратным и коричневым по цвету. Зульфия пояснила, что это такой горох.

— Усман, Айгуль, позовите детей, — предложила Ася. Усман что-то ответил по-своему, Зульфия перевела:

— Дети поедят после, вы сегодня наши гости.

Айгуль, Усман и Зульфия ловко подчерпывали рис пальцами и отправляли в рот. Вознесенские попытались сделать так же, но в конце концов Ася послала Марусю за ложками. Так получалось гораздо ловчее.

Ночью, уложив детей, Ася и Алексей делились впечатлениями. Это была первая ночь на новом месте. Не спалось. Они вышли на открытую террасу — ветер донес аромат весеннего цветения. Темное небо лежало на самых крышах, задевая крупными звездами ветки чинары. Думали каждый о своем.

— Как тебе их полосатая форма? — спросил Алексей, — Сошьешь себе такую?

— Обязательно.

— А паранджу?

— В ней жарко. А тебе бы жену в паранджу упечь! Вот уж не ожидала.

— Шутки шутками, но все же одна по улицам не расхаживай. В Бухаре смутно. Народ здесь непростой.

— Зато гостеприимный. Мне так Зульфия понравилась. Вообще мне здесь нравится. Город… А тебе?

Он ответил не сразу:

— Везде одинаково. Те же банды, та же ненависть, кровь. Только они здесь свои, а мы пришлые. И на их гостеприимство, Ася, рассчитывать не приходится. Медаль имеет две стороны.

Она знала, что муж имел в виду. То, что Бухара присоединилась к красному Туркестану, еще не было гарантией безопасности.

На рассвете их разбудил беспокойный стук в ворота. Красноармеец из штаба прибежал за комиссаром. Они говорили о чем-то торопливо во дворе, а когда Алексей вернулся в дом, чтобы собраться, Ася по лицу поняла: что-то стряслось.

— Бандиты ночью убили часовых у конюшни и порезали лошадей.

— Как… порезали?..

— Вспороли брюхо. Каждой. — Вознесенский торопливо застегивал портупею. — Когда вернусь — не знаю. Береги себя.

Здесь была особая война. В любом селении русских встречали радушно, самое лучшее место в доме отведут, лучшую еду на стол поставят. Пока ты гость в доме, тебе обеспечена еда и охрана. Но за пределами дома за жизнь твою никто не ручается. Ночами, бесшумные как кошки, басмачи спускались с гор и действовали выверенно, четко, со спокойной циничной жестокостью. И поймать их было куда как непросто. В этом заключалась работа Вознесенского.

И тем не менее Асе нравилось в Бухаре. Здесь было солнечно, тепло и более-менее сытно. Юлик быстро нашел общий языке местными ребятишками. Большой компанией дети осаждали старую чинару, среди ветвей которой имелась широкая площадка — играть на ней было одно удовольствие. Смуглый, темноволосый, с янтарными глазами ребенок не переставал напоминать матери о былой любви. Он подрастал, и становилось очевидным его несходство с Вознесенским. Он не был похож и на мать. Разве что легкой смуглостью да формой ушей. Он любил забраться на плоскую крышу и подолгу сидеть там, наблюдая жизнь улицы. Иногда, застав сына в состоянии подобной задумчивости, Ася пугалась — настолько явным в эти минуты было сходство мальчика с отцом. Он так же обхватывал руками коленки и замирал, глядя вдаль. Окликни его, и ребенок словно от сна очнется. Вознесенский над этой привычкой Юлиана посмеивался, говорил:

— Спускайся с небес, мечтатель!

Ася держалась с ребенком ровно, без сюсюканья, но когда он вдруг подлетал к ней, обхватывал за ноги своими ручонками и зарывался лицом в подол, сердце ее таяло, сжималось в комок, и она несколько раз быстро и весело целовала его в нос.

— Мамулечка, милая, милая моя мамулечка! — выпаливал он и убегал.

— Почему не родишь еще? — спросила как-то Зульфия. — Один ребенок — мало. Такому мужчине, как твой муж, нужно много сыновей.

Ася только плечами пожала:

— У нас и дома-то своего нет, какие дети?

— Рожай, Асия. У тебя нянька есть. Сын уже подрос, она у тебя без дела.

Ася отмалчивалась. После последней страшной болезни она могла остаться бесплодной. По крайней мере четыре года странствий с мужем не принесли ей новых детей. Да она и не горевала по этому поводу — постоянная опасность, неустроенность, чужая страна. Какие уж тут дети. Дай Бог этих уберечь.

Маруся подросла — из костлявой девчонки грозилась вот-вот превратиться в стройную девушку. Однажды, вернувшись вместе с Зульфией с базара, Ася застала занимательную сцену. На террасе сидели Маруся и Айгуль и красились.

— Это что такое? — вскричала Ася, с трудом узнавая в чернобровой девушке с множеством длинных косичек свою Марусю.

Странные темно-зеленые брови были соединены краской посередине и являли собой одну устрашающую неестественную линию. Над губой у Маруси красовалась мушка, а глаза были подведены на восточный манер. Айгуль, заметив недовольство Аси, шустро собрала свои склянки и смылась. А Маруся стояла перед хозяйкой, виновато опустив голову. Зульфия только посмеивалась, наблюдая эту сцену.

— Сейчас же смой этот маскарад!

— Это не смывается, — победно шмыгнула носом Маруся.

— Чем это они? — Ася беспомощно оглянулась на Зульфию.

— Усьма. Пойдем покажу.

Они вышли на задний дворик, где был устроен огород. Здесь росло полно зелени — кинза, петрушка, укроп, ну и та самая усьма — травка, похожая на щавель, только слегка пушистая.

— Айгуль толкла ее в толкушке и красила меня зеленым! — доложила Маруся. — Только теперь краска почернеет. Она полгода не смывается!

— Ну и радуйся! — огрызнулась Ася. — Ты полюбуйся на себя в зеркале! Нет, ты полюбуйся на себя!

— А мне нравится, — чуть не плача ответила Маруся.

— Хочешь, и тебя накрасим, Асия? — смеялась Зульфия. — Совсем узбечка станешь.

— Ну уж нет, увольте.

Потом однажды Асе пришлось пожалеть о своем поспешном отказе. Хотя она давно завела себе полосатое шелковое платье и штанишки до колен, подвязанные тесемочками с помпонами, носила тюбетейку или же покрывала голову платком по-восточному — ее русые волосы и славянское лицо выдавали и часто привлекали внимание. На улице она старалась одна не появляться.

Вознесенский охотился за бандой Исламбека. Множество вылазок в горы предпринимал его отряд, но все безуспешно.

— Мы в горы, а он — с гор, — говорил Вознесенский. Он редко делился делами службы, но чтобы уж совсем не рассказывать, такого не было. — Вырежут часовых, сожгут склад и смоются. Мы словно в кошки-мышки играем.

— А он сам из Бухары, этот Исламбек?

— Местный. Мало того, у него брат здесь живет, Арсланбек. У них у каждого по пять жен. Так вот брат теперь эту всю семьищу содержит и клянется, что ничего о судьбе Исламбека не знает. А сам наверняка ждет, когда братан русских перережет и спустит с гор семейное золото. У них наверняка там целые склады в горах.

Когда Зульфия обмолвилась, что приглашена в дом к Арсланбеку, с тем чтобы устроить замужество его старшей дочери, Ася не смогла скрыть вспыхнувшего интереса.

— Хочешь пойти со мной? — догадалась Зульфия.

— Очень хочу!

Еще бы, посмотреть настоящий узбекский дом с множеством обитателей, разделенный на две половины — мужскую и женскую, поучаствовать в настоящем сватовстве!

— Ну что ж, собирайся, Асия. Но надень это.

Она положила перед Асей паранджу из черного хлопка. Ася последовала совету.

Теперь прямо перед лицом у нее оказалась сетка из конского волоса. Паранджа скрывала ее всю, оставив наруже лишь носки чувяков.

— Как в этом можно идти, не спотыкаясь?

Сама же Зульфия собиралась долго и тщательно. Накрасила ногти все той же усьмой, от чего они стали темно-коричневыми, вдела в уши тяжелые серьги, на каждый палец нацепила по кольцу.

— А далеко идти?

— Другой махалля, далеко.

Они плутали по узким улочкам, наконец остановились перед дуваном, заросшим ежевикой. Их впустил молодой парень в тюбетейке и мягких сапогах. Дом здесь был двухэтажный, но по виду мало чем отличался от всех остальных домов в Бухаре — та же глина, тот же тандыр во дворе, только, пожалуй, больше деревьев — тутовник и алыча, — да внушительный куст граната украшали двор, а виноград оплетал беседку. Навстречу вышел хозяин — само радушие — от улыбки глаза сделались узкими, как щелочки. Зульфия и Арсланбек заговорили между собой по-своему.

Их привели на женскую половину.

— Можешь снять паранджу, — разрешила Зульфия и сама разоблачилась.

Здесь было полно народу — женщины все сплошь в полосатых, одного фасона платьях, бегали вокруг гостей, услужливо подстилая подушки, угощая сладостями и орехами. Вот где галдеж поднялся! Каждая что-то доказывала Зульфие, все жестикулировали и качали головами. Понять, которая из них мать невесты, было невозможно. Наконец привели невесту. Ася ахнула, увидев ее: той было не больше тринадцати. Похоже, девочку не слишком волновала собственная участь — она таскала из блюда кишмиш и с интересом посматривала на гостью. Ася сняла паранджу и своим видом, конечно же, развлекла жен и дочек Арсланбека. А может, среди них были и жены Исламбека? Кто их разберет?

После этого посещения Ася засыпала Зульфию вопросами:

— Почему так рано отдают замуж?

— Зачем — рано? Не рано. Потом поздно будет. Арсланбек калым за дочь возьмет.

— А жениха ты ей хорошего нашла? Ты к жениху тоже пойдешь?

— Пойду, но тебя, Асия, взять с собой не могу. На мужскую половину тебя не пустят.

— А тебе, значит, можно.

— Мне можно, — смеялась сваха. — А вот на свадьбу тебя взять могу. Пойдешь?

— Пойду! — не задумываясь, ответила Ася. Ей была интересна эта чужая жизнь.

Алексей целыми днями пропадал на своей службе, а она тоже не привыкла сидеть без дела. Работать в узбекской школе он ей не разрешил, вспоминая тот памятный случай на Украине. Когда просилась помогать ему в части, он только отмахивался. «Переживай за тебя», — говорил.

Ася научилась ловко печь лепешки в тандыре — кидаешь такой плоский блин, он лепится на круглую стенку, а затем достаешь специальным длинным крючком. И плов настоящий узбекский готовить научилась не хуже Зульфии. И кумган с водой наловчилась носить на голове, за что муж называл ее узбечкой.

Но отчего-то о том, что собирается пойти на свадьбу в дом Арсланбека, Ася не торопилась говорить Алексею. А может статься, она и не пойдет. Возможно, Зульфия это так, пошутила? В конце концов, если Алексей будет в этот день дома, то она не пойдет. Они так любят гулять вдвоем по пыльным улицам Бухары, зайти на гранатовый базар, набрать тугих бордовых гранатов, дойти до улицы Мири Абад и медресе, а может, и добраться до рощи тутовника, набрать домой длинных, немного похожих на малину розовых или белых ягод. А если он опять будет в походе, то она, возможно, и сходит на эту свадьбу… Там видно будет.

Вознесенский не появлялся дома целую неделю, а в пятницу, когда Ася уже устала от ожидания, явился молоденький красноармеец Федулов и сообщил, чтобы ближайшие два дня товарища комиссара дома не ждали, что у него важная операция, и вот, получите продуктовый паек.

Федулов передал Асе сверток, а сам все хмурился и посматривал куда-то за ее спину. Ася оглянулась — на площадке старой чинары маячила Маруся. Обняв одну из веток, этакой полуузбекской русалкой она лежала в ветвях и пялилась на красноармейца. Брови ее, сведенные на переносице несмываемой усьмой, нелепо выделялись на фоне белой косынки.

«Вот чудо!» — сокрушалась про себя Ася. Когда уходила в дом, чтобы собрать мужу смену белья, услышала смех в ветвях чинары. Оглянулась — красноармеец помогал девочке спуститься вниз.

— А вы сегодня на лошади, товарищ Федулов, или на ослике?

— Когда это вы, Маруся, видели меня на ослике?.. Я всегда только на лошади. А сегодня пешком.

— Вы зря пешком. Вам на лошади больше к лицу.

— Хотите, Маруся, я вас на своей лошади как-нибудь покатаю?

— Хочу. А на верблюде покатаете?

— Я не басмач какой, чтобы на верблюде.

— Ну и зря…

Такой содержательный разговор доносился до Асиных ушей, пока она собирала мужу белье.

Она только головой качала. На верблюде ее покатай!

Итак, вопрос был решен, и в обеденное время Ася вместе с Зульфией, захватив в подарок молодым собственноручно вышитую скатерть и полотенце, шагала в дом жениха.

Ворота были распахнуты, прямо во дворе было устроено подобие низкого стола. Здесь толпились мужчины. В беседке музыканты колдовали над инструментами. Хозяин дома и отец жениха, Сафар, сидел на подушках под навесом и принимал подарки. У его ног лежали отрезы ткани, золотые украшения, посуда. Ася подошла и положила свое подношение. Сафар поклонился и что-то сказал ей. Среди гостей она увидела и отца невесты, Арсланбека.

Ася и Зульфия прошли на женскую половину, где тоже был накрыт богатый стол. Невеста — испуганная, притихшая — сидела на ковре и смотрела прямо перед собой. Ее прежнюю беспечность как ветром сдуло. Все женщины были сегодня ярко накрашены, оживленны. Свадебный стол здесь был устроен на террасе верхнего этажа так, что сквозь фигурную решетку, густо оплетенную виноградом, можно было при желании разглядеть нижний двор и то, что на нем происходило. Снизу доносились звуки дойры и рубоба, выкрики танцующих, громкие голоса. Здесь же, на женской половине, еще продолжали лакомиться. Дастархан ломился от дынь и арбузов. Асю угощали джудой — подобием фиников, а также инжиром и виноградом. Сначала пили чай, к которому подавали лукум, шербет, мед, сухофрукты. Потом ели обжигающие перцем манты и заедали зеленью. Чего только не было на этом свадебном столе! На блюдах лежали треугольные пирожки с мясом и луком — самса, самбуса (пирожки с разной начинкой) — в больших блюдах, мясо, жаренное на углях. Конечно же, главным блюдом был жирный рассыпчатый узбекский плов.

Наконец женщины насытились и тоже стали танцевать.

А внизу в распахнутые ворота все тянулся народ — соседи несли подарки молодым. Кто шелковую подушечку, кто кувшин, кто глиняную плошку. Гора подарков высилась у ног Сафара.

Ася подумывала о том, что им с Зульфией можно бы уже и собираться домой, как внизу однообразный характер шума изменился. Нижний двор вдруг притих, музыка оборвалась. Женщины на террасе подошли к решетке.

Там, внизу, прибыли новые гости. В ворота одна за другой вошли несколько женщин — каждая в глухой черной парандже — и остановились напротив Сафара. Тот сделал знак, ворота за гостьями закрыли. Одна из женщин вышла вперед, одним рывком сдернула паранджу… Верхний этаж ахнул — глухая паранджа скрывала мужчину! Гости внизу одобрительно и восхищенно загудели.

— Исламбек! — обрадованно воскликнула одна из женщин. Ася не отрываясь смотрела вниз. Конечно же, и спутники Исламбека тоже оказались мужчинами.

— Что они говорят? — зашептала Ася в самое ухо Зульфие.

— Исламбек говорит, что не мог не поздравить брата со свадьбой дочери и друга со свадьбой сына. Он привез подарки.

По его знаку один из сопровождающих открыл внушительную шкатулку. Сочным блеском сверкнула на солнце россыпь золотых украшений.

Новых гостей посадили за свадебный стол, Сафар приказал музыкантам играть. Жены Исламбека прильнули к решетке и во все глаза смотрели вниз. Их кумир неторопливо ел плов и беседовал с гостями.

Асе был виден его загорелый, темный бритый затылок и крепкие плечи.

Сердце ее гулко отдавало в голове. Неуловимый Исламбек, за которым охотится Вознесенский!

Недолго посидев за свадебным столом, Исламбек поднялся, и следом одновременно поднялись его спутники.

Только теперь он взглянул на решетку верхнего этажа. Ася невольно отпрянула и наткнулась на Зульфию. Та приложила палец к губам.

Исламбек повернулся к Сафару и что-то сказал ему.

— Он говорит, будто знает, что в доме находится русская женщина, жена красного офицера, — горячо зашептала ей в ухо Зульфия.

Ася почувствовала, как холодный пот сползает каплями по спине.

— А что Сафар?

— Сафар говорит, что на свадьбе только его гости. После этих слов Сафара Исламбек медленно прошелся по двору, подошел к подушкам, на которых в начале торжества восседал хозяин дома, и ловко вытянул из горы подарков вышитое Асей полотенце с петухами! Поднял и показал всем. В нижнем дворе повисла напряженная тишина.

— Даже если так, эта женщина — гостья дома, она пришла с подарком и не сделала плохого.

— Она — жена врага. Она — иноверка!

К спорящим подошел Арсланбек:

— Послушай, брат, не хочешь ли ты испортить мне праздник?

Ася видела, как потемнели скулы у Исламбека.

— Я увезу ее в горы. Я заставлю красных покинуть Бухару! Ее муж — большой начальник.

— Ты забыл наши законы, брат? — не отступал Арсланбек. — Эта женщина и мой гость. Я не позволю, чтобы волос с ее головы упал в этом доме!

Зульфия давно молчала, в волнении прижимая лоб к решетке, но Ася и не нуждалась в переводе. Все было понятно и так. Внизу поднялся галдеж, грозящий перерасти в потасовку. Мужчины горячо спорили. Но вдруг все стихло. Гости вернулись за стол, по знаку Сафара музыканты возобновили свою песню. Сафар, Арсланбек и Исламбек направились в дом.

У Аси внутри все похолодело. Она вдруг заметила, что все женщины смотрят на нее. Старшая жена хозяина вышла и сразу же вернулась.

— Надень паранджу, — обратилась она к Асе. — Муж велел тебе спуститься на задний двор. Ступай за мной.

— Я пойду с ней, — поспешно вставила Зульфия. — Она моя гостья.

В Асе мгновенно проснулся тот самый протест, который рождается вопреки приказному тону. Она не стала надевать паранджу и, высоко подняв голову, последовала за валиде — старшей женой хозяина дома. На заднем дворе, где среди пожелтевшей листвы грелись на солнце желтые тыквы и на расстеленной тряпке сушился тутовник, в тени старой айвы стояли мужчины.

— Подойди сюда! — громко, на чистом русском языке сказал Исламбек.

Ася подошла. К ней с двух сторон приблизились Арсланбек и Сафар. Теперь она оказалась за сдвинутыми плечами этих двоих, как за воротами, напротив Исламбека.

— Добрый день, — сказала она тоном школьной учительницы.

Исламбек гортанно засмеялся.

— Ты смелая женщина. И красивая. Зря муж отпускает тебя одну ходить по гостям.

— Она пришла со мной! — встряла Зульфия, но тот не удостоил сваху даже взглядом.

— Ты хорошо говоришь по-русски, — заметила Ася.

— Я и по-английски неплохо говорю. Несколько лет провел за границей, учился в Англии. Я старший сын богатого отца. А ваши пришли и отняли у моей семьи покой. Они пришли без приглашения!

— Так сложилось, — уклончиво ответила Ася.

— Передай своему мужу, чтобы русские убирались из города! Им не по силам покорить мой народ.

— Боюсь, муж не послушает меня. Он подчиняется командиру, он подневольный человек.

Исламбек усмехнулся:

— Ты мудрая как змея. Тебе повезло, что мы встретились в доме моего родственника. В другой раз может сложиться иначе. Тогда твой муж послушает тебя. Ведь у него всего одна жена?

Исламбек улыбнулся, но глаза его не улыбались. Повернулся и пошел прочь. Ася и Зульфия вернулись в дом.

После того как люди Исламбека покинули свадьбу, один из сыновей Сафара проводил женщин домой.

Оказавшись за воротами дома Зульфии, Ася не чувствовала себя в безопасности. Страх снова протянул к ней свои цепкие лапки. Сколько же это может продолжаться?

Она влетела в дом, нашла свое любимое летнее светлое платье, сшитое еще там, в имении, из отреза, подаренного бабушкой. Она спрятала в сундук свою узбекскую амуницию, словно вместе с ней могла спрятать и весь сегодняшний день. Но эти действия помогли мало. Ей нужно было видеть сына. Да, чтобы окончательно успокоиться, нужно подержать в своих руках теплую ладошку сына. Ася выбежала из комнаты.

Маруся сидела на террасе и заплетала многочисленные косички.

— Маруся, где Юлик?

— А кто ж его знает… Бегает где-то…

У Аси мгновенно вскипело внутри молоко праведного гнева:

— Что значит — бегает? Сейчас же найди его!

Маруся скривилась, неторопливо покинула веранду и поплелась к чинаре.

Влезла на дерево и принялась обозревать окрестности.

Ася только головой покачала. Небось если бы красноармеец Федулов на своей лошади припылил, она бы взлетела на свой караульный пункт пулей!

Зульфия засмеялась:

— Замуж ей пора! Хочешь, я сыщу жениха?

— Какое — замуж? — ужаснулась Ася. — Она глупая совсем.

— Идем, — коротко сказала Зульфия. Она видела, что Асю сейчас одну оставлять нельзя. — Прибежит твой сын, ничего с ним не случится.

Женщины расположились на оплетенной виноградом террасе Зульфии. Хозяйка готовила чай, а Ася курила папироску, вставленную в длинный дамский мундштук — подарок Вознесенского.

— Зульфия, я тебя очень прошу, не говори мужу о том, что было! — попросила она.

— Зачем — я? Ты сама расскажешь обо всем.

— Нет, я не буду пока. Он и так переживает, оставляя нас одних, а тут совсем покоя лишится.

— Идут! Идут! — завопила со своего наблюдательного пункта Маруся.

Калитка распахнулась, появился Вознесенский с Юлианом на плечах. За ними маршировала многочисленная соседская ребятня.

— Мама, мама, я — самый большой! — кричал Юлиан. — Больше дяди Усмана, больше папы!

— Да, дорогой, ты больше всех.

Зульфия принесла для Алексея кальян. Он любил иногда покурить, сидя на подушках террасы. Дети забрались на чинару.

— Как поход? — спросила она. — Есть результат?

— Есть, — хитро улыбнулся одними глазами Вознесенский. И только когда Зульфия оставила их вдвоем, объявил: — Удалось поймать одного из курбаши Исламбека, Муллу-Рахмуда.

— Муллу-Рахмуда… Того самого, что так зверски расправился с командиром таджикского добровольческого отряда?

— Ну да. Этот Мулла-Рахмуд тогда сдался в плен, якобы раскаялся, а потом убил командира отряда, захватил десяток винтовок с патронами и ушел в банду. За этот «подвиг» Исламбек его и возвел в ранг курбаши. А до этого Мулла-Рахмуд ходил в простых джигитах. Теперь мы за эту ниточку и весь клубок распутаем, Аська!

— Ты так радуешься, — удивилась Ася. Обычно муж бывал более сдержан в оценках событий своей службы.

— Радуюсь, — серьезно ответил Вознесенский. — Ты понимаешь, силы у нас неравны. Им из-за бугра оружие переправляют, их поддерживают. А мы их голыми руками ловим. Нам во сто крат тяжелее, чем им.

Его глаза блестели в темноте. Она колебалась — сказать ли о сегодняшней встрече с Исламбеком? Нет, он рассердится. Станет ругаться. А еще хуже — замолчит.

В арыке звонко журчала вода, с минаретов протяжно кричали муэдзины. Где-то неподалеку скрипела арба, шаркая боками о глиняные заборы узкой улочки. Асе казалось, что страх отошел, растворился в поэзии восточного вечера. Она поднялась с подушек и подошла к перилам. Воздух становился чуть прохладнее. Ветерок щекотал ноги под легким платьем. «Нет, не скажу. Пусть порадуется своей удаче».

— Как хорошо, Алешка, — тихо проговорила она и следом ощутила легкий удар в грудь — будто шишкой бросили, коротко приглушенно охнула — на светлой ткани, казавшейся в сумерках абсолютно белой, сидел огромный черный мохнатый паук. Его пушистые лапы, обхватив Асину грудь, образовали почти ровную окружность величиной с кулак.

— Тарантул, — тихо сказал Алексей. — Не двигайся.

Ася замерла — стояла, не в силах отделаться от ощущения, что ядовитый паук смотрит ей прямо в глаза.

— Не двигайся и молчи, — так же тихо повторил муж. Он приблизился, обхватил паука пальцами сверху и резким коротким движением выбросил его за забор.

Это было напоминание. Это была точка в сегодняшнем дне, поставленная Востоком. Восток желал, чтобы она боялась, чтобы дрожала. Но он не знал, наверное, что русскую женщину не так просто запугать.

Хотя Ася ничего не сказала мужу о сегодняшнем происшествии, Вознесенский видел, что жена напряжена, и полагал, что виной ее состояния — злосчастный паук.

Ночью, когда дом уснул и они вдвоем курили на террасе, он предупредил:

— Причина в твоем светлом платье. Пауки любят белое, запомни.

— Мы его сейчас снимем, — заговорщически проговорила Ася, глядя в его глаза цвета речной обнорской гальки. Она взяла мужа за руку и повела в дом. Там на толстых курпачах Зульфии они самозабвенно предались любви. Платье валялось на полу, переплетясь с пропыленной гимнастеркой. Тяжелое, срывающееся дыхание Вознесенского наполняло душную комнату, сливалось с тяжелым беспокойным дыханием восточной ночи. А в переулках ветер поднимал пыльные маленькие смерчи, с горных рек с шумом стремительно бежала вода и падала, разбиваясь о камни в миллионы брызг. И все это неистовство природы невольно касалось и проходило сквозь эту пару, потому что и сама пара была частью сложного мира, несущегося куда-то в тартарары.

А утром, собираясь на службу, Вознесенский вышел по малой нужде на задний двор и сразу же увидел листок бумаги, наколотый на колючки ежевики так, чтобы ветер ненароком не унес и чтобы издали видно было. Он вытащил листок и прочел написанное крупным твердым почерком: «Отпусти пленника, комиссар. Его жизнь тебе дорого обойдется. Помни, Мулла-Рахмуд мне как сын».

Внизу записки отдельной строкой значилось число и стояла подпись: Исламбек.

Вознесенский огляделся. Огород был пуст, тих и невинен, В дымке курились холмы за городом, на утреннюю молитву сзывали мусульман муэдзины.

Комиссар скомкал листок, сунул в гимнастерку. Вернулся в дом, где жена готовила завтрак.

— Ася, я тебя прошу, ты сегодня никуда не ходи, — попросил он, не глядя на нее. — Я Федулова пришлю, пусть он крыльцо поправит.

— Что случилось, Алешка?

— И дети тоже. Пусть дома посидят. Обещаешь?

— Ты скажешь, что стряслось?

— Ничего, кроме того, что я уже сказал: поймали одного из командиров Исламбека, и он этого так не оставит.

— Ну ладно. — Ася задумчиво смотрела вслед мужу, когда он оседлал лошадь и рысью поскакал по узкой улочке в сторону городских ворот.

Спустя неделю Бухару облетела новость — в военной части в красном уголке состоится открытый суд над преступником Муллой-Рахмудом. Зульфия собралась пойти, позвала Асю. Вознесенский не велел ей носа высовывать из дома, но разве она пленница? Все пойдут на суд, а она должна сидеть дома?

Сколько раз приходилось слышать о злодеяниях и коварстве Муллы-Рахмуда, и вот представился случай увидеть его воочию.

Когда Ася и Зульфия подходили к воинской части, со всех сторон туда стекались людские ручейки. Шли женщины, мужчины, старики. Битком набит был красноармейский клуб — сидели на полу, в проходах, возле самой сцены.

Выступил командир. Говорил весомо, словно кирпичи складывал на грубо сколоченный стол.

— Двадцати трех лет от роду вступил Мулла-Рахмуд в басмаческую шайку. Был простым джигитом у Исламбека. Ему хотелось стать курбаши (так называют басмачи своих командиров). Но для этого нужно было отличиться.

«Войди в доверие к красным, убей их командира, а голову принеси мне в знак доказательства, и тогда я сделаю тебя курбаши», — сказал ему Исламбек. Отличавшийся храбростью и хитростью, Мулла-Рахмуд послушался своего повелителя и сдался в плен, убил командира таджикского добровольческого отряда, захватил семь винтовок с патронами и ушел в банду. За этот подвиг Исламбек назначил его курбаши. Мулла-Рахмуд действовал беспощадно — убивал сочувствующих Советской власти дехкан, советских работников. И вот он предстал перед справедливым судом Советской республики!

Красноармейцы ввели подсудимого. По рядам раздался легкий ропот. Мулла-Рахмуд выглядел совсем молодым. У него был взгляд хищной птицы — ни тени раскаяния, ни грамма неуверенности или смущения. Он смотрел прямо перед собой. Вошел Вознесенский и начал приглашать свидетелей. Ася спряталась за Зульфию, что, впрочем, было излишней мерой предосторожности — в зале было столько народу, что вряд ли муж различил бы ее в сумятице лиц.

Один за другим выступали свидетели. Молодой узбекский парень рассказал, как Мулла-Рахмуд зарубил его отца и расправился с матерью, которая и теперь лежит в постели.

Особенно Асю поразило выступление старой восточной женщины. Она принесла с собой чалму и шапку своего сына и рассказала суду, как тот был убит. Это была мать того самого командира, голову которого требовал Исламбек. Ася почувствовала, что не хватает воздуха. Она не могла больше находиться здесь.

Восточная женщина не плакала. Ее глаза горели.

— Будь ты проклят, Мулла-Рахмуд! — закричала она. И еще что-то по-своему — гортанно и длинно.

Молодой разбойник отвернулся. И встретился глазами с Асей, которая поднялась, чтобы пробраться к выходу. Мулла-Рахмуд улыбнулся Асе нехорошей улыбкой. Она поспешно выбралась наружу. Знойный воздух восточного полдня не принес облегчения. Она отправилась на поиски воды и увидела Марусю. Та бежала по тропинке от городских ворот, косички били ее по спине, платье надувалось парусом над коленками. Ася вглядывалась в силуэт девушки, пытаясь угадать, что заставляет ту — ленивую и нерасторопную — так быстро мчаться.