XV. Новая молитва Марко

Марко шел в глубоком раздумье, весь под впечатлением того, что он видел и слышал в пушечной мастерской Калчо Букче.

— Почем знать?.. — шептал он про себя, проходя мимо огородов, тянувшихся за городом.

Он держал путь на восток от Бяла-Черквы и дошел до реки, что течет с Балканских гор, низвергаясь бесчисленными водопадами… Там он окинул взглядом свой сад, посмотрел на пень, оставшийся от срубленной черешни, и ухмыльнулся в усы; потом повернул и огородами и лугами направился к дороге на К., чтобы по главной улице, в которую переходила дорога, войти в город. Проходя мимо цыганского табора, расположившегося на песчаной пустоши на окраине города, он увидел огромный хоровод. Какой-то бедняк праздновал свадьбу и, должно быть, пригласил на нее весь околоток.

«Вот так всегда в жизни, — подумал Марко. — В одном месте готовят пушки, в другом женятся, не думая о завтрашнем дне».

Но вскоре он убедился, что и здесь не обошлось без революционного элемента: хоровод водил Беспортев, плясун знаменитый, хоть и хромой. Размахивая платком, он плясал, не жалея подметок, выкидывая разные коленца и заставляя тянувшуюся за ним бесконечно длинную живую цепь изгибаться самым причудливым образом: хоровод то располагался безукоризненно правильным полукругом, то свертывался клубком, как спящий уж, то снова развертывался, вытягиваясь прямой шеренгой или образуя какую-нибудь фантастическую фигуру. При каждом резком повороте отвисший зад беспортевских шаровар победоносно развевался.

Приблизившись к хороводу, который теперь был в самом разгаре, Марко заметил, что Беспортев вдребезги пьян: он так порывисто кидался из стороны в сторону, увлекая за собой всю свою подвижную «колонну», что казалось, будто он ведет ее на штурм какой-то крепости. Беспортев заразил своим энтузиазмом даже пятилетних ребятишек, составлявших последнее звено в хвосте хоровода. По знаку Беспортева музыканты перестали играть, и участники хоровода подпевали сами себе. В соответствии с ритмом песни хоровод делал всевозможные фигуры. Марко, продолжая свой путь, прислушивался к словам:

Не ждешь ли ты, наша Калина,

Что брат твой Коле приедет,

Что братец Коле приедет,

Подарки тебе подарит?

На белую шею — бусы,

На тонкий стан — поясочек,

На русые кудри — косынку,

На малые ножки — ботинки.

Хоровод кружился неудержимо…

Марко остановился под навесом кузницы, чтобы передохнуть и полюбоваться веселым зрелищем.

Беспортев сразу заметил его. Внезапно оторвавшись от хоровода, он побежал к Марко, размахивая платком и подпрыгивая в такт песне. Его длинное костлявое бледное лицо с рыжими усиками и быстрыми голубыми глазами сияло буйной радостью и животным восторгом — результат беспробудного пьянства, вызванного какой-то сокрушающей, безумной душевной тревогой.

— Желаю здравствовать, дядюшка Марко! Да здравствует и Болгария, да здравствуют славные сыны Болгарии!.. Дядюшка Марко, одолжи на стаканчик… Благодарю! Ура! Кто наливает, пусть горя не знает!.. Ты уж не обессудь, дядюшка Марко, я пьян, как винная бочка, но все-таки ума не теряю… Ведь это я пью вино, а не оно меня… Да, мы, болгары, люди чувствительные!.. Народ страдает, вот я и говорю: довольно рабства и пьянства! Лучше умереть, чем такая позорная жизнь… Может, кто-нибудь скажет: назюзюкался, мол, как русский сапожник… Кто так говорит, тот предатель… У меня душа болит за Болгарию, за эту бедную турецкую рабыню… Я требую прав, человеческих прав! Не надо богатства нам, жен нам не надо… Ты скажешь: а вот люди все-таки женятся, и в какое время! А я тебе на это отвечу: такой уж у нас народ… А завтра скажи ему: марш вперед, поджигай дома, и все на Балканы! И он…

Словом, птиц бояться — проса не сеять… Ты меня с первого слова понимаешь… Да здравствуют такие патриоты! Я таким руки и ноги целую!.. Но выжига Юрдан… Мы с него шкуру спустим… А Стефчов? Ладно, помолчим пока об этом… Так я говорю тебе, что я пьян, пьян, как… как… Час близок! Нынче я живу, завтра стану духом, тенью, ничем. Подлый мир, одним словом… И кто умрет за народ, тот будет жив во веки веков… Ура!.. Да здравствует Болгария! А я кто такой? Осел! Осел боится чистой воды, и я тоже…

Но вдруг Редактор запнулся, — он увидел, что поблизости верхом на коне едет турок. В последнее время турки стали появляться в городе очень редко. Указывая рукой на турка, Беспортев запел:

Бой наступает, сердца наши бьются,

Вот уже крики врагов раздаются.

Встань же, дружина, пред ворогом черным,

Больше не будем мы стадом покорным!

—Вперед, вперед! — заорал вдруг Беспортев и бросился к турку с таким видом, как если бы поднимал в атаку какой-то невидимый отряд.

Обернувшись, турок увидел подбегающего Беспортева и остановился. А Редактор, пробежав шагов двадцать и приблизившись к нему вплотную, закричал:

—Эй ты, турецкая морда, куда едешь? Как ты смеешь топтать эту священную землю?.. Эта земля — болгарская, а твоя — в азиатских пустынях. Убирайся туда, проваливай! Слезай со своей клячи, скот, целуй нашу священную землю!.. А не хочешь, так пусть черти заберут вашего султана, и присных его, и всю его гаремную сволочь!..

Турок не понял слов Беспортева, но увидел, что тот мертвецки пьян. Обеспокоенный, он хлестнул коня и хотел было снова тронуться в путь, но Беспортев, кинувшись к нему, схватил коня за узду.

—Чего тебе надо от меня, чорбаджи? — спросил ошарашенный турок.

—Слезай, или я напьюсь твоей крови! — свирепо заревел Беспортев, выхватив сверкающий кинжал.

Турок носил за поясом какое-то оружие, но, позабыв о нем с перепугу, покорно спешился.

—Чего тебе нужно от меня, чорбаджи? — спросил он снова, напуганный свирепым видом Беспортева.

—Куда едешь, турецкий осел?

—В К.

—А в Мекку когда собираешься?

Турок совсем растерялся: что-то перехватило ему горло, и он прошептал едва слышно:

—Оставь меня, чорбаджи!

—Поехали в Мекку вместе, — закричал Беспортев. — Погоди, я сяду на тебя верхом. Ты тысячу лет ездил верхом на болгарах! — И, проворно вскочив на спину турку, Беспортев охватил руками его шею. — Шагай вперед в Мекку! — ревел он.

На глазах всей толпы, под общий смех и улюлюканье, турок, погоняемый Беспортевым, тронулся вперед. Конь понуро следовал за своим хозяином.

—Почем знать… почем знать… — говорил себе Марко, возвращаясь домой. Он был до того потрясен и ошеломлен всем виденным, что никак не мог прийти в себя. Пятьдесят лет прожил он на белом свете и помнил то время, когда болгарам было запрещено одеваться в зеленое и предписывалось соскакивать с коня при встрече с каждым турком; он сам, как сын порабощенного народа, столько видел, пережил, испытал, безропотно проглотил столько унижений, что теперь глазам своим не верил. Ведь он только что видел, как перед толпой, на глазах тысячи зрителей, турок слез с коня по приказу хромого и пьяного болгарина, видел, как этот турок, забыв про свой пояс с оружием и свое османское первородство, как вьючное животное, подставил спину беспутному Капасызу и повез его на себе перед всем народом! И все это произошло так просто, так неожиданно, так потрясающе неожиданно! Но — не случайно: дело было не только в чьей-то пьяной выходке, ведь еще вчера или третьего дня это было бы невозможно, а сегодня произошло — и весь народ хохочет и рукоплещет, словно видит нечто вполне естественное… Какие времена настали! Откуда эта дерзость у порабощенного и этот страх у поработителя?.. Или воистину уже пробил последний час турецкой империи, и Бейзаде прав, и молодежь права?

—Почем знать!.. Почем знать!..

Погруженный в задумчивость, Марко чуть не столкнулся с детьми, которые возвращались из училища. Это были ученики Мердевенджиева. Они шли длинной колонкой, по два в ряд. Шли мерным шагом, как солдаты, под командой «десятников», шагавших сбоку, и «генерала», шедшего впереди… Асен, сынишка Марко, высоко поднимал палку с красным платком: это было знамя!

Марко остановился пораженный.

«Все обезумели — от велика до мала, — подумал он, — похоже, что началось».

И, схватив сынишку за ухо, проговорил с улыбкой:

—Эй, осленок, что это ты тащишь?

И Марко с удовлетворением вспомнил, что его старших сыновей зараза не затронула, что в них он не замечал того бунтарского духа, который пробудился во всех и даже в нем самом.

«Пусть хоть они останутся в стороне, — думал он, — пусть хоть они не ввязываются в эту историю. Я что? Я уже пожил. Л им бы еще жить да жить…»

Но тотчас обидная мысль промелькнула у него в голове, и он нахмурился:

«Неужто у этих шалопаев не течет в жилах горячая кровь?.. Или я народил торгашей?.. А все же… лучше пусть стоят в стороне! Хватит и одного человека с семьи».

Близился полдень, и солнце поднималось к зениту.

Марко вернулся домой беспокойный и сердитый. Он вошел к себе в комнату и, осмотрев висевшие на стене пистолеты в кобурах, отворил скрытый за дверью чулан, чтобы вставить кремни в два древних пистолета, оставшиеся от прадедов и много лет валявшиеся в пыли. Чулан был темный и служил тайником. Марко наугад пошарил рукой во тьме, потом догадался зажечь свечу. Каково же было его удивление, когда свеча осветила чулан! Вместо двух старых пистолетов он увидел целую груду, целый арсенал ружей, револьверов, пистолетов. Настоящий оружейный склад! Но вместе с тем это был и склад обмундирования: в углу висели сумки, царвули, обмотки, какие-то странные чужеземные костюмы, расшитые галуном, и другие предметы странного и подозрительного вида.

В эту минуту появилась бабка Иваница. Марко раскричался на нее:

—Кто открывал тайник? Кто притащил сюда это шутовское барахло?

Бабка Иваница смотрела на него в недоумении.

—Кто открывал? Да уж, конечно, не я. А вот ребята: Басил, Димитр, Киро — они все тут чего-то копаются, паутины не боятся. Бог их ведает, что они тут вытворяют в темноте!

Марко рассвирепел.

—Дьявол бы их побрал вместе со всеми бунтовщиками! — проворчал он, почесывая затылок.

Но он не погасил свечи и, окинув взглядом чулан, пробормотал с непередаваемым выражением лица:

— Безумцы, безумцы!.. Только бы они остались живы! И закрыл дверцу чулана.

Подойдя к божнице, он принялся бить земные поклоны перед образами, творя молитву, которой не найти ни в одном молитвеннике… Он молился за Болгарию!..