XXX. В Стремской долине

«Странно, странно! Необъяснимо!.. Ужасно!.. До сих пор ничего еще не началось… Что же они делают? Что предпринимает Бяла-Черква? Молчат, как мертвые… Молчат… Ужасное молчание! Страшное!.. Не могу допустить и мысли, что они там сидят сложа руки и благоразумно выжидают… Однако этот идиот говорил правду, сущую правду. Но в Бяла-Черкве и Соколов, и Попов, и Редактор… Все они там, мои соколы… Испытанные ребята, горячие головы. Чего они ждут? Уж не меня ли? Но, значит, если я не приду к ним, если я погибну, они и делать ничего не станут? Или они глухи и слепы и не видят, что творится вокруг? Клисура восстала, Копривштица восстала, Панагюриште восстало, Средна-гора объята пламенем! Одна только Стремская долина спит глубоким сном! Или опять случилось какое-нибудь несчастье? Возникло какое-нибудь непреодолимое препятствие? Но это невероятно! Если Бяла-Черква не может начать восстание, она могла бы хоть послать нам на помощь отряд человек в десять… Этот отряд мог бы вдохнуть бодрость в других… Но Бяла-Черква затаилась. Все сообщения подтверждают это… А какое там было воодушевление! Как основательно подготовились! Неужели так и в других местах?.. Беда… Божье проклятие нависло над Болгарией!..»

Обуреваемый этими мрачными мыслями, Огнянов, переодетый турком, осторожно пробирался из долины Стара-реки в Стремскую.

Как мы уже знаем, он двадцатого апреля заехал в Клисуру по пути в Бяла-Черкву, которую собирался поднять, как только пробьет час всеобщего восстания. Но в Клисуре этот час пробил в тот самый день. Это случилось как раз тогда, когда Огнянов испытывал невыносимые душевные муки, и он слепо ринулся в пучину мятежа, чтобы в вихре борьбы заглушить душевную боль и найти смерть в рядах борцов за освобождение родины. Враг, однако, не показывался. Пять суток напролет Огнянов провел на укреплениях, занятый кипучей деятельностью по организации обороны, горя мучительным нетерпением скорее получить известие, что и в Бяла-Черкве вспыхнуло восстание… Сердце его обливалось кровью, и он проклинал тот день и час, когда случай привел его в Клисуру. Он видел, как тлетворно влияет на дух повстанцев царящая кругом зловещая тишина, как губительна она для всего дела… Тщетно старался Огнянов ободрить товарищей и клялся, что надо с минуты на минуту ожидать восстания в Бяла-Черкве, а вслед за ней и в других местах. Наконец, он и сам начал терять надежду; с ужасом предвидел он неизбежность катастрофы в Клисуре и неминуемое поражение революции. И он решился на отчаянное предприятие: проникнуть в Бяла-Черкву, пройдя через взбудораженные турецкие села, и поднять в ней знамя восстания.

Это был чрезвычайно рискованный и опасный шаг. Но если бы в Бяла-Черкве вспыхнул пожар, искры его разлетелись бы по другим, готовым к восстанию селениям на склонах Стара-планины. Тогда силы турок были бы расщеплены, Клисура спасена, пожар разгорелся бы и — кто знает? Быть может, революция и победила бы… Многие величайшие перевороты в истории человечества обязаны своим успехом какому-нибудь ничтожнейшему обстоятельству… Во всяком случае, ожидаемый результат оправдывал риск. Нужен был героический подвиг, и подвиг этот нашел своего героя.

К полудню Огнянов спустился в долину. Все здесь цвело пышным цветом, утопая в тенистой зелени. Кристально чистые ручейки, извиваясь на лужайках, скрывались в ветвистых дубравах. Воздух был насыщен благоуханием роз, как покои какой-нибудь царской возлюбленной. Под лазоревым небом долина, залитая радостным светом солнца, была необычайно приветлива и прекрасна — сущий рай земной! Но ее красоты не привлекали внимания путника — он их и не замечал.

Огнянов предпочел бы видеть эту долину объятой пламенем. Путь его лежал через село Рахманлари, ближайшее к Клисуре турецкое селение. Огнянов смело направился к нему. Когда он проходил мимо розовых насаждений на окраине села, его остановило несколько вооруженных турок — это был караул.

—Откуда идешь, брат?

—Из Алтынова.

—А куда?

—В Ахиево. Там все спокойно?

Турецкое село Ахиево было расположено по соседству с Бяла-Черквой.

—Слава богу, спокойно.

У Огнянова сердце сжалось от боли.

—Лучше останься у нас в селе. Завтра отправимся бить клисурцев.

—Посмотрим… До свидания! И Огнянов вошел в село.

На улицах было необычайное оживление. По ним сновали толпы турок, вооруженных до зубов. Кофейни были битком набиты, бакалейные лавки и корчма тоже полным-полны народу. Очевидно, сюда собралось несколько сот человек из окрестных селений для совместного нападения на Клисуру. Село Рахманлари было их сборным пунктом. Предчувствуя страшную участь Клисуры, Огнянов все-таки хотел добыть более достоверные сведения о Бяла-Черкве — он все еще верил, что хотя бы в последнюю минуту она поднимется… Он решил было зайти в корчму, которую содержал болгарин из Бяла-Черквы, но тут же передумал, опасаясь предательства, и пошел дальше, выбирая среди толпившихся турок какую-нибудь кучку, к которой удобно было бы присоединиться. Случайно он прошел мимо мечети. Там тоже было полно народу. У дверей сгрудились молящиеся; они все прибывали и прибывали. Очевидно, готовилось что-то необычайное. Огнянов догадался, что ходжа собирается произнести проповедь, чтобы еще более разжечь фанатизм озверелых турок. Влекомый неодолимым любопытством, Огнянов втиснулся в толпу. Его предположение оправдалось: в ту же минуту проповедник поднялся на деревянные подмостки, которые в турецких мечетях играют роль амвона. Внутри было светло, и Огнянов увидел, что проповедник не простой деревенский мулла, а софта — ученый богослов, вероятно прибывший из К. с особым заданием. Мгновенно водворилась тишина. Софта начал торжественно:

— Правоверные! Было время в славное царствование наших великих султанов, когда мир трепетал при одном лишь упоминании об Оттоманской империи. Восток и запад поклонялись ей, моря посылали ей дары, короли и королевы падали ниц и лобызали священный прах перед троном халифа. Велик был тогда Аллах и святой пророк его Мохаммед. Но, должно быть, тяжко согрешили мы перед богом, пьянствуя и предаваясь блуду, братаясь с нечестивыми и перенимая их законы… И вот бог отдал нас на поругание поруганным, на потоптание потоптанным… О аллах, аллах! Ниспошли нам огненный меч архангела Азраила[108], да обагрим мы восток и запад кровью врагов твоих!.. Кровью да окрасятся моря, и да прославятся небеса!.. Вот мое слово к вам, правоверные! Наточите ножи, проверьте оружие и будьте готовы, ибо час пробил и настало время смыть наш позор кровью гяуров во славу единого и великого бога ислама!..

В таком духе начал разглагольствовать софта… Проповедь длилась долго, и сотни молящихся слушали ее с напряженным вниманием и пылающими глазами.

«Так вот что тут творится, — подумал Огнянов и, не дожидаясь конца проповеди, вышел на улицу. — Значит, слухи о таких проповедниках не выдуманы. Мы призываем к восстанию против турецкого правительства, а их апостолы проповедуют истребление всего болгарского народа. Стало быть, нечего себя обманывать: предстоит жестокая борьба, борьба народа с народом… Тесно двум племенам на болгарской земле. Пусть так… возврата нет! Жребий Болгарии брошен! Но как страшно она начинается, наша святая, вожделенная революция! Боже! Защити Болгарию!..»

И он снова принялся прогуливаться по площади. Моление окончилось, и молящиеся вышли на площадь; там и сям составлялись небольшие группы, оживленно обсуждавшие проповедь. Огнянов подошел к одной из них и стал прислушиваться к разговорам. Все стало ясно. Восстание в Клисуре вначале напугало турецкое население окрестных сел, ибо турки вообразили, что в Клисуру пришли русские войска… В ужасе они уже собирались тронуться с места и вместе с семьями спасаться бегством. Вскоре, однако, они узнали от тех турок, которым удалось благополучно вырваться из Клисуры, что противники их — простые болгары, в большинстве портные, если не считать нескольких учителей; в этом их убедили и неумелые действия самих повстанцев. Это вернуло туркам их прежнюю уверенность и дерзость, и они решили, не дожидаясь военной помощи, расправиться с клисурцами собственными силами. Огнянов выведал также, что рахманларцы произвели несколько искусных рекогносцировок, и теперь неприятелю более или менее хорошо известны и расположение и силы каждого укрепленного пункта. Здесь ждали, что на следующее утро из К. прибудет Тосун-бей с новыми полчищами башибузуков, после чего все соединенными силами незамедлительно нападут на восставший город.

Эти сведения до крайности встревожили Огнянова. Теперь он еще яснее понял, как необходимо ускорить восстание в других болгарских городах.

Надо было опередить Тосун-бея. И Огнянов пошел на восток.

Он миновал довольно зажиточное турецкое село Текия. Стража стояла только на западном его конце — признак того, что с востока опасности не ждали… Здесь Огнянов тоже заметил оживленное движение. Местные жители ждали прихода Тосун-бея, чтобы примкнуть к его орде.

«В Бяла-Черкву! Скорее в Бяла-Черкву! — говорил себе Огнянов. — Надо, чтобы Тосун-бей прежде всего натолкнулся на железную грудь моей Бяла-Черквы… И это непременно будет, как только я туда доберусь… Стоит мне кликнуть клич, хотя бы вместе с одним лишь Редактором, и через полчаса под наше знамя станут пятьсот человек. От восстания ли, от пожара ли, но запылает Бяла-Черква!.. Вперед! Боже, дай мне крылья!»

И Огнянов спешил в Бяла-Черкву. Он знал, что еще два-три часа ходьбы, и он увидит вдали белые трубы городских домов и треугольный фронтон церкви. Сердце его громко стучало от радости.

Неподалеку от села, которое он только что миновал, дорога спускалась в тенистую балку, прорезавшую гладь равнины. Спустившись в эту балку, Огнянов услышал отдаленные звуки зурн и барабанов. Вероятно, в каком-то соседнем турецком селе праздновали свадьбу, хотя, казалось бы, в такое время не до свадеб. Вскоре, однако, звуки музыки умолкли, и Огнянов тотчас забыл о них. Но когда он поднялся до середины склона, зурны и барабаны опять загремели громко и на близком расстоянии. Изумленный Огнянов выскочил наверх, и тут глазам его представилось зрелище, заставившее его оцепенеть.

Расстилавшаяся впереди равнина алела от турецких полчищ, шагавших под эту варварскую музыку. Над ними реяло несколько красных знамен. Орда двигалась врассыпную, беспорядочная и шумная. На солнце сверкали ружья, косы, топоры, пики, торчавшие за плечами и над чалмами башибузуков. Из-за жары почти все турки шли в одних жилетах. Как волной смывая попутные турецкие села, они вбирали в себя все новые и новые толпы. Никакая дисциплина не сдерживала эти возбужденные орды, но всех их связывала, воодушевляла, гнала вперед одна цель, свирепая и дикая — кровь и добыча. И они вооружились, чтобы проливать кровь, а чтобы увозить добычу, тянули за собой целые обозы… И эти опьяненные фанатизмом полчища, шагавшие под звуки зурн и барабанов, надвигались медленно, но неудержимо, как саранча.

Только один всадник в белой чалме, высокий, черный, худой, ехал впереди. Это был предводитель.

Он махнул рукой цыганам, чтобы они прекратили игру.

—Эй, мусульманин, поди-ка сюда! — окликнул он Огнянова.

Огнянов подошел к всаднику и отвесил ему низкий поклон.

—Откуда идешь?

—Из Текии.

—Что там слышно?

—Ничего… Все, слава богу, благополучно.

—А что говорят? Много бунтовщиков в Клисуре?

—Слух идет, что немало. Аллах да хранит наше государство.

—Кто они?

—Да, говорят, русские.

—Молчать, мерзавец! Там одни только шелудивые болгары…

—Прости, бей-эфенди.

—Куда идешь?

—В К.

—Марш назад с нами! Огнянов побледнел.

—Бей-эфенди, разреши…

—Назад! — крикнул Тосун-бей и, пришпорив коня, поехал дальше.

Орда снова тронулась в путь. Опять зазвучали зурны, загремели барабаны. Людской поток увлек за собой Огнянова в сторону от Бяла-Черквы.

Было бы безумием думать о сопротивлении или о том, чтобы пробиться сквозь этот поток, наводнивший всю окрестность. С отчаянием в душе несчастный отдался на волю течения. Он был уничтожен, убит. Исчезла последняя его надежда. Бессознательно, точно во сне, двигался он вперед, стиснутый буйной толпой, с часа на час все более обуреваемой каким-то зверским весельем… Волна людей увлекала Огнянова все дальше и дальше назад, к обнаженным холмам, за которыми укрылась Клисура.