Студопедия

Главная страница Случайная страница

КАТЕГОРИИ:

АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника






I. Пробуждение






 

В течение нескольких дней восстание было подавлено повсеместно.

Борьба окончилась полным поражением, паническим страхом.

Революция и… капитуляция.

История дает нам примеры восстаний хоть и неудачных, но овеянных славой; таких трагически бесславных восстаний, как это, она еще не знала.

Апрельское восстание было недоноском, зачатым в упоении пламенной любви и задушенным родной матерью в муках рождения. Оно умерло, не начав жить.

У этого восстания нет даже истории — так оно было кратковременно.

Золотые надежды, глубокая вера, титанические силы, энтузиазм — все это богатство, нажитое веками страданий, мгновенно пошло прахом.

Страшное пробуждение!

А сколько мучеников! Сколько жертв! Сколько смертей и крушений! — И немногие примеры героизма. Но какого героизма!

Перуштица — вторая Сарагосса[109].

Но мировая история не знает Перуштицы.

Батак!

Только это название осталось от борьбы, от пожаров, от руин и, облетев всю вселенную, было увековечено в памяти народов. Батак[110]! Это имя — и как собственное и как нарицательное — характеризует всю нашу революцию.

Судьба иной раз создает подобные каламбуры.

В данном случае она стала для нас провидением: это она потрясла нас ужасами Батака, но она же призвала войска Александра II, освободившие Болгарию.

Если бы это движение и его трагические последствия не вызвали Освободительной войны, над ним нависло бы неумолимое осуждение; здравый смысл назвал бы его безумием, народа — позором, история — преступлением. Ибо история, эта старая куртизанка, тоже поклоняется успеху.

Одна лишь поэзия могла бы простить и увенчать лаврами его героев из уважения к тому энтузиазму, который увлек мирных анатолийских портных[111]на среднегорские высоты, — высоты, отныне священные, — с черешневыми пушками…

Поэтическое безумие!

Ибо молодые народы, как и молодые люди, — поэты.

 

Уже три дня и три ночи скитался Огнянов по Стара-планине. Он продвигался все дальше и дальше на восток, чтобы спуститься в Бяла-Черкву, о которой не имел никаких сведений. От Клисуры до Бяла-Черквы всего шесть часов пути для мирного гражданина, но для мятежника, спасающегося от пули, и шестидесяти мало.

Огнянов днем пробирался сквозь леса и буковые заросли, спал, как зверь, в дуплах деревьев, скрываясь от карательных отрядов, а ночью шел по глухим местам и пустошам, под дождем, во мраке, дрожа от холода, веявшего с покрытых снегом балканских вершин; шел, не выбирая направления, нередко возвращаясь назад, вместо того чтобы идти вперед. Питался он травами, иначе говоря, голодал хуже волка. Просить гостеприимства в изредка попадавшихся горных хижинах он не смел. Двери многих хижин охраняли беспощаднейшие стражи — предательство или страх, этот цербер, чей лай всегда грозит опасностью.

В сумерки, стоя на какой-нибудь горной вершине, Огнянов видел, как на юге багровеет небо. Вначале он принял это странное явление за вечернюю зарю. Но чем больше темнела ночь, тем ярче рдел мутно-багровый свет, тем шире разливался он по небу, напоминая северное сияние, чудом запылавшее на юге.

Это было зарево пожаров, испепелявших цветущие селения.

Зрелище величественное и страшное!

Однажды ночью Огнянов забрел в такое место, откуда между двух горных вершин открывался широкий вид на юг, и с ужасом увидел пожары и на самой Средна-горе. Она походила на вулкан, изрыгающий огонь из двадцати кратеров. Дым стлался голубым туманом по всему небосклону.

Огнянов рвал на себе волосы.

— Погибла Болгария, погибла! — в отчаянии говорил он, глядя на пожары, — Вот плоды всех наших святых усилий. Вот в чем потонули наши гордые надежды — в крови и пламени! Боже, боже! А там, — он махнул рукой в сторону Клисуры, — погибло и мое сердце. Оба мои идеала, оба кумира, которым я поклонялся, рухнули одновременно; один — в бездну панического страха, другой — в позор измены и в могилу. Теперь я — бездушный призрак, блуждающий в безуспешных поисках своей могилы!..

Действительно, он походил если не на призрак, то на скелет.

По всем овечьим загонам кочующих пастухов, по всем болгарским зимовьям был разослан приказ не давать приюта никаким странникам, если они покажутся подозрительными. Но сами болгары шли еще дальше: они прогоняли таких путников и оповещали о них карательные отряды. Нередко жестокость местных жителей доходила до того, что они собственноручно приканчивали пулей какого-нибудь раненого или полуживого от голода повстанца. Две недели назад те же самые люди встречали апостолов как самых дорогих гостей. Легендарная добрая мать юнаков, Стара-планина, теперь стала для них коварной мачехой… Всюду были засады… Ужас и подлость перекинулись из городов и сел в самые глухие ущелья, поселились в буковых лесах и чащах, где некогда скрывались гайдуки.

 


Поделиться с друзьями:

mylektsii.su - Мои Лекции - 2015-2024 год. (0.006 сек.)Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав Пожаловаться на материал