Лабрадоры и океан

Джулиус и Стэнли, наблюдавшие из-за ограды заключительный эпизод этого спектакля, выглядели озадаченными. Это были красивые собаки, большие, стройные, снежно-белые с умными темными глазами. Ведя Девона к дому, все еще в шоке от его «полета» (снова и снова повторяя: «Что ты сделал!»), я вдруг подумал, что теперь передо мной, так сказать, два конца собачьего спектра: спокойные, послушные и веселые Стэнли с Джулиусом на одном конце и дикий, беспокойный Девон — на другом.

* * *

Когда я думаю теперь о своих лабрадорах, то вспоминаю теплые летние дни в Кейп Код на берегу океана.

Волны обрушивались на песок, над головой кричали чайки, на горизонте виднелись маленькие рыбачьи лодки и огромные грузовые суда, рыжие дюны блестели в лучах заходящего солнца.

На пляже можно было увидеть и «свободных художников» вроде меня, и всякий служивый люд из Бостона и Нью-Йорка. Лежа под пляжными зонтиками они приглядывали за своими детьми, не отрываясь в то же время от газет или книжек.

Приводить сюда собак было запрещено, но их все же приводили к концу дня, когда семейная публика уже покинула пляж, спасатели слезли со своих вышек, продавцы гамбургеров уехали со стоянок машин, а с моря повеял легкий бриз.

Обычно это были добродушные, хорошо выдрессированные собаки, легко общающиеся с людьми, — словом такие, которых бы вы охотно взяли с собой в отпуск и привели на пляж без опасения нарваться на неприятности.

Ни одни собаки не вели себя с таким достоинством, как мои. Ни одни не отличались таким приятным нравом, не способны были так величаво лежать, отдыхая на прибрежном песке, точь-в-точь как их далекие предки, на протяжении многих поколений волочившие рыбачьи сети на берегах Ньюфаундленда (но не на берегах Лабрадора; некий англичанин, по каким-то ведомым только ему соображениям, поменял название породы).

Если бы вы оказались на нашем пляже и поглядели на Джулиуса и Стэнли, поглядели с искренним восхищением, как это делали каждое лето многие люди, — то вы, вполне вероятно, могли бы ожидать, что буквально в следующее мгновенье они помчатся к морю, ринутся в огромные волны и проплывут чуть не до самой Европы без малейших признаков усталости.

Долго бы пришлось вам ждать.

Для меня это место связано не только с приятными, но и с самыми горькими воспоминаниями. Паула и я посещали этот пляж на протяжении всей нашей жизни, еще и до того, как мы поженились. Потом приходили сюда с дочерью. Мы особенно ценили сумеречные часы, когда темнеют дюны, все вокруг охватывает покой, а крики чаек звучат, как голоса призраков.

Но именно в сумерках появлялись на берегу великолепные, почти мистические лабрадоры, чья стихия — океан. Именно это был час моего всегдашнего унижения, от которого страдало мое и без того легко уязвимое мужское тщеславие.

Они появлялись внезапно, точно материализовавшись из сумерек, большие черные собаки с лоснящейся шерстью, мощной грудью, крепкой канадской породы, сильные и надменные. Они бежали к воде, а рядом бежали их хозяева, спокойные в своей уверенности, что их собаки поведут себя так, как им назначено природой, — будут кидаться в воду и приносить брошенные палку или мяч.

Так все и происходило. Лабрадоры мчались к воде легким галопом, как мустанги в прерии, кидались в волны, — а волны бывали порой огромными, — бесстрашно плыли к цели и возвращались с мячом или палкой в зубах. Выйдя из воды, они отряхивались и стояли, ожидая команды, готовые снова повторить свой подвиг. Они не играли с другими собаками или с людьми, просто не замечали их. Не отрывая глаз от хозяина, следили за тем, куда он бросит предназначенный для апортирования предмет.

Нешуточное дело — упорная работа по выведению породы на протяжении многих поколений. Ее итогом стали присущие этим рабочим собакам навыки, их бесстрашие и преданность.

Джулиус и Стэнли следили за лабрадорами так же внимательно, как и я, видимо, тоже очарованные этими необычными животными. Сначала я надеялся, что их вид пробудит в моих собаках какую-то дремлющую ДНК или древние инстинкты. Ничего подобного. Большей частью они наслаждались зрелищем, как наслаждается им посетитель цирка, без малейшего желания самому очутиться на арене.

Здесь, на берегу океана, невольно начинаешь думать о происхождении этих собак. Есть что-то особенно привлекательное в том, как они работают, в их сосредоточенности и решительности, в их тесной связи с хозяином. Это один из примеров счастливого содружества в долгой, часто печальной истории общения человека с животными.

Мощный прибой и буруны лабрадоров не пугали. Они одолевали волны неустрашимо, иногда принимали на себя их сильный удар, но неизменно возвращались с добычей. Казалось, собаки способны заниматься этим бесконечно.

Их хозяева выглядели счастливыми и гордыми. В конце концов, заводишь таких собак не в качестве домашних любимцев, а чтобы насладиться всеми достоинствами породы, вспомнить о тех временах, когда связь человека с собакой была особенно важной не только для работы, но и для самой жизни.

С моими лабрадорами мне этого испытать не удалось. Да, их родословная начиналась еще где-то в Англии, длинный список их предков висел у меня в рамке на стене кабинета, там было множество всяких наград и отличий. Я мечтал о том, как буду стоять на берегу и бросать в воду палку или мяч, а лабрадоры будут их приносить. Вместо этого день за днем, одно лето за другим мне приходилось сидеть на берегу с женой и дочерью, с Джулиусом и Стэнли и смотреть спектакль, который разыгрывали передо мной другие.

Едва выйдя из щенячьего возраста, Джулиус как-то попробовал войти в воду, потрогал ее лапой, как пробует воду ногой какая-нибудь старушка на пляже в Майами. Нет. Слишком холодно и камни на дне колют лапу.

К тому же, как сказал мне с усмешкой местный ветеринар, когда я принес к нему Джулиуса с пораненной кровоточащей лапой, собака эта слишком нежная, и, видимо, склонна к аллергии. Песок на пляже вызывал раздражение чувствительных подушечек его лап, соленая вода их разъедала. Однажды я взял Джулиуса с собой на прогулку в дюнах и под конец он сильно хромал, последние четверть мили мне пришлось его нести. В то время он весил уже немало, так что на этой прогулке нам обоим пришлось тяжело.

«Может быть, приобрести для него ботиночки?» — предложил ветеринар, едва сдерживая улыбку. «Ну, нет», — ответил я холодно. Мой лабрадор не будет разгуливать по пляжу в ботиночках. Пусть его охотничьи таланты оставляли желать лучшего, зато гордость была непомерной. Да и о моей следовало подумать.

Не хочется вспоминать, сколько я покупал всяческих игрушек, чтобы бросать их в воду; как я потом уговаривал Джулиуса сплавать за ними, а он стоял, помахивая хвостом и виновато на меня глядя. Иногда я сам плыл за игрушкой или мячом в надежде, что он последует моему примеру. «Молодец!» — хвалила меня дочь, когда я возвращался с мячом; она была в том возрасте, когда дети особенно склонны к иронии. Увы, никакие мои ухищрения не помогали. Иногда, впрочем, Джулиус входил в воду, правда, не глубже чем по щиколотку. Выглядел он при этом несчастным. Я знал, что собака делает это для меня.

Сам Джулиус не проявлял интереса к плаванью. Просто не любил. Ну и что из того? Я ценил в нем его собственный незаурядный дар. Стала бы какая-нибудь другая собака сидеть часами у моих ног, пока я щелкаю клавишами своего компьютера?

Стэнли, казалось, был не совсем безнадежен, мог часами гонять мяч и любил плавать. Правда, только в озере или в пруду. Никаких больших волн. Он даже охотно бродил в прибое, но при первом же сильном ударе волны сразу убегал на берег и укладывался подремать. Рядом плавали и ныряли будто рожденные для океана лабрадоры, но это не производило на него никакого впечатления. Пожалуй, если вдуматься, эти чужие собаки выглядели глуповатыми: словно дрессированные морские львы, выступающие перед публикой. Разве серьезное занятие — гоняться за плавающей палкой?

Иногда я уводил своих собак на берег залива. Вода здесь была теплее, а вместо волн лишь небольшая рябь. Тут Стэнли согласен был сплавать за брошенной в воду игрушкой. Джулиус, лежа не берегу, наблюдал.

Зато вид у моих собак был прямо-таки королевский. Случайно взглянувшему на них человеку могло показаться, что они просто отдыхают и вот-вот вновь займутся делом. Мне даже говорили комплименты: собаки, очевидно, великолепно выдрессированы, раз они могут так долго сидеть на берегу, подавляя в себе желание немедленно броситься в воду. «Спасибо, — отвечал я. — Они, действительно, очень дисциплинированные».

Что ж, у них были свои таланты. Дети подбегали к ним, гладили их, забирались к ним на спину. Собаки были неизменно дружелюбными, веселыми и добрыми. Родители подводили к ним даже трехлетних детишек, чтобы показать: собак не надо бояться. Окажись Джулиус и Стэнли в Англии, их бы, возможно, пригласили сопровождать королевских детей, тогда как других, не столь благородных собак, пришлось бы использовать на охоте.

Итак, мы на пляже по большей части часами просто сидели. Я читал книжку или глядел на океан. Всякий раз, когда я протягивал руку, под ней оказывалась собачья голова, чтобы я мог ее погладить, а теплый язык лизал мою ладонь. Джулиус и Стэнли лишь поглядывали на то, как их сородичи носятся по всему пляжу до полного изнеможения. Мои собаки — слишком разумные существа, чтобы так метаться. Их вполне устраивала возможность наблюдать за птицами, летающими над водой, или размышлять обо всем, что их окружает. И совершенно неважно, чем там занимались их предки. Времена меняются.

* * *

Я мучился не одну неделю, пытаясь понять, как повлияет на Джулиуса и Стэнли появление третьей собаки. Мученья мои усиливались от того, что никто решительно — ни дрессировщик собак, ни жена, ни соседи — не одобрял моего поступка.

Если две собаки составляют пару, где-то я прочел, то три — это уже просто свора. Третья собака может нарушить все налаженные взаимоотношения, породить соперничество за доминирующее положение, еду, внимание хозяина, стать причиной постоянного беспокойства и даже агрессии. Не говоря уже о чисто практической стороне дела. В таком достаточно беспокойном месте, как пригород в штате Нью-Джерси, заботиться о трех собаках, конечно, труднее, чем о двух: труднее их выгуливать, мыть; чаще придется прибегать к услугам ветеринара; больше безобразий будут они творить во дворе; больше будет шерсти в нашем и без того не слишком опрятном доме.

У Джулиуса, я знал, проблем с новой собакой не будет, поскольку у него ни с кем не возникает проблем. Со Стэнли придется труднее: вероятно, он станет упорно цепляться за свое второе место в иерархии. Он никогда не конфликтовал с другими собаками, но и особенно с ними не дружил. Единственная собака, к которой Стэнли был по-настоящему привязан, не считая жившей неподалеку его сестры Сэлли, — это Джулиус.

А вот что до отношений с людьми, то тут они различались сильней. Джулиус был моим самым лучшим другом. У такого беспокойного и непостоянного человека, как я, его преданность и верность порождали особое чувство стабильности. Обычно, едва взглянув на него, я не мог удержаться от улыбки.

Стэнли, склонный ко всяким проказам, любил в игре оказывать сопротивление. Мы с ним часто играли в перетягивание каната. Со временем он пристрастился гонять мяч и приносить брошенную палку. Мои терпеливые соседи никогда не жаловались, если во время наших ежедневных прогулок он в азарте проносился по их газонам.

У нас троих была любимая игра. Я прятался где-нибудь в доме и оттуда один раз «тявкал», побуждая их искать меня, — в конце концов, это же были охотничьи собаки. Они рыскали по всему дому, принюхивались, взлаивали, носились из комнаты в комнату. Стэнли всегда обнаруживал меня первым, он был активнее Джулиуса. Заканчивалась игра всеобщим восторгом и, конечно, печеньем в награду для всех; точнее для двоих.

Чужие собаки, признавая дружелюбие моих, редко их задирали. Если же такое случалось, оба моих пса уклонялись от драки в явном замешательстве, стараясь поскорее со всем этим покончить. Что касается Джулиуса, то у него никогда не хватало энергии для того, чтобы вступить в бой.

Если появлялся ребенок, даже едва начавший ходить, мои собаки усаживались, помахивая хвостами, и ждали пока он подойдет, чтобы его можно было лизнуть. Часто, особенно в хорошую погоду, нам нелегко было завершить прогулку: и взрослые, и дети выходили из своих домов, чтобы поздороваться с нами, погладить собак и поиграть с ними, даже просто пройти рядом какую-то часть пути. Водители грузовиков и работники службы экспресс-доставки товаров тоже с ними дружили. «Мои собаки или очень мудрые, или очень глупые», — часто думал я. И то, и другое могло объяснить, почему они никогда не желали зла ни одному живому существу, никогда никого не обижали.

Зачем же было вводить в такую прекрасную компанию этого бордер-колли, очень возбудимого, с бешеной энергией и комплексом неполноценности?

* * *

Почти все, кого я знал, задавали мне этот вопрос. Зачем выписывать из далекого Техаса столь странное животное, раз у меня уже есть две собаки, которых я нежно люблю, жизнь с которыми так хорошо налажена? Собаку крайне неспокойную, постоянно напряженную и взвинченную? Зачем взваливать на себя заботы по ее дрессировке, расходы, возможные неприятности, наконец?

Вообще-то за мной уже числились поступки, которые трудно назвать благоразумными: покупка хижины в горах, отказ от хорошей работы и даже от карьеры. Пожалуй, я сам был немного неспокойным и взвинченным.

Быть может, за этим стоял страх перед неким «окостенением» — состоянием, когда тело еще бодрствует и живет, но разум уже застыл, подобно тому как застывает цемент. Когда я слышу разговоры о том, что наша цивилизация гибнет, что молодежь теперь «совсем не та», что массовая культура невероятно вульгарна, а интернет вообще грозит нам всевозможными бедами, меня охватывает чувство тревоги. Я вижу перед собой людей, чей жизненный механизм явно ржавеет. Смерть страшна, но для меня страшнее эти ранние ее предвестники, частичное умирание души, утрата способности расти и учиться. Может быть, именно это ощущение и подтолкнуло меня к новой авантюре.

Есть и другое объяснение. Детство мое было нелегким, и мне всегда хотелось, чтобы нашелся кто-то и позаботился обо мне и моей сестре. Теперь мне выпал шанс самому стать таким благодетелем для другого живого существа — для Девона: взять его к себе и заботиться о нем.

Еще одно: появление в семье ребенка было, я уверен, самым главным, самым замечательным событием в моей жизни. Мне нравилось быть отцом; я гордился тем, какой я отец, но в основном потому что у меня был такой замечательный ребенок. Теперь дочь уехала, поступила в колледж. Не то чтобы мне так уж не хватало «круглосуточного» исполнения роли отца, хотя по дочери я, конечно, скучал. Но я, видимо, не израсходовал полностью присущего мне желания растить, воспитывать и учить какое-нибудь живое существо. Мне бы хотелось иметь больше детей. Джулиус и Стэнли позволили мне понять, что с собаками у меня неплохо получается. Я умею воспитывать и дрессировать собак, я их люблю. Это, конечно, не дети, но как и дети, они нуждаются в разумном твердом руководстве. Я должен считаться с их нуждами, но в то же время уметь объяснять, чего я от них жду, какова их роль в контракте, который заключен между нами.

Мне кажется, людям следует развивать свои природные способности, даже если они выявились поздно. Допустим, я понял, что я какие-то вещи делаю хорошо, а мог бы делать еще лучше. Почему бы не отнестись к этому серьезно? А еще я могу предоставить убежище какому-нибудь нуждающемуся в нем существу. В принципе, все существа в этом нуждаются.

Я далек от политики. Ни с либералами, ни с консерваторами меня ничто не связывает. Другое дело — жизнь собак: ее масштабы мне более или менее понятны, тут я способен на что-то влиять. С собаками я счастлив, они дарят мне чувство удовлетворения и уверенности в себе. Иногда мне трудно доверять людям или трудно найти людей, которым я мог бы доверять. Собакам же я доверяю. Они готовы для меня на все, как и я готов на все для них. Это очень прочная связь, и совсем не важно, что мы принадлежим к разным биологическим видам.

* * *

После того как мой золотистый ретривер Кларенс погиб совсем молодым от болезни почек, я примерно с год никак не мог решиться завести другую собаку. Незадолго перед тем я отказался от карьеры штатного журналиста и занялся писательским трудом. Дома, в моем кабинете, мне порой бывало одиноко. Если я в своих писаниях на чем-то застревал, то обычно отправлялся на прогулку, дабы, бродя по окрестностям, привести мысли в порядок. Случалось это и по три, и по четыре раза на дню. Какая собака не порадовалась бы такому режиму, такому длительному общению со своим хозяином?

Кларенса я приобрел, как это обычно делается, хотя делать так не следует; но уж очень хотелось мне подарить щенка моей маленькой дочке. Я просто отправился в ближайший магазин, торгующий всякой живностью. Ввело меня в заблуждение и то, что на вывеске среди прочего значилось: «Американский клуб собаководов».

Обычно так поступают ленивые люди, но это рискованный путь. Собака поселяется у вас на долгие годы, она должна подружиться с вашей женой, детьми, соседями, стать членом вашей семьи. И все же лишь немногие — я тоже не в их числе — готовы приложить необходимые усилия, чтобы сделать правильный выбор. Приобретая щенка в подобном магазине, вы ничего толком не узнаете ни о его родословной, ни о его здоровье или о характере.

Однако щенки золотистого ретривера — само очарованье. Какие бы сомнения меня не мучили, но я хотел этого щенка, и вот он уже у меня в руках, лижет мне лицо, а потом личико моей дочери. А уж если ребенок схватил и прижал к себе такое чудо, то редкий отец решится отобрать его, вернуть в клетку, и увести ребенка из магазина.

Кларенс был прекрасной во многих отношениях собакой, хотя с непростым нравом и определенными проблемами со здоровьем. Дети и незнакомые люди его раздражали, аллергия мучила, и умер он совсем молодым.

Казалось бы — столько трудностей! Но когда я отвез его к ветеринару, чтобы там оставить, то на обратном пути чуть не врезался на своей машине в дерево.

В следующий раз, решив завести собаку, я уже читал книги, беседовал с многими знающими людьми, проводил поиск в Интернете, словом подходил к своему решению вполне обдуманно.

В городке, где я тогда жил, в моде были большие собаки, и некоторых из них запирали в доме на целый день, пока хозяева были на работе, а дети в школе. Особенно ценились охотничьи собаки — они были терпеливыми, дружелюбными и красивыми. Правило — чем меньше людей рядом с тобой, тем более крупную и сильную собаку тебе стоит завести, — нельзя назвать разумным, но его придерживались. Хотелось иметь друга, либо дети настойчиво требовали щенка и взрослые как-то не задумывались над тем, что большим собакам необходим моцион и настоящая, поглощающая много времени и труда дрессировка.

Потом стало модно, — естественно, из самых благородных и похвальных побуждений — брать собак из приюта, куда свозили бродячих и брошенных хозяевами животных. Многие собаки оказывались, действительно, милыми и общительными, но некоторые, бог весть какого происхождения, никак не вписывались в приютившую их семью; трудно было предсказать, как они себя поведут с другими собаками, с детьми и даже с новыми хозяевами. С чистопородными собаками такое тоже случается: бывает так, что селекционеры «перестарались», и получили собаку, никак не соответствующую рекламному облику породы.

Я хотел собаку, которая подходила бы мне по своему характеру и привычкам, с которой у меня установилась бы тесная связь, основанная на любви, но также и на уважении. И со своей стороны был готов сделать для этого все необходимое, а взамен хотел уверенности, что и собака окажется в состоянии выполнять свою часть соглашения. Значит, мне нужен был владелец собачьего питомника, который знал бы меня, знал своих собак и мог составить из нас пару, отвечающую таким условиям. Когда задача поставлена, всегда найдется человек, способный ее решить. Итак, я начал поиски.

Для начала отправился к одному ветеринару, жившему неподалеку и разводившему собак. Еще до того, как я смог взглянуть на его собак, ветеринар и его жена пригласили меня в гостиную, где учинили мне допрос. Свою дочку Эмму я взял с собой, а Паула была занята и приехать не смогла. Где моя жена, пожелали они узнать. (Работает.) А она хочет собаку? (Да, конечно, при условии, что кормление, выгуливание и все прочие заботы я возьму на себя.) Сколько детей в семье? Держал ли я раньше собак, и если да, то с какими трудностями сталкивался? Каков мой образ жизни? Признаю ли я необходимость дрессировки? Собираюсь ли кастрировать собаку?

Им явно понравилось, что я работаю дома, люблю гулять, а двор мой огорожен. Понравилось и мое твердое намерение заставить собаку пройти полный курс дрессировки. И только тут нам был, наконец, предъявлен четырехмесячный Джулиус. Он очень обрадовался новым знакомым, облизал меня и Эмму, а потом задремал в моих объятиях, как в колыбели, прижавшись к моей груди головой. Домой мы вернулись с ним.

Профессиональный дрессировщик Ральф Фаббо — настолько строгий, что и самые непослушные собаки порой при виде его от страха напускали лужу, — в течение двух месяцев каждую неделю на один час приходил ко мне в дом. Он раньше дрессировал Кларенса, полученные результаты вполне убедили меня в огромной пользе дрессировки. Джулиус стал одним из лучших его учеников.

Стэнли появился у нас, когда Джулиус уже вполне освоился в семье, научился соблюдать чистоту и мог помочь в обучении нового щенка. Обе собаки с самого начала были просто замечательными, хотя Стэнли в щенячьем возрасте все же иногда шкодил — любил грызть бахрому у ковров.

Следуя указаниям Ральфа, я провел немало часов, обучая Джулиуса и Стэнли командам «ко мне!», «жди!», «сидеть!», «отпусти!» (последняя особенно важна для охотничьих собак, одержимых страстью хватать всё, что трепыхается). Обе собаки всегда охотно без малейшего сопротивления выполняли эти команды, радостно помахивая хвостами.

Когда мы с Девоном после нашей первой, такой драматичной прогулки возвратились к дому, и я открыл ворота внутреннего дворика, их хвосты тоже виляли. Сцены в аэропорту и на крыше минивэна все еще стояли у меня перед глазами, но Девон казался теперь спокойнее, в нем снова брало верх любопытство. Мне подумалось, что общаться с лабрадорами ему будет легче, если он сможет свободно передвигаться, поэтому я спустил его с поводка.

Джулиус и Стэнли стояли наготове, как бы понимая, что происходит что-то важное. Видимо, они ощущали также и мое напряжение. Шерсть на загривке Стэнли поднялась.

Джулиус подошел и лизнул меня, полностью игнорируя Девона. Казалось, эти трое мало интересуют друг друга. Явной враждебности никто не проявлял. Дело ограничивалось осматриванием и пофыркиванием.

Я открыл дверь в дом, и лабрадоры помчались наверх, но Девон перемахнул через Стэнли и преодолел лестницу в два прыжка. Он ворвался в гостиную, покрутился, — лабрадоры глядели на него в изумлении, — потом влетел на кухню, вспрыгнул на кухонный стол, соскочил с него; все это прежде, чем мне удалось опомниться. Я точно смотрел какой-нибудь боевик, — одно действие сменялось другим в бешеном темпе.

III