Богословие доксологическое

Третьей формой богословия является богословие доксологическое, то есть богословие славословия.

Эта форма богословия обнаруживается в некоторых патристических памятниках. Наиболее известные примеры представляют собой Поэмы свт. Григория Богослова и Гимны прп. Симеона Нового Богослова. Можно упомянуть, что только эти Святые Отцы удостоились вместе с Евангелистом Иоанном аттрибутива богослова, присвоенного их именам. На каком основании? Св. Иоанн вовсе не был более великим богословом, чем св. Лука, св. Матфей, св. Марк или св. Павел. Так и св. Григорий Богослов вовсе не был более великим богословом, чем свт. Василий Великий, ни прп. Симеон Новый Богослов не был более великим богословом, чем свт. Григорий Палама. Нельзя полагать, что они были названы богословами, потому что имели опыт теологии, потому что созерцали видение Бога. Другие Святые Отцы также имели подобное видение Бога и, тем не менее, не были названы «богословами». Этот аттрибутив, предполагающий и отражающий их познание, а также самый непосредственный и высокий опыт Бога, которым они обладали, объясняется также формой некоторых из их произведений: а именно, формой поэтической, изобилующей метафорами и символами. Без всякого сомнения, такой язык в наибольшей степени подобает богословию. И не только его красота свидетельствует о Красоте Божией, но и символы, к которым они прибегают, одновременно открывают Бога и соблюдают тайну Сына. Они одновременно являют два измерения: катафатическое и апофатическое, которыми должно обладать богословие. Богословие катафатическое заключается в утверждениях относительно Бога, отсылая к свойствам Бога, явленным в Его нетварных энергиях. А богословие апофатическое состоит в отрицаниях, дабы подчеркнуть, что Бог не имеет ничего общего с каким-либо тварным существом, что Его свойства находятся за пределами нашей мысли или воображения (что Он не благ подобно прекрасным вещам, ибо Он бесконечно более прекрасен, чем самые прекрасные из людей и так далее), а также, чтобы указать, что Он в своей сущности остается совершенно непостижимым и невыразимым. В другом случае станет ясно, что подобные сочинения часто имеют форму молитвы. В них богословское познание, духовный опыт и молитва теснейшим образом взаимосвязаны.

Доксологическое богословие также содержится в литургических текстах. Здесь мы обнаруживаем стилистическую красоту, широкое использование символов и метафор. Эти тексты, будучи по большей части поэтическими сочинениями, самым непосредственным образом предназначены для созерцания и молитвы. Вместе с тем они обладают догматическим содержанием. Благодаря этому обстоятельству они являются выражением православной веры, в одно и то же время обладающей апологетическим и катехизическим значением.

В богослужебных чинопоследованиях богословие также самым тесным образом связано с духовным опытом и молитвой. Вместе с тем оно напрямую сопряжено с церковной жизнью, тем самым, мы вновь возвращаемся к тому, что богословие не может быть изолировано от жизни, опыта и всей полноты церковной веры.

III. БОГОСЛОВИЕ И ФИЛОСОФИЯ

Мы уже видели, что апологетическое богословие часто оказывалось перед необходимостью использования рационального типа рассуждения для действенного ответа еретическим учениям, которое не только признает правила формальной логики, но и учитывает сами свойства рациональной мысли, а также прибегает к понятиям, заимствованным из философии.

Для этого богословам, занимающимся апологетическим богословием, полезно иметь философское образование. Подобное образование в равной мере необходимо для лучшего понимания образа мысли и представлений еретиков, а также для понимания апологетических сочинений Святых Отцов, мышление которых само по себе весьма сложно и которое широко пользуется отвлеченными понятиями философского типа. Например, философское образование может значительно облегчить знакомство с творениями св. Дионисия Ареопагита (sic!), прп. Максима Исповедника или свт. Григория Паламы.

Однако из этого вовсе не следует, что богословие и философию должно смешивать. В действительности они имеют весьма различные основания, методы и цели.

Философия — это научная дисциплина, которая целиком опирается на разум, и имеет своим исключительным источником способность естественной рациональности человека. Богословие пользуется разумом как неким инструментом, но опирается на данные, происходящие не из разума как такового, но из Откровения, засвидетельствованного Преданием, то есть в один и тот же момент Священным Писанием, творениями Святых Отцов, вероучительными определениями соборов и всей совокупностью церковного учения.

Философская рефлексия строит свой объект целиком на творческих и дедуктивных способностях разума. Богословие же, напротив, описывает «объект», уже данный. Усилия, которые оно предпринимает, не сводятся к тому, чтобы ввести какую-либо новую теорию или «новую истину», но разъяснить истины веры, переданные Церковью и сообщенные ей Христом и Святым Духом ради тех, кто их не понимает или понимает плохо.

В лоне Церкви не существует новых богословских учений, которые добавляются одно к другому или опровергают одно другое, но используются новые выражения одного и того же богословия, тогда как в истории без конца появлялись новые философские доктрины, низлагавшие предшествующие — всякая философия, как говорил Лейбниц, воздвигается на обломках своей предшественницы.

Величие богослова заключается в том, что он сумел отстоять одну и ту же Истину перед теми представлениями, которые ее искажали (или, иначе говоря, перед ересями), или в изложении одной и той же Истины на языке, приспособленном к людям своего времени, либо же в выявлении тех сторон одной и той же Истины, которые отвечали бы на особенные потребности своей эпохи, тогда как величие философа сводится к тому, что он изобрел новую теорию, новый взгляд на мир.

Наконец, философия исходит из одних вопросов, чтобы, используя все возможные повороты мысли, поставить новые вопросы. Философ Бертран Рассел, например, пишет: «Ценность философии должна основываться на самой переменчивости ее природы». Что же касается богословия, то оно исходит из достоверности веры, настаивая лишь на том, чтобы прочнее ее установить в связи с тем, что она ставится под сомнение, прояснить ее в тех отношениях, в которых она подвергается замутнению, выразить ее там, где она подвергается ложным толкованиям, паразитирующим на имплицитном и двусмысленном характере прежних формулировок.

IV. БОГОСЛОВИЕ И ЛИТЕРАТУРА

Что касается доксологического богословия, то мы видели, что оно пользуется поэтическим стилем, прибегая к символам и метафорам. Тем самым, мы вынуждены задаться вопросом, в чем оно отличается от литературы.

Прежде всего, мы можем сказать, что литературная одаренность чрезвычайно полезна для этого типа богословия. Как и красота музыки или иконографических изображений, прекрасный стиль в значительной мере способствует явлению Красоты Божией. Подобный талант обладает также возможностью тронуть сердце, и, тем самым, в некотором смысле легче привлечь к истинам, выраженным в поэтических произведениях, а с другой стороны, дает возможность легче молиться не только разумом, но еще и сердцем.

Как известно, талант нельзя приобрести путем обучения. Это дар. В случае литературы этот дар, который называют «природным», однако частью он оказывается результатом индивидуальной психологической предрасположенности, формируемой в детстве, и иногда заглушаемой (что бывает связано с различными конфликтами, травмами или же с тяжкими семейными обстоятельствами). В случае же богословия речь идет о некоем благодатном даре, даре Святого Духа.

Более того, у нецерковного писателя талант является способностью исключительно индивидуальной, тогда как у гимнографа эта способность связана с тем предназначением, которое указано Богом для Церкви.

Литература есть плод авторского воображения. Она выражает его чувства, влечения, страхи, тоску, внутренние конфликты, агрессивность, страсти… Она выражает также его неудовлетворенность неясностью своего предназначения.

Литература выражает, прежде всего, как по содержанию, так и по форме, авторскую индивидуальность; она придает ему неповторимое значение. Как и всякое искусство, она есть в первую очередь возвеличение самого артиста. Когда она признана, она устанавливает и поддерживает признание и славу артиста.

Доксологическое богословие никоим образом не находится на службе своего автора, который совершенно теряется за выражаемыми истинами. Эти истины не суть «истины» индивидуальные, они не являются выражением индивидуального психологического состояния, не есть производное его воображения, не выражение бессознательного, но всеобщая Истина, которую Церковь выражает также другими средствами, которыми она располагает, как иконография, проповедь или другие формы богословия.

«Мистические богословы», о которых мы упоминали, как свт. Григорий Богослов или прп. Симеон Новый Богослов, несомненно лично присутствуют в известном смысле в своих поэмах или гимнах, они придают им свои неповторимые особенности. Но при этом очевидно, что в этом выражении личного опыта их индивидуальность совершенно затмевается, что они совершенно проникаются сверхъестественными откровениями, воспринятыми от Святого Духа, и что они свидетельствуют не о самих себе, но о Боге, с Которым пребывают, и Который пребывает в них. Большая часть гимнов, в которых прп. Симеон Новый Богослов отражает свой мистический опыт, чрезвычайно скоро оборачивается в славословие. Таким образом, личная молитва святых становится той же формой церковной молитвы, впрочем, часто гимны славословия святых настолько глубоко вплетены в богослужебные последования, что их бывает невозможно отличить от других текстов.

V. ТВОРЧЕСТВО И ВЕРНОСТЬ ПРЕДАНИЮ

Предшествующие рассуждения привели нас к уточнению вопроса о верности Преданию и о творчестве в богословии.