Первый акт

Джейн Мартин (Jane Martin), родом, очевидно, из Кентукки, впервые обратила на себя внимание американского зрителя сборником монологов «Поговори с…» (“Talking With…”), поставленным в 1981 году в Театре актёров Луисвилля на фестивале новой американской драматургии. Другие работы г-жи Мартин включают «Жизненные знаки» (“Vital Signs”), «Чего не знает мама» (“What Mama Don't Know”), номинированную на Пулитцеровскую премию пьесу «Кили и Ду» (“Keely and Du”), получившую приз американской критики за лучшую новую пьесу 1994 года, а также «Преступные сердца» (“Criminal Hearts”) и «Белые парни средних лет» (“Middle Aged White Guys”).

Существуют определённые сомнения относительно личности этой таинственной писательницы. Её называют «самым известным неизвестным американским драматургом». Вероятно, Джейн Мартин – это псевдоним. Она никогда не появлялась на публике, не давала интервью. Никто не знает подробностей её биографии, а её фотографии никогда не публиковались.

Джон Джори (Jon Jory), художественный руководитель Театра актёров Луисвилля, является официальным представителем г-жи Мартин, и многие полагают, что именно он скрывается за этим псевдонимом. Сатирическая пьеса о театре «Антон и шоу-бизнес» (“Anton in Show Business”) выдаёт прекрасное знание автором театральной кухни. Сам Джори неоднократно отрицал свою причастность, однако, такая версия является наиболее вероятной, поскольку все премьеры пьес г-жи Мартин в Луисвилле выходили в его постановке.

ДЖЕЙН МАРТИН

«АНТОН И ШОУ-БИЗНЕС»

(комедия)

Контактная информация: Alexander Speer, Trustee

Actors Theatre of Louisville

316 West Main Street

Louisville, KY 40202-4218

Перевод: Цыпин Артём Витальевич

199004 Санкт-Петербург, 5-ая линия ВО, д.56, кв.48

тел. 8-921-743-97-21

e-mail: tzypin@rambler.ru

Действующие лица:

ТИ-ЭНН помощник режиссёра, играет также АНДВИНЕТ, ДОНА

БЛАУНТА

1-АЯ АКТРИСА КЕЙТ, СЛУЖАЩИЙ АЭРОПОРТА

2-АЯ АКТРИСА РАЛЬФ, ВИКЕВИЧ

3-Я АКТРИСА БЕН, ДЖЕККИ, ДЖО БОБ

КЕЙСИ 40 лет, высокая, тощая, обыкновенная

ЛИЗАБЕТ 27 лет, очаровательная и энергичная

ХОЛЛИ 35 лет, роскошная, хотя и заходящая, телезвезда

ДЖОИ около 40, заканчивает колледж по специальности театроведение

заочно

ВСЕ РОЛИ В ЭТОЙ ПЬЕСЕ ИСПОЛНЯЮТ ЖЕНЩИНЫ,

НЕЗАВИСИМО ОТ ПОЛА ПЕРСОНАЖА

ПЕРВЫЙ АКТ

Пустая сцена. В темноте гремит гром. А затем неожиданно, вдогонку за ним, сверкает молния. Её отблески освещают таинственную фигуру в плаще. Гром. Вспышка. Фигура начинает говорить.

ТИ-ЭНН: Американский театр погряз в проблемах, как в дерьме. (Вспышка, грохот). Поэтому на сцене ничего нет, а в пьесе заняты всего семь актрис, причём одна из них – не член профсоюза. (Вспышка, грохот). Меня зовут Ти-Энн, я помощник режиссёра, но я тоже участвую в пьесе. (Вспышка). Как часто бывает в театре конца двадцатого века, каждой из нас придётся играть по несколько ролей, чтобы постановка в целом была, как выражается наш директор, мало-мальски рентабельна… (Грохот). Посвящается всё это дело Торнтону Уайлдеру. (Вспышка, грохот. Она снимает плащ. Под ним голубые джинсы, футболка, на поясе – большая связка ключей). Время действия… как время действия. 2000-ый, где-то перед полуднем. Если позволите, сначала пару слов о секретах профессии. Все театры здесь поблизости – это Бродвей. А ведь уже давно известно, что примерно между 42-ой и 52-ой улицами как раз и находится центр мироздания. Город Нью-Йорк, штат Нью-Йорк, Соединённые Штаты Америки, планета Земля, галактика Млечный Путь, великая Вселенная. Чуть подальше в Гринвич Виллидж уже, конечно, не Бродвей, но тоже ещё совсем неплохо. Скажем, Сохо или тот же Ист-Сайд вполне ещё можно назвать центром. Публика там самая разномастная, хотя все дружно презирают реализм, и за это даже умудряются получать какие-то призы. А вот далее по всем направлениям на тысячи километров, куда глаза глядят – то, что мы называем «областные театры». В своё время они были очень многообещающими, пока не превратились в умирающие феодальные вотчины и средневековые поместья, штампующие малонаселённые комедии, лёгкие мюзиклы, низкопробные современные пьесы, а иногда и классику в новом прочтении, которое всем уже осточертело. Если же отправиться ещё дальше на Запад, вы попадёте в выжженную безлюдную пустыню, где вообще не ходят в театр, и не приведи господь вам там оказаться, ибо нет оттуда возврата… Но мы, слава богу, в Нью-Йорке. Поглядите, вот вам Эмпайр Стейт Билдинг и Статуя свободы, и здание нашего профсоюза «Актёрская справедливость». Он существует, чтобы гарантировать, что не более 80 процентов его членов ежедневно сидят без работы. Да, чуть не забыла… Здесь же, да-да, именно здесь расположен и предмет нашего общего поклонения «Нью-Йорк – не побоюсь этого слова – Таймз». Такая вот, собственно, картина. Теперь нам придётся проехать пару остановок на метро, чтобы попасть в небольшую студию, где театральные продюсеры прослушивают артистов для своих проектов. Вот главный вход, нам на шестой этаж, студия Си, театральная компания Актёрский Экспресс из Сан-Антонио, штат Техас, приехала в Нью-Йорк для кастинга «Трёх сестёр» Антона Чехова. Это один русский. Около полудня здесь обычно слышно, как актёры распеваются. (Слышны распевки). Да, именно так. Больше до полудня здесь ничего не происходит – театральный люд любит поспать подольше. Но вот начало нового дня. В студию Си спешит Лизабет Картрайт. По окончании факультета драмы одного южного христианского университета она устроилась учительницей младших классов. На прослушивание в Нью-Йорк её пригласили потому, что один из её дядюшек в своё время успешно удалил аппендикс продюсеру нашего проекта. Лизабет по-настоящему взволнована этим приглашением, также как, впрочем, и её мама, которая в настоящий момент дома консервирует огурцы. Ещё одна особа, та, что в юбке-штанах – это Кейси Малгроу, которую некоторые называют «королевой вокруг да около Бродвея». Она немного с похмелья, так как только что закончила отмечать приглашение в свою двухсотую постановку, и, что интересно, ни за одну из них она не получила гонорара. Кроме того, у неё опять молочница, а это ужасно действует на нервы. Да-да, в нашем городе принято знать обо всех всё.

Ти-Энн, помощник режиссёра, идёт к своему месту на краю сцены и сверяется с пьесой. На сцену выносят три складных стула, которые помогут изобразить студию Си. Кейси, женщина 40 лет, уже здесь. Входит Лизабет, 24 года. У неё чемодан на колёсиках.

ЛИЗАБЕТ: Привет. Это студия Си, компания Актёрский Экспресс? (Кейси кивает). Здесь идёт прослушивание на «Три сестры»? (Кейси кивает). Господи, какая влажность! Такое ощущение, что я на пляже и намазалась маслом для загара. Но вы правильно сделали, что оделись во всё такое длинное-длинное. Наверное, пробуетесь на Ольгу, да?

КЕЙСИ: Почему это?.. Потому что Ольга старшая, и она домоседка, и старая дева, и у неё нет личной жизни, и всю заботу она отдала своему брату? И вообще, принято считать, что это самая скучная роль в «Трёх сёстрах»? Поэтому?

ЛИЗАБЕТ: Нет-нет, я вовсе…

КЕЙСИ: Да-да, это то, что вы имели ввиду.

ЛИЗАБЕТ: Я, пожалуй, попробую начать сначала. (И она пробует). Привет.

КЕЙСИ: Привет.

ЛИЗАБЕТ: Я Лизабет Картрайт из Техаса. Там окончила христианский университет. Два года проработала учительницей в младших классах, артисткой быть как-то боялась. В школе меня очень любили, даже сейчас зовут обратно, но однажды мне приснился сон. В нём сам Господь велел мне вернуться к призванию, и я сыграла в одном любительском спектакле. Но в Нью-Йорке на прослушивании я впервые. Меня от волнения прям распирает всю, знаете, просто груди в платье не помещаются. А вас как зовут?

КЕЙСИ: Я Кейси Малгроу. И одну из моих грудей пришлось удалить из-за опухоли. Врачи говорят, что сейчас я в порядке, но кто знает, сколько это может продлиться…

ЛИЗАБЕТ: О, го-о-осподи!

КЕЙСИ: Попробуете ещё раз?

ЛИЗАБЕТ: Нет, но вы простите… я, похоже, обделалась по полной… Боже, как я выражаюсь! Извините, я сочувствую вашим проблемам, и мне кажется, вы действительно очень подходите на эту роль.

КЕЙСИ (ухмыляясь): О да, я пробуюсь на Ольгу по вполне очевидным причинам.

ЛИЗАБЕТ: Конечно. Я думаю, Ольга – самая духовная из всех сестёр.

КЕЙСИ: Хорошая попытка. Может, у тебя найдётся сигаретка?

ЛИЗАБЕТ: М-мм… Нет.

КЕЙСИ: Леденцы от кашля?

ЛИЗАБЕТ: Есть мясные чипсы.

КЕЙСИ: О нет, спасибо.

ЛИЗАБЕТ: Я пробуюсь на Машу.

КЕЙСИ: Мрачная, страстная, безнравственная поэтическая душа. Я довольно мрачна, мужчины называют меня страстной, я несомненно безнравственна, и у меня опубликована пара стихотворений… Но никогда, никогда, никогда, они не дадут мне попробовать эту роль.

ЛИЗАБЕТ: Наверное, потому что вы немного простоваты?

КЕЙСИ: Спасибо, что высказала сокровенное…

ЛИЗАБЕТ: Опять? Я опять села в лужу? Но я так нервничаю, боже, конечно, это меня совсем не извиняет. Я просто хочу сказать, что у меня голова кругом, и… вы позволите вас обнять?

КЕЙСИ (беззлобно): Ну, если это абсолютно необходимо.

Они обнимаются. Входит помощник режиссёра, чтобы побеседовать с актрисами. За её спиной стол и три стула, изображающие место прослушивания. Входят – 2-ая актриса, она играет Ральфа Брайтли, английского режиссёра, и 1-ая актриса, играющая директора театра Кейт Тодоровскую. Появляется красивая невесомая блондинка, она на самом деле почти ничего не весит. Это Холли Сиби, звезда кино и телевидения, которую уже утвердили на роль Ирины. Теперь она просто помогает в прослушивании.

ТИ-ЭНН: Мисс Тодоровская готова встретиться с вами обеими.

КЕЙСИ: С обеими?

ТИ-ЭНН: Совершенно верно. И поторопитесь – мы отстали от расписания.

ЛИЗАБЕТ (Кейси, ещё не входя): Они всегда прослушивают актёров группами?

КЕЙСИ: Не всегда! И потом – мы не группа. (Кейси и Лизабет входят на прослушивание).

КЕЙТ (поднимаясь навстречу): Добрый день, я Катрина Тодоровская, директор театра Актёрский Экспресс. А вы?

ЛИЗАБЕТ: Я?

КЕЙТ: Да, вы.

ЛИЗАБЕТ: Простите, я забыла вопрос…

КЕЙТ: Ваше имя?

ЛИЗАБЕТ: А-а, я Лизабет Картрайт. (Кейт целует протянутую для пожатия руку Лизабет).

КЕЙТ: Вы ошеломительно красивы. (Обернувшись к Кейси). А вы, я так понимаю, пробуетесь на Ольгу?

КЕЙСИ: Как вы догадались?

КЕЙТ: Вы выглядите, как Ольга.

КЕЙСИ: Спасибо.

КЕЙТ: Это режиссёр нашей пьесы Ральф Брайтли, театр Роял Хот Дог, Лондон.

РАЛЬФ (пожимая руки): Да уж, не ближний свет. (Лизабет). Очарован. (Кейси). Рад.

КЕЙТ (показывая в сторону Холли): А это…

ЛИЗАБЕТ: Го-о-осподи, это же Холли Сиби… Я не верю! Холли Сиби. Я так люблю ваш сериал!

Ваша героиня такая клёвая, такая гламурная!! И шёл он в такое удачное время. И вообще, всё, что я знаю об эротических ласках – это из вашего сериала! Он такой познавательный!

ХОЛЛИ: Спасибо.

ЛИЗАБЕТ: О боже, господи прости меня, вы что, тоже будете заняты в пьесе?

ХОЛЛИ: Ирина.

ЛИЗАБЕТ (хлопая в ладоши): Она тоже занята! Занята!! Это круто! (Кейси). Разве не круто?

КЕЙСИ (сдержанно улыбаясь): Да. Круто.

ХОЛЛИ: Спасибо.

ЛИЗАБЕТ: Я просто в восторге!

РАЛЬФ: Ну что ж, начнем, пожалуй. Итак, «Три сестры», самого Антона нашего Палыча. Хочу подбросить вам несколько манков, прежде чем мы начнём читать…

КЕЙТ: Отстаём от расписания на сорок минут.

РАЛЬФ: Хорошо. Буду краток. Только суть в трёх словах. Смешно, смешно, смешно, смешно, трагично.

КЕЙСИ: Это вы о «Трёх сёстрах»?

РАЛЬФ: Именно о них.

КЕЙСИ: Смешно, смешно, смешно, смешно, трагично?

РАЛЬФ: Смешно, смешно, смешно, смешно, трагично.

КЕЙСИ: Отлично, это я смогу.

ЛИЗАБЕТ: Сможете что?

КЕЙСИ: Смогу попробовать ЭТО.

ЛИЗАБЕТ: Во как! Я вообще не думала, что там есть что-то смешное.

РАЛЬФ: Совершенно верно. Это будет наше маленькое открытие.

КЕЙТ: Отстаём на сорок минут.

РАЛЬФ: Да-да, мы уже начинаем.

В зрительном зале поднимается молодая женщина. Это Джои.

ДЖОИ: Простите.

РАЛЬФ: За работу!

ДЖОИ: Простите! (Актёры смущённо смотрят в сторону Джои. Режиссёр пытается продолжать).

РАЛЬФ: Это Чехов, друзья мои, если вы ещё не поняли. И мы, естественно, не готовы сразу взяться за текст.

ДЖОИ (из зала): Простите! (Актёры останавливаются, смотрят на Кейт).

КЕЙТ: Да.

ДЖОИ: Не мог бы господин режиссёр… м-мм…

РАЛЬФ (подсказывает имя): Ральф.

ДЖОИ: Да, Ральф… Скажите, я правильно поняла, что мужчин будут играть женщины?

КЕЙТ: Правильно. (Ральфу). Продолжайте, пожалуйста.

ДЖОИ: А с чего это вдруг?

РАЛЬФ: Вы имеете ввиду, почему я играю мужчину?

ДЖОИ: Я имею ввиду, в чём смысл?

РАЛЬФ: Может, мы просто продолжим?

КЕЙТ: Минутку. (Джои). Привет.

ДЖОИ: Здравствуйте.

КЕЙТ: Вас как зовут?

ДЖОИ: Джои, я…

КЕЙТ: Джои, мы благодарим вас визит в наш театр. Мы очень ценим думающего скептичного зрителя.

РАЛЬФ: Простите, но это просто…

КЕЙТ: Тс-сс. И вы должны понять меня как женщина, Джои.

РАЛЬФ: Не могла бы она…

КЕЙТ (взглядом заставляет его замолчать): Восемьдесят процентов ролей в американском театре написаны для мужчин. Девяносто процентов режиссёров тоже мужчины. И когда режиссёров-мужчин играют женщины, смысл в том, что мы разоблачаем первых и посмеиваемся над последними. Так ясно, милочка?

ДЖОИ (после небольшой паузы): Ну, допустим. (Садится).

РАЛЬФ: Отлично. Продолжим. (Смотрит на Кейси). Я бы хотел, милочка, чтобы вместо текста вы говорили только «тидлипи». (Смотрит на Лизабет). А вы, дорогуша, только «тидлипу». Этими словами попробуем сыграть сцену, когда Маша рассказывает Ольге, что она бросает своего мужа Кулыгина и уезжает из города с этим своим военным, с Вершининым.

КЕЙСИ: Но в пьесе нет такой сцены.

РАЛЬФ: Нет, конечно.

КЕЙСИ: Тогда зачем же?..

РАЛЬФ (сладко): Вы отказываетесь от прослушивания?

КЕЙСИ: Это ваш ответ на «зачем»?

РАЛЬФ: Послушайте, дорогуша… (Лизабет, предотвращая назревающий конфликт, бросается в импровизацию).

ЛИЗАБЕТ: Тидлипу, тидлипу? (Ты хотела меня видеть?)

КЕЙСИ: Тидлипи, тидлипи, тидлипи… тидлипи? (Это правда, что у вас роман с Вершининым?)

ЛИЗАБЕТ: Тидлипу, тидлипу… тидлипу… тидлипу, тидлипу, тидлипу, тидлипу. (Я бросаю Кулыгина и уезжаю с Вершининым).

КЕЙСИ: Тидлипи… тидлипи, тидлипи, тидлипи? (Если ты уедешь, что же будет со мной?)

ЛИЗАБЕТ: Тидлипу, тидлипу. (У тебя всё будет хорошо).

КЕЙСИ (Ральфу): Как я должна понять, что она говорит?

РАЛЬФ: А в этом как раз и заключена сущность всей пробы, улавливаете?

КЕЙСИ (пробует ещё раз): Тидлипи, тидлипи… тидлипи, тидлипи. (Но если ты уедешь, мы останемся с Наташей). Послушайте, но это же нелепо.

РАЛЬФ (холодно): Вы считаете?

КЕЙСИ: Да, да, считаю. Почему бы нам не взять сцену из пьесы? Это было бы более целесообразно, разве нет?

РАЛЬФ: Для американской актрисы – возможно, дорогая моя.

КЕЙСИ (недовольно): Оо-ооо-оо…

ЛИЗАБЕТ: Но это же забавно. Вам не кажется, что это забавно? И даже немного любопытно.

КЕЙСИ (постепенно заводясь): Для американской актрисы…

ЛИЗАБЕТ (чувствуя напряжённость ситуации): На самом деле очень, очень, очень, очень забавно!

КЕЙСИ (её уже не остановить): Знаешь что, Ральф, дорогой… Все вы, британцы, высокомерные, надутые, самовлюблённые, чопорные, невыносимые грубияны. Вы крадёте работу у американских актёров и режиссёров из-за тупости нашей прессы и из-за повёрнутых на вашей Англии американских богачей. Но я видела лондонские постановки Чехова, с этой вашей хвалёной сдержанностью и рациональностью, в духе «только не надо плакать и отчаиваться, дорогая». Так вот, они не имеют никакого отношения ни к русской страсти, ни к русскому душевному мраку, поэтому…

ДЖОИ (из зала): Простите!

КЕЙСИ (на тех же повышенных тонах): Чего?! Чего опять?

КЕЙТ: Э-ээ, полегче.

ДЖОИ: Вам не кажется, что вы немного зациклились на самих себе?

КЕЙТ: Извините, Джои, мы здесь пытаемся играть спектакль и…

ДЖОИ: Я в том смысле, что всё только о театре. Как-то это претенциозно.

КЕЙТ: Что претенциозно?

ДЖОИ: Люди театра говорят о театре.

КЕЙТ: Но говорят же другие люди о международном валютном фонде или о клонировании овец!

ДЖОИ: Да, но в принципе, достаточно ли важен театр в общекультурном смысле, чтобы стать предметом пьесы?

РАЛЬФ: Женщина, мы очень рады, что вы купили билет…

ДЖОИ: Вообще-то у меня входной.

РАЛЬФ: Ах, вот как…

ДЖОИ: Я понимаю, в этом материале вам легче найти глубоко личные, эмоциональные ноты, но пока…

КЕЙСИ: По-моему, монолог о британцах был достаточно эмоциональным!

РАЛЬФ: И потом, это только экспозиция. В экспозициях пьес обычно не так много глубоко личного.

ДЖОИ: А-аа…

КЕЙСИ: Потерпите, сюжет скоро раскрутится, будут вам и опустошающие утраты, и такие бездны метафор, что ещё крышу снесёт. Обещаю, крышу сорвёт реально!

ДЖОИ: А-аа…

КЕЙСИ: Потерпите?

ДЖОИ (небольшая пауза): Ладно. (Садится).

КЕЙСИ (возвращает нас назад): …с этой вашей хвалёной сдержанностью и рациональностью, в духе «только не надо плакать и отчаиваться, дорогая». Так вот, они не имеют никакого отношения ни к русской страсти, ни к русскому душевному мраку. Так что хватит молоть чушь про американских актрис! (Напряжённый момент).

РАЛЬФ: Ну, что же, отличное выступление. Думаю, этого вполне достаточно. Спасибо, что пришли.

ЛИЗАБЕТ: Мы что, уже закончили?

РАЛЬФ: У вас была прекрасная проба, радость моя. (Повернувшись к Кейси, с улыбкой). А с вами, дорогуша, я полностью согласен. Когда Чехова ставят американцы, они просто купаются в жалости к самим себе. (Кейси показывает ему палец и гордо выходит).

ЛИЗАБЕТ: Как бы там ни было, это моё первое профессиональное прослушивание. И я получила настоящее удовольствие, и хочу поблагодарить вас за приглашение, и очень надеюсь поработать с вами когда-нибудь, и… (Она начинает плакать). И простите меня, что я тут расплакалась. Я вовсе не собиралась плакать, и я никогда не была в Лондоне, но… она права, вы просто козёл. (Выбегает, оставляя Ральфа, Кейт и Холли одних).

РАЛЬФ (с иронией): Да, это был глоток свежего воздуха.

КЕЙТ: Ральф, я прошу прощения, как американка…

РАЛЬФ: Ничего страшного…

КЕЙТ: Я была на сотне, на тысяче прослушиваний, но никогда…

РАЛЬФ: Право же, не стоит, голубушка…

КЕЙТ: Что они только о себе возомнили?!

РАЛЬФ: Сами себе подсуропили, так ведь? Работы им захотелось… Ага! Держи карман пошире!! (Кейт охотно смеётся).

ХОЛЛИ: А мне они понравились. (Все оборачиваются к ней). В подобных ситуациях со мной обычно мало считались, но так было раньше… Сейчас я богата и знаменита, и я нужна вам, так что кому-то чертовски не повезло, угу. Я всё решила – они мне нравятся, меня достали ваши прослушивания, кастинг окончен, эти двое приняты.

РАЛЬФ: Мисс Сиби, но у них нет необходимого таланта.

ХОЛЛИ: У меня тоже нет. Может быть, никто не заметит. (Собирается уйти). Да, только одна вещь. Эта малышка из Техаса будет играть Ирину, а я сыграю Машу. Ну, и Ольга, да… эта… вполне себе Ольга. Тидлипи, тидлипу. (Выходит).

РАЛЬФ: Если наш «Титаник» не потонет, дорогая Кейт, то, разве, только благодаря этой акуле.

КЕЙТ: Ох-хо-хо…

РАЛЬФ: Ничего-ничего. Ваши дикари-зрители и дерьмо съедят, как халву!

Свет меняется. Кейси и Лизабет разговаривают по телефону со своими мамами. Каждая в отдельной кабинке.

ЛИЗАБЕТ: Мам, это я, Лизабет…

КЕЙСИ: Мам, только не надо сходить с ума…

ЛИЗАБЕТ: Меня взяли! Меня взяли! Взяли! Я получила роль!

КЕЙСИ: Да, я помню, что мне 36 лет и у меня до сих пор кредит за учёбу в сорок тысяч …

ЛИЗАБЕТ: Мамочка, погоди, это ещё не всё…

КЕЙСИ: Да, мне придётся бросить работу…

ЛИЗАБЕТ: Я буду играть с телезвездой!

КЕЙСИ: Но это реальный шанс…

ЛИЗАБЕТ: Холли Сиби! Да! Я и Холли Сиби, можешь себе представить!

КЕЙСИ: Да, дурацкая роль… играем в какой-то дыре в Техасе… платят копейки… угу, уйду с той работы… можешь оскорблять меня сколько угодно, только не надо забывать, что всё-таки я актриса…

ЛИЗАБЕТ: Мам, это Чехов!

КЕЙСИ: Мама…

ЛИЗАБЕТ: Он русский.

КЕЙСИ: Мама…

ЛИЗАБЕТ: Нет, он прекрасный, мудрый, грустный, и я стану настоящей актрисой!

КЕЙСИ: Иди к чёрту, мама!

ЛИЗАБЕТ: Целую, мама!

КЕЙСИ (вешает трубку): Ужас!

ЛИЗАБЕТ (вешает трубку): Класс!

Два стула ставятся рядом, как сиденья в самолёте. Слышно объявление в аэропорту.

ДИКТОР АЭРОПОРТА: Посадка на рейс 3720 в Сан-Антонио, Техас, закончена. Выход 27. Пассажиров рейса 3720 просим…

КЕЙСИ: Папаша у меня замечательный. По выходным я всю жизнь работала в его строительном магазине?

ЛИЗАБЕТ: Ты шутишь?

КЕЙСИ: В смысле?

ЛИЗАБЕТ: У моего отца тоже был магазин стройтоваров.

КЕЙСИ: Правда?

ЛИЗАБЕТ: А ты раскладывала шурупы по коробкам?

КЕЙСИ: О да. (Они улыбаются). Твой отец, наверное, хотел, чтобы ты занялась магазином?

ЛИЗАБЕТ: Я? Нет. Он его продал. Он сейчас работает в доме культуры.

КЕЙСИ: А мой папаша мечтал об этом. Брат-то смылся в Европу. Иногда мне снится, что я всё-таки этим занялась, и я просыпаюсь в ужасе, прибитая к кровати гвоздями из собственного магазина. Ну что ж, общее строительное прошлое…

ЛИЗАБЕТ: И ты не замужем, верно?

КЕЙСИ: Верно, не замужем. А ты?

ЛИЗАБЕТ: Я не переношу секса.

КЕЙСИ: Та-ак!

ЛИЗАБЕТ: Ну, это временно. У меня просто был не слишком удачный опыт.

КЕЙСИ: Ужасно интересно!

ЛИЗАБЕТ: Ну, мы занимались этим с моим однокурсником на заднем сидении его машины, и в нас врезался какой-то пьяный на пикапе.

КЕЙСИ: Оп-па!

ЛИЗАБЕТ: Я повредила шею – хлыстовая травма, что-то в этом роде.

КЕЙСИ: Сочувствую.

ЛИЗАБЕТ: Между прочим, меня ещё в школе чуть не принудил к связи наш учитель истории, а буквально после этого почти наполовину изнасиловал водопроводчик. Ну, типа того.

КЕЙСИ (в ужасе): Боже мой!

ЛИЗАБЕТ: На самом деле, ничего страшного. Я справилась. Единственное, что плохо – три года не могу прикасаться к мужчинам. Даже от рукопожатия меня рвёт. Повредился вестибулярный аппарат, на мужчин у меня реактивная рвота, так что случались неловкие моменты на вечеринках.

КЕЙСИ: Ты меня разыгрываешь, так?

ЛИЗАБЕТ: Нет, правда, но ничего страшного. Всё почти прошло, и бывает теперь очень-очень редко, только при первом знакомстве. А у тебя как с мужчинами?

КЕЙСИ: Много случайного секса.

ЛИЗАБЕТ: Правда?

КЕЙСИ: Очень много. Обычно с кем-нибудь из участников спектакля. А у меня уже двухсотая постановка.

ЛИЗАБЕТ: Ничего себе!

КЕЙСИ: Но когда я не репетирую, я фактически девственница.

ЛИЗАБЕТ: Ничего себе!

КЕЙСИ: А репетирую я практически всегда.

ЛИЗАБЕТ: Как я уважаю такой подход! Я ведь тоже почти девственница! Не считая изнасилований, домогательств, хлыстовой травмы и двух-трёх дней перед Новым годом.

ХОЛЛИ (входит из салона первого класса): Привет!

ЛИЗАБЕТ: О, господи!

ХОЛЛИ: Я видела вас, ребятишки, когда вы проходили через первый класс.

ЛИЗАБЕТ: Мы что, прошли мимо вас?

ХОЛЛИ: Не волнуйся, я была занята одним умненьким хирургом, который запал на меня.

ЛИЗАБЕТ: Простите, но… чёрт… я должна сказать, когда эта дама… Кейт приглашала меня, она сказала, что вы… ну, как бы замолвили за нас словечко… за меня и Кейси… то есть за Кейси и за меня… боже, я такая деревенщина, прости господи… короче, спасибо вам, спасибо, спасибо!

КЕЙСИ: Да, это было очень мило.

ХОЛЛИ: Правда, я немного посодействовала, спасибо… но, знаете ли, я ведь тоже, так сказать, в самом низу пищевой цепочки, там, где и вы, ребятишки… Не буду вас утомлять всей этой дрянью, через которую мне пришлось пройти. Самое безобидное из оскорблений, которыми меня награждали, это то, что у меня нет таланта. Именно так эта британская пиранья сказала и о вас. Но я считаю, что талант тут вообще ни причём. Мы ведь едем в Техас, чёрт знает куда. И никому из важных это не важно. Нас там вообще никто из них не увидит. Только, может, мой менеджер, у которого всего один клиент – я, и которому глубоко начихать, есть у вас талант, ребятишки, или нет. (Небольшое замешательство). Я надеюсь, вы не подумали, что я имела ввиду… что у вас нет таланта?

КЕЙСИ: О, нет.

ЛИЗАБЕТ: Нет-нет.

ХОЛЛИ: У меня просто не было возможности понять, есть он или нет. Я про тидлипи, тидлипу…

ЛИЗАБЕТ: Конечно.

КЕЙСИ: Конечно.

ХОЛЛИ: Он опустил вас, ребятишки, и должен был за это ответить.

КЕЙСИ: То есть…

ХОЛЛИ: То есть, как только он решил, что у вас нет таланта, я решила, что у вас есть работа.

ЛИЗАБЕТ: Класс!

ХОЛЛИ: Я это проходила столько раз, что теперь не позволю, чтобы так поступали с другими. Я – полиция на страже порядка.

КЕЙСИ: Спасибо.

ХОЛЛИ: Не за что. Я просто хотела всё прояснить.

ЛИЗАБЕТ: Как же это всё-таки приятно!

КЕЙСИ: Подумать только, каждой из нас говорили, что у неё нет таланта…

ХОЛЛИ: Вот именно!

КЕЙСИ: Есть над чем задуматься…

ХОЛЛИ: Это другой разговор. Мы должны объединиться уже там…

КЕЙСИ: В Техасе?

ЛИЗАБЕТ: Здорово!

ХОЛЛИ: У меня интуиция на такие дела, чувствую – будет битва. Но мы объединимся, и они ещё поплатятся.

ЛИЗАБЕТ: Как будто мы три сестры!

ХОЛЛИ: Ах, как это красиво и верно сказано. Чтоб мне сдохнуть!

КЕЙСИ: Здесь есть свободное место, присядешь?

ХОЛЛИ: Нет-нет, вернусь в первый класс. Здесь подают крекеры, я их не ем…

ЛИЗАБЕТ: А мы болтали о мужчинах.

ХОЛЛИ: О, этих я ем! До встречи.

Холли уходит. Перемена сцены. Монтировщики убирают багаж и выносят стулья для репетиции.

ТИ-ЭНН: Пожалуйста, верните спинки кресел в вертикальное положение и уберите откидные столики. Мы начинаем посадку в Сан-Антонио.

Теперь мы находимся в репетиционном зале на первой читке. Кейт, Кейси, Холли, Лизабет и их новый режиссёр, афроамериканка по имени Андвинет Виоре.

КЕЙТ (обращаясь ко всем): Актёрский Экспресс! Улавливаете смысл слова «экспресс»? Мы серьёзная компания. Уникальный театр. В чём состоит наша художественная политика? Её невозможно сформулировать. Этим нужно жить. Принципы, по которым живёт Актёрский Экспресс, мы называем Семь Добродетелей. Во-первых, мы ставим пьесы исключительно… (делает сложный жест). Во-вторых, наш стиль изощрённо выверен, как… (издаёт ряд звуков). И только так! В-четвёртых, мультикультурализм последних спектаклей классического репертуара убедил зрителя в… (делает ещё более сложный жест). Таким образом, суммируя всё сказанное, мы смело можем заявить… (она уставилась в потолок, задумавшись) …и мы заявляем это без страха быть непонятыми. Конечно, такая политика вызывает споры. Ведь мы раздражаем, задеваем и бросаем вызов, но в то же время мы сближаем, объединяем, и лечим раны нашего общества. Скажу короче, уникальность миссии, которую мы выполняем, делает нас важнейшей точкой на культурной карте Сан-Антонио. И не потому… Что там интересного за окном?

КЕЙСИ: Прошу прощенья.

КЕЙТ: Не потому что у меня самое крутое образование, которое только можно купить…

ЛИЗАБЕТ: Ух ты!

КЕЙТ: Стэнфорд, Гарвард, Йель, а благодаря нашей… (Холли занимается своей губной помадой). Умоляю, Холли, не отвлекайся. Я говорю важнейшие для нашей работы вещи!

ХОЛЛИ: Стэнфорд, Гарвард, Йель…

КЕЙТ: Совершенно верно.

ХОЛЛИ: У меня лично восемь классов в Бандидо, штат Небраска.

КЕЙТ: А благодаря нашей… вдумайтесь только… злободневной актуальности!

КЕЙСИ: И актуальной злободневности…

КЕЙТ: Злободневная актуальность – это смысл нашего существования, наш raison d' etre.

КЕЙСИ: Отлично.

КЕЙТ: Кто-нибудь понял, к чему я вела? (Лизабет тянет руку). Вот! А потому что вела-вела и завелась, а в этом суть нашей эстетики. (Лизабет аплодирует). Дорогие мои три сестры, прежде чем к нам присоединятся остальные актёры, я хотела бы узнать вас поближе. И когда мы почувствуем друг друга сёстрами, нам станет подвластно всё. А теперь с удовольствием представляю вам нашего режиссёра – Андвинет Виоре, художественный руководитель Театра Чёрного Гнева Сан-Антонио. У нас с ними захватывающее сотрудничество по культурному обмену.

ХОЛЛИ: Это, разве, не между странами?

КЕЙТ: Что?

ХОЛЛИ: Культурный обмен.

АНДВИНЕТ (хихикнув): Точно замечено, детка.

КЕЙТ: Что особенно интересно, Андвинет тоже училась в Стэнфорде, Гарварде и Йелле.

АНДВИНЕТ: Только я – совершенно бесплатно!

ХОЛЛИ: А что случилось с британцем?

КЕЙТ: Ну, видите ли, всё дело в…

ХОЛЛИ и КЕЙСИ: В художественных разногласиях.

АНДВИНЕТ: У-гу.

КЕЙТ: Но зато мы обрели ещё одну сестру в лице…

АНДВИНЕТ: Ты мне не сестра, детка. Ты бы не захотела родиться у такой сумасшедшей мамаши, как моя. Папаню она прирезала длинным ножичком. Хо-хо, малышка. Но мы можем быть друг другу полезны, так ведь? В нашем Сан-Антонио белые и чёрные всегда сотрудничают, то и дело сливаются в экстазе. (Громко кричит, имитируя звуки секса). Взаимопроникновение культур! Да, да! Ещё! Взаимопроникновение! (Снова обычным голосом). Настрижём немного капусты, верно? Наслюнявим зелёненьких. Я, правда, никогда не ставила белых, ясно? Вы для меня тайна, покрытая мраком. Но про братца Чехова кое-что скажу – болтовня, болтовня, болтовня, ничего, кроме болтовни… Сколько ж можно, ей богу!

КЕЙТ: Да, но…

АНДВИНЕТ: Хнычет, хнычет, хнычет… Какой-то понос жалости к себе! Всё это к чёрту выбрасываем! Убираем весь этот бред, всё вычёркиваем! Сосредоточимся на расовых проблемах, на вопросах бедности, на теме власти. Так-то, малышки. Никаких «задушевных посиделок» с братцем Чеховым! Хо-хо! Взорвём это болото! И никакой пьесы! Я не ставлю пьес, к чёрту! Что я вижу – три белых сестры, чёрная прислуга, немного танцев, уличный рэп. (Холли поднимает руку). Говори, детка.

ХОЛЛИ: Я буду играть только по пьесе.

АНДВИНЕТ: Ты что, не следила за разговором?

ХОЛЛИ: Могла бы, но не следила.

АНДВИНЕТ: Ты кто такая, детка, чёрт возьми?

ХОЛЛИ: А ты вообще телевизор смотришь?

АНДВИНЕТ: Откуда телевизор к чёрту? Мы ведь, чёрные, живём в пещерах!

ХОЛЛИ: Я супер-телезвезда!

АНДВИНЕТ: Шлёпнись на место, детка.

ХОЛЛИ: Меня умоляли приехать в эту техасскую дыру, чтобы играть классический спектакль. И меня не волнуют вопросы расизма и бедности. Это не мои проблемы. Моя проблема – кино. Мне нужно попасть в кино. Нет кино – нет респекта. Это как расовая проблема, только в шоубизнесе.

АНДВИНЕТ: Ты сумасшедшая, да?

ХОЛЛИ: Да. Как тебе такой рэп – кто засветился в сериалах, тот не сыграет ничего? Это мне спел мой менеджер по секрету. Заработай очки! Сыграй Чехова, Шекспира, эта белиберда заставит тебя уважать. Классический репертуар и роскошный бюст открывают путь в большое кино – детективы, фантастика, боевики, комедии, выбирай сама!

АНДВИНЕТ: Вернёмся к сути дела, сестрёнка.

ХОЛЛИ: Я не выброшу ни единого слога, написанного Чеховым. И произнесу каждое слово медленно и внятно.

АНДВИНЕТ: У меня настолько другой маршрут, детка, что мне даже не найти тебя на карте.

ХОЛЛИ: Мисс Виоре, истинная разница между нами двумя вовсе не в том, в чём вы думаете.

АНДВИНЕТ: А в чём же, малютка? Удиви.

ХОЛЛИ: В том, что ты уволена. (Андвинет смотрит на Кейт).

КЕЙТ: Но-оо… (Она растерялась).

ХОЛЛИ: Поверь мне, это так.

АНДВИНЕТ: Это типа «скажу откровенно», «без шуток», «прямо в лицо», «не пойми меня неправильно»… Какая же ты стерва!

ХОЛЛИ: Иногда бывает, что просто как-то… не сошлось.

АНДВИНЕТ (уставившись на Кейт): Ты что, язык проглотила?

КЕЙТ: Мм-ммм…

АНДВИНЕТ: Ты с ней или со мной? (Холли тоже уставилась на Кейт).

КЕЙТ (Андвинет, решившись): С ней.

АНДВИНЕТ: Ты заманила меня сюда, предложила гроши из-за моего цвета кожи, притащила этих белых куриц, а теперь выставляешь из-за капризов сериальной пигалицы? (Кейт). Да я тебе, мамаша, на задницу табличку «расистка» повешу! Тебя на центральной площади сожгут, чтоб ты научилась обращаться с чёрными! От тебя один белый пепел останется, уяснила!? Поджарим вместе с Чеховым! (Выходит).

КЕЙТ: Мм-ммм, если вы извините… (Выходит поговорить с Андвинет. Сёстры несколько мгновений молчат).

КЕЙСИ: Кто-нибудь хочет «Скитлз»?

ЛИЗАБЕТ: Ты только что уволила режиссёра прямо на глазах у директора, и даже не спросила…

ХОЛЛИ: Я просто сыграла роль.

КЕЙСИ: Она просто сыграла роль.

ХОЛЛИ: Режиссёры всегда для меня «ни рыба, ни мясо». И как показывает опыт, им даже нравится, когда их увольняют, потому что они вечно испытывают непреодолимый страх перед своим спектаклем. Раздутое эго и никакой полезной для нас информации, скучные зануды, отнимающие наше драгоценное время. И не стоит за них беспокоиться, после увольнения они обычно делают вполне успешную карьеру, в качестве постановщиков детских праздников. И это делает их абсолютно для нас безобидными.

ЛИЗАБЕТ: Но разве поступать так – этично?

ХОЛЛИ: Лизабет, ты мне нравишься. В самом деле, нравишься. Я думаю, ты очень славный человечек. А я – не очень, но всё ещё умею радоваться, когда встречаю таких, как ты.

ЛИЗАБЕТ: Спасибо.

ХОЛЛИ: В студенческих постановках, в любительских театрах, даже в провинциальных труппах где-нибудь у чёрта на рогах, наверное, существует закон, который мы называем этикой. Но высоко в поднебесье, там, где парят орлы, там, где президенты клеят актрис, там существует только закон силы. Этика так туманна. А сила, напротив, так ясна, так ясна и понятна. Очень скоро, дорогая Лизабет, в этой техасской дыре, ты полетишь вместе с орлами. Скажи «фьють»!

ЛИЗАБЕТ (свистит): Фьють!

ХОЛЛИ: И наслаждайся!

В это мгновенье входит Бен Шипрайт, угловатый артист, который будет играть Вершинина.

БЕН: Здравствуйте, дамы.

ЛИЗАБЕТ: Привет.

КЕЙСИ: Привет.

ХОЛЛИ: Привет.

БЕН: Я Бен Шипрайт, буду играть Вершинина.

КЕЙСИ: Ольга, сестра-зануда.

ЛИЗАБЕТ: Маша. Не смогу сейчас пожать вам руку. Потом объясню.

ХОЛЛИ: Маша.

ЛИЗАБЕТ: Ты играешь Машу?

ХОЛЛИ: Мы поговорим. Ты откуда, Бен?

БЕН: Я местный. Иногда играю на сцене, но на жизнь зарабатываю пением. Пою кантри.

ЛИЗАБЕТ: О господи, Бен Шипрайт?

БЕН: Ну да.

ЛИЗАБЕТ: Бог мой, я обожаю ваши записи!

ХОЛЛИ: Записи?

БЕН: Да так, баловство.

ЛИЗАБЕТ: Баловство? На этой неделе две песни попали в американский хит-парад.

ХОЛЛИ: Правда?

КЕЙСИ: Поздравляю.

БЕН (Холли и Кейси): Вы, девушки, из Нью-Йорка?

КЕЙСИ: Да.

ХОЛЛИ: Я из Лос-Анджелеса.

БЕН (Лизабет): А ты, я понял, здешняя?

ЛИЗАБЕТ: Как вы догадались?

БЕН: У тебя местный выговор, и слушаешь ты всякий мусор, вроде меня.

ХОЛЛИ: Бен.

БЕН: Да, мэм.

ХОЛЛИ: Я хотела сказать про… эти взаимоотношения Маши и Вершинина… в них столько неясного. Нам надо бы вдвоём встретиться и всё оговорить.

БЕН: Я с удовольствием, как только вы устроитесь… Ну, не буду мешать. (Собирается уйти).

ХОЛЛИ: Поужинаем?

БЕН: Простите, это вы мне говорите?

ХОЛЛИ: Это я тебе говорю.

БЕН: Мм-ммм… Я не уверен, что расслышал ваше имя…

ХОЛЛИ: Холли Сиби.

БЕН: Мм-ммм… мисс Сиби, я обещал детям делать барбекю нынче вечером. У меня двое. (Хочет уйти).

ХОЛЛИ: Может быть, выпьем после?

БЕН: Мм-ммм… нет, мэм. Нет, мэм. Не могу. Я не хочу вас обидеть…

ХОЛЛИ (улыбаясь, но без удовольствия): Неужели?

БЕН: Нет, мэм. Лучше нет. Моя жена…

ХОЛЛИ: Сколько нашим детишкам?

БЕН: Четыре и семь… Семь с половиной.

ХОЛЛИ: А когда они лягут спать? (Они пристально смотрят друг на друга).

БЕН: Просто не мо-гу, мэм. (Пожимает ей руку). Но я действительно рад познакомиться. С нетерпением буду ждать репетиций. Всем до встречи. (Выходит).

ЛИЗАБЕТ: Я думаю, он просто не узнал тебя! Невозможно поверить, ты ведь была на обложке телепрограммы!

ХОЛЛИ: Придётся купить ему экземпляр.

ЛИЗАБЕТ: И всё-таки он очень мил!

КЕЙСИ: А я так скажу, если к парню подъезжает такая красотка, как ты … (Указывает на Холли). А он грузит про своих детишек, этот парень тебе реально не по зубам.

ХОЛЛИ: Когда я действительно подъезжаю к парню – а это был не тот случай – он может сразу попрощаться со всей своей предыдущей жизнью. И он будет со мной до тех пор, пока я нахожу это занимательным. Готова поставить серьёзные деньги, что этот точно будет мой.

КЕЙСИ: Твои серьёзные деньги и мои серьёзные деньги могут серьёзно отличаться.

ЛИЗАБЕТ: А как же его жена и дети?

ХОЛЛИ и КЕЙСИ: Тс-сс-сс.

ХОЛЛИ: Окей, забудь про деньги. Поспорим на волосы. Проигравший бреет голову.

ЛИЗАБЕТ: Ничего себе!

КЕЙСИ: Ты не решишься сбрить волосы!

ХОЛЛИ: А мне и не придётся.

КЕЙСИ: Этот парень – закоренелый семьянин.

ХОЛЛИ: Даже закоренелые рано или поздно оказывались у меня в постели.

ЛИЗАБЕТ: Как это круто!

КЕЙСИ: Тогда по рукам. (Протягивает руку, Холли пожимает её).

ХОЛЛИ: Креста на тебе нет – парню-то конец. Лизабет!

ЛИЗАБЕТ: Да-да?

ХОЛЛИ: Я буду играть Машу, потому что это лучшая роль. А самая влиятельная актриса должна играть самую лучшую роль. Это одна из десяти голливудских заповедей. А ты будешь играть Ирину, потому что я так хочу, ещё потому что ты младшая из нас, а она тоже младшая. И ты сыграешь её превосходно, потому что ты обязана стать настоящей звездой.

ЛИЗАБЕТ (совсем не расстроена): Хорошо.

ХОЛЛИ: Вот и отлично! Поехали в местный отель, заселимся в этот клоповник, а потом разыщем какую-нибудь ковбойскую забегаловку с дубовыми столами, чтобы оторваться по полной перед завтрашней репетицией! Мне нужно в хлам напиться, чтобы быть готовым к встрече с новым режиссёром, которого нам откопают. (Начинается перестановка).

ДЖОИ (из зала): Простите. (Перестановка продолжается). Простите!

ТИ-ЭНН: Чего ещё?

ДЖОИ: Вам не кажется, что… ну…

ТИ-ЭНН: Говорите скорей, у меня нет времени.

ДЖОИ: Ну, вам не кажется эта роль оскорбительной?

ТИ-ЭНН: Какая роль?

ДЖОИ: Как представитель цветного населения…

ТИ-ЭНН: Вы представитель цветного населения?

ДЖОИ: Нет-нет. Я про эту чернокожую режиссёршу. Как представитель цветного населения, она не может быть такой… неприятной.

ТИ-ЭНН: Забудьте. У меня сейчас перестановка.

ДЖОИ: Но это было так… (шёпотом) неполиткорректно…

ТИ-ЭНН (прерывая работу): Послушайте, сейчас мне нужно… Хорошо. Ладно. Скажу от имени цветного населения. Это очень мило, что вы такая образованная особа, но я ненавижу, когда попранные права отстаивают в разгар перестановки. (Возвращается к работе).

ДЖОИ: Но ведь это была политическая сатира.

ТИ-ЭНН: Извини, мне пора.

ДЖОИ: И вас это совсем не смущает?

ТИ-ЭНН: Нисколько. Сказать почему?

ДЖОИ: Конечно, скажите.

ТИ-ЭНН: Если не играть пьес, оскорбляющих твой цвет кожи или политические взгляды, твою религию или вкус, можно всю жизнь просидеть без работы. Свет!

Она выходит. Зажигается сценический свет. Джои всё ещё на ногах.

КЕЙСИ (Джои, не без любезности): Садитесь, Джои. (Начинает сцену). Эта наша последняя рюмка была лишней. Я, как сказал бы мой любимый папаша, назюзюкалась. (Поёт). Кто скажет, что я не могу петь караоке?

ХОЛЛИ: Я скажу – ты не можешь петь караоке.

ЛИЗАБЕТ: Это всё просто поразительно, как на крутой вечеринке!

ХОЛЛИ (хлопает её по коленке): Это и есть крутая вечеринка.

ЛИЗАБЕТ: Я в том смысле, что… вот я, вчерашняя выпускница, совершенно пьяная, так запросто болтаю с настоящими актрисами, в том числе с великой артисткой сцены и с великой артисткой телесериалов, и от этого мне хочется плакать.

ХОЛЛИ: Не надо плакать. Куда делась водка?

ЛИЗАБЕТ: Холли, можно задать тебе один вопрос?

ХОЛЛИ: А-а, вот она. (Наливает себе ещё рюмку).

ЛИЗАБЕТ: Я хочу спросить тебя об актёрской игре.

ХОЛЛИ: Я ни хрена не разбираюсь в актёрской игре.

ЛИЗАБЕТ: Ну, ладно. А тогда скажи, у тебя силиконовая грудь?

ХОЛЛИ: Да.

ЛИЗАБЕТ: Да?

ХОЛЛИ: Да.

КЕЙСИ: Мне стало значительно легче.

ХОЛЛИ: Я сделала семнадцать пластических операций, чтобы добиться абсолютно натуральной красоты, которая сейчас перед вами. Они даже переделали мне пальцы ног, потому что я много снималась в купальнике.

ЛИЗАБЕТ: У тебя на ногах искусственные пальцы?

ХОЛЛИ: Не искусственные, их просто немного подстройнили.

КЕЙСИ: А сколько заплатила?

ХОЛЛИ: За всё?

КЕЙСИ: За пальцы ног.

ХОЛЛИ: Семнадцать тысяч долларов.

ЛИЗАБЕТ: Ни фига себе!

КЕЙСИ: Сколько ж нужно денег, чтобы стать красоткой мне?

ХОЛЛИ: Серьёзно спрашиваешь?

КЕЙСИ: Ну да.

ХОЛЛИ: Сними-ка свою кофтёнку. (Она снимает).

ЛИЗАБЕТ: Но красота ведь так субъективна.

ХОЛЛИ: Только не в Голливуде. Встань и повернись. Покрутись, покрутись. (Она крутится). Теперь смотри на потолок. (Смотрит). Подними руки, как крылья. Взгляни направо. Теперь налево. Отлично. Я могу ошибиться на десять или даже на пятнадцать процентов, цена зависит от особенностей мышц и костей, но по предварительным подсчётам понадобится шестьсот тысяч долларов.

КЕЙСИ: Ну-ка ещё подразни меня.

ХОЛЛИ: Есть звёзды, которые заплатили и больше. Но знаете в чём прикол? Всё равно нет гарантии, что камера тебя полюбит.

ЛИЗАБЕТ: Боже мой!

КЕЙСИ и ХОЛЛИ: Прости нас, господи.

КЕЙСИ: Я дала себе ещё год. (Наливает рюмку).

ЛИЗАБЕТ: Дала на что?

КЕЙСИ: На актёрство. Надоела эта чёртова жизнь. У меня есть и другие способности.

ХОЛЛИ: Дай-ка угадаю.

КЕЙСИ: Шесть лет я проработала на бойне.

ЛИЗАБЕТ: Не может быть.

КЕЙСИ: Может.

ЛИЗАБЕТ: Но ты же помогала отцу в строительном магазине.

КЕЙСИ: Это было раньше. А где конфеты?

ХОЛЛИ (протягивая коробку): Остались только сливочные.

КЕЙСИ: Я пошла на бойню, потому что там платили больше, чем когда я работала официанткой. И потом, резать свиньям глотки можно было ночью, а дни у меня оставались свободными для прослушиваний.

ХОЛЛИ: Там было много крови?

КЕЙСИ: Море.

ХОЛЛИ: Ненавижу кровь.

ЛИЗАБЕТ: А я теряю сознание. Когда у меня пришли первые месячные, я бухнулась в обморок.

КЕЙСИ: Забавная у нас компания. Холли практически Франкенштейн. Ты – училка младших классов. А я нанялась убийцей от заката до рассвета, чтобы иметь возможность бесплатно играть чудовищные пьесы сомнительных театров в бельевых подсобках приличных отелей. Вот она – карьера артиста в Америке!

ЛИЗАБЕТ: Но теперь мы встретимся с Чеховым! Это как кружево. Прекрасное, тонкое, забирающее тебя всего. Всего! Невыносимая сладкая боль и грусть, как наша жизнь.

ХОЛЛИ: Разве она не чудо?

КЕЙСИ: К тому же мне заплатили аванс, может быть, моя мать теперь согласится, что играть на сцене это тоже работа.

ЛИЗАБЕТ: Прекрати, это же Чехов!

КЕЙСИ: Главное, пусть платит авансы.

ЛИЗАБЕТ: Как это цинично.

КЕЙСИ: Лизабет, солнышко, я вовсе не цинична. Взгляни на меня. Я как бьющееся на ладони сердце. Просто я живу в стране, которой абсолютно до лампочки я и все, кто занимается нашим делом.

ЛИЗАБЕТ: Неужели не может быть по-другому? Я хочу, чтобы всё было по-другому.

КЕЙСИ: Лизабет, ты пьяна.

ЛИЗАБЕТ: Да, я очень пьяна. И нам так грустно всем троим, верно? Я грущу, потому что я безнадёжно наивна, и совершенно не знаю, что из меня выйдет, как будто я бегу по рельсам навстречу поезду. (Кейси). Ты грустишь, потому что безнадёжно надеешься, и понимаешь, наверное, что надежды действительно нет. (Холли). А ты грустишь, потому что… а ты почему грустишь, я забыла?

ХОЛЛИ: Я грущу, потому что этот красивый певец кантри обломал меня, а я хочу заставить его за это ответить, и я сама себе противна от этого. Мне опять требуется интенсивная мужская терапия, но терапевта придётся искать заново, так как мой постоянный засел за сценарий.

ЛИЗАБЕТ: Видите, как Чехов нас знает.

КЕЙСИ (кивает): Боюсь, что да.

ЛИЗАБЕТ: За Чехова! (Слышен стук в дверь). Кто там?

КЕЙТ (из-за двери): Лизабет? Это Кейт. Кейт Тодоровская. Я подумала, может, ты согласишься выпить со мной красного вина и заняться любовью?

ЛИЗАБЕТ (вполголоса сёстрам): О господи!

КЕЙТ: Я нахожу тебя невероятно привлекательной. Я не могу есть, не могу думать. Я хочу для тебя поставить «Ромео и Джульетту».

ЛИЗАБЕТ (сёстрам): Что мне делать? (Холли знаком подзывает её и шепчет что-то на ухо).

КЕЙТ: Я просто хочу побыть с тобой. Мы можем подняться в мой номер. У меня спутниковая тарелка.

ЛИЗАБЕТ: Кейт.

КЕЙТ (за дверью): Да.

ЛИЗАБЕТ: Это было бы несколько затруднительно, потому что сейчас я занимаюсь здесь любовью с Холли. (Шепчет «господи, прости меня» в потолок).

КЕЙТ: С Холли?

ЛИЗАБЕТ: С Холли.

КЕЙТ: О-оо… ничего страшного… до свиданья. (Её шаги удаляются).

КЕЙСИ: Вот это Чехов.

ЛИЗАБЕТ: Спасибо, спасибо, спасибо!

ХОЛЛИ: Всегда пожалуйста.

ЛИЗАБЕТ (повернувшись к Кейси, об увлечениях Кейт): А ты про неё знала? (Кейси кивает).

ХОЛЛИ: Да-а, Лизабет…

ЛИЗАБЕТ: Что?

ХОЛЛИ: Если бы не мы, сидела бы ты уже там и глядела бы в её спутниковую тарелку.

В тот момент, когда они начинают раскладывать кровать, начинается перестановка. Сцена превращается в место первой репетиции. Пустое помещение, несколько складных стульев. Небольшой монолог Кейт помогает скрыть перестановку.

КЕЙТ: Дорогие мои друзья. Дорогие, любимые мои актёры. Вы, возможно, удивлены, что на нашей первой репетиции вот уже три часа я рассказываю о своём детстве. Но я не могла не вспомни