Главная страница Случайная страница
КАТЕГОРИИ:
АвтомобилиАстрономияБиологияГеографияДом и садДругие языкиДругоеИнформатикаИсторияКультураЛитератураЛогикаМатематикаМедицинаМеталлургияМеханикаОбразованиеОхрана трудаПедагогикаПолитикаПравоПсихологияРелигияРиторикаСоциологияСпортСтроительствоТехнологияТуризмФизикаФилософияФинансыХимияЧерчениеЭкологияЭкономикаЭлектроника
Особый ключ. Шут
Стр 1 из 22Следующая ⇒
|
|
Милорад Павич. Последняя любовь в Константинополе
Пособие по гаданию
--------------------------------------------------------------- Оригинал этого текста расположен на сайте " ИЛ" на Агаме https://russia.agama.com/r_club/journals/default.htm Перевод с сербского Л.САВЕЛЬЕВОЙ --------------------------------------------------------------- Major Arcana (Старшие Арканы, или Большая тайна) -- такназывается колода из 22 карт для гадания. Каждая картаобозначена цифрой от 0 до 21, и все они вместе с другой, большей частью (Minor Arcana -- Младшие Арканы) из 56 картсоставляют Таро (Tarok, Tarocchi). Возникновение Таро связываютс жрецами (иерофантами), которые в Греции руководилиэлевсинскими мистериями. Есть также мнение, что Таро восходит ктрадиции культа Гермеса. Такими картами часто пользуются длягадания цыгане, которые, как считается, перенесли этот тайный" язык" из Халдеи и Египта в Израиль и Грецию, откуда онраспространился по всему Средиземноморскому побережью.Насколько можно судить, Таро уже почти семь веков известны вЦентральной Европе, Франции и Италии и в наши дни превратилисьв одну из популярных карточных игр. Самые старые из дошедших донас карт Таро относятся к 1390 и 1445 годам (колода Minhiati измузея Корер в Венеции). Major Arcana обычно делится на три группы по семь карт. Вовремя гадания смысл каждой отдельной карты и сочетаний картобычно истолковывает гадающий, которому известны уже ихустоявшиеся значения (ключи), однако он может иметь исобственный набор ключей, то есть значений, который держит втайне. Смысл карты Таро меняется в зависимости от того, леглали она обычно или вверх ногами -- во втором случае ее значениепротивоположно основному. В наше время картам Таро и ключам кним уделяется большое внимание в многочисленных пособиях исправочниках о картах, причем часто между ними существуютбольшие разночтения. Корни Таро уходят к глубинамсимволического языка, общего для человеческого сознания.Символика и ключи Таро связаны с Древней Грецией, с каббалой, састрологией, с учением о числах и т.д. Мистическую силу иэзотерическую мудрость Таро достигает через свою двадцатьпервую инициацию (таинственное превращение) Шут -- карту, которая символическим образом является одновременно нулевой, центральной и последней картой Большой тайны Таро. Из одной энциклопедии ---------------------------------------------------------------* Ключи Большой тайны
для дам одного и другого пола *
Особый ключ. Шут
Кроме своего родного языка, он говорил по-гречески, по-французски, по-итальянски и по-турецки, на свет появился вТриесте, в семье богатых сербских купцов и меценатов Опуичей, владевших на Адриатике кораблями, а на берегах Дуная полямипшеницы и виноградниками, с детства служил в воинской частисвоего отца, кавалерийского офицера французской армии ХарлампияОпуича, знал, что и в атаке, и в любви выдох важнее вдоха, носил роскошный кавалерийский мундир, даже в самые сильныехолода спал на снегу под повозкой, чтобы не тревожить своюрусскую борзую, находившуюся внутри с целым выводком щенков, вразгар боя мог расплакаться из-за испорченных желтыхкавалерийских сапог, самовольно оставил однажды службу впехотном отряде, чтобы не расставаться со своим кавалерийскимобмундированием, страстно любил хороших лошадей, хвосты которыхзаплетал в косы, заказывал себе в Вене серебряную посуду, обожал балы, маскарады, фейерверки и как рыба в воде чувствовалсебя в салонах и гостиных среди музыки и женщин. Отец говорил о нем, что он неуправляем, как ураган, ипостоянно идет по краю пропасти, он же попеременно походил тона мать, то на деда, то на еще не родившегося сына или внучку.Был он человеком очень видным, выше среднего роста, белолицым, с ямкой на подбородке, похожей на пупок, и волосами длинными, густыми и черными, как уголь. Брови он искусно закручивал, какэто обычно делают с усами, а усы его были заплетены, как двеплетки. На бесконечных дорогах войны, протянувшихся по Баварии, Силезии и Италии, он вызывал восхищение женщин своей фигурой, манерой держаться в седле и длинными, всегда хорошорасчесанными волосами, когда, утомленный долгими переходами итяготами военной жизни, сушил их, сидя возле огня вкакой-нибудь придорожной корчме. Иногда его поклонницы шуткиради переодевали его в женскую одежду, втыкали в волосы белуюрозу, вытряхивали из него последний грош на танцульках, уступали ему, больному и усталому, свои постели и со слезами наглазах прощались с кавалеристами, когда те покидали зимниеквартиры. А он говорил, что все его воспоминания помещаются впоходном ранце. С чужой, женской, улыбкой на лице, через которую у негопроросла борода, молодой Опуич вместе с отцом проскакал, ещеподростком, а позже уже сам, как офицер французской кавалерии, по всей той части Европы, которая протянулась от Триеста иВенеции до Дуная и оттуда до Ваграма и Лейпцига, и вырос нафранцузских биваках, отмечая каждое свое новое десятилетиеновой войной. Госпожа Параскева Опуич, его мать, напраснопосылала ему " пирожные с грустными грецкими орехами". МолодойСофроний стал отцом своего дьявола раньше, чем ребенка. Однимглазом он был в бабку по матери, которая прежде всего былагречанкой, а вторым -- в отца, который в конечном счете былсербом, поэтому молодой Опуич из Триеста видел мир косымиглазами. Он шептал: -- Бог -- это Тот, Который Есть, а я тот, которого нет. Он носил в себе с самого детства хорошо запрятаннуюбольшую тайну. Он будто чувствовал, что что-то с ним как ссуществом, принадлежащим к человеческому роду, не совсем так, как надо. И естественно было его желание измениться. Желал онэтого тайно и сильно, немного стыдясь такого желания, каккакого-то неприличного визита. Все это походило на легкийголод, который, как боль, сворачивается под сердцем, или налегкую боль, которая пробуждается в душе, подобно голоду. Он, пожалуй, и не помнил, когда именно проклюнулось это скрытоетомление по перемене, принявшее вид маленькой, бесплотной силы.Словно он лежал, соединив кончики среднего и большого пальцев, и в тот момент, когда на него навалился сон, уронил руку скровати и пальцы разъединились. И тогда он встрепенулся, будтовыпустив что-то из рук. На самом деле он выпустил из рук себя.Тут появилось желание. Страшное, неумолимое, тяжелое настолько, что под его грузом он начал хромать на правую ногу... Или, какему иногда казалось, это произошло в другой раз, давно, когдаон в тарелке, полной тушеной капусты, обнаружил чью-то душу исъел ее. Как бы то ни было, но в нем зародилось загадочное исильное движение. Трудно сказать, что же это было -- возможно, какие-то головокружительные амбиции, связанные с егособственным и отцовским призванием военного, какое-тонепостижимое томление по новому, истинному врагу и разумнымсоюзникам, стремление поменяться местами в отношениях с отцом, возможно, не давала покоя тяга к югу, где его, императорскогокавалериста, манили к себе когда-то простиравшиеся здесь досамого Пелопоннеса погибшие балканские царства, и в немговорила кровь его бабки, гречанки, чей род создавал своеогромное богатство на торговле между Европой и Азией. Авозможно, дело было в каком-то третьем счастье и желании, изтех, мутных и сильных, которые заставляют лицо человекапостоянно меняться. Оно то выглядит таким, каким будет встарости, то таким, каким было в те дни, когда его хозяин ещеприслушивался к мнениям окружающих. Потому что лицо человекадышит, оно постоянно вдыхает и выдыхает время. С тех пор он постоянно и много работал над тем, чтобычто-то существенным образом изменить в своей жизни, чтобымечта, томившая его, стала реальностью, но все это приходилосьделать как можно более скрытно, поэтому его поступки частооставались непонятными окружающим. Теперь молодой Опуич, скрывая ото всех, носил под языкомкамень как тайну, или, говоря точнее, -- тайну как камень, аего тело претерпело одно изменение, которое трудно былоскрывать и которое постепенно стало известно всем как легенда.Сначала это заметили женщины, но они ничего не сказали; потом, уже вслух, на эту тему начали шутить офицеры в его полку, послечего о нем заговорили по всему театру военных действий. -- Он прямо как женщина. Всегда может! -- смеясь говорилислужившие вместе с ним офицеры. Молодой Опуич с того самого, решающего дня шел по свету с тайной в самом себе и с всегдаготовым к бою мужским копьем под животом. Именно тогда егоодиннадцатый палец выпрямился и начал считать звезды. Иоставался таким всегда. Ему это не мешало, скакал верхом онпо-прежнему весело, но о своей тайне, которая могла бытьпричиной всего, не рассказывал никому и никогда. -- Дурака валяет, -- говорили офицеры из его полка ипродолжали марш на северо-запад, в направлении неизвестности.На покрытую грязью солдатскую дорогу он вступил по желаниюотца, но самого его, капитана Харлампия Опуича, почти никогдане встречал. Иногда ему вспоминалось, как отец ночью в ихогромном доме в Триесте среди мрака поднимает с подушки головуи бесконечно долго прислушивается. -- К чему он прислушивается? -- с удивлением спрашивалсебя мальчик. -- К дому? Войне? Времени? Морю? Французам? Своему прошлому? Или он прислушивается к страху, которыйпроникает из будущего? Ведь будущее -- это конюшня, из которойявляется нам страх. А потом мать заставляла отца положить голову на подушку, чтобы он не заснул в таком положении, с вытянутой шеей инастороженными ушами. Опуич-старший вызывал страх и уподчиненных, и у тех, кто им командовал, а сына своего любилбольше, чем его мать. И заботился о нем через огромныерасстояния постоянно перемещавшихся на протяжении жизни полейбоев. Сын не видел его давно и даже не знал, как выглядит отеци сможет ли узнать его при встрече. Не говоря о матери вТриесте. Не случайно она сказала о сыне: -- Этот из двух кровей замешен -- сербской и греческой.Бессонницу хочет превратить в радугу, а сон -- в лавку, гдеторгуют. На самом же деле поручик Софроний Опуич был похож на своихборзых. Он слышал и видел из-за угла. Он давно уже сталсолдатом, он видел и победу при Ульме, когда ему только чтоисполнилось четырнадцать лет, и поражение в Пруссии в двадцатьдва года, но в глубине души по-прежнему оставался сопляком. Онвсе еще за одним углом видел отца, а за другим слышал мать. Истрастно желал встречи с ними. Он не знал, кто он такой.* Семь первых ключей *