Розы и прогулки

Сидя навытяжку в течение десяти часов в своём кресле у прохода во время перелёта в Париж, я внимательно читаю об экспериментальной французской поэзии, — это самолётный журнал, в нём даже есть инструкция, что делать в случае аварии. Так много всего произошло до моего вылета из Сан-Франциско в конце мая, что я бы хотела, чтобы меня погрузили в самолёт на носилках, завёрнутую в белое, поставили в переднем отсеке, а стюардесса принесла мне чашку тёплого молока или бокал мартини. Я улетела за неделю до того, как у Эда закончились занятия, по сути дела, умчалась первым рейсом на следующий день после выпуска курса.

В аэропорту Шарля де Голля я села на самолет «Алиталии». Пилот, не теряя времени, поднялся в воздух. Итальянский водитель, подумала я, он всюду итальянский водитель, и почувствовала неожиданный прилив энергии. Интересно, не хочет ли он кого обогнать? На подлёте к Пизе он стал снижаться, почти вертикально. Однако все пассажиры оставались спокойными, поэтому я, вцепившись в подлокотники, пыталась унять сердцебиение и не выдать своего ужаса.

На ночь я остановилась в отеле. Если бы самолёт опоздал, мне пришлось бы пересаживаться с поезда на поезд ночью во Флоренции, а это очень утомительно. Я зарегистрировалась в отеле и решила прогуляться. Как раз наступило время passeggiata — прогулок. Толпы людей наносили визиты, бежали по делам, просто прохаживались по улицам. В городе ничего не изменилось. Башня по-прежнему наклоняется, туристы по-прежнему фотографируются, прислонившись к ней то с одной стороны, то с другой. Дома цвета охры по-прежнему изгибаются вдоль реки. Женщины с хозяйственными сумками толпятся в источающей ароматы хлебной лавке. Непередаваемое ощущение — оказаться одной в чужой стране и чувствовать себя «другой». Они здесь все вместе, они — нация, у них свои проблемы, они иначе говорят, иначе выглядят. Ритм их дня совершенно другой; я среди них чужая. Я пообедала пиццей в уличном ресторанчике. Равиоли, жареный цыплёнок, зелёные бобы, салат и местное красное вино. Потом моя эйфория испарилась, и меня охватила непреодолимая усталость. Полежав немного в ванне, я проспала десять часов подряд.

Первый утренний поезд вёз меня через поля цветущих красных маков, через оливковые рощи и уже знакомые деревни с каменными домами. Стога сена, монахини в белом, по четыре в ряд, постельное бельё, вывешенное на просушку за окна, загоны для овец, олеандр... Италия! Я весь день не отходила от окна вагона. Когда мы подъезжали к Флоренции, я забеспокоилась, не повредила ли новый ноутбук, пока жонглировала сумкой. Почти все мои летние платья в Брамасоле, так что я путешествую налегке. И всё же чувствую себя вьючным животным со своей дамской сумочкой и ноутбуком. Вокзал Флоренции всегда напоминает мне о первой поездке в Италию почти двадцать пять лет назад. Хриплый звук громкоговорителя, объявляющего о прибытии из Рима на одиннадцатый путь и отбытии в Милан с первого пути, запах машинного масла, всеобщая людская суета.

К счастью, поезд почти пуст, и я легко пристраиваю свои вещи. Этот поезд не останавливается в Камучии, поэтому я выхожу в Теронтоле и вызываю такси.

Через пятнадцать минут такси прибывает. Как только я размещаюсь в нём, подкатывает второе такси, и водитель начинает кричать и жестикулировать. Я считала, что села в то такси, которое заказывала, но нет, оно просто подвернулось. Водитель не хочет отказываться от заработка. Я говорю ему, что вызвала такси, но он включает мотор. Другой водитель стучит в дверцу и кричит ещё громче, у него был ланч, он специально приехал за американкой, ему надо зарабатывать свой хлеб. Слюна собирается в уголках его губ, я боюсь, что он начнёт захлёбываться пеной. «Остановитесь, пожалуйста, я должна ехать с ним. Я прошу прощения!» Водитель ворчит, жмёт на тормоза, выкидывает мои сумки. Я сажусь в другое такси. Водители строят гримасы друг другу, оба говорят одновременно, трясут кулаками, потом внезапно договариваются и начинают жать друг другу руки, улыбаться. Оставленный водитель подходит ко мне пожелать доброго пути.

Моя сестра, племянник и их друзья уже живут в Брамасоле недели две. Сестра успела развести белую и коралловую герань. Запах свежескошенной травы говорит мне о том, что Беппе косил лужайку сегодня утром. Несмотря на основательную подрезку, розы, высаженные прошлым летом, выросли ростом с меня. Они цветут абрикосовым, белым, розовым и жёлтым цветом. Сотни бабочек летают среди лаванды. В доме стоят вазы с лилиями и маргаритками. Дом чисто вымыт и ухожен. Моя сестра даже вырастила горшок базилика.

Они уехали во Флоренцию, так что у меня в распоряжении целый день, чтобы вытащить и перебрать свои летние наряды. Поскольку в доме живут пять человек, несколько дней мне предстоит ночевать в кабинете. Я готовлю себе кровать, устанавливаю на столе ноутбук и открываю окна. Я дома.

Поздно вечером я надеваю сапоги и брожу по террасам. Беппе и Франческо срезали сорняки. В своём усердии они не остановятся ни перед чем, даже перед собачьим шиповником (известным мне как роза гладкая). Маки, дикие гвоздики, какие-то пушистые белые цветы и множество жёлтых цветущих сорняков остались только по краям террас. В марте рабочие высадили тридцать оливковых деревьев в промежутках между террасами, и теперь у нас их сто пятьдесят. Они уже цветут. В этом году мы заказали более старые деревья, чем те десять, которые Эд сажал прошлой весной. Беппе и Франческо укрепили стойками каждое новое дерево и заполнили сорняками пространство между стойкой и стволом, чтобы предотвратить трение. Эд знал, что надо выкопать большую яму для каждого дерева, но не думал, что яма должна быть огромной, глубокой. Беппе объяснил, что новым деревьям требуется большое лёгкое. А ещё у нас две молодые вишни.

В течение недели мы готовим, ездим в Ареццо и Перуджу, гуляем, покупаем шарфы и простыни на базаре в Камучии, обмениваемся новостями. Эд прилетает к прощальному обеду. Мы выпиваем несколько бутылок «Брунелло», которые мой племянник купил в Монтальчино, потом они укладываются, укладываются, укладываются (здесь столько всего можно купить!) и уезжают.

Май был тёплым, теперь же пошли дожди. Вьющиеся по аркам розы наклоняются и раскачиваются под ветром. Мы выбегаем с лопатами и, промокнув до костей, ставим для них стойки. Эд копает, а я отрезаю мёртвые цветки, обрезаю сухие ветви на стеблях, подсыпаю удобрения, хотя боюсь, что из-за этого кусты вырастут ещё больше. Я срезаю охапку белых роз, которые цветут уже готовыми букетами. В доме мы гладим одежду, переставляем мебель, которую сдвинули наши гости, когда устраивались поудобнее. Всё быстро оказывается на своих местах. Неужели когда-то тут сновали рабочие, стояли лестницы, лежали трубы, провода, мусор и повсюду была пыль? Теперь у нас размеренная, безмятежная жизнь. Кастрюля минестры на дождливые ночи. Прогулка по римской дороге за сыром, рукколой и кофе. Вишни из лавки Марии Риты — ежедневно мы съедаем по килограмму. Мы заплатили за уборку участка, и нам работать полегче. Уже не так много камней вылетает из-под колёс машины для выкашивания сорняков. Сколько же мы собрали камней? Хватит ли, чтобы выстроить дом? Ночами на террасах мерцают светлячки, на рассвете раздается кукование кукушки (может, она говорит «ху-куу?»).

Незнакомая мне скромная птичка поёт «суит-суит».

Экзотически оперённые удоды клюют землю. Долгие дни мы проводим под птичий гомон, позабыв резкий звук телефонных звонков.

Мы сажаем больше роз. В этой части Тосканы они цветут очень красиво. Почти в каждом саду море роз. Мы выбираем сорт Поль Нейрон с рифлёными ярко-розовыми лепестками, как балетная пачка, и удивительным лимонно-розовым запахом. Я должна вырастить две нежно-розовых, размером с теннисный мячик, под названием Донна Марелла Аньелли. Их запах возвращает меня в детство, и я вспоминаю, как меня прижимала к груди Делия, одна из подруг моей бабушки. Она носила невероятно огромные шляпы и была клептоманкой, но никто из жертв никогда не предъявлял ей претензий, боясь смертельно сконфузить её мужа. Когда он замечал в доме какую-то новую вещь, он заходил в магазин, сообразив, откуда эта вещь могла появиться, и говорил: «Моя жена совершенно забыла заплатить за это, просто вышла с этим в руках и вспомнила только вчера вечером. Сколько я вам должен?» Вероятно, ароматная пудра Делии тоже была украдена.

«Не сажай розы сорта Мир, — посоветовала подруга, знаток роз. — Они есть у всех». Но эти розы не просто хороши. Их окраска — цвета ванильного крема, персика, розоватого румянца — повторяет окраску стен Брамасоля. Они так органично смотрятся в моём саду. Я всё-таки посадила несколько штук. Прошлогодние золотисто-оранжевые розы раскрыли свои бутоны. Теперь у нас растёт ряд роз вдоль всей дороги вверх к дому, между каждым кустом посажена лаванда. Я начала верить в ароматерапию. Когда я иду к дому мимо этих роз, я вдыхаю их аромат и чувствую прилив счастья.

На террасах ещё сохранились фрагменты старой железной крытой аллеи, и жасмин, который мы посадили два года назад, обвивает её и спускается по железным поручням лестницы крыльца. Мы решаем посадить ещё один длинный ряд роз, с другой стороны дороги. Когда мы впервые увидели Брамасоль, на участке была непрерывная розовая крытая аллея, но теперь мы хотим, чтобы на входе в дом у нас оставалось открытое пространство, широкая лужайка. Нам приглянулись два сорта роз — молочно-розовая и бархатно-красная. Королева Элизабет и Эйб Линкольн (в питомнике роз это имя произносят как Эбей Линкбней). Приятно думать, что две великие личности будут расти бок о бок. Мои любимцы в бутонах имеют один цвет, а раскрываясь, приобретают другой. Роза сорта Радость в бутоне перламутровая, распускается же соломенно-жёлтая, на нескольких лепестках прожилки и розовые края. Мы сажаем побольше роз цвета абрикоса на заре, одну — ярко-жёлтую, сорт Помпиду, и ещё одну — названную в честь папы Иоанна XXIII. Так много важных людей уже цветут в нашем саду. Я не возражаю и против розы «декадентского» дымчато-лилового цвета; у этого цветка такой вид, будто его держит рука мертвеца.

Мы заходим к fabbro - кузнецу, он живёт через реку, в Камучии. Два его сынишки крутятся тут же, слушают наш разговор: для них это возможность увидеть вблизи таинственных иностранцев. У одного мальчика, лет двенадцати, мрачные, ледяные зелёные глаза, он гибкий и загорелый. Я не могу отвести от него взгляда: ему бы козлиную шкуру и флейту. У кузнеца тоже зелёные глаза, но не такие пронзительные. Я уже побывала в мастерских пяти-шести кузнецов. Это ремесло должно привлекать очень трудолюбивых мужчин. Мастерская с одной стороны открыта на улицу, и в ней нет запаха сажи, обычно присущего кузницам. Мастер демонстрирует нам крышки для колодцев и решётки люков, — всё это вещи практичные. Я вспоминаю о кузнеце-мечтателе, с которым мы познакомились в прошлый приезд. Он умер от рака желудка. Не могу забыть его отрешённость, погружённость в собственный мир; перед глазами стоят его держатели для факела в виде змей и столбы со звериными головами. Он так и не успел отреставрировать наши ворота, и мы привыкли к их ржавчине и вмятинам. Зеленоглазый кузнец показывает нам свой сад и дом. Возможно, его сын, похожий на фавна, продолжит его дело.

В жизни есть много простых вещей. Мы просто роем ямы, ставим в них железные столбы и заполняем цементом. По обе стороны мы посадили розовую розу с завитыми лепестками. («Как её название?» — «Названия нет, синьора, это просто роза. Красивая, правда?») У меня было несколько садов, но розы я никогда не сажала. Когда я была ребёнком, мой отец проектировал ландшафт для текстильной фабрики, которой управлял для моего дедушки. Он насадил тысячу роз одного сорта. Красная роза цвета энергичной крови — вот цветок моего отца. Мягко говоря, он был тяжёлым человеком, а умер очень рано — в сорок семь лет. Когда он был жив, в нашем доме всегда было полно его роз, они стояли в больших хрустальных вазах. Они никогда не увядали, потому что он заставлял срезать охапку свежих цветов каждый день. Я мысленно вижу, как в полдень он входит через заднюю дверь в своём бежевом льняном костюме, почему-то не мятом, несмотря на жару, и, словно ребёнка на руках, несёт завёрнутые в бумагу красные розы. «Посмотришь какие?» Он вручает их Уилли Белл, которая уже ждёт с ножницами и вазами. Он вертит на пальце свою шляпу. «Ну, и скажи мне, кто заслужил право отправиться в рай?»

В своих садах я сажала травы, исландские маки, фуксии, анютины глазки, турецкую гвоздику. Сейчас я люблю розы. У нас достаточно травы, так что я могу по утрам пройтись босиком по росе и срезать розу и букетик лаванды, чтобы поставить их на стол в своём кабинете. Ещё картинка из памяти: на фабрике мой отец держал на своём рабочем столе одну розу. Я посадила только одну красную розу. Когда утром встаёт солнце, её аромат усиливается.

Теперь, когда большая часть работ позади, мы думаем о будущем. Мы мечтаем об отдельных усовершенствованиях (поразительно, но некоторые внутренние рамы в доме уже требуют ремонта). У нас есть список проектов по благоустройству: прогулочные каменные дорожки, фреска на кухонной стене, поездки за античными предметами в регион Марке, печь для хлеба на открытом воздухе. И есть список более утилитарных работ, в числе которых очистка каменных стен погреба, перестройка тех фрагментов каменных стен, которые обрушились на нескольких террасах, перекладка кафеля в ванной комнате с бабочками. Эти работы считались когда-то основными, важными, а теперь они просто входят в перечень необходимых. Всё же приближаются дни, когда нам надо будет поработать с итальянским наставником, отправиться на долгие прогулки, взяв с собой книгу о полевых цветах, съездить в Венето, Сардинию и Апулию, даже поехать катером от Бриндизи или Венеции в Грецию. Сесть на корабль в Венеции, где чувствуется первое дыхание Востока!

Это время не за горами, но нам надо осуществить последний крупный проект.