ГЛАВА 14. – Пожалуйста, не злись, – сказала она, натягивая одеяло повыше

– Пожалуйста, не злись, – сказала она, натягивая одеяло повыше. – Пожалуйста, выпей со мной вина. Ты сам знаешь, что тебе вредно злиться.

– Верно. И давай об этом не вспоминать.

– Слушаюсь, – сказала она. – Это я у тебя научилась так говорить. Видишь, мы уже больше не вспоминаем.

– Почему тебе так нравится эта рука? – спросил полковник, положив свою руку туда, где ей хотелось лежать.

– Пожалуйста, не прикидывайся, что ты глупый, и не смей, пожалуйста, ни о чем думать, ни о чем, ни о чем на свете!

– А я и на самом деле глупый, – сказал полковник. – Но я ни о чем не буду думать, ни о чем, даже о том, что на свете есть ничто и брат его – завтра.

– Пожалуйста, будь хорошим. Будь добрым.

– Буду. А сейчас я открою тебе военную тайну. Совершенно секретно: я тебя люблю.

– Вот это мило, – сказала она. – И ты это очень мило сказал.

– А я вообще милый, – сказал полковник, быстро прикинул в уме высоту моста, к которому они приближались, и рассчитал, что гондола пройдет свободно. – Это сразу бросается людям в глаза.

– Я вечно путаю слова, – сказала девушка. – Ты меня все равно люби. Я бы очень хотела, чтобы это я любила тебя.

– А ты разве меня не любишь?

– Люблю, – сказала она. – Всей душой. Теперь они шли по ветру. Оба устали.

– Как ты думаешь…

– А я совсем не думаю, – сказала девушка.

– А ты попробуй подумать.

– Хорошо.

– Выпей вина.

– С удовольствием. Оно очень вкусное. Вино было вкусное. Лед в ведерке еще не растаял, вино было холодное и прозрачное.

– Можно мне остаться в «Гритти»?

– Нет.

– Почему?

– Нехорошо. Из-за них. И из-за тебя. На меня-то наплевать.

– Значит, мне идти домой?

– Да, – сказал полковник. – По логике вещей получается, что да.

– Разве можно так говорить, когда нам грустно? Ну неужели нельзя ничего придумать?

– Нет. Я провожу тебя домой, ты хорошенько выспишься, а завтра мы с тобой встретимся, где и когда ты захочешь.

– Можно позвонить тебе в «Гритти»?

– Конечно. Я не буду спать, когда бы ты ни позвонила. Ты позвонишь, как только проснешься?

– Да. Но почему ты всегда встаешь так рано?

– Профессиональная привычка.

– Ах, как бы я хотела, чтобы у тебя была другая профессия, и чтобы ты не умирал!

– Я тоже. Но я бросаю свою профессию.

– Ну да, – сказала она сонно, с довольной улыбкой. – И тогда мы поедем в Рим и закажем тебе костюм.

– И будем жить счастливо до самой смерти.

– Пожалуйста, не надо, – сказала она. – Ну пожалуйста, пожалуйста, не надо! Ты же знаешь, что я приняла решение не плакать.

– А все равно плачешь! Какого же черта было принимать это решение?

– Проводи меня, пожалуйста, домой.

– Я и сам собирался это сделать, – сказал полковник.

– Нет, сначала докажи, что ты добрый.

– Сейчас, – сказал полковник.

После того, как они, или, вернее, полковник, расплатились с гондольером, – этот коренастый, крепкий, надежный и знающий свое место гондольер делал вид, будто ничего не замечает, а на самом деле все замечал, – они вышли на Пьяцетту и пересекли огромную, холодную площадь, где гулял ветер, а древние камни под ногами казались такими твердыми. Грустные, но счастливые, они шли, тесно прижавшись друг к другу.

– Вот место, где немец стрелял в голубей, – сказала девушка.

– Мы его, наверно, убили, – сказал полковник. – Или его брата. А может, повесили. Почем я знаю? Я ведь не сыщик.

– А ты меня еще любишь на этих старых, изъеденных морем, холодных камнях?

– Да. Если б я мог, я расстелил бы здесь мое солдатское одеяло и это доказал.

– Тогда ты был бы еще большим варваром, чем тот стрелок по голубям.

– А я и так варвар, – сказал полковник.

– Не всегда.

– Спасибо и за это.

– Тут нам надо свернуть.

– Кажется, я уже запомнил. Когда они наконец снесут проклятый кинотеатр и построят здесь настоящий собор? На этом настаивает даже рядовой первого взвода Джексон.

– Когда кто-нибудь опять привезет из Александрии святого Марка, спрятав его под свиными тушами.

– Ну, для этого нужен парень из Торчелло.

– Ты ведь сам парень из Торчелло.

– Да. Я парень из Боссо-Пьяве, и с Граппы, и даже из Пертики. Я парень из Пасубио, а это не шутка: там было страшнее, чем в любом другом месте, даже когда не было боев. В нашем взводе делили гонококки – их привозили из Скио в спичечной коробке. Делили, чтобы хоть как-нибудь сбежать, до того там было нестерпимо.

– Но ты же не сбежал?

– Конечно, нет, – сказал полковник. – Я всегда ухожу последний – из гостей, конечно, а не с собраний. Таких, как я, зовут каменный гость.

– Пойдем?

– Но ты же, по-моему, приняла решение?

– Да. Но когда ты сказал, что ты – нежеланный гость, я перерешила.

– Нет. Раз уж решила, значит, решила.

– Я умею выдерживать характер.

– Знаю. Чего только ты не умеешь выдерживать! Но есть такие вещи, дочка, за которые держаться не стоит. Это занятие для дураков. Иногда надо быстро перестроиться.

– Если хочешь, я перестроюсь.

– Нет. Решение, по-моему, было здравое.

– Но ведь до завтрашнего утра так долго ждать!

– Это как повезет.

– Я-то, наверно, буду спать крепко.

– Еще бы, – сказал полковник. – Если ты, в твои годы, не будешь спать, тебя просто надо повесить!

– Как тебе не стыдно!

– Извини, – сказал он, – я хотел сказать: расстрелять.

– Мы почти дошли до дому, и ты мог бы разговаривать со мной поласковее. – Я такой ласковый, что просто тошнит. Пусть, уж кто-нибудь другой будет ласковей.

Они подошли к дворцу; вот он, дворец, перед ними. Оставалось только дернуть ручку звонка или отпереть дверь ключом. «Я как-то раз даже заблудился у них здесь, – подумал полковник, – а со мной этого никогда не случалось».

– Пожалуйста, поцелуй меня на прощание. Но только ласково.

Полковник послушался; он любил ее так, что казалось, уже не мог этого больше вынести.

Она отперла дверь ключом, который лежал у нее в сумочке.

А потом она ушла, и полковник остался один, с ним были только истертые камни мостовой, ветер, все еще дувший с севера, да тень, упавшая оттуда, где зажигали свет. Он отправился домой пешком.

" Только туристы и влюбленные нанимают гондолы, – думал полковник. – И те, кому надо переехать через канал там, где нет моста.

Пожалуй, стоило бы зайти к «Гарри» или в какой-нибудь другой кабак.

Но пойду-ка я лучше домой".