Как мы жили на баштане

На горячей земле — большие арбузы. Синие, зеленые, сизые. Утром они покрыты капельками росы. Холодные, холодные. И на траве роса, и курень наш в капельках росы. Однажды Данько встал рано утром, принес в курень большой арбуз. Разрезал его. Как только это вставал, он угощал холодным арбузом. «Кто вста­нет последним, — сказал Данько, — тому достанется вкусная серд­цевина арбуза — «дед». Уже все встали, спал один Сашко. Мы си­дели, ждали — когда же он проснется? Надоело ждать, и мы съели «деда». Принесли еще один арбуз. «Дед» из этого арбуза достался Сашку.

Выдалось тихое туманное утро. Туман приплыл из балки, заст­лал весь баштан. Из-за тучи выглянуло солнышко, осветило арбузы. Кажется, что это не арбузы, а синие, зеленые, серые стеклян­ные шары плывут по белой реке.

Днем над баштаном гуляет горячий ветер. В голубом небе ноют жаворонки. Почему они не садятся на баштане? Почему жаворонки мостят гнезда и выводят птенцов только в пшенице, в ячмене, в просе? А больше всего жаворонковых гнезд в гречихе.

Рядом с баштаном, возле оврага, мы нашли муравейник. Де­душка увидел, как муравьи куда-то спешат. Он сказал: где-то недалеко есть большой муравейник, вот муравьи сами расскажут, где он. Положил дедушка несколько кусочков арбуза у муравьи­ной тропы. Сладкий арбуз сразу же облепили муравьи. Мы видели, как они берут крохотные крупинки сахара и несут их куда-то в одну сторону. Пошли за ними и пришли к муравейнику. Серый холмик под кустом, как живой. Муравьи относят крупинки са­хара куда-то в норки и опять возвращаются на баштан. Дедушка рассказал нам о том, какую большую пользу приносят лесу и лю­дям муравьи. Каждый муравейник спасает от вредителей несколь­ко гектаров леса. Мы стали оберегать муравьев, а потом дедушка научил нас создавать новые муравейники.

Когда мы уходили домой, дедушка дал нам по большому арбузу. Арбузы долго стояли у рас дома на окнах. Они напоминали нам о горячем ветре, широкой степи, о жаворонке, о дедушке, о звонкой песенке сверчка, который поселился недалеко от куреня. Где он сейчас этот сверчок?

Красота слова ярче всего воплощена в поэзии. Восхи­щаясь стихотворением или песней, дети как бы слышат музыку слова. В лучших стихотворениях поэтическое слово раскрывает тончайшие эмоциональные оттенки родного языка. Благодаря этому детям хочется запомнить стихотворение. Ребенок получает истинное наслаждение, повторяя запавшие в его душу слова.

Я стремился к тому, чтобы дети чувствовали и переживали музыку поэтического слова. На лоне природы в те минуты, когда дети были очарованы красотой окружающего мира, я читал им стихи. Однажды мы вышли в поле; перед нами открылся чудесный вид на пруд, в зеркальной глубине которого трепетало отражение верб. Я прочитал детям строки Т. Шевченко:

Тихесенько вiтер вie,

Степи, лани мрiють,

Мiж ярами, над ставами

Верби зеленiють...

Дети повторяли четверостишие. Они чувствовали, что в сочетании слов, создающих живой образ, рождается му­зыкальное звучание речи, которое не только придает слову новый эмоциональный оттенок, но и открывает новую красоту в окружающем мире. Под впечатлением лучших образцов мировой поэзии у детей пробуждалось стремление создать музыкальное звучание слов. Наслаждаясь красотой весеннего дня, ребята пытались сказать так, чтобы зазву­чала мелодия слова. Детские сердца охватывало поэтиче­ское вдохновение: мальчики и девочки сочиняли стихи. Вот Лариса всматривается в даль полей, ее глаза загорают­ся, девочка тихо произносит слова, вслушивается в их зву­чание:

— Волны играют в желтом море пшеницы.

— В горячем мареве дрожит синий курган, — подхваты­вает ее мысль Сережа.

Все радостно взволнованы, всем хочется найти свое звучание слова. В эти минуты, когда душу ребенка охваты­вает поэтическое вдохновенье, слово — живое, полнокров­ное, играющее всеми цветами радуга, благоухающее аро­матом полей и лугов, — входит в духовную жизнь ребенка; дети ищут и находят в нем средство выражения своих чувств, мыслей, переживаний. Пробудить в детском сердце поэтическое вдохновение — это значит открыть еще один животворный источник мысли. Сила этого источника заключается в том, что слово передает не только предмет, явле­ние, которое оно обозначает в человеческой речи, но и глу­боко личные восприятия чувства, переживания.

Учить поэтическому творчеству надо не для того, чтобы вырастить юных поэтов, а для того, чтобы облагородить каждое юное сердце. Я использовал любую возможность для того, чтобы пробудить в детских сердцах поэтическое вдохновение, чтобы слово приобрело индивидуальное поэ­тическое звучание в душе каждого ребенка.

Тихое зимнее утро. Деревья в белом инее. Покрытые тонкими, как иголочки, льдинками ветви кажутся выкован­ными из серебра. Мы идем в школьный сад, стараемся не прикасаться к ветвям, чтобы не нарушить обаяния не­повторимой красоты. Останавливаемся, я читаю стихи А. Пушкина, и Г. Гейне о красоте зимы. Под впечатлением поэзии и красоты дети находят слова, с помощью которых можно нарисовать образ дерева, покрытого инеем, и со­ставляют стихотворение. Делают это коллективно, по час­тям — мы несколько раз приходим в сад, покрытый инеем. В стихотворении оживают яркие фантастические образы из сказок, созданных ранее:

Пришел волшебник-кузнец,

принес золотой горн,

расплавил в нем серебро,

деревья в саду облил.

Ковал он целую ночь,

стучал золотой молоток...

Стоит наш сад в серебре.

Заденет игла иглу,

и сад звенит, звенит.

А где же волшебник-кузнец?

На крыльях своих золотых

он к солнцу опять улетел.

Возьмет еще серебра,

положит в сумку свою

и снова к нам прилетит.

Расплавит вновь серебро,

и снова сад запоет...

А солнышко ждет кузнеца...

Куда ты, кузнец, улетел?

Зачем так долго в саду

ты плавишь мое серебро?

Забыл ты, что ли, кузнец,

что надо венок ковать?

И пурпурный луч заглянул

в наш тихий серебряный сад.

И солнышко изумленное

не налюбуется красотой...

В детстве каждый ребенок — поэт. Конечно, было бы наивным ожидать, что поэтическое вдохновенье придет к ребенку по какому-то чудесному наитию. Я далек от уми­ления природной одаренностью, далек от мысли, что каж­дый ребенок — поэт по своей природе. Поэта в душе пробуждает человеческое чувство прекрасного. Без воспитания этого чувства ученик останется равнодушным к красоте природы и слова, существом, для которого бросить каму­шек в воду и в поющего соловья — одно и то же. Дать ре­бенку радость поэтического вдохновения, пробудить в его сердце живой родник поэтического творчества — это такое же важное дело, как научить читать и решать задачи. У одних детей этот родник бьет сильнее, у других — сла­бее. Я видел, что у отдельных ребят поэтическое вдохновение — это не бурный кратковременный взлет, не вспышка огонька, а постоянная духовная потребность.

Поэтическое творчество — высшая ступень речевой культуры, а речевая культура выражает самую сущность культуры человеческой. Поэтическое творчество доступной каждому, оно не является привилегией особо одаренных. Поэтическое творчество возвышает человека. Очень важно, чтобы эта наиболее тонкая сфера творчества была глубоко личным, сердечным делом каждого ребенка.

Уже в 3 классе Лариса, Саня, Сережа, Катя, Варя, Коля, Таня, Лида стали украдкой читать мне свои стихи, составленные наедине. Я знал, что и другие дети пишут стихотворения, но стесняются говорить о своем увлечении. И это было очень хорошо.

Ничего исключительного в том, что ребята сочиняют стихи, я не видел; это нормальная игра духовных сил, обычный творческий огонек, без которого нельзя представить полноценного детства. Но как раз то, что духовная жизнь ребят была такой богатой, била столь живым ключом, меня очень радовало.

Особенную радость доставляло то, что поэтическое вдохновение облагораживало Колю. У нас с ним все больше крепла дружба. В школьном саду был уголок, где я лю­бил бывать в одиночестве. Тут я отдыхал в хорошую по­году, играл на скрипке. И вот случайно получилось так, что Коля «открыл» мой уголок. Наверное, он сам искал уединения. Увидев меня, мальчик смутился, хотел уйти, но я попросил его остаться. Я играл на скрипке, мне хоте­лось выразить в звуках восхищение красотой летнего вечера. Коля прислушивался к мелодии. Потом я так увлекся, что не заметил, как мальчик сел рядом со Мной. Даго ему скрипку. Коля пытается повторить то, что играл я, но у него ничего не выходит. Мальчик перестал играть. Мы сидим молча, наблюдая закат солнца, прислушиваясь к вечерней тишине. Наверное потому, что нас роднили переживания красоты окружающего мира, Коля доверил мне свое стихотворение о природе. Вот оно:

Синие цветы в зеленой листве;

летает пчелка над цветами.

Ночью в сад соловей прилетел,

в кустах сирени поет.

Утром в саду гремела гроза,

дождик цветы обмыл.

Серая туча над садом плывет,

а сирень голубая, как небо.

Мы долго сидели с Колей в саду в тот вечер. Мальчик стал приходить сюда и каждый раз читал маленькое сти­хотворение. Вот еще одно его стихотворение, оно настолько врезалось мне в память, что я записал его через год после того, как мальчик прочитал:

Красное солнце за гору зашло.

Пылает багряное небо:

завтра будет ветреный день.

Стая ворон взлетела тревожно в небо,

понеслась на запад, к черному лесу.

На высоком тополе шепчет листва.

Тихо стало. Слышно, как где-то вдали

по звонкой дороге телега стучит.

Потемнело багряное небо,

серым пеплом покрылся жар.

Яркая звездочка в небе мерцает,

наступает ночь.

Я узнал, что Коля не записывает своих стихотворений: он помнит их. Стихи живут в его памяти и в сердце. Мало кто из моих воспитанников придумывал стихи, сидя за чистым листком бумаги. Стихи рождались не для того, чтобы их записывать. Дети не могли обойтись без стихов, как не могли не рисовать.

Шура доверил мне свою тайну тоже в минуты душев­ной близости. В зимний день мы пошли в лес, катались на лыжах. Красное солнце склонилось к закату. Стволы сосен в вечерних лучах казались выкованными из железа. Мы стояли на лесной опушке, любуясь красотой природы. И в эти мгновенья Шура прочитал стихотворение о дятле:

У сосны под корою тысяча струн,

дятел сидит на верхушке сосны.

Стукнет клювом по верхней струне,

еле слышно струпа звенит.

Ближе к солнышку — тоньше струна,

а у самой земли струна — не струна.

У земли колокол тихо гудит,

медный колокол — под красной корой.

Прыгает дятел, откроет струну, клювом ударит,

струна зазвенит...

Лес поет, а дятел уже ищет другую струну.

Варя сложила в годы детства несколько десятков стихотворений. У этой девочки чуткая, впечатлительная душа. Я видел, как очарованная красотой летнего вечера, Варя стояла на берегу, смотрела на вербы, склонившиеся к воде, на зеркальную гладь пруда, в котором отражалось синее небо. Потом, через несколько дней, девочка прочитала мне стихотворение об этом летнем вечере:

Синее небо, зеленые вербы, белые хатки —

все отразилось в воде.

Я стою перед голубым зеркалом,

передо мною далекий, бесконечный мир.

Там и алый закат, и облачко белое,

там мерцает звезда, и над дорогой далекой

в небо взлетела птичка — прощается с солнцем.

Только музыка своя в этом удивительном мире:

слышите, кто-то рукой прикоснулся

к толстой струне, и запел голубой небосвод,

вербы запели, и хатки запели.

Эту музыку слышу я только в вечернем пруду,

когда солнце пожар зажигает — за морем, вдали,

когда белые голуби спешат на ночлег,

а летучая мышь чистит лапки в дупле.

Когда ветер, уставший за день, прилег отдохнуть

в потемневшем овраге.

Каждый год, когда приближалась осень, детям хотелось попрощаться с летом. Мы шли к своему дубу, сочиняя стихотворения — о минувшем лете, о журавлях, о теплым днях «бабьего лета». Прощаясь 4-й раз с летом, ребята коллективно составили стихотворение о самом дорогом я любимом для нас — о Родине. Я пытался перевести его на русский язык, как все другие, но в переводе оно теряло ту тонкость эмоционально-эстетических оттенков, которые? может передать только родной язык. Поэтому привожу стихотворение в оригинале:

У блакитному небі мріє ключ журавлиний.

Холодна зима з снігами й морозами

йде до нас із північних країв.

Піднялись журавлі на світанку високо в небо,

глянули на північ

і побачили білі сніги й хуртовину.

Закричали журавлі тривожно,

попрощалися з озером

і полетіли у вирій...

За лісом, за пралісом,

за високими горами й синіми морями

є тепле озеро а зеленими очеретами.

В тому озері б'ють чисті джерела,

на берегах квітнуть квіти,

та не милі журавлям ні джерельна вода,

ні квітки запашні.

Не роблять вони гнізд на теплому озері,

не виводять пташенят.

Ждуть не діждуться,

коли сонце розтопить сніги на нашій землі,

зашумлять весняні води,

заграє веселка в небі,

зазеленіє осока в лузі.

Розтопило сонечко холодні сніги,

зашуміли весняні води,

заграла веселка в небі,

зазеленіла осока в лузі.

Почули журавлі: весна прийшла на нашу землю,

піднялися в небо,

закричали радісно,

полетіли до нас...

На світі багато теплих озер,

де ніколи немає зими,

де вічно зеленіє трава і вічно квітнуть квітки.

Та для нас найдорожчі наші озера,

наша трава і наші квітки.

Бо це — рідна земля.

В этом стихотворении очень тонкий, богатый эмоциональ­ный подтекст — чувство любви к родной природе, грусть предстоящей разлуки с летом, предчувствие радости новой встречи с весной, цветением.

Главное, что заслуживало внимания и похвалы, — это яркие образы, созданные в детском воображении. Я доби­вался того, чтобы ребята, в духовной жизни которых поэ­тическое вдохновение стало потребностью, читали лучшие образцы поэзии. У нас была создана маленькая поэтиче­ская библиотечка. Она особенно нужна была тем, для кого поэтическое творчество еще не стало духовной потреб­ностью, у кого надо было развивать чуткость к поэтиче­скому слову. Я еще раз повторяю, что детское поэтическое творчество нельзя считать признаком одаренности. Оно такое же закономерное явление, как рисование: рисуют веща все, через это проходит каждый ребенок. Но поэтическом творчество становится обычным явлением в духовной жизни детей лишь тогда, когда воспитатель открывает перед детьми красоту окружающего мира и красоту слова. Как любовь к музыке невозможно воспитать без музыки, тает и любовь к поэтическому творчеству не может быть воспитана без творчества.

Человек, который любит Пушкина и Гейне, Шевченко и Лесю Украинку, человек, которому хочется сказать красиво о красоте, окружающей его, человек, для которого поиски нужного слова стали такой же потребностью, как потребность созерцать прекрасное, человек, для котором понятие о красоте человеческой выражается прежде всего в уважении человеческого достоинства, в утверждения самых справедливых — коммунистических — отношения между людьми, — такой человек не может стать грубияном циником.