Нежеланный ребенок

Случай заболевания приведен полностью. Курсив использован для того, чтобы выделить миазм и ощущение семейства.

Два года назад ко мне обратилась Миссис Н., род. 1953. Она страдала от тяжелой депрессии и беспокойства. Она пришла в сопровождении своего мужа, который ее очень поддерживал. Он боялся оставить ее дома одну, так что ему приходилось надолго отпрашиваться с работы.

Она была явно в состоянии большого стресса. Ее глаза были выпучены, и челюсти плотно сжаты, что напомнило мне о загнанном в угол животном, которое может укусить.

У нее было несколько попыток самоубийства – пыталась перерезать вены на кистях. Она сказала,

«Я схожу с ума, когда я одна».

Она жаловалась на то, что ей приходится проводить большую часть своего времени с сестрой мужа, пока тот на работе.

«Я всем мешаю. Им было бы лучше без меня».

В действительности, ее родственники со стороны мужа никогда не жаловались.

Похоже, ее проблемы начались в то время, когда ее взрослая дочь снова переехала в ее дом, когда потеряла работу. У Миссис Н. были огромные проблемы в отношениях с детьми, особенно именно с этой дочерью, которая привыкла к своей свободе.

«Я не смею ничего сказать, потому что боюсь, что она будет рычать на меня».

У нее проблемы во всех межличностных отношениях.

«Я очень закрытый человек. Я не хочу создавать проблемы».

В то же время напряжение в домашней атмосфере все нарастало, и члены семьи чувствовали, что должны ходить вокруг нее на цыпочках. Она говорит:

«Я боюсь, что я сойду с ума, перережу себе вены, сделаю себе передозировку инсулина, спрыгну с высоты. Я хочу убить себя просто для того, чтобы избавиться от этого постоянного чувства беспокойства. У меня все время учащенное дыхание. Как будто сейчас стены начнут приближаться ко мне, и комнатные растения повалятся с подоконников. Я чувствую себя взаперти в собственном доме, я всегда открываю окна и шторы, и не выношу, если двери закрыты. Жара сводит меня с ума, я хочу убежать, она так на меня давит. Мне снятся маленькие посещения, что я сижу в тюрьме, в изоляторе. Я чувствую, что за мной кто-то гонится, даже на велосипеде я еду все быстрее и быстрее, чтобы меня не поймали и не сделали мне больно».

«У меня давление в голове, как будто ее стянули тугой повязкой, и также ощущение, что шея туго стянута. Мое сердце колотится в груди и в ушах. Я терпеть не могу шума, звуки тоже сводят меня с ума, даже тиканье часов. Я боюсь, что люди поймут, что я сумасшедшая; я боюсь смотреть людям в глаза. Если я вообще выхожу из дома, я иду с опущенной головой и надеюсь, что никто меня не спросит, как дела. Если бы они знали, насколько плохо мое состояние, они бы заперли меня в сумасшедшем доме. Дома я прячусь в спальном мешке. Я натягиваю его себе на голову».

«Я всегда чувствую себя виноватой, даже из-за вещей, которые только могут произойти. Я чувствую вину, что родила детей; я могла передать им свой диабет. Я чувствую вину, если моя семья не знает, где я. Если с кем бы то ни было что-нибудь случится, я тоже чувствую, что в этом виновата я. Сестра моего мужа недавно обнаружила уплотнение в груди, и я уверена, что это рак, и это все моя вина, потому что я все время рядом с ней. Мне снятся сны о кораблекрушениях; все тонут, только потому, что я была с ними в одной лодке. Меня очень расстраивает смерть молодых людей и детей, жизни, которые обрываются слишком рано. Я боюсь сделать что-то не так, так что мне нужно все делать идеально. Я пришла в ужас, когда мне нужно было принять материальную ответственность в книжном магазине, где я работала, представьте себе, что, если бы компьютер сломался, или если бы я напутала в заказе клиента. Это была бы катастрофа, и все по моей вине. Все вокруг меня должно быть чистым и аккуратным, я все время прибираю».

«Я слышу голоса, которые заставляют меня думать, что я сошла с ума по-настоящему. Я слышу голос моего отца, который умер шесть лет назад. Он говорит мне по утрам, что пора просыпаться, вставать с кровати и одеваться. Он даже появляется на пороге комнаты по утрам, будит меня, торопит».

Задавая вопросы об ее отце, я выяснила, что это не ее родной отец, это приемный родитель, муж ее тетки. Она никогда не видела своего кровного отца. Ее мать стала беременной в подростковом возрасте, и оставила ребенка в доме для матерей-одиночек. Она осталась там без матери, и провела первые четыре года жизни на попечении многих разных нянечек, и всех их она называла матерью. Ее мать навещала ее очень редко. По крайней мере, пациентка считала, что это было редко. В доме для матерей-одиночек было очень мало места, и она почти все время была вынуждена сидеть на своей кровати. В четыре года ее взяла на попечение ее тетка, после катастрофической попытки отдать ее кровной матери, которая к тому времени вышла замуж.

«Моя мать никогда не хотела меня, у нее не было на меня времени. Она всегда была занята в своем магазине. Даже для других детей, которых она родила после меня, у нее не было времени».

Она описала годы, проведенные в доме приемных родителей, как хорошие времена, хотя она всегда осознавала, что она – приемный ребенок. Она знала, что она стоит им времени и денег, которые они не были готовы тратить. Она никогда не смела о чем-то просить, или говорить громко.

«Я не люблю отвечать на телефон; я очень стесняюсь, и просто не трогаю его, пусть звонит. Если я по какой-то причине вынуждена ответить, я никогда не представляюсь, и надеюсь, что звонят не мне».

«Я всегда знала, что я отличаюсь от остальных, что я для всех помеха, что я не вписываюсь в обстановку. Даже в школе, я чувствовала, что меня наказывают за то, что у меня диабет. Я чувствовала, что я изгой. Мне нужно было регулярно принимать пищу, чтобы избежать приступов, но меня заставляли выходить из комнаты, когда мне необходимо было поесть или сделать инъекцию инсулина. Когда я вышла замуж, я никогда не ощущала себя частью семьи, они принимали все семейные решения без меня. У меня никогда не было чувства, что я по-настоящему принадлежу к какой-либо группе. У меня такое чувство, что без меня им будет лучше. Я чувствую себя лишней, ненужной. Мне приходится все время бороться с такими чувствами, чтобы не убить себя».

«Мой сон очень беспокоен, не говоря уже о кошмарах. Я сворачиваюсь в клубок, как ребенок, и сжимаю платочек, это своего рода игрушка для меня. Перед тем, как я засыпаю, у меня часто бывают подрагивания и толчки в теле. Я говорю и кричу во сне, и качаю головой. Если я устаю, я испытываю чувство парения, покачивания, как будто я в лодке. Я всегда грызла ногти, уже нечего грызть. На обратной стороне кистей у меня есть маленькие выпуклые коричневые пятнышки, которые становятся летом становятся намного больше и ярче. Иногда эти пятнышки превращаются в везикулы и начинают чесаться».

Эта информация была собрана в течение нескольких консультаций. В течение этого времени я давала ей разные лекарства, которые производили либо небольшой эффект, либо вообще никакого. Эти лекарства были назначены на основании ее чувства вины: Naja, Kali-br, Mag-br.

Наконец, в отчаянии, она сказала:

«Я чувствую, что я совсем одна».

Конечно, она говорила об этом и раньше, в разных формах. Эта делюзия – одна во всем мире – сразу привела меня к Hura, что является лекарством для больных, имеющих ощущение прокаженных. Из-за обстоятельств вне ее контроля (как при проказе) на нее смотрят как на объект позора и скандала, и изгоняют в дом, где ее мать навещает ее очень редко. Само ее существование было скандалом, по крайней мере, в то время, в Протестантской Северной Голландии. Она старалась изо всех сил, чтобы ее было не слышно и не видно.

По мере того, как она взрослела, ее гнев усилился. Это означало, что семье приходилось проводить много времени, занимаясь ей. Таким способом она привлекала к себе внимание, которое недополучила в детском возрасте.

Hura была первым лекарством, которое подействовало. Она почувствовала изменения в своем состоянии буквально через несколько дней после приема лекарства. Она доложила:

«Я путешествую назад во времени, иду все дальше и дальше. Сейчас я рассматриваю период своей жизни, когда мне было лет пятнадцать-шестнадцать, я была в школе, и меня выгоняли из класса. Мой отец больше не будит меня по утрам, и я не слышу его голоса. Ему больше не нужно этого делать, я поднимаюсь сама».

Со временем она перестала походить на загнанное животное. Она даже отрастила волосы и сделала химическую завивку, чтобы выглядеть более женственно. Коричневые пятнышки на руках уменьшились в размере и перестали чесаться. У нее продолжались головные боли в течение нескольких месяцев, но ей уже не нужен был аспирин. Они не длились целый день, как в прошлом.

Ее мужу стало легче оставлять ее одну, и она могла провести день без того, чтобы звонить ему на работу и просить, чтобы он пришел домой. Сны некоторое время продолжались, ей снилось, что ее бросают в воду или в яму с песком. Но они изменились в том плане, что она думала во сне: «Я могу выплыть или выползти». Самоубийственные импульсы, казалось, отошли, кроме эпизода, когда она услышала о болезни сестры мужа и снова начала испытывать чувство вины. Прошло три месяца, прежде чем она почувствовала себя комфортно вне дома, когда ей приходилось ходить за покупками или смотреть людям в глаза.

«Я больше не чувствую себя сумасшедшей».

По мере того, как уменьшились ее депрессия и страхи, возрос ее гнев. Она всегда избегала своей матери, и терпеть не могла разговаривать с ней по телефону. Ее мать всегда ясно давала ей понять, что никогда не расскажет о том, кто был ее отец, и в конце концов, она отказалась от попыток узнать об этом. Но теперь у нее появилась навязчивая идея узнать правду. В конце концов она написала матери длинное письмо, рассказав, как сильно она сердилась, и как хотела знать правду. К ее удивлению, мать ответила, извиняясь первый раз в жизни за боль, которую она ей причинила. Она рассказала ей об ее зачатии. Как выяснилось, она сбежала из родительского дома, будучи подростком, и отправилась со своей подружкой автостопом в Амстердам. По дороге их изнасиловали. Со стыдом они вернулись домой, не зная даже имен мужчин, которые это сделали. Она назвала ребенка в честь своей подружки, с которой отправилась путешествовать.

В то время аборты были запрещены, но было бы странно, если бы она не думала об этом. Это может объяснить сильные переживания моей пациентки из-за молодых жизней, которые обрываются слишком рано.

В последующие месяцы мы повторяли прием лекарства четыре раза, каждый раз после рецидива. Она заметила, что, когда у нее снова возникала потребность в приеме лекарства, она становилась беспокойной, возобновлялась бессонница, и снова появлялись зудящие пятнышки на руках. Когда я видела ее в последний раз, перед ее переездом в Новую Зеландию, она работала шесть дней в неделю в книжном магазине, могла выходить в общественные места, и могла оставаться одна дома без мыслей о самоубийстве.

Она сказала: «Теперь я говорю себе, что, когда что-то происходит не так, это не моя вина, и я сама себе верю». Она постепенно снижает дозы антидепрессантов. Возможно, произойдет и улучшение в ее хроническом диабете, но это пока неизвестно.

Конец выдержки

Комментарий:

Эта женщина приходит на прием с тяжелой депрессией; она несколько раз пыталась покончить жизнь самоубийством, перерезав себе вены. Она упоминает, что она сходит с ума, когда она одна. Она также говорит о том, чтобы перерезать себе вены, сделать передозировку инсулина, спрыгнуть с высоты. Она хочет убить себя для того, чтобы избавиться от чувства постоянного беспокойства. Также, она выразила чувство, что она одна во всем мире. Это говорит о миазме проказы. Значит, мы поняли ее реакцию на ощущение.

Теперь наш следующий вопрос, в чем состоит ощущение? Она чувствует, что стены приближаются к ней, и растения готовы упасть с подоконников. Она чувствует себя взаперти в своем доме. Жара сводит ее с ума, она хочет убежать, и это так давит на нее. Теперь у нас есть ощущение: стены приближаются, закрыта в доме, подавлена от жары.

То же самое ощущение присутствует на физическом уровне, например, у нее внутричерепное давление, как будто ее голова стянута тугой повязкой, и шея тоже туго стянута.

Когда она вышла замуж, она не ощущала себя частью семьи или группы; она чувствовала, что все семейные решения принимаются без нее. Она чувствует себя лишней, ненужной. Она должна бороться с этими чувствами, чтобы удержаться от самоубийства. Это – точное описание миазма проказы.

Ей снятся сны о маленьких помещениях, что она в тюрьме, в одиночной камере. Так что чувство – находиться в маленькой комнате, в тюрьме и в изоляции. Это и есть соединение семейства Euphorbiaceae с миазмом проказы.

Любопытно, что Дебора Коллинс сделала наблюдение: «Ее глаза были выпучены и челюсти плотно сжаты, что напомнило мне о загнанном в угол животном, которое может укусить».