Тайные волхвы 3 страница

— Так, — сказал Чугайстырь потрясенно. От поклонов в спине у Чугайстыря трещало. — Боги менялись... Однако Дана не хочет уступать власти, хотя юная Апия подросла. Подросла и зовет народ из кибиток в хаты.

— И с кумыса на виноградное вино? Так‑ так...

На чем же с Чугайстырем можно столковаться? Данайцы позаимствовали культ Даны отсюда, из страны гипербореев. Местное непонятное имя забылось, Дану на новой родине стали называть просто Артемидой, по имени Арты — столицы Артании. Ведь здесь три мощных объединения племен: Славия, Куявия и Артания... Греки здесь покупают хлеб и зовут его артосом. Позже они придумают, что еще мать Артемиды прибыла из страны гипербореев и на острове Делосе разрешилась от бремени. Отцом Артемиды называют гиперборея Описа... Гм, налицо созревшие условия для реформы культа!

Он нервно заходил взад‑ вперед по комнате. Чугайстырь всякий раз послушно разворачивался за ним, но следовать не смел. Спросил робко:

— Какое решение примешь, царевич?

— Кто еще стоит за Апию? Желательно парней с волосатыми руками.

— Поговаривают о князе Сокиле...

— Я подумаю. А вам не советую повторять глупости. Я говорю доступно?

— Не‑ не совсем, — ответил Чугайстырь, запинаясь.

— Я говорю о заговоре, — бросил Николай. Внутри у него заныло, словно мечи уже вонзались в тело. — В другой раз я могу поступить иначе...

— Ты великий волхв, — ответил Чугайстырь, лицемерно потупив глаза. — Нам не постичь поступков волхва столь высокого ранга.

— То‑ то. Какая у вас степень?

— Мастер участка.

— Ну вот! А я мастер воеводства. Повторяю, без глупостей! А то всех в жаб попревращаю. Ясно?

— Да ясно‑ ясно, — отмахнулся Чугайстырь. — Стоит ли из‑ за таких пустяков... Ну, зарезали бы тебя. Дело житейское! Не в пьяной же драке. За идею бы жизнь отдал. Хоть и за неверную.

— Я не изволю, чтобы меня зарезали, — огрызнулся Николай.

— Ладно‑ ладно, — ответил Чугайстырь благодушно. — Распоряжусь. Какие мы все нервные! А вот раньше люди были... Цепляетесь за жизнь, за ее блага, а надо — за идею. Ущемляй свои права ради процветания общества!

— Я за гармоничность. Так не забудь распорядиться! А то за текучкой...

— Это верно, — согласился Чугайстырь. — Промашки бывают. Отвлечешься, в гостях засидишься, или еще что, а тем временем по недосмотру и хорошего человека зарежут. Правда, вас четыре колоды развелось, можно и не экономить... Но я напомню, ты не сумлевайся.

Он попятился к стене. Николай укоризненно покачал головой. Чугайстырь сконфузился: нашел перед кем показывать искусство! Тихонько вышел на цыпочках и неслышно затворил дверь.

Николай бросился к окну. Что‑ то подсказывало, что Чугайстырь не распорядится. А если и распорядится, то совсем наоборот... Не верит?

С крыльца во двор сбежала огромная рыжая собака. Шерсть на ней висела клочьями, глаза горели. Гридни у ворот расшарахнулись, когда она исполинскими прыжками пронеслась через двор и выбежала на улицу.

Николай подождал, но Чугайстырь не появлялся. Высунулся в окно, крикнул гридню:

— Чугайстыря не видел?

Страж ответил браво, подтягивая отвисшее брюхо:

— Как же, царевич! Пронесся, как наскипидаренный. Видать, здорово ты его ужрякал!

— В невидимку перекинулся, что ли? — спросил Николай сердито.

— Почто в невидимку, — ответил страж удивленно. — Волком обернулся! Он завсегда так делает, когда спешит... Невры все такие, а этот у них самый искусник! Держит самую большую чару для заклятий.

— Перекинулся волком? — переспросил Николай глупо.

— Ну да. Это же невры! У них с рождения этому учатся. Они даже в людском обличье с волчьими шкурами не расстаются, таскают их на плечах всюду, даже на пиры так являются, зверюги лютые...

— Ничего себе, — пробормотал Николай.

Страж хмыкнул:

— Подумаешь, невидаль! Даже мне, если поднатужиться, иной раз удается перекинуться. Правда, натощак, да и то лишь по весне. А вот драконом еще никто из наших не пробовал. Как‑ то не по‑ нашенски. Не наша это национальная черта. Видать, ты в южном походе насобачился... то бишь, надраконился?

— Ага, в южном. На сборах.

В беспокойстве он метался по горнице, как вдруг перед ним буквально из воздуха возникла ведающая Ведами. Николай в первый миг обрадовался, но тут же струхнул: ведунья пылала жаром, глаза ее метали молнии, изо рта высовывались клыки, что Николай все же заметил сквозь испуг и удивился — с возрастом зубы стираются! А у бабки как у бобра растут.

— Ты, негодник, — рявкнула она басом, — скрылся! Сколько усилий я приложила, какую древнюю магию использовала, чтобы тебя найти и доставить сюда!

Николай пролепетал растерянно:

— А зачем?.. Вы меня обманули. Я думал, куда поблизости. Ну, в булочную сходить, как тимуровец... кошелку поднести...

— Кошелку, — передразнила старуха. — Знаешь, сколько я искала двойника славного царевича? Дело в том, что заговорщики, подстрекаемые из других стран, решились на неслыханное злодейство. Со дня сотворения мира нами правила богиня Дана. Гнусные заговорщики хотят Дану низвергнуть и посадить на ее место некую безродную Апию. Царевич Коло у нас самый неистовый защитник Даны! Он пообещал исказнить всех раскольников, как только примет царство. А Сварог уже стар, никто не помнит, сколько веков он живет... Раскольщики отважились составить заговор, и тогда я придумала хитрый ход...

— В последний момент подменить его мною?

— Верно. Только ты проявил дурость и сбежал, не дал себя зарезать.

— Но мне не хочется быть зарезанным!

— Дурень, это в интересах дела. Что ваши жизни, когда речь идет о делах государственной важности? Вас же на свете сорок колод! " "

— Ого! А сколько это во вранах? " " — спросил Николай, который во всем любил точность, невольно.

— Дурень, грамоты не знаешь. Четыреста вранов!

— Все равно я не согласен, — сказал Николай решительно.

— Да кто тебя спрашивает, — отмахнулась старуха. — Простой люд не должен знать истинных целей государственной политики. Скажи вам все как есть, такое натворите!.. Ладно, сейчас швырну тебя обратно.

Она выпрямилась, резко взмахнула руками. Мантия за ее плечами вздулась шатром. Блеснула молния, глухо грянул гром. Запахло серой.

Он стоял на прежнем месте перед удивленной и разгневанной старухой. Колдунья взмахнула руками снова, опять блеснуло и загремело, только и всего.

— Ты что же, — спросила старуха подозрительно, — не хочешь обратно?

— Хочу, — сказал Николай горячо.

— Если бы хотел, то был бы уже дома, — сказала старуха нервно. — Что‑ то тебя держит... Может, подсознательность? Кровь, разгул, жажда убийств, свобода самовыражения... Или сверхсознательное? Совесть, честь, сопереживание...

Николай потряс головой:

— Не знаю, не знаю... Может быть, мое колдовство сильнее? Когда я превратился в дракона...

Колдунья побагровела от гнева. Зашипела яростно:

— Мальчишка! Стиляга! Недоросль! Плейбой!.. Это говоришь мне, величайшей из ведуний? Ты штаны себе не погладишь, а туда же в драконы! Другим лапшу на уши вешай! Да я тебя в зелье сотру, на распыл пущу, муравьям скормлю!

— А вот это не выйдет, — возразил Николай.

— Почему?

— Нужно добровольное согласие. Что‑ что, а слушать и делать выводы я умею.

Колдунья отступила к стене. Ее глаза прожигали Николая.

— Это, если колдовством, — ответил она люто. — Но голову срубить, на распыл пустить или муравьям скормить — можно и без согласия!

Она почти без усилий вошла в стену. Некоторое время из бревен еще торчал кончик плаща, что зацепился за сучок, потом исчез и он. Николай растерянно прошелся по комнате. Надо что‑ то делать. Под лежачий камень вода не течет. Смирного и в Москве куры загребут. а тут даже про распыл речь... Люди здесь, судя по всему, серьезные, слов на ветер не бросают. Это не московское ля‑ ля.

Он осторожно выскользнул из комнаты. Прислушался, но в тереме было тихо. Со двора раздавались пьяные выкрики, и Николай пробежал по галерее, осторожно пробрался на задний двор. Там пахло конским навозом, обречено блеяли овцы.

Пробравшись между строениями, он выскользнул за пределы княжеского двора. По‑ прежнему остерегаясь встречных, инстинктивно старался уйти подальше от терема.

Возле маленькой приземистой хатки сидел на завалинке седенький старичок. Николай решил было, что это и есть гном, но ведь гномы живут только в подземельях, солнца не любят, значит — это человек. Причем, настолько древний, что старину помнит, а нынешних царей не знает.

— Доброго здоровья, дедушка!

— Испослать тебе, добрый молодец, — откликнулся старичок.

Николай взыграл: царевича в нем не признал, так что прошлое помнит.

— Дедушка, я пришелец из других краев. Очень любопытственно узнать, кто мы есть, откуда и куда идем. Не просветишь ли своей мудростью?

Старичок довольно проскрипел:

— Хорошо, что еще есть люди, которым надобна мудрость... А то рази теперь молодежь? Одни пляски на уме. И девки все бесстыжие... Вот раньше было. Подойдешь к какой, шепнешь на ушко, а она так и зардеется как роза...

— Представляю, что вы им шептали!

— Гм... Слухай, отроче, ты внимай... И не критикуй старших.

Николай опустился рядом на завалинку. Солнышко пригревало плечи. Если закрыть глаза, то плавают радужные пятна, кольца... А ведь когда‑ то, оказывается, не было этих пятен, ни колец. Не было ни солнца, ни хаты, ни завалинки. В начале всех начал было Яйцо. Так было невообразимо долго, и никто не скажет, сколько так было. Некому считать, ибо даже Сытиврат — бог времени, был в Яйце, а вне Яйца ничего не было.

Когда Яйцо созрело, на него вырвался Белый Неосознанный Свет. Стало светло, а половинки Яйца, дробясь на части, открыли, что кроме Света есть еще и Мрак. Густой, темный, тот сразу же начал расползаться, захватывать мир. Свет отступал, пока Мрак не захватил почти весь мир, тогда лишь Свет вступил в борьбу. Но силен Мрак, не одолеть его Свету... Но и Мрак не осилит Света. Равны они, ибо родились из одного Яйца.

Забегая вперед, отроче, скажу, что хоть и далеко тот час от нынешнего времени, но помнит человек о Праяйце! Раз в году делает писанки — расписные яйца, и празднует, разбивая их, отмечая, таким образом, Начало Начал и Начало Жизни.

Долго и упорно боролись Свет и Мрак, от этой борьбы из пота и крови Первых Противников образовалась Земля. Остановились перевести дух, взглянули на сотворенное, но нельзя разделить землю, ибо перемешались в ней Свет и Мрак, пот и кровь. Предложил Мрак владеть Землей поочередно. С той поры и пошли на земле ночь и день.

Сотворенная земля вся была болотом, в котором медленно перемешивались пот и кровь великих противников, а Свет и Мрак еще долго оставались отдельными пятнами... Наконец, Земля остыла, болота замерзли, вся Земля превратилась в глыбу льда.

Уже не любовались ею удрученные Свет и Мрак, но Свет придумал, как оживить землю и родил Прабога — яркое молодое Солнце. Прабог тут же направил лучи на землю, и побежали ручьи, с грохотом стали раскалываться отдельные огромные ледяные глыбы, а ручьи все ширились, размывали лед, превращались в реки и, изливаясь в низины, образовывали моря. Еще не растаял весь лед, а уже от жгучего Прабога зародилось множество зверей и птиц, насекомых и гадов, в морях появилась рыба, и все они славили Прабога всяк на свой лад, двигались на новые места жизни, вслед за тающим льдом.

Страшной завистью воспылал Мрак. Задумал погубить Прабога и тайно в своем чреве создал огромного крылатого дракона. Однажды, когда Прабог сушил землю и грел зверей и птиц, бросился дракон на Прабога, ухватил страшной пастью и стал рвать зубами, пытаясь заглотить. Брызнула огненная кровь Прабога, пали солнечные капли на землю, и встали из каждой капли люди — такие похожие на все живущее на земле, но с частицей солнца внутри.

Страшный шум и крик подняли люди, пытаясь в страхе напугать и отогнать дракона. Завыли собаки, закричал в страхе дикий скот, но дракон все больше заглатывал Прабога... Тот уже перестал сопротивляться, только укрепил свою мощь, дракон совсем было заглотил его, на земле настал великий Мрак, и повеяло холодом приближающегося Льда, но тут Прабог внезапно продрал бока дракона, вырвался наружу, и снова радостно закричали звери и птицы, а люди крикнули славу отцу‑ родителю.

Шли века, люди вместе со зверьем шли за отступающим льдом. Их стало много, но и в потомстве каждый нес в груди каплю Солнца. Вслед за льдами, что отползали дальше на Север, оставались бескрайние топкие болота. Там не пробраться ни зверю, ни человеку. Если бы не берегини, сотворенные возмужавшим Прабогом, девы с крыльями, юные и вечно прекрасные, что жили на берегах болот, берегли людей, оберегали от напастей. Потому люди носили на груди амулеты‑ обереги.

Когда Мрак увидел, что Прабог создал берегинь, он исполнился злобой и в ненависти произвел на свет упырей. Эти страшные ненасытные чудовища с радостью полезли жить в болота, где подстерегали людей, утаскивали на дно, манили ночью блуждающими огоньками, кричали детскими голосами, заманивали в топь, а там набрасывались и выпивали кровь.

Между упырями и берегинями сразу завязалась жестокая борьба. Отныне человек, если он неосторожен в пути, помогает упырям совладать с собой, а если прозревает опасность, то помогает берегиням победить упырей. Опять же так длилось долго. Мир был молод, и земля рожала таких богатырей, какие потом никогда не появлялись на белом свете, когда народы размножились и измельчали.

Однажды ночью тяжело дрогнула земля, застонала. В страхе проснулись звери и бежали без оглядки, птицы проснулись и покинули гнезда, рыба ушла в глубь океанов. Тяжело стонала земля, бежали по ней трещины, плыла огненная лава, и как исполинская гора поднялось что‑ то среди горящих разбуженных вулканов.

Белый Свет, выдавив тьму за край земли, осветил исполина, которому горы были по пояс. Огромный, мрачный, он медленно двинулся по земле, и та прогибалась под его тяжестью.

Его назвали Пурушей, ибо он порушил на своем пути непроходимые для людей горы и целые горные хребты. Конечно же, именно от этого славного и замечательного великана пошел корень нашего богоизбранного народа, самого лучшего и замечательного на свете.

Пуруша и сейчас спит в огромном горном хребте. Если же настанет грозный час для скифского народа, то проснется Пуруша, поведет плечами, и рассыплются в песок горы...

Понятно, подумал Николай, почему это богатырь Святогор замкнулся в горе и спит уже десятки веков, почему Марко Кралевич живет со своим конем Шварцем в скале, почему король Вацлав спит в горе Бланик вместе со своим войском, почему находится вне времени в скале король Матьяш, и даже поздние богатыри во главе с Ильей Муромцем спят в скале, ожидая выхода. Был бы показан пример, а подражатели найдутся!

А там, глядишь, и за границей вместе с русскими сапогами переняли обычай: «надо погодить». Король Артур уединился в скале, Мгер Младший вместе с конем дремлет в скале, даже король Витовит забрался в скалу — где только нашел в болотистой Прибалтике?

Вот разве что Ядвига с войском спит под Требицким костелом, им подходящей скалы, видать, не нашлось. Или уже все разобрали.

Много было героев среди потомков Пуруши. Одни особенно примечателен, ибо от него и ведем род, а среди волхвов еще есть старики, которые помнят этого героя. Как и все скифские воины, он был в звериной шкуре, в львиной, вооружен палицей. По скифскому обычаю носил два лука, а также колчан стрел, острия которых были смазаны змеиным ядом.

— Геракл? — вырвалось у Николая.

Дед недовольно кивнул и продолжал тем же монотонным голосом, от которого Николая клонило в сон. Геракл был великий герой. Много славных дел совершил, сражаясь за пределами страны. Дивились и трепетали жители богатых теплых стран, но богатырю в звериной шкуре не могли выставить достойного противника. Геракл — сама непобедимость скифов!

Вернувшись домой, Геракл женился на Дане. Пожил, отдохнул, но когда у него появились один за одним три сына, Геракл понял, что каждодневный подвиг отца ему не под силу, и поспешно отправился опять искать славы и приключений.

А сыновья Геракла росли: Агафирс, Гелон и Скиф. Росли без отца, но безотцовщина пошла на пользу. Другие могли прятаться за широкие папины спины, эти ж невольно несли всю тяжесть мужского труда. Что и говорить, выросли крепкими, отважными, предприимчивыми.

Однажды Дана велела одеться в чистое и придти на ристалище. Сыновья удивились, но перечить не посмели, и явились на полигон в сопровождении своих людей. У каждого уже работало по уходу за стадами по целому отряду.

Оглядела мать сыновей. Рослые, широкоплечие, с могучими мышцами. Все трое почтительно ждут, что скажет мать.

— Да будет вам известно, — сказала она, — что вы дети великого героя. Имя его...

Она замолчала, с сомнением рассматривая их. Рослые и крепкие парни, никогда не видела таких рослых и крепких мужчин, но достаточно ли сильны их руки, крепки мышцы?

— Кто наш отец? — не выдержал Скиф, самый младший.

— Геракл. Он всегда носил по нашему обычаю два лука. Один оставил мне для вас.

— Мне? — спросил Агафирс.

— Мне? — спросил Гелон.

— Мне? — спросил Скиф еле слышно, потому что по младшинству не надеялся на отцовский лук.

— Тому, кто сумеет натянуть тетиву. Он же и останется владеть этими землями, а братья уйдут за Дон и Днепр. Племя наше разрослось, кому‑ то предстоит дальняя откочевка, иначе предвижу распри.

Радостно закричали братья. Каждый надеялся оказаться самым удачливым. Вынесла мать лук из пещеры, и сыновья сразу ощутили трепет: лук был великанским, тяжелым, отполированным частым прикосновением руки героя, чья жесткая ладонь выгладила середину лука до блеска.

— Двадцать лет его никто не касался! Испытайте силы!

Схватил лук Агафирс. С тревогой смотрели братья, как умело упер одним концом в землю, одной рукой ухватился за другой конец и принялся сгибать, а другой рукой тянул вверх тетиву, стремясь набросить ее на конец.

Трещит лук, начинает гнуться. Вздулись мускулы Агафирса, и впервые увидели браться, как чудовищно силен их брат. Уже на три пальца осталось дожать, на два...

Побледнел Агафирс, ослабли его руки. Как молния разогнулся лук, ударил богатыря в подбородок. Брызнула кровь изо рта старшего брата, охнул он и осел на землю.

Радостно схватил лук Гелон. Чувствовал в себе великую силу, но осторожности ради перевернул лук, упер другим концом в землю, стал натягивать тетиву сверху вниз, добавив к своей силе еще и немалый вес...

Затаив дыхание, смотрели богатыри земли скифской, как гнется лук, трещит... Все ближе конец тетивы, вот‑ вот забросит ее на загогулину лука! Уже на три пальца осталось дожать, на два, на палец...

Побледнел Гелон. Вырвался лук из богатырских рук, ударил со страшной силой среднего брата по голени. Брызнула кровь богатырская, охнул и выпустил Гелон лук отца.

Ропот прошел среди собравшихся силачей. Неужели не найдется богатыря, которому лук героя пришелся бы по руке?

Скиф взял лук с волнением. Он не стал упирать в землю, ибо не помогло же братьям? Упер в свою широкую грудь, согнул тугое древко и во мгновение ока набросил тетиву.

Молчание прокатилось по рядам, затем ряды воинов взорвались радостными кличами. Есть, есть богатыри в земле славянской!

Дана сбежала с помоста. Слезы блестели в ее глазах. Скиф согнул лук с легкостью отца, если не с большей легкостью! А ведь младший сын совсем еще мальчик... Видать, великие дела начертаны ему на роду.

— Скиф доказал свое право на эти земли, — провозгласила она торжественно. — Уйти должны Агафирс и Гелон. Пусть сами выбирают: кто пойдет на запад, а кто на восток.

Сорок дней и сорок ночей пировало племя, прежде, чем разделиться на три части. Богатыри клялись в вечной дружбе, скрепляли ее обрядами побратимства. Казалось, ничто не нарушит этого единства, только самые старые ведуны, посвященные в тайны веков, знали, как быстро племя превращается в разные народы, которые через несколько поколений уже не знают родства и воюют друг с другом насмерть...

Но пока пир шел горой. Много смеха вызвал расторопный гончар из отряда Скифа, который успел на новых глечиках изобразить сцены испытания сыновей Геракла. На одной из них Гелону перебинтовывали ногу, на другой — Агафирсу лекарь вынимал разбитые зубы, лишь в третьей сцене Скиф набрасывал тетиву, и сам Геракл вручал ему свой богатырский лук.

Скиф, естественно, был величайшим воином и правителем. У него, как и у его отца, тоже было три сына. Пал, Нап, и Авх. Два первых обосновали по величайшему городу, слава которых не угаснет вечно: Палакий и Напит, а третий сын положил начало замечательнейшему народу авхов, самому удивительному и величайшему народу на свете, которому богом предназначено населить землю.

— Здорово, — восхитился Николай, в то же время безуспешно и со стыдом роясь в памяти. Кострому помнит, Ахтырку и Урюпинск знает, а вот эти величайшие из городов... — Слава бессмертным авхам!

— Не перебивай, отроче... Уже в старости Авх родил троих сыновей. Два из них, естественно, дураки, а третий наречен Таргитаем... Это в честь того Таргитая, самого первого...

— Ура, — сказал Николай вполголоса. — Добрались до нынешнего времени! Хорошо, что хоть на Атлантиде никто из наших не тонул.

— Это еще как сказать, — огрызнулся старичок сварливо. — Чем больше проходит времени от того потопа, тем больше оказывается спасшихся... И еще за окияном наши побывали первыми! Открыли там невиданные агромаднейшие земли! Я тебе сейчас расскажу. Подробно!

— Не надо, — остановил Николай решительно. Он поспешно вскочил на ноги. — Да еще подробно. Эрик Рыжебородый — наш доблестный Скиф, это бесспорно. Спасибо, дедушка! Бью челом. Дальше все ясно. Таргитай тоже произвел на свет троих сыновей. Мода, традиции или наследственность:.. Два сына, естественно, так себе, а третий... Гм, это я, выходит, умный?

Встревоженный таким предположением, он поспешил обратно, поглядывая на часы. В дураках да в слабаках легче бы отсидеться. С умного больше спрос, с умного да сильного — втрое. В Москве можно за женскими спинами отсидеться, а тут не зевай, Хома, на то и ярмарка, как говорит Радар... Не исключено, что и сторонники, и противники реформ кое‑ что успели.

Его трясла противная дрожь. Ну, бабка, попадись... Затащила в мир, где самому надо мыслить, самому решать! Да не только за себя, за других тоже. Выдернула из огромнейшего, как ему казалось, мира, который на самом деле вовсе не огромен, если все заранее предопределено и расписано. Утром зарядка с гантелями, белково‑ углеродный завтрак, бег к троллейбусу, три пролета в метро, эскалатор, аудитория, обед, час сорок минут любви с Мариной: больше нельзя — потом «час пик», в транспорте у окна не сядешь, три часа тренировки, детективчик по телеку...

В том уютном ограниченном мире все спокойно, за тебя решено и разнесено по пунктикам, живешь по готовому алгоритму, говоришь нужные слова и уже заранее знаешь, что тебе ответят. Даже споришь по готовым шаблонам, повторяя доводы из газет, радио, теле, книг. Как хорошо!

А тут хоть пропади, — бормотал он, борясь с дрожью. — Или действуй, или умри... Мол, раз голова дадена... А у нас говорят: голова есть, так зачем еще и мозги?.. С мозгами труднее лбом кирпичи пробивать.

В лихорадочном возбуждении он миновал вымощенный двор поднялся на крыльцо терема Таргитая. Воины у дверей останавливали его, но Николай так был поглощен переживаниями, что раздвинул их, даже не заметив, как это у него получилось.

Таргитай по‑ прежнему лежал на ложе. У ног сидел молодой волхв и нараспев читал длинный свиток папируса. Старый волхв рылся в комоде, Николай заметил там целые рулоны папируса.

— Бью челом, — сказал Николай, стараясь придать голосу мужественные нотки. — Долго я думал, отец, советовался с мудрыми... Мужество иной раз не в том, чтобы схватиться за меч, а как раз в том, чтобы вложить уже вынутый меч в ножны и поговорить спокойно... Кроткая Апия накормит наш народ сама, накормит досыта. Отпадет нужда в грабительских походах!

Таргитай взглянул внимательно, сказал колеблющимся тоном:

— Но воинская слава, наши славные боевые традиции... Наш воинственный дух? Наше бесстрашие?

— Отец, мы же знаем, как это делается. Если другого выхода нет, как только воевать, то велим бардам поэтизировать бои, сражения, набеги... Чтобы честным людям заморочить голову, чтобы им было не так противно. Но нужна ли эта блатная романтика, если можно вообще отказаться от походов? Голод навсегда исчезнет из Скифии, если народ начнет заниматься земледелием!

— Ты уже предпринял кое‑ какие шаги?

— Нет, сперва решил посоветоваться с тобой.

— Понятно, перекладываешь бремя решения на мои плечи. Эх, Коло, ты же видишь, какие это теперь плечи...

— Второй законопроект, — сказал Николай поспешно, заливаясь краской стыда, — должен одной стрелой подшибить двух зайцев...

Юный волхв поспешно лапнул себя между лопаток, отыскивая стрелу в невидимом колчане, а старый волхв сказал осуждающе:

— Низзя сейчас зайцев бить... Линяют. Деток выводят.

— Других зайцев, — пояснил Николай. — Удалим из царства никчемный люд и... заработаем на этом! Что делать с теми, кто только пьет, буянит, работать не желает?

Таргитай чуть приподнялся на локте, не сводя с Николая глаз. Тот продолжал, стараясь говорить напористо:

— Данайцы прислали временных поверенных, просят помощи... Понятно, что гнилой Юг привык чужими руками жар загребать, но и мы не лыком шиты!.. Данайцы себя жалеют, в армию не рвутся, хотят наших парней впереди себя поставить. Что ж, пойдем навстречу. Пусть только жалование заплатят за полгода вперед: Югу доверяй, но проверяй, а мы выставим целую армию. Если собрать всех алкоголиков на Руси... то бишь в Скифии, как раз на хорошую армию наберется. Если же поскрести по сусекам, то и на другую хватит. Словом, свой край почистим и Югу подмогнем! Это и есть пример взаимовыгодного международного сотрудничества. Вояки у нас хорошие, каждый день друг другу морды бьют, за мечи хватаются! Пропадают без дела люди.

Таргитай долго молчал Николай перевел взгляд на волхвов, уловил в их глазах осуждение.

— Сын мой, — сказал Таргитай со вздохом. — Некрасиво ты говоришь, неблагородно. Цинично, даже.

— А как поступить правильно? — возразил Николай. — Это же политика. А она всегда грязная..

— Ты предложил некрасивый путь... но что делать, если он самый прямой...

— Я не Арпо и не Липо, — сказал Николай обидчиво. — Они заняты чистым делом, а мне выпало быть разгребателем грязи! Но кому‑ то надо разгребать, а то утонем, уже сидим по уши... Правда, нам не привыкать, но все же лучше бы не надо.

— Не надо, — вздохнул Таргитай. — Иди, сын мой... Даю тебе свое соизволение.

Николай поклонился и, отступая, перехватил взгляды всех троих. Они, признавая необходимость таких профессий в обществе, как золотари, палачи, политики, все же вроде бы отстранились от него, разгребателя, который очень уж рационально, без «прикрытия» и всякой романтики и поэтизации взялся за дело...

Все мы теоретики, подумал Николай зло. Точно знаем, как вылечить любую болезнь, как укрепить мир во всем мире, как выиграть войну, жениться ли соседу, стоит ли развивать науку или уйти в искусство... Вот только не любим и не умеем принимать решений.

На княжеском дворе у ворот его встретил встревоженный Радар.

— Царевич! Будь настороже, опять крутятся эти...

— Работники ножа и топора?

— Они. Правда, не все то повара, что с длинными ножами ходят. Застукали, когда вылезали из окон твоей горницы. Боги увели тебя на прогулку вовремя, зря подушку и перину ножами истыкали. Теперь там от перьев не продохнуть! Распорядись, чтобы бабы вымели... А пух пущай себе заберут, чтобы добро не пропадало.

— Схватили?

Радар замялся, ответил неохотно:

— Не успели. Их вела та зеленоглазая змея. Может быть, она тоже обучена чародейству?

Они пошли в терем. Николай заинтересовался:

— Радар, объясни мне... С Чугайстыром все понятно. А что надо Моряне? Если не хотела идти за меня, что даже решилась зарезать, то теперь же совсем свободная женщина! Что ей надо?

Радар сказал решительно:

— Если покопаться в душе дракона, изволь, пособлю. А что задумала женщина — кто поймет? В ее душе — вечный Мрак.

— Боюсь, ты прав. Ладно, оставим это пока. Слушай, Радар. Ты ни разу не сослался ни на Дану, ни на Апию... Все «боги», «боги»... На чьей стороне ты?

Радар замялся, поднял на Николая честные глаза:

— Скажу по правде... Я на твоей стороне. Ты радеешь за великую Скифию, пусть славится вовеки, а какие боги правят — так ли важно? Я воин, а не волхв. Эти религиозные распри как‑ то не по мне. Да и вообще армия должна быть в стороне от политики и даже от религии.

— Гм, правильно. Религия — опиум народа. Напомни, какие силы у адептов реформы. За Даной, понятно, вся несокрушимая мощь кочевников, плюс освященные веками традиции...

Радар подошел к двери, прислушался. Запер накрепко, отвел Николая от окон и сказал вполголоса:

— За Чугайстыря те, кто сменил седло на завалинку. Боевой дух утрачивается, зато земледельцы не голодают... Чугайстырь высчитал, что во‑ о‑ он то поле прокормит охотой лишь одну семью, скотоводством — десять семей, а огородами — тыщщу! Можно жить близко друг от друга, вечерами ходить в гости, строить города... За последнее его чуть не разорвали. Города ведь источники разврата! На гнилом Юге понастроили городов, мы их быстренько выжгли в первый же налет как клоповьи гнезда!