Рождение. Схватки начались 5 октября ближе к вечеру

Схватки начались 5 октября ближе к вечеру. Пузырь еще не лопнул, и воды не отошли. Поначалу

я подумала, что это обычные боли последних дней и случайные тренировочные схватки. Судя по нашим с врачом подсчетам, до родов у меня оставалось еще несколько дней. Однако схватки были довольно болезненными и становились все чаще. К двенадцати часам они стали более продолжительными, а боль нарастала. Все это предупредило меня о том, что пришло время рожать. Я терпела, сколько могла, но в четыре часа, едва занялся рассвет, простонала: “А-а-а, Томми, едем в город! ”

Мы живем на окраине Нью-Йорка, и обычно тратим около 45 минут на то, чтобы добраться до

того района Манхэттена, где находится больница. Поскольку схватки были непостоянными и прерывистыми, и боль, несмотря на ее силу, была еще терпимой, мы решили, что, пожалуй, будет лучше заехать на нашу городскую квартиру и там подождать, когда совсем рассветет. И тем не менее, с утра пораньше мы уже были у врача, чтобы он меня осмотрел.

- Талия, – с улыбкой сказал он, – шейка открылась только на два сантиметра.

- Что?.. только на два? – переспросила я, немного смущенная, поскольку рассчитывала, что он уже

оставит меня в больнице, чтобы принять роды. Заметив выражение его лица, когда он говорил: “У вас в запасе еще не одна пара часов”, я подумала про себя: “И чего он улыбается, этот доктор? Конечно, он-то не чувствует то, что я, ему легко вернуть меня домой”… Доктор посоветовал мне вернуться домой, а в больницу приехать вечером, около шести. Короче говоря, мы поехали обратно в квартиру.

Поскольку я понимала, что нет способа целый день выдерживать эти боли, я позвонила одной

акушерке, специализирующейся в области холистики [ прим: область альтернативной медицины, утверждающей, что лечить нужно человека в целом – его тело, дух и разум ], но имевшей медицинские познания, которая помогала женщинам во время родов. Во время последнего месяца беременности она мне очень помогала, делая подготовительный массаж для родов. В обществе ее и Томми мои нервы успокаивались, а мучительное беспокойство и желание убежать проходило. В пять вечера я больше не могла терпеть и не находила себе места. Я перепробовала все положения, чтобы уменьшить силу схваток. Я вставала, садилась, ложилась на бок, присаживалась на корточки, принимала теплые ванночки и душ, делала массаж, лежа на спине, но ничего, ничего не могло избавить меня от этой боли. Я не могла дышать, все меня раздражало, даже халат, который был на мне. Меня бросало то в жар, то в холод, я то плакала, то смеялась, то обливалась потом, то снимала тапки, то надевала…

На помощь! Эй, кто-нибудь, помогите мне! Я была в отчаянии. В моей голове проносились образы

тех женщин из далекого прошлого, которые рожали в своих домах или, выйдя на улицу, производили детей на свет, присев на корточки и вцепившись в ветку дерева. Господи, какая храбрость! Какая отвага! В те минуты я могла думать только о том, как они это делали… За что мне уцепиться? Дайте мне ветку! Нет, они были настоящими героинями…

Женщины, прошедшие через это, отлично меня поймут. В таких делах любая из нас теряет

образование, воспитание и хорошие манеры. Схватки приносят с собой тревогу и отчаяние, мы лишаемся опоры, и вперед начинает выходить женщина, у которой каким-то образом в запасе имеются только те слова, что показывают ее теперешнее состояние. Например, в какой-то момент мне нужно было позвать Роситу, чудесную женщину, которая работала в моем доме всю жизнь, и я громко рявкнула: “Ро-о-са! ” Роса примчалась и спросила: “Что случилось, сеньора? ” Тогда еще громче, чем в первый раз, я завопила: “Скажи этому сукину негодяю, пусть немедленно подает машину, и скажи Томми, чтобы пришел сию же секунду, о-ох… или пусть остается… или нет, м-м-м… да пусть катится на хрен… а я еду в больницу! ” Бедная Росита вынуждена была выслушивать мою брань… Я уже попросила у нее прощения за это, но сейчас прошу снова, уже публично: прости меня, Росита.

Томми настаивал на том, чтобы я терпела как можно дольше, потому что дома мне было бы

гораздо удобнее, чем в больнице. Конечно, он во всем был прав, но мое отчаяние понимает только тот, кто сам испытал родовые муки. В критические моменты помимо того, что я сквернословлю, во мне присутствует Мария из предместья, и тогда никто меня не остановит. Подобное поведение является отличной защитой для человека, пребывающего в отчаянии. Не знаю почему, но у меня это всегда очень хорошо срабатывало, и я успокаивалась. Когда я была непоседливой девчонкой, мама отвозила меня в парк Чапультепек или в какой-нибудь другой парк и говорила: “Доченька, носись по всем лужайкам и кричи во всю мочь любые грубые слова, какие тебе захочется”. Я носилась, как безумная и непрерывно орала “жо-о-па, жопа, жопа”. Через полчаса я возвращалась к машине, время от времени тихо бормоча себе под нос “задница… задница”. Эта стратегия срабатывала.

Пока мы добирались до больницы, Томми, не переставая, приговаривал: “Беби, успокойся, мы

сейчас приедем. Я люблю тебя… Малышка, мы в одном шаге от больницы, успокойся”. “Какое там успокойся, – думала я. – Какое, к черту, спокойствие”. Прижавшись лицом к оконному стеклу, я тяжело дышала, обливаясь потом при каждой схватке и неистово желая увидеть въезд в больницу сквозь запотевшее стекло. У меня было ощущение, что все мое тело ужасно горячее, но начинается очередная схватка, и мне нужно думать о том, чтобы расслабиться и уменьшить боль. Потом я почувствовала все сразу: жар, поднимавшийся к голове, судороги в ногах и расходящиеся кости в нижней части спины. Ощущение такое, что, не спрашивая разрешения, тебя втянули в бои без правил и провели прием “дробилка” ударив поясницей о подставленное колено и выламывая ее, не говоря уже о боли в боковой области спины, как будто у тебя проблемы с почками… В этот момент во всем теле жутко неприятые ощущения… а тут еще Томми сидит рядом со мной и твердит свое “Беби, я тебя люблю”… “На чем бы мне его повесить? ” – вот единственное, о чем я могла думать.

Когда мы приехали в больницу, анестезиолог предложил мне эпидуральное обезболивание, чтобы

успокоить боль. Это была настоящая пытка. Я не знала, что было худшим, то ли боль от тридцатисантиметровой иглы, входящей в позвоночник, то ли схватки в полном объеме. Процесс затянулся и показался мне вечностью. В тот момент мне хотелось топать ногами и растоптать врача. Это был лысый мужчина приблизительно сорока лет, похожий на Питбуля [ прим: Армандо Кристиан Перес, американо-кубинский рэпер ]. Когда препарат начал действовать, это было чудо. От переполнявших меня чувств и благодарности, я схватила его и крепко поцеловала в лысину, говоря: “Я тебя ЛЮБЛЮ! Ты даже не представляешь, как я тебя люблю! ” Томми и медсестры умирали от смеха, но я говорила серьезно.

Проблема заключалась в том, что время шло, а шейка матки не раскрывалась. Когда пришел мой

доктор, то, осмотрев меня, он сказал:

- Шейка едва открыта, всего на два с половиной сантиметра. Если в ближайшие часы, она не

откроется, придется делать кесарево сечение.

- Нож в моем теле… не-е-ет… Доктор, ради бога, не кесарите меня, все, что угодно, только не

кесарите! – твердила я с мольбой в глазах.

Доктор внимательно посмотрел на меня и сообщил, что есть один способ открыть шейку матки –

сделать ручное стимулирование. Он подробно объяснил, что это похоже на выжимание сока из апельсина, и проделывается только три раза, но при этом существует риск инфицирования, и может быть летальный исход. Второй способ – это просто сделать кесарево сечение. Я закричала:

- Да выжимайте же, наконец, этот долбаный апельсин!

После тридцати двух часов обычно протекающих родов, началась борьба за то, чтобы помочь

ребенку выйти. Еще час и десять минут потуг ушли на то, чтобы вышла довольно крупная головка моей славной дочурки. Так появился на свет мой головастик, мой смышленый и упрямый карапузик. Моя малышка родилась в три часа утра. За месяц до этого события я принесла доктору в консультацию список своих пожеланий. Я уладила вопрос о том, чтобы во время родов передо мной поставили зеркало, потому что мне хотелось видеть воочию рождение малышки. Еще я хотела, чтобы сразу после рождения ребенка положили мне на грудь, чтобы он чувствовал меня, а я его. Также я попросила, чтобы пуповину перерезала я сама, но доктор с жаром возразил: “Ты с ума сошла. Никогда за всю свою жизнь я не позволил этого ни одной матери”. Тогда я пригрозила ему, что, если он мне не разрешит, я сменю врача, и он согласился.

Когда доктор увидел, как я лежу с ребенком на животе и плачу от огромного счастья вместе со стоящим рядом со мной мужем, он сказал: “Пришло время перерезать пуповину. Талия... ты готова сделать это? ” Посмотрев на Томми, я уверенно ответила: “Да”. Я взяла ножницы и сказала Томми, чтобы он положил свою руку на мою, и мы вместе перерезали пуповину. Какой же это был чудесный миг, мгновение вечности. Я только просила Бога, чтобы мы с Томми смогли с той же отвагой перерезать пуповину наших чувств и эмоций, когда наступит момент, и наша доченька захочет стать независимой, быть свободной женщиной, при этом всегда имея нашу родительскую поддержку.

Когда я увидела ее личико и эти глазки, ищущие мои глаза, ее маленькую ручонку, я поцеловала ее и расплакалась. Стоило пройти через все эти муки и боль, пережить тридцать два часа борьбы ради возможности видеть ее, быть с ней рядом. “Я люблю тебя, родная, солнышко мое, я люблю тебя” – повторяла я раз за разом. Мы все плакали и не могли сдержаться, но, думаю, что Томми плакал сильнее всех.

Когда мне эпидурально ввели обезболивающее, и оно подействовало, я предложила Томми пойти в бар, где мы познакомились и выпить два мартини, один бокал – за мое здоровье, второй – за себя, а потом позвонить нашим друзьям и начинать праздновать. На самом деле его единственным делом было снять на пленку все, что происходило “за кулисами”. Когда он вернулся уже подшофе, то ни Скорсезе, ни Спилберг не сняли бы лучше его. Это была самая лучшая короткометражка, какую я видела; я вручила бы за нее Оскара. С камерой в руках он снял, как мы заходили в родильный зал, как родилась наша малышка, снял наши заплаканные от радости лица. Томми пребывал в эйфории и раздавал интервью всем, кто находился там.

Сейчас это прекрасное доказательство неистового желания, воплощенного Богом в реальность наших жизней, желания, принесшего море улыбок, радости и жизненных сил. Уже обтертую и чистенькую малышку мне положили на руки. Я не могла больше ждать, достала всю одежду и смотрела на божественное совершенство, лежащее на моей кровати. Я снова стала одевать ее, приговаривая: “Моя драгоценная маленькая Принцесса Удачи... наконец-то мы вместе, наконец-то я могу обнять тебя, моя прекрасная малышка. Моя Сабриночка... моя Саки... доченька моя”.

Пока я находилась в родильном зале, Энн Глю, моя подруга, обосновалась в моей палате и, не спрашивая разрешения, все в ней отделала в розовый цвет. Она купила розовые простыни, розовое одеяло, розовую пижаму, розовые полотенца, розовое мусорное ведерко, даже шторки в душевой она поменяла на розовые, розовая зубная щетка, розовая мыльница, словом, все розовое. Моя палата была розовой и пахла по-новому. Также и моя малышка пахла чем-то новым, что я никогда не чувствовала раньше.