Глава 22. Они завтракали в саду в полном молчании и пили кофе без молока

Четверг, 10 июля

Они завтракали в саду в полном молчании и пили кофе без молока. Лисбет достала маленький цифровой аппарат «Кэнон» и запечатлела жуткое зрелище, а потом Микаэль принес мешок для мусора и все убрал. Он поместил погибшую кошку в багажник одолженной машины, но толком не знал, что ему делать с останками. Вероятно, следовало заявить в полицию об издевательстве над животным и, возможно, об угрозе насилия, однако он плохо представлял себе, как сможет объяснить причину всего этого.

В половине девятого мимо них в сторону моста прошла Изабелла Вангер. Она их не увидела или сделала вид, что не заметила.

– Как ты себя чувствуешь? – наконец спросил Микаэль.

– Нормально. – Она посмотрела на него озадаченно.

«Ладно. Значит, ему хочется, чтобы я разволновалась», – отметила она.

– Когда я найду скотину, – продолжала она вслух, – которая замучила невинную кошку только для того, чтобы нас предостеречь, я ее как следует обработаю бейсбольной битой.

– Ты думаешь, это предостережение?

– У тебя есть объяснение получше? И это означает еще кое-что.

Микаэль кивнул:

– Что бы ни крылось за этой историей, мы явно растревожили кого-то настолько, что толкнули его на безумный поступок. Но тут есть и другая проблема.

– Знаю. Это принесение в жертву животного в духе пятьдесят четвертого и шестидесятого годов. Но кажется маловероятным, чтобы убийца, орудовавший пятьдесят лет назад, теперь бегал тут и раскладывал на твоем пороге трупы замученных животных.

Микаэль согласился.

– В таком случае речь может идти только о Харальде Вангере и Изабелле Вангер. Имеется еще несколько пожилых родственников по линии Юхана Вангера, но никто из них в здешних местах не живет.

– Изабелла – злобная чертовка, – вздохнул Микаэль. – Она вполне способна убить кошку, но сомневаюсь, чтобы она носилась повсюду и пачками убивала женщин в пятидесятых годах. Харальд Вангер… не знаю, он кажется таким слабым, что едва ходит, и мне трудно себе представить, чтобы он выскользнул ночью, поймал кошку и сотворил все это.

– Если тут не действовали два человека. Старый и помоложе.

Вдруг Микаэль услышал шум мотора, поднял взгляд и увидел, что в сторону моста удаляется машина Сесилии.

«Харальд и Сесилия?» – подумал он.

Однако поверить в совместные действия этой пары он не мог: отец с дочерью не общаются и едва разговаривают друг с другом. И несмотря на обещание Мартина Вангера поговорить с Сесилией, она по-прежнему не отвечала на звонки Микаэля.

– Это должен быть кто-то, кому известно, чем мы занимаемся и что у нас есть успехи, – сказала Лисбет Саландер, встала и пошла в дом.

Когда она вернулась, на ней был кожаный комбинезон.

– Я еду в Стокгольм. Вернусь вечером.

– Что ты собираешься делать?

– Кое-что привезти. Если кто-то обезумел настолько, что расправился с кошкой, он или она может с таким же успехом напасть в следующий раз на нас самих. Или поджечь дом, пока мы будем спать. Я хочу, чтобы ты сегодня съездил в Хедестад и купил два огнетушителя и два пожарных извещателя. Один из огнетушителей должен быть хладоновым.

Не прощаясь, она надела шлем, завела мотоцикл и укатила через мост.

Микаэль выбросил останки кошки в мусорный бак у бензоколонки, а потом поехал в Хедестад и купил огнетушители и пожарные извещатели. Положив их в багажник машины, он отправился в больницу. Микаэль заранее созвонился с Дирком Фруде и договорился о встрече в больничном кафетерии, где рассказал ему о том, что случилось утром. Дирк Фруде побледнел.

– Микаэль, я никак не рассчитывал на то, что эта история может оказаться опасной.

– Почему же? Ведь наша задача – поиск убийцы.

– Но кто мог… это просто безумие. Если жизнь ваша и фрёкен Саландер оказывается под угрозой, мы должны все это прекратить. Хотите, я поговорю с Хенриком?

– Нет. Ни в коем случае. Я не хочу, чтобы у него случился еще один инфаркт.

– Он все время спрашивает, как у вас идут дела.

– Передайте ему, что я продолжаю распутывать историю дальше.

– Что вы собираетесь делать?

– У меня есть несколько вопросов. Первый инцидент произошел сразу после того, как у Хенрика случился инфаркт, когда я уезжал на день в Стокгольм. Кто-то обыскивал мой кабинет. К тому времени я как раз раскрыл библейский код и обнаружил снимки с Йернвегсгатан. Я рассказал об этом вам и Хенрику. Мартин оказался в курсе, поскольку помогал мне попасть в «Хедестадс-курирен». Кто еще мог об этом знать?

– Ну, я точно не знаю, с кем Мартин мог разговаривать на эту тему. Однако Биргер с Сесилией знали. Они обсуждали вашу охоту за снимками. Александр тоже знал. А еще Гуннар и Хелен Нильссон. Они тогда как раз навещали Хенрика и присутствовали при разговоре. И Анита Вангер.

– Анита? Та, что живет в Лондоне?

– Сестра Сесилии. Когда у Хенрика случился инфаркт, она прилетела домой вместе с Сесилией, но жила в гостинице и, насколько мне известно, на остров не выезжала. Анита, как и Сесилия, не хочет встречаться с отцом. Но она улетела обратно неделю назад, когда Хенрика перевели из реанимации.

– Где живет Сесилия? Я видел, как она утром переезжала через мост, но у нее в доме темно и заперто.

– Вы ее подозреваете?

– Нет, просто интересуюсь, где она находится.

– Она живет у своего брата, у Биргера. Оттуда можно прийти навестить Хенрика пешком.

– Вы знаете, где она сейчас?

– Нет. Но она, во всяком случае, не в больнице.

– Спасибо, – сказал Микаэль и поднялся.

В больнице и ее окрестностях от семейства Вангер просто не было прохода. Через холл, в сторону лифтов, направлялся Биргер Вангер. Микаэль не имел желания с ним сталкиваться и подождал, пока тот скрылся, а затем вышел в холл. Зато в дверях, почти на том же месте, где встретился с Сесилией Вангер во время прошлого посещения больницы, он столкнулся с Мартином Вангером. Они поздоровались и пожали друг другу руки.

– Вы навещали Хенрика?

– Нет, просто повидался с Дирком Фруде.

У Мартина Вангера был усталый вид, глаза ввалились. Микаэлю пришло в голову, что за полгода их знакомства Мартин значительно постарел. Борьба за спасение империи Вангеров давалась не просто, и внезапное несчастье с Хенриком тоже подействовало не лучшим образом.

– Как ваши дела? – спросил Мартин Вангер.

Микаэль не замедлил подчеркнуть, что не собирается прекращать работу и уезжать в Стокгольм.

– Спасибо, неплохо. Ситуация с каждым днем становится все интереснее. Я надеюсь, что когда Хенрик немного окрепнет, смогу удовлетворить его любопытство.

Биргер Вангер жил в доме из белого кирпича по другую сторону дороги, всего в пяти минутах ходьбы от больницы. Его окна выходили на море и гостевую гавань. Микаэль позвонил в дверь, но никто не открыл. Позвонил Сесилии на мобильный, но тоже безрезультатно. Он немного посидел в машине, постукивая пальцами по рулю. Биргер Вангер был в этой компании темной лошадкой; поскольку он родился в 1939 году, к моменту убийства Ребекки Якобссон ему было десять лет. Однако когда исчезла Харриет, ему уже сравнялось двадцать семь.

По мнению Хенрика Вангера, Биргер и Харриет почти не общались. Он вырос в Уппсале, где тогда жила его семья, и переехал в Хедестад, чтобы работать в концерне, но через пару лет переключился на политику. Правда, когда убили Лену Андерссон, он был в Уппсале.

Разобраться в этой истории Микаэль не мог, но инцидент с кошкой ясно показал, что над ним нависла угроза и необходимо поторопиться.

Прежнему пастору Хедебю Отто Фальку на момент исчезновения Харриет было тридцать шесть лет. Сейчас ему сравнялось семьдесят два года, меньше, чем Хенрику Вангеру, но в ясности рассудка он значительно уступал старому промышленнику. Микаэль обнаружил его в больничном пансионате «Ласточка» – желтом кирпичном здании, расположенном поблизости от реки Хедеон, в другом конце города. В регистратуре Микаэль представился и попросил разрешения поговорить с пастором Фальком. Он объяснил, что ему известно о характере заболевания пастора, и осведомился, насколько тот коммуникабелен. Старшая сестра ответила, что диагноз пастору Фальку поставили три года назад и что болезнь быстро прогрессирует. Общаться с ним вполне возможно, но он плохо помнит недавние события, не узнает некоторых родственников и вообще его сознание все больше затуманивается. Микаэля также предупредили, что у старика может начаться приступ страха, если на него давить или задавать вопросы, на которые он не в силах ответить.

Старый пастор сидел на скамейке в парке, вместе с тремя другими пациентами и санитаром. Микаэль провел целый час, пытаясь добиться от него толку.

Пастор Фальк утверждал, что прекрасно помнит Харриет Вангер. Он просиял и отозвался о ней как об очаровательной девушке. Однако Микаэль быстро понял, что пастору удалось забыть о том, что она пропала почти тридцать семь лет назад; он говорил о ней так, словно недавно с ней виделся, и просил Микаэля передать ей привет и уговорить ее как-нибудь его навестить. Микаэль пообещал выполнить его просьбу.

Когда Микаэль спросил о том, что произошло в день исчезновения Харриет, пастор растерялся. Он явно не помнил аварии на мосту. Только к концу беседы он упомянул нечто заставившее Микаэля насторожиться.

Когда Микаэль завел разговор об интересе Харриет к религии, пастор вдруг призадумался. На его лицо словно бы упала тень. Он немного посидел, раскачиваясь взад и вперед, а потом внезапно взглянул на Микаэля и спросил, кто он такой. Микаэль снова представился, и старик подумал еще немного. Затем он сердито покачал головой:

– Она еще пребывает в поиске. Ей надо проявлять осторожность, и вы должны ее предостеречь.

– От чего я должен ее предостеречь?

Пастор Фальк вдруг рассердился и вновь покачал головой, насупив брови:

– Она должна прочесть sola scriptura[9] и понять sufficientia scripturae[10]. Только так она сможет сохранить sola fide[11], Иосиф их решительно исключает. В каноне они всегда отсутствуют.

Микаэль абсолютно ничего не понял, но все аккуратно записал. Потом пастор Фальк склонился к нему и доверительно прошептал:

– Я думаю, она католичка. Она увлекается магией и еще не нашла своего Бога. Ее необходимо наставить на путь истинный.

Слово «католичка» пастор Фальк произнес с заметной неприязнью.

– Я думал, что ее интересовало движение пятидесятников.

– Нет-нет, не пятидесятники. Она ищет запретную истину. И не является доброй христианкой.

После этого пастор Фальк, казалось, забыл о Микаэле и теме их разговора и переключился на беседу с другим пациентом.

В начале третьего Микаэль вернулся на остров. Он сходил к дому Сесилии Вангер, но безрезультатно, потом опять позвонил ей на мобильный и вновь не услышал ответа.

Пожарные извещатели Микаэль установил на кухне и в сенях. Один огнетушитель он поставил возле железной печки, перед дверью в спальню, а второй – возле двери в туалет. Потом он приготовил себе обед, состоявший из кофе и бутербродов, уселся в саду и занес записанное во время разговора с пастором Фальком к себе в ноутбук. Он глубоко задумался, а потом посмотрел в сторону церкви.

Новой пасторской усадьбой Хедебю служила самая обычная современная вилла, стоявшая в нескольких минутах ходьбы от церкви. Около четырех часов Микаэль отправился к пастору Маргарете Странд и объяснил, что ему нужен совет по теологическому вопросу. Маргарета Странд была темноволосой женщиной его возраста, одетой в джинсы и фланелевую рубашку. Открывать она пришла босиком, и Микаэль отметил накрашенные ногти на ее ногах. Ранее он несколько раз сталкивался с ней в «Кафе Сусанны» и разговаривал о пасторе Фальке. Она приняла его любезно и пригласила пройти в сад.

Микаэль рассказал о своей беседе с пастором Фальком и передал им сказанное, признавшись, что не понял значения его слов. Маргарета Странд выслушала и попросила Микаэля повторить дословно. Потом она немного подумала.

– Я получила должность в Хедебю только три года назад и никогда не встречалась с пастором Фальком. Он вышел на пенсию несколькими годами раньше, но я поняла, что он был приверженцем старых церковных традиций. То, что он вам сказал, означает примерно следующее: надлежит придерживаться исключительно Священного Писания – sola scriptura – и что оно sufficientia scripturae. Последнее означает, что Писания достаточно для верующих, понимающих его буквально. Sola fide означает «одну лишь веру» или «чистую веру».

– Понятно.

– Все это, так сказать, основополагающие догмы. По большому счету это платформа церкви, и ничего необычного в этом нет. Иными словами, он хотел вам сказать лишь следующее: «Читайте Библию – она дает достаточное знание и гарантирует чистоту веры».

Микаэль испытал некоторое смущение.

– Теперь я должна спросить вас, в каком контексте возник этот разговор?

– Я беседовал с ним о человеке, с которым он встречался много лет назад и о котором я сейчас пишу.

– О человеке, искавшем путь к вере?

– Что-то в этом роде.

– Хорошо. Думаю, я понимаю контекст. Пастор Фальк сказал еще две вещи – что «Иосиф их решительно исключает» и что «в каноне они всегда отсутствуют». Может ли быть, что вы ослышались и он сказал Иосефус, а не Иосиф? Это, по сути дела, то же имя.

– Не исключено, – ответил Микаэль. – Я записал разговор на пленку, если хотите, можем послушать.

– Не нужно. Думаю, в этом нет необходимости. Эти две фразы довольно явно указывают на то, что он имел в виду. Иосефус, или Иосиф Флавий, был иудейским историком, и сентенция: «в каноне они всегда отсутствуют», вероятно, означает, что их никогда не включали в еврейский канон.

– И что это означает?

Она засмеялась:

– Пастор Фальк утверждает, что тот человек увлекался эзотерическими источниками, а точнее, апокрифами. Слово «апокрифос» означает «тайный, сокровенный», и апокрифы – это, следовательно, сокровенные книги, которые одни считают спорными, а другие полагают, что их следовало бы включить в Ветхий Завет. К ним относятся книги Товита, Юдифи, Эсфири, Варуха и Сираха, книги Маккавеев и некоторые другие.

– Простите мое невежество. Я слышал об апокрифах, но не читал их. Что в них такого особенного?

– В общем-то, ничего особенного в них нет, кроме того, что они возникли несколько позже остальной части Ветхого Завета. Поэтому апокрифы не включаются в еврейскую Библию – не из-за того, что иудейские книжники не доверяли их содержанию, а просто потому, что во время их написания Книга откровений Господа уже была закончена. Зато апокрифы присутствуют в старом греческом переводе Библии. Например, Римско-католическая церковь их признаёт.

– Понятно.

– Однако протестантская церковь считает их спорными. При Реформации теологи придерживались старой еврейской Библии. Мартин Лютер изъял апокрифы из реформационной Библии, а позднее Кальвин заявил, что апокрифы никак не могут быть положены в основу религиозных убеждений. То есть они содержат нечто противоречащее claritas scripturae – ясности Писания.

– Иными словами, подверг книги цензуре.

– Именно. В апокрифах, например, утверждается, что можно заниматься магией, что ложь в некоторых случаях допустима и тому подобное, а это, естественно, возмущает людей, толкующих Писание догматически.

– Ясно. Значит, если кто-то увлекается религией, то он вполне может читать апокрифы, а такого человека, как пастор Фальк, это должно возмущать.

– Точно. Если ты интересуешься Библией или католической верой, ты неизбежно сталкиваешься с апокрифами, и столь же вероятно, что их будет читать человек, просто интересующийся эзотерикой.

– А у вас, случайно, нет почитать чего-нибудь в этом роде?

Она снова засмеялась. Светло и по-дружески.

– Разумеется, есть. Апокрифы, кстати, были изданы в восьмидесятых годах в серии официальных государственных заключений как заключение Библейской комиссии.

Драгана Арманского очень заинтересовало, что происходит, когда Лисбет Саландер попросила его о личной беседе. Он закрыл дверь и указал ей на кресло для посетителей. Она объяснила, что работа на Микаэля Блумквиста окончена – Дирк Фруде заплатит до конца месяца, – но что она решила продолжать участвовать в расследовании, хотя Микаэль предложил ей существенно меньшую зарплату.

– У меня своя фирма, – сказала Лисбет Саландер. – До сих пор я не брала никакой работы, кроме той, что получала от тебя, согласно нашему договору. Мне хотелось бы знать, что произойдет, если я возьму работу без твоего участия.

Драган Арманский развел руками:

– Ты являешься индивидуальным предпринимателем и можешь сама выбирать себе задания и устанавливать оплату по своему усмотрению. Я только порадуюсь, если ты что-то заработаешь самостоятельно. Вместе с тем с твоей стороны будет неблаговидно переманивать к себе клиентов, которых ты получаешь через нас.

– Этого я делать не собираюсь. Я полностью выполнила задание в соответствии с контрактом, который мы заключили с Блумквистом. Эта работа закончена. Речь идет о том, что лично мне хочется продолжить расследование. Я согласилась бы работать даже бесплатно.

– Никогда ничего не делай бесплатно.

– Ты понимаешь, что я имею в виду. Мне хочется узнать, чем эта история закончится. Я уговорила Микаэля Блумквиста попросить Дирка Фруде нанять меня для дальнейшей работы в качестве ассистента-исследователя.

Она протянула Арманскому контракт, и он пробежал его глазами.

– При такой зарплате можно с таким же успехом работать бесплатно. Лисбет, у тебя есть талант. Тебе незачем работать за деньги на карманные расходы. Ты знаешь, что можешь зарабатывать у меня гораздо больше, если перейдешь на полный рабочий день.

– Я не хочу работать полный день. Но, Драган, мне важно, как ты на это смотришь. Ты хорошо отнесся ко мне с самого начала. Я хочу знать, не осложнит ли такой контракт наших отношений и не будет ли у нас потом каких-нибудь трений.

– Понятно. – Он немного подумал. – Все нормально. Спасибо, что спросила. Если в дальнейшем будут возникать подобные ситуации, я хотел бы, чтобы ты всегда меня спрашивала, тогда никаких недоразумений не возникнет.

Лисбет Саландер с минуту посидела молча, взвешивая, надо ли что-нибудь добавить. Она посмотрела на Драгана Арманского в упор, ничего не говоря. Потом только кивнула, встала и ушла, как всегда ничего не сказав на прощание. Получив ответ, который ей хотелось услышать, она полностью потеряла интерес к Арманскому.

Драган улыбнулся. То, что она вообще пришла к нему за одобрением, означало новую ступень на пути ее адаптации к жизни в обществе.

Он притянул к себе папку с отчетом об обеспечении безопасности в музее, где скоро должна была открыться большая выставка французских импрессионистов. Потом выпустил папку и взглянул на дверь, в которую только что вышла Саландер. Ему вспомнилось, как она смеялась вместе с Микаэлем Блумквистом у себя в кабинете, и он задумался: означает ли все это, что она начинает взрослеть, или тут дело в Блумквисте? Внезапно он забеспокоился. Ему никак не удавалось отделаться от ощущения, что Лисбет Саландер потенциально является идеальной жертвой, а теперь она еще уехала в глушь к какому-то психу.

По пути на север Лисбет Саландер спонтанно завернула в больницу «Эппельвикен» и навестила мать. Не считая визита в день летнего солнцестояния, она не виделась с матерью с Рождества и ощущала угрызения совести, потому что слишком редко выкраивала на нее время. Уже давно она не бывала здесь чаще чем один раз в несколько недель. Мать сидела в общей гостиной. Лисбет провела с ней примерно час, и они вместе прогулялись до пруда по парку, расположенному за пределами больницы. Мать продолжала путать Лисбет с сестрой. Ее разум, как обычно, в основном где-то витал, но, похоже, она была взволнована визитом.

Когда Лисбет стала прощаться, мать не хотела выпускать ее руку. Лисбет пообещала скоро приехать опять, но мать проводила ее обеспокоенным и несчастным взглядом.

Словно предчувствовала надвигающуюся катастрофу.

Микаэль провел два часа в саду за домом, просматривая апокрифы, но убедился лишь в том, что понапрасну тратит время.

Зато ему в голову пришла одна мысль. Насколько религиозной на самом деле была Харриет Вангер? Интерес к изучению Библии проснулся у нее в последний год перед исчезновением. Она подобрала несколько цитат к серии убийств, а потом внимательно прочла не только Библию, но и апокрифы и заинтересовалась католицизмом.

А что, если она провела то же исследование, что Микаэль Блумквист и Лисбет Саландер проделали на тридцать семь лет позже, – вдруг ее интерес к этим текстам был вызван больше поисками убийцы, чем религиозностью? Пастор Фальк дал понять, что она (в его глазах) скорее находилась в поиске, чем была истинной христианкой.

Его размышления прервал звонок Эрики.

– Я хочу только сказать, что мы с Грегером на следующей неделе уезжаем в отпуск. Меня не будет четыре недели.

– Куда вы едете?

– В Нью-Йорк. У Грегера там выставка, а потом мы собираемся поехать на Карибы. Один знакомый Грегера предоставляет нам свой дом на Антигуа, и мы пробудем там две недели.

– Звучит замечательно. Желаю вам хорошей поездки. И привет Грегеру.

– Я толком не отдыхала три года. Новый номер готов, и мы почти целиком собрали следующий. Мне бы, конечно, хотелось оставить на месте редактора тебя, но Кристер обещал, что все сделает сам.

– Если ему потребуется помощь, он всегда может мне позвонить. Как дела с Янне Дальманом?

Она немного поколебалась.

– Он тоже уходит в отпуск на следующей неделе. На должность ответственного секретаря я временно посадила Хенри. Они с Кристером останутся у руля.

– Хорошо.

– Я не доверяю Дальману. Но ведет он себя нормально. Я вернусь седьмого августа.

Около семи часов Микаэль предпринял пять попыток дозвониться до Сесилии Вангер. Потом послал ей сообщение с просьбой позвонить ему, но ответа не получил.

Решительно захлопнув книгу апокрифов, он надел тренировочный костюм, запер дверь дома и отправился на ежедневную пробежку.

Он пробежал сперва по узкой дорожке вдоль берега, а потом свернул в лес. С максимальной скоростью он преодолел заросли кустарника и бурелом и добрался до Укрепления, совершенно выбившись из сил и с невероятно учащенным пульсом. Он остановился возле одного из старых дотов и в течение нескольких минут делал растяжки.

Внезапно он услышал резкий хлопок, и в серую бетонную стену в нескольких сантиметрах от его головы вонзилась пуля. Потом он почувствовал боль у корней волос – осколки бетона глубоко вонзились в кожу.

Мгновение показалось вечностью. Микаэль стоял как парализованный, не в силах понять, что произошло. Потом он опрометью бросился на дно траншеи и ударился плечом о землю так сильно, что чуть не покалечился. Второй выстрел раздался в тот самый миг, когда он упал. Пуля попала в бетонный фундамент, в том месте, где он только что стоял.

Микаэль поднялся на ноги и огляделся. Он находился примерно в середине Укрепления. Вправо и влево расходились узкие, метровой глубины, заросшие проходы к траншеям, растянувшимся метров на двести пятьдесят. Пригнувшись, он побежал через лабиринт в южном направлении.

Внезапно ему вспомнились зимние учения стрелковой школы в Кируне, в памяти вновь зазвучал неподражаемый голос капитан Адольфссона:

«Черт подери, Блумквист, опусти башку, если не хочешь, чтобы тебе отстрелили задницу».

Двадцать лет спустя Микаэль по-прежнему помнил дополнительные учения, которыми командовал капитан Адольфссон.

Примерно через шестьдесят метров Микаэль, с колотящимся сердцем, остановился и перевел дух. Он не слышал ничего, кроме собственного дыхания.

«Человеческий глаз улавливает движение намного быстрее, чем формы и фигуры. Когда проводишь разведку, двигайся медленно».

Микаэль осторожно приподнялся, так что смог выглянуть поверх края траншеи. Солнце било в глаза и не давало разглядеть детали, но никакого движения он не заметил.

Снова опустив голову, Микаэль добежал до последней траншеи.

«Не важно, насколько хорошее у противника оружие. Если ему тебя не видно, он в тебя не попадет. Берегись! Следи за тем, чтобы не оказываться на виду».

Примерно метров триста отделяло его от границы хозяйства Эстергорд. В сорока метрах от него располагались труднопроходимые заросли разросшихся кустов. Однако чтобы добраться туда, ему надо было вылезти из траншеи и спуститься по отвесному склону, на котором он будет отлично виден. Но другого пути не было – за спиной у него находилось море. Присев на корточки, Микаэль задумался. Он вдруг ощутил боль в виске и заметил, что рана здорово кровоточит, так что футболка уже вся пропиталась кровью. Кусочки пули или осколки бетонного фундамента оставили глубокую резаную рану у самых корней волос.

«Раны в области скальпа кровоточат бесконечно», – подумал Микаэль и попытался вновь сосредоточиться на своем положении.

Один выстрел мог оказаться случайным. Два выстрела означали, что кто-то намеренно пытался его убить. Стрелявший вполне мог не уйти, а перезарядить оружие и ждать, пока он высунется.

Он попытался успокоиться и подумать трезво. Надо было либо выжидать, либо как-то отсюда выбираться. Если противник не ушел, второй вариант решительно не подходит. Однако если он станет сидеть и ждать, тот сможет спокойно дойти до Укрепления, найти его и расстрелять с близкого расстояния.

«Ему (или ей?) неизвестно, пошел я направо или налево», – прикинул Микаэль свои шансы.

Ружье, возможно, штуцер для охоты на лося. Вероятно, с оптическим прицелом. Если стрелявший следил за ним через линзу, значит, у него ограниченный обзор.

«Если ты в затруднительном положении – бери инициативу на себя».

Это лучше, чем ждать. Он высидел еще две минуты, прислушиваясь к звукам, затем вылез из траншеи и как мог быстро скатился с обрыва.

Третий выстрел раздался, когда он был уже на полпути к зарослям, но пуля прошла на большом расстоянии от него. В следующее мгновение Микаэль с размаху бросился сквозь занавес молодых побегов и прокатился через море крапивы. Потом сразу вскочил на ноги и, пригнувшись, побежал в сторону от стрелка. Метров через пятьдесят он остановился и прислушался. Где-то между ним и укреплениями хрустнула ветка. Он беззвучно прильнул к земле.

«Ползание посредством скольжения» было другим любимым выражением капитана Адольфссона. Микаэль преодолел следующие сто пятьдесят метров ползком, прячась в траве и кустах. Дважды он слышал в зарослях внезапное потрескивание. Первый раз оно вроде раздавалось в непосредственной близости, возможно, метров на двадцать правее того места, где он находился. Микаэль лежал совершенно неподвижно. Через минуту он осторожно поднял голову и огляделся, но никого не увидел. Он довольно долго пролежал не шевелясь, с напряженными до предела нервами, готовый к дальнейшему бегству или, возможно, к отчаянной схватке, если противник пойдет прямо на него. Но в следующий раз потрескивание донеслось с гораздо более дальнего расстояния. Потом наступила тишина.

«Он знает, что я здесь. Вопрос в том, устроился он где-нибудь здесь и ждет, когда я зашевелюсь, или же убрался восвояси».

Он продолжал двигаться ползком, пока не добрался до изгороди пастбища Эстергорда.

Это был следующий критический момент. Вдоль изгороди шла тропинка. Микаэль лежал плашмя и приглядывался. Впереди, метрах в сорока, на невысоком холме, виднелись дома, а справа от них паслась дюжина коров.

«Почему никто не услышал выстрелы и не заинтересовался? Сейчас лето, может быть, никого и нет дома».

О том, чтобы выйти на пастбище, не могло быть и речи – там он будет представлять собой отличную мишень. С другой стороны, соберись он сам пристрелить кого-нибудь, он бы расположился именно на прямой тропинке вдоль изгороди. Он осторожно продолжил путь сквозь кусты, пока они не закончились и не начался редкий сосновый лес.

Микаэль пошел домой в обход, вокруг хозяйства Эстергорд и горы Сёдербергет. Проходя мимо хутора, он отметил, что машины на месте нет. На вершине горы он остановился и взглянул на Хедебю. В старых рыбацких сараях возле лодочной гавани разместились дачники; на мостках сидели и беседовали несколько женщин в купальниках. В воздухе разносился запах гриля, в гавани возле мостков плескались ребятишки.

Он посмотрел на часы – было начало девятого. Стреляли пятьдесят минут назад. Гуннар Нильссон, обнаженный до пояса и в шортах, поливал у себя на участке газон.

«Сколько времени ты уже поливаешь?» – мысленно спросил Микаэль.

В доме Хенрика никого не было, кроме домоправительницы Анны Нюгрен. Дом Харальда, как всегда, казался необитаемым. Вдруг Микаэль увидел Изабеллу, сидевшую в саду, позади своего дома. Она, похоже, с кем-то разговаривала. Буквально через секунду Микаэль сообразил, что ее собеседница – болезненная Герда Вангер, 1922 года рождения, проживающая с сыном Александром Вангером в одном из домов, по другую сторону от Хенрика. Он никогда с ней не встречался, но несколько раз видел ее на участке возле дома. Дом Сесилии казался пустым, но вдруг Микаэль увидел, что у нее на кухне зажегся свет.

«Она дома, – отметил он. – Может, стреляла женщина?»

Он ни секунды не сомневался в том, что Сесилия умеет обращаться с ружьем. Вдали ему была видна машина Мартина Вангера, стоящая во дворе перед домом.

«Сколько времени ты уже дома?»

Или это кто-то, о ком он еще не подумал? Фруде? Александр? Слишком много возможностей.

Микаэль спустился с горы, прошел по ведущей в селение дороге и, никого не встретив, отправился прямо к себе домой. Первое, что он увидел, была приоткрытая входная дверь, и он невольно присел. Потом до него донесся запах кофе, а в окне кухни мелькнула Лисбет Саландер.

Лисбет услышала, как Микаэль вошел в прихожую, обернулась ему навстречу и застыла. Его лицо, перемазанное сохнущей кровью, выглядело жутко. Левая сторона белой футболки вся пропиталась красным. Он сразу взял и прижал к голове тряпку.

– Ничего страшного, это просто царапина, но под волосами они дьявольски кровоточат, – объяснил Микаэль, прежде чем она успела что-либо сказать.

Она повернулась и достала коробку с перевязочным материалом, но там нашлись лишь две упаковки пластыря, средство от комаров и маленький рулон хирургического пластыря. Микаэль стянул одежду, бросил ее на пол, а потом пошел в ванную и посмотрелся в зеркало.

Рана на виске оказалась приблизительно три сантиметра длиной и такой глубокой, что Микаэль мог приподнять большой кусок оторванной кожи. Рана продолжала кровоточить, и ее следовало бы зашить, но он подумал, что, если заклеить ее пластырем, она, вероятно, заживет. Он намочил полотенце и обтер лицо.

С полотенцем у виска он встал под душ и закрыл глаза. Потом ударил кулаком о кафель с такой силой, что поцарапал костяшки.

«Иди ты… – подумал он. – Я тебя поймаю».

Когда Лисбет коснулась его руки, он вздрогнул, как от удара током, и уставился на нее с такой злобой, что она невольно отступила. Она дала ему мыло и, ни слова не говоря, ушла обратно на кухню.

Закончив мыться, Микаэль наложил на рану три куска хирургического пластыря. Потом пошел в спальню, надел чистые голубые джинсы и новую футболку и прихватил папку с распечатанными фотографиями.

– Оставайся тут, – прорычал он Лисбет Саландер.

Он дошел до дома Сесилии Вангер и приставил руку к звонку. Звонил он минуты полторы, прежде чем она открыла.

– Я не желаю с тобой встречаться, – сказала она.

Потом взглянула на его голову, на которой сквозь пластырь снова выступила кровь.

– Что это у тебя?

– Впусти меня. Нам необходимо поговорить.

Она заколебалась:

– Нам не о чем разговаривать.

– Теперь нам есть о чем говорить, и тебе придется выбирать: либо беседовать со мной здесь, на ступеньках, либо на кухне.

В голосе Микаэля звучала такая решимость, что Сесилия отступила в сторону и впустила его. Он проследовал прямо к ее кухонному столу.

– Что это у тебя? – снова спросила она.

– Ты утверждаешь, что мои попытки докопаться до правды о Харриет Вангер являются для Хенрика бессмысленной трудотерапией. Возможно. Однако час назад кто-то попытался прострелить мне голову, а сегодня ночью кто-то подложил мне на крыльцо расчлененный кошачий трупик.

Сесилия открыла рот, но Микаэль опередил ее:

– Сесилия, мне наплевать на твои заморочки, и на то, что ты там выдумываешь, и что один мой вид приводит тебя в ярость. Я никогда больше близко не подойду к тебе, и тебе нечего бояться, что я стану тебя тревожить или преследовать. В данный момент я больше всего хотел бы никогда вообще не слышать ни о тебе, ни о ком другом из семейства Вангер. Но я хочу получить ответы на свои вопросы. Чем быстрее ты ответишь, тем скорее от меня избавишься.

– Что ты хочешь знать?

– Первое: где ты была час назад?

Лицо Сесилии потемнело.

– Час назад я была в Хедестаде. Я приехала сюда полчаса назад.

– Кто-нибудь может подтвердить, где ты находилась?

– Насколько мне известно, нет. Я не обязана перед тобой отчитываться.

– Второе: зачем ты открыла окно в комнате Харриет в день, когда она исчезла?

– Что?

– Ты слышала вопрос. Все эти годы Хенрик пытался узнать, кто открыл окно в комнате Харриет как раз в те критические минуты, когда она исчезла. Все говорят, что не прикасались к окну. Кто-то при этом лжет.

– И что, черт подери, наводит тебя на мысль, что это я?

– Эта фотография, – сказал Микаэль и бросил расплывчатый снимок на кухонный стол.

Сесилия подошла к столу и посмотрела на фотографию. На ее лице отразились удивление и испуг. Потом она подняла на него глаза. Микаэль вдруг почувствовал, как кровь маленьким ручейком потекла по его щеке и закапала на футболку.

– В тот день на острове было человек шестьдесят, – сказал он. – Из них двадцать восемь женщины. У пяти или шести были светлые волосы до плеч. И только одна была в светлом платье.

Она уставилась на фотографию.

– И ты думаешь, что это обязательно я?

– Если это не ты, то я бы очень хотел знать, кто же это, по твоему мнению. Этот снимок раньше никто не видел. Я держу его у себя уже несколько недель и пытаюсь с тобой поговорить. Вероятно, я идиот, но я не показывал его ни Хенрику, ни кому-либо другому, потому что безумно боялся бросить на тебя подозрение или навредить тебе. Но мне нужен ответ.

– Ты его получишь. – Она подняла фотографию и протянула ему. – В тот день в комнате Харриет меня не было. На снимке не я. Я не имею ни малейшего отношения к ее исчезновению.

Она подошла к входной двери.

– Ты получил ответ. Теперь я хочу, чтобы ты ушел. Думаю, тебе следует показаться врачу.

Лисбет Саландер отвезла Микаэля в больницу. Рану зашили в два стежка и основательно залепили пластырем, а еще ему дали кортизоновую мазь, чтобы мазать ожоги от крапивы на шее и руках.

Выйдя из больницы, Микаэль долго сидел и размышлял, не следует ли сходить в полицию. Вдруг перед его глазами всплыли заголовки. «Осужденный за клевету журналист в драме со стрельбой». Он покачал головой.

– Езжай домой, – сказал он Лисбет.

Когда они вернулись на остров, уже стемнело, что очень устраивало Лисбет Саландер. Она поставила на кухонный стол спортивную сумку.

– Я одолжила в «Милтон секьюрити» кое-какое оборудование, и сейчас самое время его задействовать. Поставь пока кофе.

Она разместила вокруг дома четыре детектора движения, работающие на батарейках, и объяснила, что, если кто-нибудь подойдет ближе чем на шесть-семь метров, радиосигнал вызовет писк небольшого сигнального устройства, которое она установила у Микаэля в спальне. Одновременно две светочувствительные видеокамеры, которые она пристроила на деревьях спереди и сзади дома, начнут посылать данные на ноутбук, стоящий в шкафу, в прихожей. Она замаскировала камеры темной тканью так, что свободными остались только объективы.

Третью камеру она установила в скворечнике над дверью. Чтобы завести в дом кабель, она просверлила в стене дырку. Объектив был направлен на дорогу и на тропинку, ведущую от калитки к входной двери. Камера каждую секунду делала снимки низкого разрешения, которые сохранялись на жестком диске еще одного ноутбука в гардеробе.

Потом она положила в сенях чувствительный к нажатию коврик. Если кому-то удастся проскользнуть мимо IR-детекторов и зайти в дом, то включится сирена в 115 децибел. Лисбет продемонстрировала, как ему следует отключать детекторы ключом от коробочки, которую она поместила в гардеробе. Она также запаслась биноклем ночного видения, который положила на столе в кабинете.

– Ты мало что оставляешь на волю случая, – сказал Микаэль, наливая ей кофе.

– Еще одно. Больше никаких пробежек, пока мы не разберемся с этим делом.

– Уж поверь, интерес к моциону я утратил.

– Это не шутка. Все начиналось с исторической загадки, но сегодня утром на крыльце лежала мертвая кошка, а вечером кто-то пытался отстрелить тебе башку. Мы всерьез прищемили кому-то хвост.

Они поужинали холодными закусками с картофельным салатом. Микаэль вдруг почувствовал смертельную усталость и резкую головную боль. Он был не в силах разговаривать и отправился спать.

Лисбет Саландер до двух часов ночи сидела и читала документы. Работа в Хедебю выросла в нечто сложное и весьма опасное для жизни.