Критика институциональной теории

Некоторые философы критикуют институциональную те­орию за то, что хотя она говорит нам, что именно представи­тели мира искусств придают объектам статус произведений искусства, она не объясняет, почему они делают это. Ясно, что существуют какие-то основания для того, чтобы одним объек­там приписывать статус произведений искусства, а другим — нет, основания, которые художник и другие представители искусства могли бы высказать. Институциональная теория не обращает внимания на эти основания. Поэтому она не дает адекватного определения искусства (можно добавить также, что если именно эти основания позволяют отличить произве­дение искусства, то почему бы их не сформулировать в явном виде? С философской точки зрения, это было бы гораздо бо­лее информативно, чем просто сказать: «Искусство есть то, что решили считать таковым представители искусства»).

Могут также возразить, указав на то, что само по себе помещение объекта в художественную галерею еще не делает его произведением искусства, независимо от того, кто его поместил. Даже если Трэси Эмин принесет в художественную галерею ведро со шваброй, то эти объекты вовсе не станут произведением искусства.

Защитник институциональной теории может ответить, что такие возражения смешивают два совершенно разных вопроса. Следует отличать искусство в «классификационном» смысле от искусства в «оценочном» смысле. Называя предмет «произведением искусства», мы иногда не классифицируем его в качестве такового, но оцениваем его: мы рекомендуем обратить внимание на его достоинства. Однако институциональная теория не занимается этим оценочным смыслом. Поэтому первое возражение основано на недоразумении: оно говорит об основаниях, по которым мы высоко что-то оцениваем, однако эти основания не определяют искусства в классификационном смысле.

Второе возражение также обусловлено смешением двух разных вещей — искусства и хорошего искусства. Ведро, выставленное Эмином, не считалось бы хорошим искусством. Однако отсюда не следует, что оно вообще не было бы искусством.

Другим контрпримером для институциональной теории служить живопись Альфреда Уоллеса. Уоллес изображал морские пейзажи примитивно и неуклюже. Сам Уоллес не считал свои работы произведениями искусства. Представители мира искусств также не считали его ранние работы произведениями искусства в то время, когда он их создавал. Лишь гораздо позднее их признали произведениями искусства. Однако отсюда следует, что в то время, когда Уоллес создавал свои первые произведения, они не были искусством. Они стали искусством позднее. Но это противоречит нашей интуиции. Гораздо естественней сказать, что первые произведения Уоллеса были искусством, великим искусством уже в то время, когда он их создавал. Их просто не считали таковым.

По-видимому, институциональная теория также не дает ответа на наш вопрос.

«Игра в определения»

В этой главе мы играли в изве­стную философскую «игру», ко­торую можно назвать игрой в оп­ределения. Мы стремились отыс­кать то свойство (или совокуп­ность свойств), обладание которым необходимо и достаточно для того, чтобы считать какой-то предмет произведением искусства. Даже институциональная теория при­знает существование такого свой­ства (она лишь отрицает, что это— внутреннее свойство самой вещи). Но, может быть, в действительно­сти такого свойства не существу­ет? Может быть, мы ищем что-то несуществующее? Великим вкла­дом Витгенштейна в философию была постановка вопроса, а допу­щениях, лежащих в основе этой древней игры.

Когда в следующий раз за обе­дом вы услышите эту игру в опре­деления по поводу «искусства» (или любого другого имени суще­ствительного), попробуйте приме­нить подход Витгенштейна. Спро­сите своих собеседников, почему они считают, будто должно суще­ствовать что-то такое, что прису­ще всем произведениям искусства, и только им одним.