Часть третья 3 страница

— Ну, коли просишь, — в свою очередь спешился и Стаккос. Хотя его противник выглядел внушительно, Стаккос хорошо знал, в чем крылась его собственная сила — в готовности скорее принять боль или даже смерть, чем поражение.

Королёва же, напротив, его неожиданное хладнокровие смутило. Он привык, что мужчины, словно трусливые псы с поджатым хвостом, спешат убраться подобру-поздорову, пока дело действительно не дошло до драки.

Они кружили друг против друга, не отводя глаз и испытывая противника, сверяли свою ярость и свою решимость победить с яростью и решимостью другого. Грегор первым рванул на себя противника, но Королёв дрался исключительно хорошо даже одной рукой. Он бы и вышел из боя победителем, если бы не ошибся в Стаккосе, недооценив его живучесть. Удары Стаккоса, обычно валившие людей с ног, на Королёва не оказывали видимого воздействия. Но пары ударов Королёва хватило, чтобы у того хлынула кровь горлом.

Королёв привык все свои схватки заканчивать, хватая сзади соперника своей единственной рукой за шею. Это его и подвело. Как только Королёв оказался сзади и его рука обвила шею Стаккоса, тот немедленно провел бросок, и Королёв тяжело, словно куль с мукой, грохнулся оземь. А Стаккос уже держал нож в руке.

Приставив колено к массивной груди гиганта и поигрывая ножом у его щеки, Стаккос спросил:

— Так чем мы закончим нашу встречу? Выбор за тобой — хочешь, еще одну щеку порежу, а хочешь — руку прочь, чтобы того... не кренило в другую сторону.

— Поступай как знаешь, — только и сказал однорукий гигант. — Но я все равно поеду следом за тобой, хочешь ты того или нет. И буду рядом, пока сам не решу уйти.

— Ух ты, слова-то какие нашел! Ты, гляжу, мастер не только кулаком махать. Что ж, рядом так рядом. Давай руку, раз уж я ее не отхватил.

И Стаккос протянул ему руку, чтобы помочь подняться с земли. Но Королёв, словно пружина, вскочил и уже был на коне. По дороге у них завязался разговор, не слишком похожий на дружескую беседу. Скорее это был сговор сообщников.

Стаккос спрашивал о его жизни напрямую, без околичностей, и так же просто отвечал ему Королёв. Откуда шрам? Пацаненком сам себя порезал, чтоб не звали мазунчиком. Когда руку потерял? Три года назад, повздорил с мужиком в трактире, а тот возьми да и схватись за топор.

— Я-то сам не душегуб, — просто сказал Королёв, — но пришлось его жизни лишить, уж больно топором размахался.

Но, прежде чем расстаться с жизнью, мужик так рубанул его топором, что Королёв посчитал бесполезной тратой времени возиться с раной. Того гляди, загноится. Чтобы этого не случилось, он взял тот самый топор — хозяин его к тому времени уже валялся под лавкой со сломанной шеей — и доделал то, с чем не справился мужик. После этого у него еще хватило сил подойти к жаровне и сунуть обрубок в горящие угли.

—Сам после этого чуть концы не отдал, — кивнул своим воспоминаниям Королёв, — но ничего, как видишь, жив остался.

Чем дольше они ехали, тем больше убеждался Стаккос, что у них с Королёвым много общего. И тот рано ушел из дому, но распространяться об этом не захотел, сказал только:

— Набедокурил я. Стали меня все бояться.

— И что, на порог указали?

— Не-а... — покачал головой тот. — Как-то просыпаюсь я утром, а дома никого... ушли. Во как.

Он потянул коня за узду и пристально взглянул на Стаккоса:

— Ты слушать — слушай, а болтать не моги. Так и порешим: кому сболтнешь лишнего про меня, оставлю без языка. Или ты меня без руки. Но теперь я уже умный. Знаю, как с тобой надо драться.

Стаккос так же спокойно ответил на его взгляд, не отводя глаз, и у Королёва все похолодело внутри. Впервые в своей жизни он узнал, что такое страх — чувство, неведомое ему до той поры. Он отвел глаза и добавил еще одно условие:

— С женщинами я не прочь... того... повозиться. Так что ежели будем кого брать в полон...

— А на что нам эти пленные, подумай сам?

— Раз так, тогда сначала женщин — мне, а потом можно и головы с плеч. Согласен?

— А отчего ж и нет? — ухмыльнулся Стаккос. Королёв хочет женщин — будут ему женщины. Стаккосу нужна власть. И она будет принадлежать только ему.

Так они и договорились. Шло время, и к этим двоим, что заключили между собой соглашение на большой дороге, стали подтягиваться такие же, как они. Словно мухи на навоз, слетались они отовсюду, привлеченные невиданным прежде казачеством, во главе которого стояли некий атаман Стаккос и его «рука» — свирепого вида однорукий великан.

.17.

Пришел февраль. В один из дождливых дней, которые иногда случаются в Петербурге в эту пору года, утром, когда они уже собирались вставать, Аня прошептала:

— Сергей, я должна тебе сказать что-то очень-очень важное.

— Моя дорогая, для меня важное все, что ты мне говоришь.

Она шутливо толкнула его локтем:

— Это важнее. Ты слушаешь? В самом деле слушаешь?

Он повернулся к ней, сквозь сон припоминая, что вчера, после работы, руки так и не дошли починить раковину на кухне.

— А что, разве такое когда было, чтобы я тебя не... Но она не дала ему договорить, прижав палец к его губам.

— Внутри меня началась новая жизнь. Я чувствую, что ношу ребенка.

Сергею показалось, что он ослышался. Для него это было так же неожиданно, как если бы Аня заявила, что может летать по воздуху.

— Ребенок? — переспросил он. — То есть наш с тобой ребенок?

Аня только засмеялась в ответ.

— Не припоминаю, чтобы кто-то еще принимал в этом участие!

— Когда ты это поняла?

— Я начала догадываться еще в январе, но решила пока не говорить... Мало ли что. Все произошло вскоре после того, как мы поженились. Может, даже в нашу первую ночь, — сказала она.

Потрясенный ее словами, он потянулся к ней, прикоснулся пальцами к ее животу.

— А он шевелится? Можно, я послушаю, как он шевелится?

Аня в притворном ужасе закатила глаза.

— Ах, Сергей Сергеевич, вы себя считаете таким умным, а на самом деле такой глупый! Дайте нам еще несколько месяцев, и тогда мы начнем брыкаться, как наш папочка... А пока... Пока что он не больше твоего кулака, вот так-то.

— Хм... ты сказала, он? Аня наморщила лоб.

— А что, чем тебе мальчик...

— Да будет мальчик! — торжественно объявил Сергей, стараясь отогнать от себя мысль, каково ему придется в роли отца семейства. — Начнем с мальчика, а потом... потом... А твоя мама уже знает?

— Само собой — нет! Кто, по-твоему, о таком должен узнавать первым?

— Нужно и ей, и Андрею немедленно сообщить об этом. И о том, что наш сын должен родиться в Америке!

Аня прижалась к нему.

— Да, в Америке...

— Хорошо бы, если б это и в самом деле оказался мальчик. Я займусь его воспитанием, научу его всему, что знаю сам... Как выживать в дикой природе...

Аня тихонько засмеялась:

— Сергей, давай не будем бежать впереди паровоза. Не успело дитя родиться, а мы уже для него все распланировали. Вот представь себе, что это будет не он, а она?

Но его глаза еще больше расширились, когда он представил себе эту возможность:

— Дочь? Да еще такая грациозная, как ее мать? Тогда она точно будет балериной!

Аня с замиранием сердца слушала его. Она вся светилась от счастья:

— Сергей, а еще говорят, что чудес не бывает. Четыре месяца тому ты даже не знал, что я жива. А сейчас ты уже в своих планах видишь нашу дочь примой в Мариинском...

— Аня, — мягко перебил он ее. — Не будет никакого Мариинского — наша дочь вырастет в Америке...

— Конечно, Сергей, конечно. Это так, просто к слову пришлось. А в Америке, кстати, — там есть балет?

— Надо думать, есть. А еще горячая вода на кухне и туалет в квартире...

— Неужели мы скажем «прощай» походам за водой к колонке на углу? И больше не придется вниз по лестнице идти в туалет? Или греть воду на примусе, чтобы принять ванну? — спросила Аня. — Если так, то я готова хоть сейчас плыть за море! О Сергей, если это сон, то я не хочу просыпаться!

Он обнял Аню так нежно, что она засмеялась счастливым смехом:

— Можешь обнять меня сильнее, я не сломаюсь, — сказала она, крепко сжав его в объятиях прежде чем выскользнуть из постели.

Они сговорились, что Валерии обо всем расскажут только тогда, когда Сергей вернется с работы и они все соберутся вместе за обеденным столом.

Этим вечером, когда Валерия и Аня подавали на стол, Сергей сидел молча, но с такой счастливой улыбкой, что Андрей наконец не выдержал:

— Что-то ты сияешь сегодня, словно новый медный грошик! Случилось что-то хорошее? А ну давай, выкладывай!

Валерия, которая уже обо всем успела догадаться по Аниному выражению лица, затаив дыхание, ждала, чтобы они сами подтвердили ее догадки.

Услышав новость, она, не в силах сдержать чувств, выбежала на кухню.

Сергей непонимающими глазами посмотрел на Аню. Она тут же бросилась вслед за матерью. Вскоре она вышла к мужчинам со счастливой улыбкой и, смахнув нечаянную слезу, объяснила:

— Не волнуйтесь. Мама просто не хотела, чтобы мы

видели слезы на ее глазах, пусть даже слезы радости. Она взялась готовить для нас медовый пирог — отпразднуем прямо сейчас.

С наступлением весны Сергей и Аня стали совершать прогулки на свежем воздухе, насколько позволяло ее положение. В первые недели ее беременность протекала тяжело, но на пятом месяце Анино здоровье значительно улучшилось. По воскресеньям они подолгу прогуливались, обсуждая свои планы на будущее.

В последнее воскресенье мая, когда Аня была на шестом месяце, Сергей в первый раз вывез ее на подаренной двуколке на тот луг, где он нашел дедовские часы.

Прогуливаясь по краю лужка в тени деревьев, Сергей то и дело озабоченно поглядывал на Аню, не устала ли она. Но его тревоги были напрасны — Аня блаженствовала на вольной природе, показывала ему птичек и даже, восхищенно ахнув, схватила его за руку, когда среди листвы на какое-то мгновение показались олениха с олененком.

Их ноги утопали в мягкой летней траве, что колыхалась под теплым летним ветерком, а красные, желтые и пурпурные цветочки не могли не радовать глаз.

— Здесь так красиво, — сказала Аня. — Давай, Сережа, здесь постелим покрывало и устроим пикник. Нам все равно не найти лучшего места.

Так они и сделали — расстелили покрывало, выложили продукты из корзинки, а когда наелись досыта, то решили не спешить с возвращением и остаток дня провести вдвоем. Если бы в этот день Сергей внезапно умер и оказался бы в раю, то он не заметил бы перемены — так ему было хорошо с Аней сейчас на этом лугу.

Единственное, что слегка подпортило ему настроение, так это облако на горизонте, напомнившее Сергею о всадниках, которые уже задерживали его здесь, почти год назад. Ему даже показалось, что он может различить на горизонте небольшой отряд всадников. Он присмотрелся получше, но всадники исчезли. Но то прежнее чувство беспокойства, что он испытал год назад, снова вернулось к нему, и он порадовался тому, что еще немного — и они уже будут на пути в Америку.

В этот же вечер, не откладывая, он объявил за обедом, что достаточно уже скопил денег и на билеты, и на первые расходы. Еще пара недель — и они будут собираться в дорогу. О своих тревогах он не стал говорить ничего, чтобы не беспокоить их своими, возможно беспочвенными, предчувствиями.

Когда Аня отнесла посуду на кухню, Валерия подсела к Сергею. Взяв его руки в свои, она мягко обратилась к нему:

— Сережа, скажи мне — разве я тебя не люблю? Или разве нехорошо к тебе отношусь?

— Нет, мама, что вы такое надумали? Удовлетворенно кивнув головой, она продолжала дальше:

— Мне ли тебе объяснять, что жизнь такая штука, что мы с моей дочерью можем и не увидеться больше. Так позволь мне хотя бы дождаться моего внука?

Но Сергей предвидел такой поворот. Потом его попросят не торопиться с отъездом, ведь ребенку только-только сделали обрезание, а потом попросят задержаться еще на десяток лет, до бармицвы, и так далее. Поэтому у него уже заранее был приготовлен ответ:

— Так ведь Андрей остается с вами, — уверенно отвечал он. — Он женится, и у вас тут будет полно...

— Как знать, Сережа, как знать, — все тем же спокойным голосом вела свое Валерия. Очевидно, она тоже заблаговременно подготовилась к этому разговору. — Андрей пока не помышляет о женитьбе, тем более о том, чтобы обзаводиться детьми. И что, вы будете настолько бессердечны, чтобы не позволить своей матери, чтобы она вот этими своими руками приняла первого внука, да еще при родах своей единственной дочери? Неужели вы способны отказать в этой малюсенькой просьбе? Ведь я не прошу вас остаться здесь навсегда.

Она сжала Сергеевы ладони своими.

— Может, ты думаешь, что мне хочется про такое просить? Да будь у меня хоть малейшая надежда достучаться до ваших каменных сердец, я бы не то что просила, я б на коленях...

Сергей со страдальческим выражением лица обернулся к Ане, надеясь увидеть в ее лице поддержку. Аня стояла в дверях и молча слушала, ожидая, что он решит.

Его ответ удивил самого Сергея. Сердце его сжалось от тяжелого предчувствия, но он покорно произнес:

— Хорошо, мама, будь по-вашему. Вы увидите рождение своего первого внука. Но как только мы сможем отправиться в путь — мы отправимся в путь, я вам это говорю.

Валерия в радостном порыве заключила его в объятия:

— Ах, Сережа, ну надо же быть таким добрым человеком!

— И добрым мужем, — наконец-то улыбнувшись, кивнула и Аня.

.18.

К тому времени, когда Грегор Стаккос и однорукий великан Королёв прибыли в казацкую станицу в предгорьях Кавказа, они уже стали куда более осмотрительны, стараясь говорить и действовать так, чтобы не оттолкнуть от себя и возможных хозяев, и возможных последователей. Впрочем, двум вооруженным всадникам, по одному виду которых было понятно, что им не впервой пускать в ход оружие, в этих неспокойных краях всюду были рады. Они за стол и кров присоединялись к местным казацким отрядам и ждали только своего часа, чтобы проявить себя.

Долго ждать не пришлось. Через пару недель после их появления из разведки в станицу вернулся казацкий разъезд. По их сведениям, абреки-чеченцы перешли реку, чтобы совершать нападения на русские селения. В первой же стычке они убили двух русских. И казаки выставили удвоенную стражу вокруг своей станицы, чтобы нападение чеченцев не застигло их врасплох. Постов решено было выставить вдвое больше обычного. Каждый отряд должен был одновременно держать в виду своих товарищей-казаков с обеих сторон, чтобы стражу не могли снять незаметно.

Стаккос понял, что удача сама идет к нему в руки. У него уже появились почитатели среди станичной молодежи, которых он заворожил рассказами о своих похождениях. Истории эти были по большей части не более чем плод его воображения. Но уже то, что в пути его неотступно сопровождает однорукий гигант внушительного вида, могло у кого угодно отбить охоту оспаривать их правдивость.

— Как по мне, так не стоит ждать, пока чечены первыми перейдут через Терек, — предложил он нескольким молодым парням, жадно ловившим каждое его слово. — Мы с Королёвым сами нападем на их стоянку, этой же ночью. Где они остановились, мы примерно знаем, а перебить всех чеченов нам по силам. И все, что в лагере, будет наше — и лошади, и оружие... а что еще у абреков взять? Разве что парочку ушей отрезать на память? — прибавил он, подбрасывая в руках вместительный кожаный кошель.

В ответ двое парней из тех, кто помоложе и нетерпеливей, сразу же вызвались идти с ними. Еще трое, не желавшие показаться трусами, после недолгих раздумий тоже согласились идти.

Еще не рассвело, когда Грегор Стаккос со своим отрядом неслышно приблизились к стоянке чеченцев. Стаккос дал последнее наставление своим людям — ружья и пистолеты пускать в ход только в случае крайней необходимости. В лагерь следовало войти неслышно, чтобы застать спящих абреков врасплох. Оставив лошадей неподалеку, Стаккос и его люди, крадучись, приблизились к самому лагерю чеченцев.

Абреки были людьми, закаленными в боях, но они не ожидали такой отчаянно смелой вылазки. И замысел Стаккоса и его юнцов перебить чеченцев спящими мог бы сработать, если бы не случайность. Один из чеченцев как раз проснулся и вышел по нужде. Он-то и заметил подозрительное шевеление в кустах. Но его пронзительный крик тут же оборвала пуля из пистолета Стаккоса.

Поднятые криком и выстрелом, чеченцы тут же похватали свое оружие. Поняв, что внезапная атака не удалась, Стаккос решительно бросился вперед. Шашкой он едва не снес голову первому из чеченцев, что бросился на него. Левой рукой он, не останавливаясь, палил из пистолета, наповал убив еще нескольких. Молодежь, воодушевленная бесстрашием своего предводителя и тем, что великан Королёв без тени сомнения последовал за ним, тоже отчаянно бросилась в атаку.

Восемь мужчин и две женщины были в лагере чеченцев. Стаккос сразу же прикончил одну из них, как только она подхватила карабин одного из упавших мужчин. Вторая женщина досталась Королёву живой, и к тому времени, когда он разделался с ней, она уже сама хотела умереть. Правая рука атамана Королёв показал пример своей молодежи, которому та охотно последовала. Стаккос не зря звал их «мои люди». Начиная с этой вылазки они действительно стали его людьми.

Отряд из семи человек вернулся в станицу, ведя с собой захваченных лошадей. Черкески у них были сплошь в кровавых пятнах, но это была кровь врагов. Из отряда Стаккоса ранены были только двое, да и то легко. Оказавшись в станице, они охотно выставляли эти раны напоказ, словно медали.

Грегор Стаккос в полной мере доказал, что он способен и спланировать атаку, и повести людей за собой, да и в самом бою орудовал шашкой так, как далеко не всякому по силам. В станице их встретили с почестями, как воинов. Такой прием и похвала старших развязала языки стакковской молодежи. Подвыпив, они стали в подробностях рассказывать, как обошлись с той женщиной, что досталась им еще живой. До стариков дошли эти разговоры, да еще и стало известно о кожаном кошеле с «трофеями», и они только презрительно сплевывали, когда при случае упоминалось имя Стаккоса или тех молодых станичников, что примкнули к его отряду.

Стаккосу волей-неволей пришлось покинуть станицу, да он и не слишком хотел в ней задерживаться. Теперь он сам был атаман, предводитель пусть немногочисленного, но собственного отряда с преданными ему бойцами. Провожаемая презрительными взглядами стариков и завистливыми — молодежи, его банда, неспешно проехавшись по главной станичной улице, отправилась навстречу новой жизни.

В последующие месяцы банда, во всем послушная слову своего атамана, принялась разыскивать маленькие еврейские поселки -штетлы. И каждый месяц или два они налетали неожиданно, как ураган, сея смерть и ужас на своем пути. Но случалось, что они, как обычный казачий патруль, преследовали и врагов России.

Как правило, они разбивали временный лагерь, стараясь, чтобы местные жители не успели их заметить. Затем небольшой отряд лазутчиков отправлялся на поиски еврейского поселения. И как только очередная жертва была намечена, атаман отдавал приказ: «Сниматься с лагеря!» И они налетали на несчастных людей, словно стихийное бедствие, оставляя за собой выжженную землю, чтобы каждый раз бесследно исчезнуть.

.19.

Июнь незаметно перешел в июль, принеся в Петербург обычные для этого времени жару и духоту. Сергей решил, что его предчувствия — обычные переживания и тревоги мужа и будущего отца. Никогда прежде он не был так счастлив, и ему самому не хотелось ничего менять. Нужно только иметь веру, и все будет хорошо, говорил он себе, памятуя слова своего деда: «Жизнь — это книга, в которой Творец, а не мы будет писать то, что захочет».

Эти слова то и дело вспоминались ему, когда он просматривал в газетах и действительные факты, и слухи о бандитских набегах на еврейские поселения на юге страны. В такие минуты он снова ощущал ту прежнюю, уже почти забытую тяжесть где-то внизу живота. Но осталось недолго, убеждал он себя, несколько месяцев пролетят незаметно, еще немного — и его семья будет уже на пути в Америку. А там, вполне возможно, придет такой день, когда к ним присоединятся Валерия и Андрей.

По мере того как близился день расставания, их семейные собрания стали носить характер священнодейства. Валерия ни на шаг не отходила от дочери, не подпуская к ней никого. Ей хотелось, чтобы только она сидела рядом с ней, чтобы дочь слушала только ее одну. Сергей был снисходителен к причудам матери — еще бы, ведь у них с Аней еще вся жизнь впереди, а время, когда Валерии придется расстаться с дочерью, неумолимо приближалось.

Когда однажды в его комнату вошла Валерия, он торопливо закрыл газету со статьей о погромах.

— Вкусный был обед, Сережа? — ничего не заметив, спросила она.

— Очень, спасибо большое.

— Аня пошла в свою комнату почитать. А мы с тобой можем побеседовать.

Она, видимо, подыскивала слова, затем сбивчиво заговорила:

—Материнство, Сережа, это очень... очень радостно, а иногда горько. Тех, кого мы больше всего любим, мы всегда хотим видеть рядом с собой. А особенно когда их нет рядом. Вот я говорю Ане что-то и чувствую, что не то говорю, что хочется говорить о другом... о том, что она для меня все в моей жизни. Но как ей это понять? Она этого не поймет, пока... Пока сама не станет матерью, пока не вырастет ее ребенок. Тогда она поймет... и вспомнит меня... и будет по мне тосковать... Страшно будет по мне тосковать, Сережа.

Валерия всхлипнула, слезы покатились у нее по щекам. Сергей напряженно думал, как ему вести себя, но так ничего не придумал и просто тихо сидел рядом с ней. Да и какими словами ему было утешить мать, которой предстояло расставание с дочерью? Через какое-то время Валерия отпустила его руку, которую невольно в волнении сжала. Поблагодарив его за то, что он согласился ее выслушать, Валерия поднялась, чтобы идти к себе.

Следующие слова, которые услышал Сергей, скорее не были предназначены ему, это были мысли вслух: «Бабушка должна быть рядом с внуком». Затем, тяжело вздохнув, Валерия исчезла в дверях.

Сергей мог только представить, что, должно быть, сейчас творится в ее душе. Она хотела ехать с ними, это было ясно, но не могла оторваться от своих корней, что оставались в России. Ее сердце, оно будет тянуться к ним даже из- за океана.

С каждым днем Валерия становилась все суетливее и беспокойней, хотя до рождения ребенка должна была пройти еще не одна неделя. Было ясно, что беспокоят ее не так сами роды, как неизбежное расставание с дочерью, которое эти роды означали. Чем дальше, тем более сложным и неоднозначным становилось ее отношение к Сергею. Она продолжала заботиться о нем, но чем дальше, тем больше Сергей чувствовал, что он для нее — причина и виновник разлуки с горячо любимой дочерью и первым ее внуком.

Эти последние недели прошли не только в подготовке к родам. Сергей рассчитался на работе и полностью посвятил себя подготовке к отъезду. Он приобрел несколько вместительных баулов, куда Аня стала постепенно укладывать их немногочисленные пожитки. Сергей охотно помогал ей в этом. Валерия тем временем вся отдалась хлопотам по подготовке места для роженицы и всего необходимого для появления на свет ее внука. Принять его на свои руки, чтобы тут же проститься.

Весь их дом жил ожиданием, и только дедовские часы продолжали невозмутимо тикать на каминной доске.

В третье воскресенье июля Аня стала упрашивать Сергея свозить ее еще раз на луг, на их «местечко». Ей так хочется, говорила она, остудить уставшие ноги, побродить босиком по воде на речном мелководье, еще раз устроить с ним пикник.

Эта мысль не слишком понравилась Сергею. Он был скорее за то, чтобы Аня в ее положении не отлучалась от дома слишком уж далеко, на случай, если начнутся схватки.

— Не боишься, что тебя растрясет в дороге? Мне кажется, ты себя лучше будешь чувствовать, если мы все- таки останемся дома, — с сомнением в голосе сказал он.

— Я уже чувствую себя лучше, чем любая женщина на свете, — с улыбкой ответила она. — Хотя что плохого в том, если мы выедем в нашей двуколке прогуляться на свежем воздухе, да к тому же повезет меня не кто иной, как мой любимый муж?

Вскоре Сергей уже помогал Ане взбираться на сиденье двуколки. Валерия, которая тоже не скрывала своего беспокойства, подала Сергею корзинку с продуктами для пикника.

— Мы недолго, поверьте, — Сергей хотел, чтобы его голос звучал как можно увереннее. Он хлестнул поводьями, и двуколка тронулась.

Проезжая вдоль канала неподалеку от Невского проспекта, он спросил Аню:

— Аня, моя дорогая, ты веришь в судьбу?

— Я верю в тебя.

— Я в этом не сомневаюсь, — сказал он, повернувшись к ней и целуя ее волосы. — Но ты веришь в то, что для нас уже все предрешено?

Аня засмеялась.

— Как тут не поверишь, когда самые настоящие чудеса привели тебя ко мне? — Она обняла его. — А теперь вот у нас есть еще одно чудо. — Отняв одну его руку от поводьев, она прижала его ладонь к своему круглому животу. — Ты чувствуешь его?

Сергей поначалу ничего не почувствовал, затем один толчок, еще один.

— Похоже, он там отрабатывает удары руками и ногами, — пошутил Сергей. В этот миг он был невыразимо благодарен судьбе, что его день сегодня и его жизнь сложились так счастливо.

Тем временем они уже выехали из города. На проселочной дороге им повстречалась крестьянская телега. Аня улыбнулась и помахала рукой крестьянину, который ответил им учтивым поклоном.

Вскоре они уже были на месте. Сергей рассчитывал устроиться посреди лужайки, почти в том самом месте, где он нашел дедовский подарок. Но солнце палило так немилосердно, что они вынуждены были искать пристанище в тени рощицы. Разложив еду, они отдыхали в тени, поглядывая на луг.

.20.

С воцарением Александра III наступил период реакции, и преследования евреев и цыган ужесточились. Их самыми непримиримыми гонителями были, с одной стороны, крайние националисты-черносотенцы, с другой — Грегор Стаккос и его люди.

В отличие от черносотенцев, Стаккос делал это без всякой идеологии. Его ненависть к евреям носила личный характер, а причины этой ненависти оставались до конца не ясны даже его подручным. И это было не единственное отличие. Казаки, в своем большинстве, могли убивать врагов царя, но редко опускались до того, чтобы растаскивать их имущество. Стаккос же не гнушался тем, чтобы рыться в сундуках и кладовках своих жертв, прикарманивая все, что казалось ему ценным или интересным, а только потом отдавал приказ жечь все подчистую, уничтожая все следы своих преступлений.

Он не оставлял живых свидетелей, чтобы те не помогли выйти на его след. И был просто-таки одержим заметанием следов. Стаккос и его люди никогда не возвращались прямиком к своему лагерю, но кружили по каменистым пустошам, шли окольными путями вдоль рек. Их появление и исчезновение было всегда внезапным. Оставались только слухи, одинаково путаные и леденящие кровь.

За эти последние несколько лет к атаману примкнуло немало людей из тех сел и местечек, через которые им случалось проходить. Была там и молодежь, жаждавшая острых ощущений, хватало и бывалых разбойников. Были в его отряде и женщины, решившие примкнуть к Стаккосу — каждая по какой-то своей причине. Стаккос установил в своем лагере неписаные, но от того не менее жесткие правила поведения и строго следил за тем, чтобы никто не смел их нарушить.

За это время Стаккос успел завести новую традицию. Каждый год или два он сохранял жизнь одному еврейскому младенцу и отдавал его на воспитание своим женщинам с условием, чтобы вырастили его добрым христианином. Зачем это ему нужно, Стаккос тоже не стал объяснять своим головорезам. Возможно, он очень хотел видеть себя — хотя бы в собственных глазах — «спасителем детей». Но и сам его отряд со временем все меньше напоминал племя кочевников, обрастая детьми и хозяйством, как и всякое казацкое поселение.

Жестокость, с которой они обращались со своими жертвами, росла, как снежный ком. Настало время, и люди Стаккоса уверовали, что для них нет ничего недозволенного. Но жестокость в отношении евреев была в их понимании необходима, даже поощряема. Их оружием были не так сабли и ружья, как отличающая всех фанатиков уверенность в своем праве судить и карать. Они не останавливались ни перед чем.

Сторонний наблюдатель, увидев их на временных стоянках, едва ли отличил бы их от обычных поселян. Они воздвигали такие же хижины, разводили огонь в таких же очагах, жили с женщинами и воспитывали детей. Единственное, чего не было у этих людей, — человечности. Опьяненные чувством своей неуязвимости, поставив себя над законом и моралью, они, словно чума, носились над просторами России, сея на своем пути смерть и разрушение.

Пришло время, и одним теплым июльским полднем в воскресенье Грегор Стаккос с небольшим отрядом оказался на мирной лужайке на берегу Невы.

.21.

К тому времени Сергей и Аня уже покончили с обедом. Она положила голову ему на плечо, и они молча слушали пение птичек и шелест ветра в листве.

Сергей уже собирался было лечь в Анины объятия, как вдруг заметил вдали облако пыли, катившееся в их сторону. Он приподнялся, и увидел, что в их направлении скачет отряд всадников — скорее всего, это был конный патруль.