Глава 24. Года два с половиной спустя я как-то сидела дома в гостиной и читала

Года два с половиной спустя я как-то сидела дома в гостиной и читала. Моя квартира была на первом этаже. Окна были открыты, и голос, очень звонкий, веселый голос, очень знакомый детский голос донесся из открытого окна.

— Я сказал, Питер Мей, спускайся сюда и посмотри на мой двор. В моем дворе двадцать семь разных кустарников и растений. Иди и посмотри!

— Двадцать семь чего, а?

— У меня во дворе разные кустарники и растения.

— Ух, ты.

— Иди и посмотри.

— Видишь, что у меня есть?

— Что это? О, мраморные шарики!

— Да. Давай меняться?

— Давай. На что ты хочешь меняться?

— А что у тебя есть? Что у тебя есть, Дибс? Да. Это был Дибс с другом.

— Я скажу! Я скажу тебе! — кричал Дибс возбужденно. — Ты мне дашь этот голубой шарик со змеиным глазом, а я дам тебе одного из первых весенних червяков.

— Правда? Где они?

— Они прямо здесь! — Дибс порылся в кармане и достал стеклянную баночку, отвинтил крышку с дырками и осторожно извлек одного червяка. Он положил его на грязную ладонь Питеру. Он улыбался. Питер был поражен.

— Помни, — сказал Дибс заботливо, — это первый настоящий весенний червяк.

Очевидно, Дибс недавно переехал в большой дом с садом, дальше по улице. Через несколько дней я встретила его на улице. Мы улыбнулись друг другу. Дибс улыбнулся широкой улыбкой, подошел и взял меня за руку.

— Привет, — сказал он.

— Привет, Дибс.

— Я знаю, кто ты, — сказал он.

— Правда?

— Да! Ты хозяйка замечательной комнаты, — сказал он. — Ты — мисс А.

Мы присели на парапет здания поговорить.

— Да, — сказала я. — А ты — Дибс.

— Я теперь взрослый, — сказал он. — Но я помню, когда я был очень, очень маленьким и первый раз пришел к тебе. Я помню игрушки, кукольный домик и песочницу, а еще мужчин, женщин и детей в мире, который я построил. Я помню колокола, и время, когда надо было уходить, и грузовик. Я помню воду и краски, тарелки. Я помню кабинет, и книги, и магнитофон. Я помню всех людей. И еще я помню, как ты играла со мной.

— Во что мы играли, Дибс?

Дибс пододвинулся ко мне ближе. Его глаза засияли.

— Все, что я делал, делала и ты, — прошептал он. — Все, что я говорил, говорила и ты.

— Да, так и было, — сказала я.

— Да. «Это твоя комната, Дибс», — сказала ты мне. «Это все для тебя. Играй, Дибс. Играй. Никто тебя не обидит. Играй». — Дибс вздохнул. — И я играл. Это было самое замечательное время в моей жизни. Я построил вместе с тобой в игротеке свой собственный город. Помнишь?

— Да, Дибс. Я помню.

— А в последний раз я был у тебя два года, шесть месяцев и четыре дня назад, считая с четверга. Я помню это очень хорошо. Я вырвал из календаря лист и обвел эту дату красным карандашом. Я вставил его в рамку, и он висит на стене в моей комнате. Совсем недавно мне стало интересно, и я подсчитал, как давно это было. Два года, шесть месяцев и четыре дня, считая с четверга.

— Значит, эта дата кажется очень важной для тебя, — сказала я. — И ты обвел ее и повесил на стену. Почему ты это сделал, Дибс?

(Книга из библиотеки неПУТЬёвого сайта Вишнякова Андрея - https://ki-moscow.narod.ru)

— Я не знаю, — сказал Дибс. — Я никогда не забуду ее. Даже если пройдет очень много времени. — Последовала длинная пауза. Дибс пристально посмотрел на меня. Глубоко вздохнул. — Поначалу игровая казалось очень, очень большой. И игрушки не были добрыми. И я боялся.

— Ты чего-то боялся там, Дибс? -Да.

— Почему ты боялся?

— Я не знаю. Сначала я боялся, потому что не знал, что ты будешь делать, и я не знал, что буду делать я. Но ты просто сказала:

«Это все твое, Дибс. Играй. Никто тебя здесь не обидит».

— Я так сказала?

— Да, — уверенно сказал Дибс. — Ты так сказала мне. И постепенно я поверил тебе. Так и было. Ты сказал мне идти и сражаться с моими врагами до тех пор, пока они не начнут просить прощения за то, что обижали меня.

— И ты так и сделал?

— Да. Я понял, кто мои враги, и сразился с ними. Но, когда я понял, кто мои враги, я больше уже не боялся. Я понял, что я не чувствую себя несчастным, когда чувствую любовь. Теперь я большой, сильный и не боюсь. Еще я помню церковь, в которую мы ходили, когда я приходил последний раз. Помню, я узнал, что Бог очень большой. Там была очень большая дверь. И потолок был очень высоким, почти касался неба. И когда внезапно заиграла музыка, у меня забегали мурашки. Мне хотелось уйти, и одновременно мне хотелось остаться. Я потом еще раз приходил туда. Я поднялся по лестнице к двери. Дверь была закрыта. Я постучал в дверь и крикнул в замочную скважину: «Кто-нибудь есть дома сегодня?» Но, наверное, никого не было, потому что никто не открыл, и я ушел домой.

Я могла только представить Дибса, поднимающегося по ступеням и робко стучащего в эту массивную, резную дверь.

Внезапно, он вскочил.

— Пойдем посмотреть мой двор, — закричал он. — Мой двор очень, очень большой и в нем такое множество растений и кустарников. Угадай, сколько?

— Ну, двадцать семь разных видов?

— Да, — закричал Дибс. — Как ты угадала? Я пересчитывал их две недели, пока их все не пересчитал. Ты когда-нибудь была у меня во дворе?

— Нет. Я никогда не была у тебя во дворе, — ответила я.

— Тогда как ты узнала? Как ты узнала! Ты скажешь, как ты это узнала?

— Ты думаешь, я не могла узнать об этом как-нибудь по-другому?

— Но, — сказал Дибс раздраженно, — это гораздо труднее, чем просто подсчитать. Ты должна внимательно рассмотреть каждое растение и увидеть, чем они отличаются. Потом ты выясняешь, что это за растение. Только после этого ты считаешь их. Записываешь название и местоположение каждого растения. Это не так быстро и не так просто сделать. Это не то, чтобы просто предположить. И если ты никогда не была у меня во дворе и никогда этого не проделывала, тогда как же ты узнала, что там именно двадцать семь различных видов растений?

— Хорошо, Дибс, я скажу тебе, — согласилась я. — На днях я сидела дома и читала у открытого окна, и я слышала, что ты сказал Питеру: «У меня в саду двадцать семь разных растений и кустарников». Это было в тот день, когда ты дал ему первого весеннего червяка.

— Ох! — воскликнул Дибс. — Ты живешь поблизости. Неужели, мисс А, мы теперь соседи!

— Да. Мы теперь соседи.

— Это хорошо, — сказал Дибс. — Тогда пойдем и посмотрим на мой сад.

Мы пошли к Дибсу, и он показал мне все двадцать семь различных разновидностей.

Несколькими днями позже я встретила на улице его мать и отца. Мы обменялись приветствиями, и они оба опять поблагодарили меня за ту помощь, которую я им оказала. Они сказали, что Дибс продолжает поразительно изменяться, что сейчас это хорошо приспосабливающийся, счастливый ребенок, что он делает успехи. Теперь его перевели в школу для одаренных детей, и ему там очень хорошо.

Как раз в этот момент Дибс выехал из-за угла на велосипеде, вопя, как индеец.

— Дибс, — позвала его мать. — Дибс, иди, посмотри кто здесь. Ты помнишь эту женщину?

Дибс подошел, ухмыляясь.

— Привет, — крикнул он.

— Привет, Дибс, — сказала я.

— Твоя мама задала тебе вопрос, Дибс, — сказал его отец.

— Да, папа. Я слышал, — сказал Дибс. — Она спросила, знаю ли я эту женщину. Конечно, я знаю ее. Она мой самый первый друг.

Папа казался немного смущенным.

— Ну, раз ты слышал маму, почему ты не ответил ей?

— Извини, папа, — сказал Дибс. Он моргнул.

— Очень рад был встретить вас, — сказал папа мне. — Извините, но мне нужно идти. — Он направился к машине.

Дибс крикнул ему вдогонку:

— Я не ответил вам с мамой, потому что я встретил мисс А пять дней назад.

Папа покраснел, быстро сел в машину и уехал.

Мама выглядела немного расстроенной.

— Не нужно так, Дибс, — сказала она. — И почему ты не называешь ее полным именем? Почему всегда мисс А?

Дибс вскочил на велосипед.

— Мисс А. Мисс А. Особенное имя для особенного друга, — крикнул он. Пронесся по улице, воя, как пожарная машина.

Да. Дибс изменился. Он научился быть самим собой, верить в себя, быть свободным. Теперь он был спокоен и счастлив. Он мог себе позволить быть ребенком.

Эпилог

У Дибса были сложные периоды, и какое-то время его жизнь была омрачена. Но у него была возможность выйти из темноты и найти себя, чтобы справиться с темнотой и светом в своей жизни.

Наверное, в жизни больше смысла и красоты, когда ослепительный солнечный свет смягчен узорами теней. Возможно, взаимоотношения становятся глубже, если случаются бури. Опыт, который никогда не расстраивает, не опечаливает и не взволновывает чувства — стерильный опыт, в котором мало откликов и оттенков. Возможно, когда мы испытываем смелость, уверенность и надежду, мы видим, как воплощаются в нас чувства внутренней силы, отваги, мужества и безопасности.

Все мы — индивидуальности, которые растут и развиваются в результате нашего опыта, взаимоотношений, мыслей и эмоций. Мы — общий итог всех составляющих частей жизни.

Почему я считаю, что историей о Дибсе стоило поделиться? Я представила часть этих материалов студентам на лекциях, которые читала в университете и на курсах.

И однажды я получила письмо от бывшего студента.

«Я отнимаю у вас время тем, что пишу вам. Я был одним из сотен ваших студентов, и, возможно, вы даже не видели меня в лицо, но, поверьте мне, я вас внимательно слушал. Сейчас я за океаном — снова в униформе, — и ожидается, что мы скоро передислоцируемся. Недавно ночью, в казарме я невольно подслушал один разговор, и все американское, домашнее вдруг нахлынуло на меня. Я помню, вы часто говорили, что есть важные вещи, которые мы помним даже после того, как забудем все остальное. И прошлый опыт может заставить нас собраться. Как-то ночью мы были здесь — лишенные мужества, подавленные, и удивительно, не знаю, что, черт возьми, это было, но Дибс оказался здесь. Парень за столом напротив меня

рассказывал про Дибса. Вы можете вообразить, что это было для меня? Я не дал ему закончить.

— Откуда, черт возьми, ты узнал про Дибса? — спросил я его.

Он рассказал мне. Мы не были с ним в одной группе; мы не учились с ним в один год; мы даже не были в одном и том же университете. Но он говорил о том же самом ребенке. Я не стал объяснять ему, как много это значило для меня, — не только для меня, но для всех, потому что вместе мы рассказали эту историю всем остальным. Дибс стал для нас символом всех тех ценностей — человеческих ценностей, которые мы с таким трудом старались сохранить. И тогда кто-то сказал: «С Дибсом мы не можем проиграть».

(Книга из библиотеки сайта Вишнякова Андрея - https://ki-moscow.narod.ru)

Но больше всего меня поразило то, насколько реален был Дибс, какую силу он имел, и что он стал частью меня. Я учился на администратора, и я не очень силен в психологической терминологии. Я уверен, я упускал все психологическое содержание случая этого пациента, но, Бог свидетель, Дибс — единственный реальный человек, которого я встретил в аудитории и который смог научить меня, что значит быть цельной личностью, — и даже больше. Я никогда не забуду эти три строчки: «Раз ты сказал, что тебе этого хочется. Раз я сказал, что мне этого хочется. Раз мы сказали, что нам этого хочется». Я думаю, Дибс хотел того же, чего хочется нам всем в этом мире. Возможности почувствовать то, что стоит почувствовать. Возможности быть человеком желанным, уважаемым и принятым как человеческое существо, заслуживающее это высокое звание».

Семья Дибса переехала в пригород, и я потеряла с ними всякую связь. Прошли годы. Однажды мой друг, который преподавал в школе для одаренных детей, показал мне письмо из школьной газеты. Оно было адресовано директору и всему преподавательскому составу школы. Мой друг ничего не знал о Дибсе. Но он знал, что я интересовалась любыми критическими замечаниями, которые делали дети. И которые ясно показывали, как много понимания и мужества они способны привнести в нашу каждодневную жизнь, если им будет дана возможность оставаться самими собой. Я прочла открытое письмо в школьную газету:

Это открытое письмо направлено против возмутительного исключения из школы одного из моих товарищей по классу и моего друга. Я действительно возмущен вашей черствостью и недостатком понимания и сочувствия. Говорят, что мой друг был «лишен права посещать школу с позором», потому что был пойман на жульничестве во время экзаменов. Мой друг сказал мне, что он не жульничал, и я верю моему другу. Он сказал, что он проверял одну дату — важную дату нашей истории, — он хотел убедиться в правильности указанной даты, и в таком случае она действительно должна была быть проверена. Я думаю, вам не всегда удается понять причины того, что мы делаем. Вы вменяете в вину то, что человек пытался проверить точность? Или вы предпочитаете, чтобы он запятнал свою репутацию невежеством? Каково же тогда назначение экзаменов? Они увеличивают наши достижения в учебе? Или они инструмент, приносящий страдания, оскорбления и глубокую обиду человеку, который так старается преуспеть?

Один из преподавателей сказал моему другу перед всем классом, что если школа слишком трудное место для него и он вынужден обманывать, чтобы удержаться здесь, то для него будет лучше перейти в другую школу. Я лично был оскорблен этим замечанием. Мне стыдно за мою школу. Неужели все это время ее двери не были открыты для всех, кто хотел прийти в нее и быть вместе с нами? Есть вещи еще более важные в этом мире, чем демонстрация власти и силы, более важные, чем месть, наказание и обида. Вы, те, кто занимается образованием, вы должны закрыть двери неведению, предубеждению и низости. Если мой друг не получит извинения за нанесенную его гордости и самоуважению обиду и не будет восстановлен, я не вернусь в школу.

Искренне, и надеясь на действия,

с уважением,

Дибс.

— Сколько ему сейчас?

— Пятнадцать.

— Он пишет интересные письма, — сказала я. — Что он из себя представляет?

— Это замечательный мальчик. У него есть идеалы. Он интересуется всем и всеми. Очень чувствительный. Настоящий лидер. Я думаю, вам бы понравился этот нарушитель общественного спокойствия. И он поступает так, как говорит. Школа не захочет его потерять. Наверное, они последуют его совету. — Он засмеялся. — Вы хотите сохранить это для своей коллекции новых храбрых слов в защиту всеобщей справедливости и равноправия?

— Спасибо, — сказала я. «Искренне, и надеясь на действия». Я верю в это.