Наваждение.

Когда я спал, ко мне явился Дьявол,

И говорит: «Я сделал все, что мог:

Искателем в морях безвестных плавал, -

Как пилигрим в пустынях мял песок,

Ходил по тюрьмам, избам, и больницам,

Все выполнил – и мой окончен срок».

И мыслям, как поющим внемля птицам,

Я вопросил: «Ну, что же? Отыскал?»

Но был он как-то странно бледнолицым.

Из двух, друг в друга смотрящих зеркал,

Глядели тени комнаты застывшей,

Круг Месяца в окно из них сверкал.

И Дьявол, бледный облик свой склонивши,

Стоял как некий бог, и зеркала

Тот лик зажгли, двукратно повторивши.

Я чувствовал, что мгла кругом жила,

Во мне конец с началом были слиты,

И ночь была волнующе светла.

Вокруг окна, волшебно перевиты,

Качались виноградные листы,

Под Месяцем как будто кем забыты.

Предавшись чарам этой красоты,

Какой-то мир увидел я впервые,

И говорю: «Ну, что же? Я и ты –

Все ты да я, да ты: полуживые,

Мы тянемся, мы думаем, мы ждем.

Куда ж влекут нас цели роковые?»

И он сказал: «Назначенным путем,

Я проходил по царственным озерам,

Смотрел, как травы стынут подо льдом.

Я шел болотом, лугом, полем, бором,

Бросался диким коршуном со скал,

Вникал во все меняющимся взором».

И я спросил: «Ну, что же? Отыскал?»

Но был он неизменно бледнолицым,

И дрогнул лик его меж двух зеркал.

Зарницы так ответствуют зарницам.

«Что ж дальше?» и ответил Дьявол мне:

«Я путь направил к сказочным столицам.

Там бледны все, там молятся Луне.

На всех телах там пышные одежды.

Кругом – вода. Волна поет волне.

Меж снов припоминаний и надежды,

Алеют и целуются уста,

Сжимаются от сладострастья вежды.

От века и до века – красота,

Волшебницы подобные тигрицам,

Там ласки, мысли, звуки и цвета».

И предан снам, их стройным вереницам,

Воскликнул я: «ну что же отыскал?»

Но дьявол оставался бледнолицым!

Из двух, друг в друга смотрящих, зеркал

Глядели сонмы призраков сплетенных,

Как бы внезапно стихнувший кагал.

Все тот же образ, полный дум бессонных,

Дробился там, в зеркальности, на дне,

Меняясь в сочетаньях повторенных.

Сомнамбулы тянулись к вышине,

И каждый дух похож был не другого,

Все вместе стыли в лунном полусне.

И к Дьяволу я обратился снова,

В четвертый раз, и даже до семи:

«Что ж, отыскал?» но он молчал сурово.

Умея обращаться со зверьми,

Я поманил царя мечты бессонной:

«Ты хочешь душу взять мою? Возьми».

Но он стоял как некий бог, склоненный,

И явственно увидел я, что он,

Весь белый, весь луною озаренный –

Был снизу черной тенью повторен.

Увидев этот ужас раздвоений,

Я простонал: «Уйди, хамелеон!

Уйди, бродяга, полный изменений,

Ты, между всех горящих блеском сил,

Бессильный от твоей сокрыться тени!»

И страх меня смертельный пробудил.