Натаниэль. На полпути домой от Квентина Мейкписа Джон Мэндрейк резко отдал приказ

На полпути домой от Квентина Мейкписа Джон Мэндрейк резко отдал приказ. Шофёр выслушал, отсалютовал и развернулся посреди оживлённой улицы. Они на полной скорости понеслись в Чизик.

Наступила ночь. Окна трактира «Лягушка» были темны и закрыты ставнями, дверь заперта на засов. На крыльце висело небрежно накорябанное объявление:

СЕГОДНЯ ПОХОРОНЫ СЭМА УЭББЕРА

У НАС ЗАКРЫТО

ОТКРОЕМСЯ ЗАВТРА

Мэндрейк несколько раз постучал, но никто не вышел. Над унылой, серой Темзой гулял порывистый ветер, на отмели морские чайки дрались из‑ за отбросов, оставленных приливом. Красный следящий шар во дворе мигнул, когда Мэндрейк уходил. Мэндрейк угрюмо взглянул в его сторону – и поехал обратно в центр Лондона.

Китти Джонс могла и подождать. А вот с Бартимеусом медлить было нельзя.

Все демоны лгут, все. Это неопровержимый факт. Так что, честно говоря, Мэндрейку не стоило бы так расстраиваться из‑ за того, что его раб не был исключением из общего правила. Однако когда Мэндрейк обнаружил, что Бартимеус утаил от него, что Китти Джонс выжила, он был глубоко потрясён.

Почему? Отчасти – из‑ за того образа давно умершей Китти, что сложился у него в душе. На протяжении этих лет её лицо, ярко высвеченное изумлением и чувством вины, то и дело всплывало в его памяти. Она была смертельным врагом Мэндрейка и всё же пожертвовала ради него жизнью. Этого поступка Мэндрейк понять не мог, однако его необычность, вкупе с юностью, отвагой и яростным вызовом в глазах Китти, придавала воспоминаниям противоречивое обаяние и заставляла сердце болезненно сжиматься. Эта девушка, опасный член Сопротивления, за которым он так долго охотился, где‑ то в тайных и укромных уголках его души превратилась в светлый, дорогой образ, прекрасный укор, символ, сожаление… Короче, в массу абстрактных вещей, весьма далёких от изначальной живой девушки.

Но если она жива?.. Мэндрейк ощутил всплеск боли. Уютное тайное святилище его души рассыпалось в прах, и Мэндрейка вновь охватило смятение и воспоминания о подлинном, грязном и запутанном прошлом. Волны гнева и неверия накатили на него. Китти Джонс была уже не сокровенным образом в глубине его души – она вернулась в мир. Мэндрейк чувствовал себя почти обездоленным.

И к тому же Бартимеус ему солгал. Зачем же он это сделал? Ну да, конечно, чтобы насолить своему хозяину – но этого явно недостаточно. Значит, затем, чтобы защитить Китти. Но это значит, что девушка небезразлична джинну, что между ними существует некая связь! Возможно ли это? Внутри себя Мэндрейк ревниво сознавал, что именно так оно и есть. И это понимание скользкой змеёй свернулось где‑ то под ложечкой.

Причины, заставившие джинна солгать, определить было непросто, но само известие о том, что джинн солгал, пришло как нельзя более не вовремя: ведь Мэндрейк только что поставил под удар свою карьеру ради того, чтобы спасти жизнь слуге. Теперь ему жгло глаза при воспоминании об этом поступке. Он задыхался от мысли о том, каким дураком он себя выставил.

В полуночный час, в своём пустынном кабинете, он произнёс заклинание. С тех пор как он отпустил лягушку, миновали ровно сутки. Он не знал, успела ли сущность Бартимеуса исцелиться как следует. Но ему было всё равно. Он стоял, выпрямившись и застыв, непрерывно барабаня пальцами по столу. И ждал.

Пентакль остался холодным и пустым. Заклятие эхом отдавалось в голове Мэндрейка.

Он облизнул губы и попробовал ещё раз.

В третий раз он пытаться не стал. Вместо этого он тяжело рухнул в своё кожаное кресло, стараясь подавить нараставшую в душе панику. Да, несомненно: демон уже в мире. Его вызвал кто‑ то другой.

Мэндрейк смотрел в темноту. Глаза отчаянно жгло. Он должен был это предвидеть! Кто‑ то ещё из волшебников пренебрёг риском погубить джинна и решил всё же выяснить, что ему известно о заговоре Дженкинса. Кто именно – в сущности, не важно. Будь это Фаррар, Мортенсен, Коллинз или кто‑ то ещё, Мэндрейку в любом случае ничего хорошего не светит. Если Бартимеус останется жив, он, несомненно, выдаст им настоящее имя Мэндрейка. Разумеется, выдаст! Он ведь уже один раз предал своего хозяина. А потом враги пришлют своих демонов, и Мэндрейк погибнет, одинокий и беззащитный.

Союзников у него не было. Друзей – тем более. Поддержки премьер‑ министра он лишился. Через два дня, если он останется жив, ему предстоит предстать перед судом Совета. Он один‑ одинёшенек. Конечно, ему предлагал поддержку Квентин Мейкпис, но Мейкпис, по всей вероятности, не в своём уме. Этот его эксперимент, этот корчащийся пленник… Мэндрейка передёрнуло при одном воспоминании. Нет, если ему удастся спасти свою карьеру, надо будет что‑ то предпринять, чтобы прекратить эти нелепые действия. Но сейчас, конечно, не это главное.

Ночь шла. Мэндрейк сидел за столом и думал. Спать он так и не лёг.

По мере того как шло время и накапливалась усталость, снедавшие его тревоги начинали терять отчётливость. Бартимеус, Фаррар, Деверокс и Китти Джонс, Совет, суд, война, безмерный груз ответственности – все это расплывалось, смешивалось и мелькало перед глазами. Мэндрейку отчаянно захотелось избавиться от всего этого, сбросить его, как мокрую и вонючую одежду, и отбежать подальше, хотя бы на минутку.

Ему пришла в голову мысль – внезапный, дикий порыв. Он достал своё гадательное зеркало и велел бесу найти одного человека. Бес выполнил приказ без труда.

Мэндрейк встал с кресла, испытывая страннейшее чувство. Что‑ то просачивалось из прошлого – похоже, что грусть. Это чувство выводило его из равновесия, но в то же время оно было приятным. Мэндрейк радовался ему, хотя оно и выбивало из колеи. Главное, что оно не было частью его нынешней жизни – оно не имело никакого отношения к деловитости и компетентности, к репутации или власти. Он не мог отделаться от желания повидать её снова.

Рассвет: небеса свинцово‑ серы, тротуары потемнели и завалены листвой. Ветер свистел в ветвях деревьев и над голым шпилем военного обелиска в центре сквера. Женщина шла, пряча лицо в воротник. Когда она приблизилась, быстро шагая вдоль дороги, опустив голову, придерживая рукой шарф, Мэндрейк её сперва даже не узнал. Она была меньше ростом, чем он помнил, волосы у неё были длиннее и слегка тронуты сединой. Но тут, откуда ни возьмись, в глаза бросилась знакомая деталь – сумочка, в которой она носила свои карандаши: старая, потрёпанная, явно та же самая. Всё та же сумка! Мэндрейк удивлённо покачал головой. Он может купить ей новую – да что там, десяток таких сумочек, – если только она захочет!

Он ждал в машине, пока она почти поравнялась с ним – до последнего момента не мог решиться, стоит ли выходить ей навстречу. Её ботинки разбрасывали листву, аккуратно обходили более глубокие лужи. Она шла быстро, потому что на улице было холодно и сыро. Ещё немного – и она пройдёт мимо…

Мэндрейк стал противен самому себе из‑ за этой нерешительности. Он открыл дверцу со стороны проезжей части, вышел, обошёл машину и преградил женщине путь.

– Госпожа Лютьенс…

Она вздрогнула, её глаза метнулись, оценивая его и элегантную чёрную машину, припаркованную у тротуара. Сделала ещё два шага – и неуверенно остановилась. Она стояла и смотрела на него, одна рука висела вдоль тела, вторая по‑ прежнему придерживала шарф. Её голос, когда она заговорила, звучал робко – и, как заметил Мэндрейк, довольно испуганно.

– Да?

– Можно вас на пару слов?

Он оделся более официально, чем обычно. Не то чтобы ему обязательно было нужно это делать, но ему хотелось произвести самое лучшее впечатление. Ведь когда она видела его в последний раз, он был всего лишь униженным мальчишкой…

– Что вам угодно?

Он улыбнулся. Она явно готовилась к обороне. Бог весть за кого она его приняла. За какого‑ нибудь чиновника, явившегося допрашивать её о налогах…

– Просто поговорить, – сказал он. – Я узнал вас… и хотел… хотел спросить, быть может, вы меня тоже признаете?

Её лицо было бледным, все ещё встревоженным. Она, нахмурившись, вгляделась в него.

– Извините, – начала она, – я вас не… Ах да, узнаю. Натаниэль… – Она запнулась. – Но мне, наверное, не стоит называть вас этим именем.

– Да, его лучше забыть, – подтвердил он, изящно махнув рукой.

– Да…

Она стояла и изучала его: его костюм, его туфли, серебряное кольцо на пальце, но в первую очередь – его лицо. Она рассматривала его дольше, чем он ожидал, серьёзно и пристально. Его удивило, что она не расплылась в улыбке и вообще не проявила особой радости. Ну да, конечно: он появился так неожиданно…

Мэндрейк прокашлялся.

– Я тут ехал мимо, увидел вас, и… Ну, столько времени прошло…

Она медленно кивнула.

– Да.

– И я подумал, что, может быть… Ну, как вы поживаете, госпожа Лютьенс? Как у вас дела?

– У меня все хорошо, – ответила она и спросила, как‑ то резко: – Есть ли у вас имя, которым вас можно называть?

Он поправил манжету, еле заметно улыбнулся.

– Теперь моё имя Джон Мэндрейк. Вы обо мне, возможно, слышали.

Она снова кивнула. На её лице ничего не отразилось.

– Да. Разумеется. Значит, вы… неплохо устроились.

– Да. Я теперь министр информации. Уже два года как. Для всех это был изрядный сюрприз, я ведь ещё довольно молод. Но мистер Деверокс всё же рискнул назначить меня на этот пост, и вот, – он слегка пожал плечами, – я министр.

Он рассчитывал, что это вызовет несколько более бурную реакцию, чем ещё один короткий кивок, однако госпожа Лютьенс оставалась внешне невозмутима. Мэндрейк добавил слегка недовольно:

– Я думал, вам будет приятно видеть, как далеко я пошёл, после того… после того как мы виделись в последний раз. Тогда все очень… неловко вышло.

Он уже понимал, что говорит не то и не так. И с чего он завёл разговор о своей должности, вместо того чтобы прямо выложить ей то, что у него на душе? Возможно, она потому держится так сухо и отстраненно? Он попытался начать заново:

– Я хотел сказать, что я вам благодарен. Я и тогда был вам признателен, и теперь остаюсь благодарен.

Она нахмурилась, покачала головой.

– Благодарны? За что? Я же ничего для вас не сделала.

– Помните, когда Лавлейс на меня набросился. Он меня избил, а вы пытались его остановить. Я так и не успел сказать…

– Ну да, как вы и сказали, очень неловко вышло. Но это всё действительно было очень давно. – Она отбросила прядь волос со лба. – Так вы теперь министр информации? Значит, все эти листовки, которые раздают на остановках, – ваших рук дело?

– Да, это всё я, – скромно улыбнулся он.

– Листовки, где рассказывается, какую замечательную войну мы ведём, и что только лучшие юноши идут в армию, и что долг настоящего мужчины – отправиться в Америку и сражаться за свободу и безопасность? Где говорится, что смерть – не слишком высокая плата за то, чтобы империя уцелела?

– Это немного чересчур сжато, но в целом – да, к этому всё и сводится.

– Ну‑ ну. Да, вы и в самом деле далеко пошли, мистер Мэндрейк.

Она смотрела на него почти печально.

Было холодно. Волшебник сунул руки в карманы брюк и окинул взглядом пустынную улицу, ища, что бы сказать.

– Думаю, вы нечасто встречаетесь со своими бывшими учениками, – сказал он. – Ну, в смысле, когда они уже взрослые. Нечасто видите, какими они стали…

– Да, – согласилась она. – Я имею дело с детьми. А не со взрослыми, которыми они становятся.

– Вот именно.

Он взглянул на её потрёпанную сумку, вспомнил тусклое атласное нутро этой вещицы, с коробочками карандашей, мелков, перьев и китайских кисточек.

– Госпожа Лютьенс, вас устраивает ваша работа? – спросил он вдруг. – Я имею в виду, ваш заработок, ваше положение в обществе и тому подобное. Я почему спрашиваю – я ведь мог бы, знаете ли, найти вам другое место, если захотите. Я человек влиятельный и мог бы устроить вас на приличную работу. Например, стратегам в министерстве обороны требуются такие опытные люди, как вы, для промышленного выпуска пентаклей для американской кампании. Да хотя бы и в моём министерстве – мы ведь создали рекламный отдел, чтобы лучше доносить до народа то, что мы хотим сказать. Таким специалистам, как вы, у нас всегда рады. Неплохая работа, с допуском к секретной информации. Вы займёте достаточно высокое положение…

– Говоря о «народе», вы, очевидно, имеете в виду простолюдинов? – уточнила она.

– Ну да, так мы называем их публично, – кивнул он. – Похоже, простолюдины предпочитают это слово. Разумеется, на самом деле это ничего не значит.

– Понятно, – сказала она очень сухо. – Вы знаете, нет. Большое спасибо, меня и так все устраивает. Наверняка ни один из ваших отделов не будет в восторге, если им подсунут такую старую простолюдинку, как я, и к тому же мне по‑ прежнему довольно‑ таки нравится моя работа. Но все равно спасибо, что предложили.

Она приподняла рукав пальто и взглянула на часы.

Волшебник всплеснул руками.

– Вы торопитесь! – воскликнул он. – Послушайте, хотите, я вас подвезу? Мой шофёр доставит вас куда угодно. Вам не придётся толкаться в автобусе или метро…

– Нет, благодарю вас. Вы очень добры. – Лицо у неё сделалось каменное.

– Ну, хорошо. Если вам так угодно…

Несмотря на холод, Мэндрейк вспотел и испытывал раздражение. Теперь он отчаянно жалел, что вышел из машины.

– Ладно, был очень рад вас повидать. Разумеется, я вынужден просить вас держать в строжайшей тайне то, что вам известно… Хотя, конечно, это само собой разумеется, – добавил он несколько неуклюже.

Тут госпожа Лютьенс взглянула на него так, что он внезапно перенёсся на полжизни назад, в те дни, когда её негодование (а негодовала она редко) погружало его классную комнату в уныние и мрак. Мэндрейк невольно потупился.

– Уж не думаете ли вы, – ядовито поинтересовалась она, – что я брошусь рассказывать кому попало, что как‑ то раз видела вас, великого Джона Мэндрейка, нашего ненаглядного министра информации, висящим в воздухе кверху задницей? Что я слышала, как вы вопили от боли, когда жестокие люди избивали вас? Вы думаете, я стану об этом рассказывать? Вы действительно так думаете?

– Да нет, нет же! Я имел в виду моё имя…

– Ах, это! – Она сухо хмыкнула. – Возможно, вас это удивит, но у меня много других, более важных дел. Да‑ да, даже у меня, с моей дурацкой и несерьёзной работой, нет особого желания предавать детей, с которыми я когда‑ то работала, кем бы эти дети ни стали теперь. Вашего имени, мистер Мэндрейк, от меня никто не узнает. А теперь мне пора. Я на работу опаздываю.

Она повернулась и зашагала прочь. Мэндрейк закусил губу. Он испытывал гнев, смешанный с отчаянием.

– Вы меня неправильно поняли! – крикнул он ей вслед. – Я не затем сюда пришёл, чтобы хвастаться перед вами! Я просто тогда так и не смог поблагодарить вас…

Госпожа Лютьенс остановилась, оглянулась через плечо. На её лице уже не было гнева.

– Да нет, кажется, я вас понимаю, – сказала она. – И мне приятно это знать. Но вы ошибаетесь, мистер Мэндрейк. Это мальчик был мне благодарен, а вы уже не тот мальчик. Вы не можете говорить от его имени. У нас с вами нет ничего общего.

– Я хотел сказать, что знаю, как вы пытались меня спасти, и…

– Да, – сказала она, – и, к сожалению, не спасла. До свидания, мистер Мэндрейк.

И торопливо пошла прочь, шурша сырой листвой.