Незавершенный проект современности

Юрген Хабермас, предположительно, не только ведущий социальный теоретик на сегодня, но также активный поборник современности и рациональности вопреки нападкам на эти воззрения со стороны постмодернистов (и не только). Согласно Сэйдману,

в отличие от многих современных интеллектуалов, занявших анти- или постмодернист­скую позицию, Хабермас в институциональном устройстве современности видит структуры рациональности. В то время как многие интеллектуалы стали скептически относиться к освободительному потенциалу современности... Хабермас продолжает настойчиво говорить об утопических возможностях современности. В социальной си-

[511]

туации, в которой вера в провозглашенную Просвещением программу построения иде­ального общества с помощью разума являет собой гаснущую надежду и отвергнутого идола, Хабермас остается одним из ярых ее защитников (Seidman, 1989, р. 2).

Хабермас (Habermas, 1991, 1987b) понимает современность как «незавершен­ный проект», имея в виду, что в современном мире еще должно быть сделано многое, прежде чем мы сможем говорить о возможности постсовременного мира (Scambler, 1996).

В главе 11 мы рассмотрели значительную часть размышлений Хабермаса о современности, когда знакомились с его рассуждениями о системе, жизненном мире и колонизации жизненного мира системой. Можно сказать, что Хабермас (Habermas, 1986, р. 96) занимается «теорией патологии современности», по­скольку он считает, что современность находится в противоречии сама с собой. Под этим он подразумевает, что рациональность (в основном, формальная ра­циональность), которая стала характеризовать социальные системы, отлична от рациональности, характеризующей жизненный мир, и находится с ней в проти­воречии. Социальные системы стали более сложными, дифференцированными, интегрированными и характеризуемыми инструментальным разумом. Жизнен­ный мир тоже претерпел возрастающую дифференциацию и уплотнение (за ис­ключением фундаментальных знаний и ценностных сфер истины, добра и кра­соты), секуляризацию и институционализацию норм рефлексивности и критики (Seidman, 1989, р. 24). В рациональном обществе рационализация как системы, так и жизненного мира могла бы следовать своим особым путем, подчиняться своей собственной логике. Рационализация системы и жизненного мира приве­ла бы к возникновению общества, в котором присутствовало бы и материальное изобилие наряду с контролем над внешней средой (как следствие рациональных систем), и истина, добро, и красота (проистекающие из рационального жизнен­ного мира). Однако в современном мире система стала главенствовать и подверг­ла жизненный мир колонизации. В результате, хотя мы имеем возможность вку­шать плоды рационализации системы, мы лишаемся богатства жизни, которое стало бы возможным, если бы мог расцвести и жизненный мир. Многие соци­альные движения, возникшие на «границе» между жизненным миром и систе­мой за несколько последних десятилетий, можно объяснить сопротивлением ко­лонизации и обеднению жизненного мира.

Анализируя колонизацию жизненного мира системой, Хабермас сравнивает свою теорию с примерами из истории социальной мысли:

Основное направление социальной теории — от Маркса через Спенсера и Дюркгейма до Зиммеля, Вебера и Лукача — должно рассматриваться как ответ на вхождение внеш-несистемных границ в само общество [жизненный мир Хабермаса], на возникновение «внутренней чужой территории»... которое понимается как отличительная черта со­временности» (Habermas, 1991, р. 255-256; курсив мой).

Иначе говоря, «отличительной чертой современности», по мнению Хаберма­са, а также большинства классических теоретиков, является, используя термин Хабермаса, колонизация жизненного мира системой.

Что же тогда, по Хабермасу, есть завершение проекта современности? Кажет­ся очевидным, что конечным результатом должно быть совершенно рациональное

[512]

Юрген Хабермас: биографический очерк

Юрген Хабермас, возможно, — важнейший социальный теоретик в мире сегодня. Он ро­дился в немецком городе Дюссельдорфе 18 июня 1929 г. в довольно традиционной се­мье среднего класса. Отец Хабермаса был директором Торговой Палаты. В раннем под­ростковом возрасте, в период Второй мировой войны, Хабермас испытал сильное ее воздействие. Окончание войны принесло новые надежды и возможности для многих нем­цев, в том числе и для Хабермаса. Крах нацизма вызвал оптимистические настроения от­носительно будущего Германии, но Хабермас был разочарован из-за отсутствия значи­тельного прогресса в первые послевоенные годы. С концом нацистского режима появилось множество интеллектуальных возможностей, и ранее запрещенные книги стали доступны юному Хабермасу. Это была западная и немецкая литература, в том числе трактаты Марк­са и Энгельса. Между 1949 и 1954 гг. Хабермас изучал разнообразные предметы (напри­мер, философию, психологию, немецкую литературу) в Геттингене, Цюрихе и Бонне. Од­нако ни один из преподавателей учебных заведений, где учился тогда Хабермас, не был выдающимся, и большинство из них было скомпрометировано тем, что открыто поддержи­вали нацистов или просто продолжали при нацистском режиме выполнять свои академи­ческие обязанности. Хабермас получил докторскую степень в университете Бонна в 1954 г. и в течение двух лет работал журналистом.

В 1956 г. Хабермас начал работать во Франкфуртском институте социальных исследова­ний и сотрудничать с Франкфуртской школой. Действительно, он стал научным ассистен­том одного из самых знаменитых представителей этой школы — Теодора Адорно, а так­же членом корпорации Института (Wiggershaus, 1994). Хотя Франкфуртскую школу часто считают весьма последовательной, Хабермас так не считал:

Для меня никогда не существовало последовательной теории. Адорно писал очер­ки о критике культуры и устраивал семинары по Гегелю. Он представлял определен­ные марксистские истоки — и это было верхом совершенства(НаЬегглаз, цит. по: Wiggershaus, 1994, р. 2).

Сотрудничая с Институтом социальных исследований, Хабермас тем не менее с самого начала демонстрировал независимую интеллектуальную ориентацию. В 1957 г. написан­ная Хабермасом статья стала причиной раздора с директором Института, Максом Хорк-хаймером. Хабермас настаивал на критическом образе мысли и практических действи­ях, но Хоркхаймер опасался, что такая позиция может представлять собой опасность для Института, который финансировался из бюджета. Хоркхаймер настоятельно рекомендо­вал уволить Хабермаса из Института: «Вероятно, перед ним хорошая, или даже блестя­щая, писательская карьера, но Институту он бы только причинил огромный вред» (цит. по Wiggershaus, 1994, р. 555). В конце концов, статью опубликовали, но не под патронажем Института и фактически без упоминания о нем. В конечном счете, Хоркхаймер создал Хабермасу невозможные условия работы, и тот уволился.

общество, в котором рациональность как системы, так и жизненного мира могла бы выражать себя полностью, и одна не разрушала бы другой. В настоящее время мы наблюдаем обеднение жизненного мира, и данную трудность следует преодо­леть. Однако выход видится Хабермасом не в разрушении систем (особенно эко­номической и административной систем), поскольку именно они обеспечивают материальные предпосылки, необходимые для рационализации жизненного мира. Один из рассматриваемых Хабермасом (Habermas, 1987b) вопросов — трудно­сти, с которыми сталкивается современное бюрократическое государство социаль­ного благосостояния. Многими эти проблемы признаются, однако предлагается решать их на уровне системы, например, простым добавлением новой подсисте-

[513]

Юрген Хабермас: биографический очерк (окончание)

В 1961 г. Хабермас стал приват-доцентом и защитил свою вторую диссертацию в Мар-бургском университете. К тому времени Хабермас уже опубликовал ряд заметных работ, и был рекомендован на место преподавателя философии Гейдельбергского университе­та еще до защиты второй диссертации. В Гейдельберге он оставался до 1964 г., а затем перешел в университет Франкфурта на должность преподавателя философии и социо­логии. С 1971 по 1981 год он возглавлял Институт Макса Планка. Хабермас вернулся во Франкфуртский университет на место преподавателя философии, а в 1994 г., выйдя в отставку, стал заслуженным профессором этого университета. Он получил ряд престиж­ных академических наград и был удостоен титула почетного профессора нескольких уни­верситетов.

В течение многих лет Хабермас был ведущим неомарксистом в мире. Однако со време­нем его творчество развивалось и вобрало в себя различные теоретические течения. Хабермас продолжает верить в будущее современного мира. Именно в этом смысле Хабермас и пишет о незавершенном проекте современности. Тогда как Маркс помещал в центр своего внимания труд, Хабермаса главным образом занимает коммуникация, ко­торую он считает процессом более общего характера, чем труд. В то время как Маркс сосредоточивался'на том искажающем влиянии, которое оказывает на труд структура капиталистического общества, Хабермаса интересует, каким образом структура совре­менного общества искажает коммуникацию. Тогда как Маркс стремился к будущему миру содержательного и созидательного труда, Хабермас стремится к будущему обществу, характеризуемому свободной и открытой коммуникацией. Таким образом, между теори­ями Маркса и Хабермаса наблюдаются поразительные сходства. Если говорить в целом, то оба теоретика — модернисты, которые убеждены в том, что в их эпоху проект совре­менности (творческий и удовлетворяющий человека труд у Маркса и открытая коммуни­кация у Хабермаса) еще незавершен. Кроме того, оба верили, что в будущем данная про­грамма будет полностью реализована.

Именно эта приверженность модернизму и вера в будущее отличает Хабермаса от мно­гих ведущих мыслителей современности, таких, как Жан Бодрийяр и другие постмодер­нисты. В то время как последние зачастую доходят до нигилизма, Хабермас продолжает верить в проект всей своей жизни (и современности). Подобным же образом, тогда как другие постмодернисты (например, Лиотар) отрицают возможность создания «великих повествований», Хабермас продолжает развивать и поддерживать то, что, возможно, яв­ляется наиболее значительной «большой теорией» в современной социальной мысли. Для Хабермаса в его борьбе с постмодернистами многое поставлено на карту. Если по­беда останется за ними, Хабермаса можно будет считать последним великим модернист­ским мыслителем. Если же победителем выйдет Хабермас (и его сторонники), его можно будет рассматривать как спасителя модернистского проекта и «большой теории» в соци­альных науках.

мы для разрешения сложностей. Однако Хабермас не считает, что с этими труд­ностями можно справиться таким способом. Он полагает, что подобные пробле­мы следует решать во взаимосвязи системы и жизненного мира. Во-первых, сле­дует установить «сдерживающие барьеры», чтобы уменьшить влияние системы на жизненный мир. Во-вторых, должны быть созданы «датчики», с тем чтобы увели­чить воздействие жизненного мира на систему. Хабермас заключает, что современ­ные проблемы нельзя решить, «если системы научатся лучше функционировать. Скорее импульсы жизненного мира должны быть способны внедряться в самоуправ­ление функциональных систем» (Habermas, 1987b, p. 364). Указанные шаги ста­ли бы важными этапами на пути к созданию взаимообогащающих друг друга жиз-

[514]

ненного мира и системы. Именно здесь на сцену выходят социальные движения, поскольку они олицетворяют надежду на новое соединение системы и жизненно­го мира, при котором рационализация сможет проявиться в обоих в максимально возможной степени.

Хабермас мало надеется на Соединенные Штаты, которые, кажется, склонны поддерживать рациональность системы за счет дальнейшего обеднения жизнен­ного мира. Однако он возлагает надежды на Европу, которая может положить «конец ошибочному представлению о том, что нормативное содержание современ­ности, заключенное в рационализированных жизненных мирах, можно высвобо­дить лишь средствами еще более сложных систем» (Habermas, 1987b, p. 366). Та­ким образом, Европа обладает возможностью «решающим образом» усвоить «наследие западного рационализма» (Habermas, 1987b, p. 366). Сегодня это насле­дие преобразуется путем наложения ограничений на рациональность системы с целью дать рациональности жизненного мира возможность расцвести до той сте­пени, когда оба вида рациональности смогли бы сосуществовать в современном мире на равных. Такое полноценное сотрудничество рациональностеи системы и жизненного мира стало бы завершением проекта современности. Поскольку мы еще далеки от этой цели, мы далеки и от конца современности, не говоря уже о приближении или наступлении эпохи постмодернизма.