Развенчание авторитетов

В ходе интервью многие женщины вспоминали о стыде в связи с преподавателями, докторами и различными специалистами. Меня как преподавателя совсем не удивило то, что стыд оказался школьной проблемой. Я считаю стыд одним из сильнейших препятствий к обучению. К сожалению, общественное мнение настаивает на том, чтобы мы казались обученными, и это становится важнее, чем собственно учение. Мы тратим время и силы на то, чтобы принять вид знающего человека, и поэтому вряд ли осмелимся задать вопрос или рискнем признаться, что чего-то не понимаем. А ведь чтобы учиться, надо и рисковать, и быть смелым. Но что меня поразило, так это стыд по поводу авторитетов как таковых. Женщины признавались, что стыд не дает им вернуться в школу и закончить среднее образование; сходить к стоматологу или другому врачу; записаться на психотерапию; поговорить со священником. В этом разделе я поделюсь своими наблюдениями за авторитетами и поговорю о том, как часто мы теряем силы при одном только взгляде на чью-то должность или звание на визитке или табличке, вывешенной на дверях кабинета.

Люди «авторитетных» профессий имеют три отличительных преимущества перед теми, кто к ним приходит: 1) им позволено «не знать»; 2) им позволено «не говорить» и 3) их объективность не оспаривается. Большинство людей, когда им задают вопрос или требуют мгновенно выдать какую-то информацию, сильно напрягаются в поисках ответа, желательно быстрого и правильного. Если мы не можем ответить или даем неверный ответ, мы виним себя. Другое дело – люди «авторитетных» профессий: они априори наделены правом не знать или не отвечать. Звание врача или профессора – отличная палочка-выручалочка. Например, когда я училась на бакалавра, неверный ответ или отсутствие ответа свидетельствовали о недостатке моих знаний. Обычно в таких случаях я испытывала смущение, но иногда и стыд. Когда я стала учиться на магистра, я уже могла ответить на вопрос «не знаю». Это был не лучший ответ, но, как правило, его ценили за честность. В аспирантуре, если мне задавали вопрос, на который я не знала ответа, задававший приходил к выводу, что либо вопрос неудачный, либо я слишком занятая и умная, чтобы думать о такой ерунде. Привилегия звания – позволение ничего не знать. Тем, кто не защищен табличкой на двери, сертификатом, титулом, буквами «к. н.» или «д. н.» на визитке, эта привилегия выпадает редко.

Второе преимущество – то, что я называю политикой «спрашивания и неотвечания». Во всех авторитетных профессиях формально или неформально поощряется уклончивость. Врачи, психотерапевты, преподаватели, социальные работники, священники и прочие подобные специалисты – обучены выпытывать информацию у людей помимо их воли и при этом сами говорить о себе как можно меньше. Существует негласное правило: чем выше статус и звание, тем больше тебе позволено знать о других и тем меньше положено раскрывать себя.

Подумайте об этом. Ваш доктор может знать все о вашей сексуальной жизни, весе и опорожнении кишечника. Но вы не можете спросить у нее, замужем ли она и есть ли у нее дети. Многие специалисты, если им задать такой вопрос, строго возразят: «Мы здесь не обсуждаем мои личные дела» или «Это бестактный вопрос».

Вот четыре примера.

• Когда я забеременела, я не обращалась к доктору до шести месяцев, не вставала на учет и не наблюдалась. Я выжидала, чтобы наступило такое время, когда уже никто не мог бы запретить мне вынашивать ребенка. Я очень боялась, что врач скажет мне: «Вы слишком толстая, беременность вам противопоказана». Меня это так пугало и мне было так стыдно, что я не шла и не шла к врачу. Даже не верится, но я рисковала собой и ребенком, потому что очень стыдилась своего веса. Ненавижу докторов.

• Моя дочка умерла от рака в шесть лет. Священник сказал, что горевать – это проявлять эгоизм, потому что ей хорошо, она у Бога. Этот священник очень умный и образованный человек. Но он сказал жестокую вещь. Из-за этого я возненавидела его, возненавидела церковь, возненавидела Бога. Я до сих пор ненавижу священника. Не хожу в церковь. И разбираюсь со своим отношением к Богу. Как это возможно – стыдить человека за то, что он горюет о смерти ребенка?! Никакая ряса, никакой сан не дают такого права. Вы можете себе представить, сколько лет мне потребовалось, чтобы преодолеть стыд и начать горевать? Теперь мне это позволено. И в каком-то смысле я буду горевать всегда. Священник воспользовался своим положением и сказал ужасную, кошмарно несправедливую вещь.

• Когда у моего сына впервые обнаружили отит, педиатр сказал: «Ну, что делать будем? Вам придется выбирать – карьера или слух ребенка». Только доктор может чувствовать себя вправе такое ляпнуть. Я спросила его, ходят ли его дети в садик. Он ответил: «Мои дети не пришли в поликлинику с отитом». Возмущает то, что они себя ставят выше других и при этом ты полностью от них зависишь.

• Когда я решила все-таки закончить школу, мне было пятьдесят восемь. Я не умела отправлять имейл и пользоваться компьютером. Когда я последний раз была в школе, кассета казалась революционным изобретением. Я догадывалась, что будет страшно, но когда я нахожусь в классе, то превращаюсь в полную идиотку. Когда я хочу задать вопрос или как-то высказаться, я просто вся трясусь. Не из-за других учеников, а из-за молодых преподавателей. Они меня крайне напрягают. Некоторые даже моложе моих детей. Так противно чувствовать себя дурой перед ними.

Третье преимущество «авторитетов» – их презумпция объективности. Большинство подобных профессионалов действительно проходили разного рода тренинги на объективность, но достижима ли она в самом деле – спорный вопрос, который постоянно обсуждается. Некоторых учат, что объективность возможна, их обучают, чтобы они, работая с клиентами или пациентами, могли заменять свои личные «линзы» профессиональными. Других, например меня, вразумляют, что чистая объективность недостижима и что никто не может полностью отбросить свою собственную точку зрения. Вместо этого мы стараемся познать наши пристрастия и помнить о личном опыте, чтобы иметь возможность оценить его влияние на отношения с клиентами. Мы считаем, что это самый этичный способ работы с людьми.

По моему опыту, наиболее серьезная угроза объективности состоит именно в том, чтобы верить в существование «чистой объективности», «непредвзятости», «беспристрастия». Я больше доверяю тем, кто ставит объективность под сомнение, тем, кто верит, что люди, ценности и переживания влияют на наши исследования и практику.

Когда мы говорим с докторами, терапевтами и другими «авторитетными» специалистами, мы не можем слепо верить, что они объективны. У нас нет права проникать в их личную жизнь, но есть право знать их профессиональные и этические ценности, их мотивацию к работе с нами. Это в особенности верно для специалистов, предлагающих советы и руководство.

Я хочу, чтобы мой педиатр поддерживал работающих мам. Хочу, чтобы мой гинеколог разделял мои убеждения по поводу беременности и родов. Хочу, чтобы мой финансовый консультант понимал мои ценности и этику. И конечно, я хочу, чтобы мой психотерапевт разделял мое глубинное понимание того, как меняются люди.

Учитывая власть авторитетов, легко понять, почему общение с ними часто вызывает стыд. Чтобы выстроить связь и сохранить силу в таких ситуациях, мы должны использовать нашу критическую осознанность. Нам следует определить, кто извлекает выгоду из нашего страха и стыда, и понять, как мы можем найти поддержку. Чтобы добиться этой цели, мы должны отбрасывать сомнения и обращаться за советами к друзьям. Мы также обязаны принять свое абсолютное право расспрашивать «авторитетных» специалистов о том, как они практикуют, перед тем как доверить им личную информацию.

В следующей главе мы поговорим о действенности обращения за помощью. Четыре элемента стыдоустойчивости не всегда появляются в заданном мной порядке, и я обнаружила, что если мы поняли, что вызывает в нас стыд, и достигли некоего уровня критической осознанности, то обращаться за помощью становится не так страшно. Это важно, потому что, как видно из следующей главы, обращение к другим – самый мощный элемент устойчивости к стыду.