Глава 20

Я хочу написать про море. Оно Черное.

Да, блядь, все закладывается в детстве. В меня заложено хорошее море.

Не та корабельная романтика, что в жопе юношей играет, а курортное море с

пальмами... Глянул я тут недавно на темно-синюю металлическую крышу длинного

ангара на фоне бледно-голубого колхозного неба, мелькнуло на мгновение --

Море! Как будто с гор -- бирюзовой полосой до дальнего неба. И сразу --

шипение прибоя. Лежа на крупной гальке, чешешь нос о плечо -- запах нагретой

солнцем кожи. Много света, инжир, аджика. Синие горы в дымке... Горы

обязательно.

Выезд к морю Ч событие, вне зависимости от частоты выездов. Встречи с

морем ждешь. Остр первый момент первого видения -- когда под белым крылом на

адлерском развороте наконец открывается зеленая синева. И все сразу детям и

друг другу: " Море! " И припадают к иллюминаторам... Или поезд выворачивает,

грохоча на стыках и открывается горизонт. " Море! " Состав еще долго будет

ехать вдоль него, но самый первый момент... Общий выдох. Море...

Быстрее устроиться, разобрать, раскидать вещи и -- туда, зачем приехал.

В море. Скорее, будто от этого что-то зависит. Потом успокоишься,

осмотришься, полежишь на хрустящей гальке.

Море липкое. От соли. Как кровь. Разделся -- и к волнам, навстречу.

Первое море. Брызги на губах. Первая соль.

Входишь, бывало в него, родное, тихо и ласково матерясь, шлепаешь нежно

по волнам. Здравствуй, маленькое. Я опять пришел, хули. Я шел к тебе целый

год.

Вылезешь, подсохнешь, соль чуть стягивает кожу.

А утром оно как зеркало. Волны малюсенькие. С ноготок. Вода прозрачная,

не засранная еще. Небо чистое. Хорошо, где нет волноломов, волнорезов, а

есть море по косой дуге.

Ни разу мы там не поебались, только обезьян ездили в Сухуми смотреть.

ГЛАВА 20а.

Немного о том же.

Немного потому, что еще немного уже местами было...

Мы туда приехали сами должны знать в каком году. Я, Микоян, Стасик и

Танюше Половцева. Был там и Вова Моренблит. А Бен тем летом похуячил в

строяк в Польшу, а Баранов -- в строяк в Мурманскую тундру, тянуть кабель,

заколачивать деньги, мудашка. Ну если Бена еще можно понять: в застойные

годы вырваться за границу было из ряда вон событием, то Барана просто

жадность сгубила -- деньжат захотелось срубить по-легкому. Бену хоть

интересно было -- ему перед поездкой мозги компостировали насчет того, что

ходить только парами по Польше, а то подпольная буржуазная Солидарность

выкрадет, будут пытать советского. Раскаленные утюги в жопу засовывать.

А Баранов среди комаров ростом с птицу, на лету пробивающих хоботом

3-дюймовую доску, долбил ломом вечную мерзлоту, тянул пудовый чудовищный

кабель, пока мы нежились под густо пахнущими эвкалиптами, магнолиями и

олеандрами.

На хуй они, эти деньги, в рот их ебать, если за них надо так усердно

въебывать. Пошли они на хуй. Ну срубил он там 500 рублей, и где они теперь

эти деньги? Ушли они, на хуй.

...Побросали вещи и отправились на пляж. На студенческом пляже лежали

коровы и свиньи. Они там же и срали. И студенты лежали среди говна. Но мы

впятером (см. выше) ушли влево, подальше от людей и студентов, мы бросили

их, предали, ушли перевалами, под нависшей скалой, прыгая по огромным

валунам, и волны обдавали нас солеными брызгами.

Прыг-скок, прыг-скок, я ебаться -- будь здоров.

Ушли вдаль до ровного места, разделись и взошли в Него. Оно приняло нас

прохладным теплом. И мы с блаженным матом отдались ему, до дна прозрачному.

(Кроме Танюши Половцевой, как она отдавалась без мата, я не знаю.)

Я, хлопая волны по ляжкам, рассыпался в любезностях, признавался морю в

любви, лепетал всякую хуйню. По горизонту ползали силуэты горбатых

корабликов.

Когда человека кормят 3 раза в день и у него есть море, наступает у

человека состояние блаженного неведения. Он себе ходит по теплу во

вьетнамках и с темными очками на носу. Время течет медленно и оттого быстро

проходит. 10 дней неотличимы от 15, 15 от 20. Все течет, но ничего не

изменяется. На второй день кажется, что ты здесь уже вечность. В последний

-- что только вчера приехал.

Несмотря на застой, в Абхазии, Грузии среди восточных людей сильно

пахло частной собственностью, торговлей. Это резко контрастировало с

социалистической Россией. И мы потом смеялись над Беном, что он был в

соцстране, а мы -- в кап, в Грузии.

-- Нет в Грузии советской власти. Совсем другая страна, -- говорил

наблюдательный, как молодой Маркс, Стасик.

А я тогда вдруг отчего-то стал писать книжку о гражданской войне в

Грузии, но так и не закончил: уж больно фантастично выглядел военный

конфликт между русскоязычными и местными аборигенами. Не смотрелись танки

под эвкалиптами. Не могло быть такой войны в одной стране, тем более в

стране дружбы народов. Да и с чего воевать?.. Я оборвал рукопись. Шел 1984

год.

...И вот что еще я хочу сообщить -- только в синих пляжных раздевалках,

глядя на гадские менструальные тампоны и мерзкие куски ваты со следами

отторжения слизистой, которые валяются там в обязательном порядке, начинаешь

понимать, что женщины устроены несколько иначе, чем прочее человечество.

Разбрасывают свою менструацию везде, суки.

...Мы прекрасные люди. Раз пошли купаться в третье ущелье. А там уже

как раз голые нудисты загорают. Купаются даже. Пришлось нам в противовес

идти купаться прям в одежде -- в рубахах, тренировочных штанах, панамах. А

уже в море я снял штаны, скрутил их в комок и начали мы ими перебрасываться

в волейбол типа водного пола. Весело время провели.

...На море серый песок...