Глава 11.

Как надо и не надо пить.

" На лицо снежинки мне спускаются..."

Какие-то древние люди говорили, что самое залупатое удовольствие в этой

говенной жизни -- роскошь человеческого общения. Без пизды. Особенно хорошо

бывает выпить с друзьями. Именно с друзьями, а не со всякой там хуйней. Суть

здесь в том, что алкоголь -- не цель, а средство, эскорт, мотоциклисты

сопровождения. И пить надо не за алкоголь, а за компанию. А лучшая компания

-- это друзья молодости. Включишь мафон с ресторанными песнями, и пусть поет

блатной классик Северный или пусть Токарев, Шуфутинский, Новиков -- чуваки

наших студенческих лет. На них уже условный рефлекс выработан: услышишь --

на душе тепло и тянет выпить.

" И с лица стекают, как слеза..."

А тот, кто пьет с попутчиками в купе или с сожителями в гостинице, --

считай, сделал первый шаг в сторону алкоголизма и блядского пьянства.

Магомет пошел к горе. К пику Алкоголизма похуярил. Хули с чужими пить, с

мудаками? Такое питье -- это не любовь, это голая ебля! Пить надо по любви.

С корифанами заядлыми. А если формально выпало с английской королевой

чокнуться, то только пригублять, ибо нет здесь общения и родства, блядь,

души. Маленькими хуевинками, крохотными рюмочками, за разговор.

Один из самых лучших комплиментов про меня в мое отсутствие отпустил

мой одноклассник Чибисов, допившийся нынче до алкогольной эпилепсии. Он

сказал своим алканам-корешам, тупым гегемонам, хлещущим водку стаканами:

" Вам, блядь, лишь бы упиться. Вот Никонов, блядь, с вами пить бы не стал,

потому что, блядь, вы хуярите стаканами без всяких тостов, лишь бы

нахуячиться! " Да! Я так не пью! Так пить -- грех! В свое время мне пришлось

поездить по городам, пожить в заводских гостиницах. А там вечная публика --

толкачи. Купят водки и квасят. Мне с чужими людьми квасить -- радость не

велика. Я тут как девушка -- в охотку и только по любви.

" Сквозь пургу мне мило улыбаются..."

Помню, в Темиртау достали меня толкачи, чуть не силком посадили ханку

жрать. И мужики-то неплохие, особенно один там -- Арнольд-татарин, ростом с

хуй и картавый. Пришлось пойти на хитрость. Налил в чашку воды для запивки,

набрал в рот горькой водки и, якобы запивая, всю ее спустил в чашку с водой,

которую потом выплеснул в раковину. Терпеть не могу пить с чужими.

Зато с корешами... Другое дело. Но сначала я тоже ошибался. Молодой был

студент. Нажирался едва ли не в любых компаниях. Но потом утончился...

Вот у меня тут на бумажке в Архиве зафиксированы случаи самых мрачных

попоек, когда я был просто в жопу. Исключительно в жопу. В сиську просто.

Первый раз это страшное дело случилось, естественно, на первом курсе,

на майские праздники. На даче у Олежки Косокина, преферансиста. Собралась

там шобла. Не сказать, чтоб заядлые корифаны, просто с курса. К тому же, мне

бабы не досталось. Впрочем, кроме одной пары, там никто и не ебался.

Наверное, по молодости и опьянению. Косокин только хотел Будашеву вздрючить.

Начал даже по пьяни задвигать среди ночи дверь шкафом, чтоб не вошли. Но

Будашева стала блевать, а Косокин спьяну запутался в штанах, а потом пошел с

ведром и тряпкой вытирать блевотину.

Короче, приехали мы на эту дачу, за водой сходили, бабы за какие-то

полтора-два часа сгондобили жрачку, расставили. Сели за стол. И понеслось!

Хули, молодые, меры не знаем. Намешали, уебошились. Ф-фу-у-у!..

Я после этого впервые в жизни узнал, что у меня бывают провалы в памяти

от сильного подпития. Мне потом Косокин рассказывал, а я не верил, что такое

творил. Прикуривал сигареты одну за другой и пропихивал их в горлышко

недопитой бутылки. Играя в карты с Косокиным, крыл семерку шестеркой и

утверждал, что все правильно. Но помню только, что ходил блевать на огород.

" Вези меня, извозчик, по гулкой мостовой,

А если я усну, шмонать меня не надо..."

Утром меня разбудил Медведкин (мне нужно было с ранья ехать домой, чтоб

отправиться с предками на дачу). Я, еще не проспавшийся, вспомнил, что

накануне блевал, и пошел во двор посмотреть свою блевотину, уточнить, не

много ли ущерба нанес косокинской усадьбе. Но пошел почему-то не на огород,

где вместе со мной блевала Будашева (ее первая серия), а заглянул в пустую

двухсотлитровую бочку у крыльца, наивно рассчитывая найти там свою

блевотину. Почему-то меня это сильно тревожило. (И потом, придя после

праздников в институт, я слегка опасался встречи с Косокиным: не станет ли

он ругать меня за заблеванный огород. Он не стал. Не заметил. Или не опознал

блевню.) Но Медведкин, вышедший за мной на крыльцо, увидев, что я смотрю в

бочку, спросил:

-- Ты что, пить хочешь?

-- Ага, -- ответил я, чтобы скрыть свой подозрительный интерес к

поискам блевотины.

Медведкин взял ковшик и пошел в дом искать воду. Там он нашел в

рассветном полумраке помойное ведро с водой, куда Косокин бросал блевотную

тряпку (за Будашевой с пола убирал), набрал ковшом воды, добрая душа, и

принес мне. Я как-то незаметно для себя выпил этот ковшик и по рассветному

холодку направился к станции. Всю дорогу до Москвы проспал. Помню еще,

пытался войти в метро на Ленинградском вокзале со стороны выхода и долго и

тупо смотрел на захлопнувшийся турникет. В метро спал. А идя от метро к дому

у булочной встретил одноклассника Наумова, он спросил:

-- Откуда ты такой?..

Сам Наумов, наверное, шел в такую рань откуда-нибудь с блядохода.

Окончательно моя голова прояснилась только когда я подошел к двери

квартиры.

А водка тогда стоила 4.12.

Второй раз я набрался до положения риз со своей двоюродной сестрой на

ее даче. Мы туда отвезли продукты для поминок и решили вечерком слегка

промочить горло. И ужрались в жопу. Оба.

Сидели, пиздели за жизнь, и хуячили водку 100-граммовыми стаканами. С

течением водки наша беседа приобретала характер все более путаный. Кончилось

все это блядское безобразие далеко за полночь, когда мы решили погулять по

ночной деревне. Я немножко поблевал по пути, а мало что соображавшая Галя

перманентно спрашивала, видимо мгновенно забывая свой вопрос:

-- Саш, тебе что, плохо?

Мне плохо!? Мне плохо!? Да мне пиздец!!!

...Конечно плохо, если человек блюет...

Потом Галке ударила моча сходить к подруге. Мы пошли, качаясь тонкою

рябиной. Проснувшаяся подружка увидела наше трудное состояние и пошла

провожать нас обратно до дома.

А наутро вся деревня говорила, что мы с Галей ночью бродили пьяные как

качающиеся приведения.

Третий раз я хорошо назюзюкался в доме отдыха им. Владимира Ильича, на

озере Сенеж. Наша банда в полном составе плюс Вова Моренблит из параллельной

группы отдыхали там на зимних каникулах. Но Сенежу необходимо посвятить

целую главу. И я посвящу этому целую главу. И я так и назову ее -- " Сенеж".

И вот она, эта глава...