Истинные убийцы Пушкина

Ещё раз обратимся к простому и «ясному» постулату школьной программы: Пушкин вызвал Дантеса на дуэль и был на дуэли убит. Теперь мы знаем, что никакого Дантеса Пушкин на дуэль в 1837 году не вызывал! Пушкин в тот раз (в отличие от ноябрьских событий 1836 года) вообще никого не вызывал на дуэль! Мало того: Дантес тоже не вызывал Пушкина ни на какую дуэль! Однако, будучи при этом свояками (мужьями родных сестёр), стрелялись именно они. Человек же, который составил условия этого убийства (секретарь французского посольства виконт д’Аршиак, через которого действовал Геккерн), прикрываемого высокопарным словом «дуэль», который лично участвовал в приготовлении оружия и зарядов к нему... никогда никем не допрашивался, так как немедля скрылся из России!

Луи-Якоб-Теодор ван Геккерн де Беверваард — имя человека, вызвавшего Пушкина на дуэль ²¹. Вызвавшего, но не явившегося на неё. Тем не менее, во все времена истинным убийцей принято было считать организатора и заказчика убийства, а не киллера — исполнителя чужой воли.

Один из девяти детей барона Эверта Фредерика ван Геккерна ван Энгуизена, голландского майора и придворного, и Хенриетте Йоханны Сузанны Марии, графини Священной Римской империи Нассау ла Лека, молодой Геккерн начал свою карьеру чиновником голландского флота, базировавшегося в Тулоне. Позже он служил Наполеону, который наградил его званием барона Империи. Примерно в то же время Геккерн принял католическую веру. Затем он последовательно служил сначала секретарём дипломатической миссии в Лиссабоне (1814), потом в Стокгольме (1815–1817) и в Берлине (1817–1822). В 1822 году тридцатилетний Геккерн появился в дипломатическом представительстве Голландии в Санкт-Петербурге. Первоначально (с 1823 года) он был поверенным в делах нидерландского посольства, однако после трагических декабрьских событий на Сенатской площади, с марта 1826 года, пошёл на повышение: его назначили посланником. Вплоть до мая 1837 года барон — полномочный представитель Голландии при императорском дворе в Санкт-Петербурге. С июня 1842 года до октября 1875 года — полномочный представитель Нидерландов при австрийском императорском дворе в Вене. Дипломатические представители, находившиеся в Санкт-Петербурге (не только послы, но и сотрудники посольств), были непременными участниками придворных и великосветских вечеров и балов. Пушкину был хорошо и близко знаком этот круг. Известно, например, что с новым 1830 годом Пушкин лично поздравлял австрийского посла Шарля Фикельмона, французского — Мортемара (с секретарём посольства Лангрене), английского — Хейтсберна, неаполитанского — графа де Лудольфа, испанского — де ла Кадену ²². Я уже упоминал о том, что и после кончины поэта, на его панихиде, присутствовал весь дипломатический корпус, за исключением крайнего ненавистника либералов прусского посла и двух посланников, не прибывших только по причине болезни. Камер-юнкеру таких почестей вряд ли бы кто-то отдавал, это была дань уважения камергеру, личному советнику Его Величества.

Вызванный на дуэль бароном Геккерном Пушкин к тому моменту являлся видным государственным деятелем, камергером Его Императорского Величества. Геккерну было сорок четыре года, Пушкину — тридцать семь. Посему ссылка на то, что голландский посланник отказался лично стреляться с камергером ввиду своего преклонного возраста, — ничтожна. Разница в возрасте — семь лет, не так уж и велика. Сорок четыре — не пенсионный возраст, а Геккерн — отнюдь не инвалид-колясочник. Дело же, скорее всего, в том, что, по сути, Геккерн и не собирался рисковать собой, ему нужно было именно убийство Пушкина, а не сама дуэль. И он достиг своей цели. А может быть, и не только своей... Граф В. А. Соллогуб в ноябре 1836 года пишет о ситуации следующее: «Тут уже было не то, что история со мной (Соллогуб имеет в виду вызов на дуэль, который Пушкин послал ему весной 1836 года.— Э. А.). Со мной я за Пушкина не боялся. Ни у одного русского рука на него бы не поднялась; но французу русской славы жалеть было нечего». То есть даже в светском обществе Петербурга было понимание того, что ни один русский человек не станет убивать Пушкина, только иностранец был способен на такое...

О большом влиянии Александра Сергеевича при императорском дворе говорит и количество просителей, постоянно обращавшихся к нему с просьбами «замолвить словечко» или поспособствовать в должности. Так, в июле-августе 1836 года камергер Пушкин пишет А. А. Жандру об одном из просителей: «Я обещался его тебе представить, отвечая за твою готовность сделать ему добро, коли только будет возможно». Нужно иметь в виду, что Жандр в 1836 году занимал должность директора канцелярии морского министерства. Согласитесь, никакой камер-юнкер и помыслить бы не мог так обращаться к чиновнику подобного ранга и тем более — заранее за него отвечать.

Кстати, Александр Сергеевич далеко не всегда соглашался помочь просителям, некоторым и отказывал, как отказал Н. А. Дуровой, которая торопила его с изданием её «Записок» и просила его превосходительство Пушкина представить её опусы Николаю I на войсковых манёврах. Ей он ответствовал следующим образом: «Государю угодно было стать моим цензором: это правда; но я не имею права подвергать его рассмотрению произведения чужие».

Пушкин мыслил масштабами крупного государственного деятеля России (кем, собственно, и был), разбирающегося отнюдь не только в литературных вопросах. Так, например, в ноябре-декабре 1836 года он пишет В. Ф. Одоевскому: «...по моему мнению, правительству вовсе не нужно вмешиваться в проект этого Герстнера (о постройке железной дороги.— Э. А.). Россия не может бросить 3 000 000 на попытку. Дело о новой дороге касается частных людей: пускай они и хлопочут. Всё, что можно им обещать, так это привилегию на 12 или 15 лет. Дорога (железная) из Москвы в Нижний Новгород ещё была бы нужнее дороги из Москвы в Петербург — и моё мнение — было бы: с неё и начать...»

Александр Сергеевич Пушкин и Геккерн были знакомы задолго до того, как барон впервые встретился с Дантесом. 13 января 1830 года Дарья Фёдоровна Фикельмон(урождённая графиня Тизенгаузен, внучка фельдмаршала Кутузова, дочь Е. М. Хитрово, жена австрийского дипломата и политического деятеля К. Л. Фикельмона) записывает в своём петербургском дневнике: «Вчера, 12-го, мы доставили себе удовольствие поехать в домино и масках по разным домам. Нас было восемь — маменька, Катрин (гр. Е. Ф. Тизенгаузен), г-жа Мейендорф и я, Геккерн, Пушкин, Скарятин (вероятно, Григорий Яковлевич) и Фриц (Лихтенштейн, сотрудник австрийского посольства). Мы побывали у английской посольши (леди Хейтсберн), у Лудольфов (семейство посланника Обеих Сицилий) и у Олениных (А. Н. и Е. M.). Мы всюду очень позабавились, хотя маменька и Пушкин были всюду тотчас узнаны, и вернулись ужинать к нам. Был приём в Эрмитаже, но послы были там без своих жён».

Следует отметить, что среди перечисленных особ упоминается офицер кавалергардского полка Скарятин — Григорий Яковлевич или его брат Фёдор, сыновья одного из убийц отца царствующего императора. Надо сказать, что и сам цареубийца, Яков Фёдорович, шарфом которого задушили Павла, не раз бывал у австрийского посла. Как рассказывает сам Пушкин в своём дневнике, в 1834 году на балу у Фикельмонов Николай I «застал наставника своего сына (поэта Василия Андреевича Жуковского) дружелюбно беседующим с убийцей его отца». Скорее всего, и Геккерн не раз общался не только с сыновьями, но и с самим убийцей отца царствующего императора Николая Павловича.

О характере и манере поведения барона красноречиво свидетельствует первая встреча с ним великой княжны Ольги Николаевны, происшедшая в возрасте двенадцати лет на балу в день именин Николая Павловича — 6 декабря 1834 года. Она навсегда оставила в душе юной мемуаристки неприятный осадок. Незадолго до того, как девочка в сопровождении камер-пажа Жерве должна была покинуть свой первый в жизни бал, Геккерн сказал её матери, Александре Фёдоровне (урождённой принцессе Фридерике Луизе Шарлотте Вильгельмине Прусской), фразу, которая покоробила Ольгу: «Как они прелестны оба! Держу пари, что перед сном они ещё поиграют в куклы!» ²³ Знаменательно и то, что, познакомившись с ним, Дарья Фёдоровна Фикельмон со всегдашней своей проницательностью буквально через несколько дней после приезда в Петербург (8 июля 1829) весьма отрицательно отзывается о Геккерне: «...лицо хитрое, фальшивое, мало симпатичное; здесь его считают шпионом г-на Нессельроде, такое предположение лучше всего определяет эту личность и её характер».

Карл Роберт фон Нессельроде (Karl Robert von Nesselrode) — государственный деятель немецкого происхождения, канцлер Российской империи. Именно он дольше, чем кто-либо другой в истории нашего государства, занимал пост министра иностранных дел России. Сторонник сближения с Австрией и Пруссией, противник любых либеральных преобразований, один из организаторов Священного союза... Его отец, Вильгельм Карл Нессельроде, ревностно служил Австрии, где потом работал Геккерн, и Голландии, которуюГеккерн представлял в России. Мать будущего канцлера была еврейкой по происхождению и протестанткой по вероисповеданию. Карл родился на английском корабле в Лиссабоне, где его отец был в то время русским посланником. Он был протестантом и до конца жизни так и не научился правильно говорить по-русски. Благоволивший семейству Нессельродеимператор Павел I пожаловал юного Карла в свои флигель-адъютанты по флоту, а позднее перевёл в сухопутные войска, поручиком в конную гвардию, оставив при себе флигель-адъютантом; ни там, ни тут тот не обнаружил способностей к военной службе, что не помешало ему дослужиться в двадцать лет до полковника. Вскоре Карл был уволен из армии с пожалованием его с 13 июня 1800 года в камергеры. После смерти Павла он был отправлен в Германию. Во время пребывания там Нессельроде знакомится с Меттернихом, тогда австрийским посланником в Дрездене, и знакомство это скоро перерастает в тесную дружбу. Нессельроде смотрел на Меттерниха снизу вверх; последний казался ему гениальным дипломатом, а его советы — всегда спасительными; в свою очередь, Меттерних умел хорошо пользоваться слабостями своего ученика. Основной мыслью всей дальнейшей российской политики Нессельроде был тесный союз с Австрией. 17 марта 1844 года, через семь лет после убийства Пушкина, истинного патриота и сторонника русской национальной государственной политики, Нессельроде становится канцлером Российской империи, а ещё через пять лет — способствует вмешательству России в австрийские дела с целью усмирения венгерского восстания. Ответственность за дипломатическую изоляцию России и поражение в Крымской войне в значительной степени падает именно на КарлаНессельроде.

Его супруга — графиня Нессельроде, урождённая Мария Дмитриевна Гурьева (1786–1840), дочь министра финансов графа Д. А. Гурьева от брака с П. С. Салтыковой, — в обществе была знакома с Пушкиным, а на свадьбе Екатерины Гончаровой (сестры Натальи Николаевны) с Дантесом была посажённой матерью жениха, которому покровительствовала и благоволила. Возможно, вовсе не зря именно графиню Нессельроде долгое время подозревали в сочинении анонимных оскорбительных писем в адрес поэта и называли её инициатором пасквильного «диплома», который в итоге привёл к убийству поэта.

Сам Пушкин, по воспоминаниям современников, категорически утверждал: «По виду бумаги, по слогу письма, по тому, как оно было составлено, я с первой же минуты понял, что оно исходит от иностранца, от человека высшего общества, от дипломата». Пушкин упоминал о бумаге и слоге письма. Однако, вероятнее всего, ему были известны и другие бесспорные детали, указывавшие на авторство анонимного послания...

Орудием убийства поэта был избран Жорж Дантес. Байка о том, что пулю поэта отразила оловянная пуговица, — для наивных простаков. На убийце был бронежилет XIX века — стальная кираса, изготовленная для Дантеса в Англии специально по заказу барона Геккерна.

Геккерн никогда не состоял в браке и не имел детей. В 1833 году он познакомился с Жоржем Дантесом, сыном эльзасского помещика... В результате переписки с родным отцом Дантеса и личной встречи с ним Геккерн добился согласия на усыновление Жоржа. Соглашение на усыновление от короля Голландии было получено 5 мая 1836 года, Дантес принял имя Жорж Шарль де Геккерн Дантес. Для чего нужно было усыновлять взрослого детину двадцати четырёх лет — бабника и отличного стрелка? Да ещё — при живом отце? Что за спектакль? Для кого и для чего? Для прикрытия подлого и давно продуманного замысла — убийства русского гения.