Артемий Троицкий

главный редактор русского Playboy (1995–2000)

После успеха Cosmopolitan на Сауэра посыпалось огромное количество предложений от других западных издательских домов. В том числе объявился и Playboy International. Дерк предложил мне представить концепцию журнала. Я хотел сделать интеллектуально-эротический журнал. Что-то вроде «Нового мира» — ну или «Юности», — но с голыми девушками. Мне вообще всю жизнь было интересно заниматься просветительством — и тут я тоже хотел изменить традиционные русские представления о настоящем мужике как о вечно пьяном, жирном, неухоженном, по-хамски относящемся к женщинам. Мне хотелось продемонстрировать нашим мужчинам, что возможны и другие — более привлекательные — типажи. Джентльмен, плейбой, вообще ухоженный галантный мужчина, динамичный, следящий за собой, культурный и — что главное в контексте журнала — уважительно, восхищенно и в то же время играючи относящийся к женщинам. Концепция понравилась.

Первые два года работы в Playboy были настоящим праздником. Этот журнал стал могучим магнитом для одних и абсолютным жупелом для других. В Красноярске его запретили к распространению как порнографию, в Новосибирске местная дума постановила продавать его только в секс-шопах, даже в либеральном Петербурге был проведен какой-то милицейский рейд по изъятию журналов из продажи, и я ездил в Смольный к Собчаку это заминать. Точно так же я регулярно ходил в Госкомпечать, где мы утверждали с чиновниками квоты на сиськи и письки. С другой стороны, тут же нарисовалось энное количество крутых парней, бандитов, которые хотели делать с Playboy все — начиная от того, что мне чуть ли не под дулом пистолета навязывали их боевых подруг как девушек месяца и заканчивая многочисленными предложениями о вечеринках, клубах, конкурсах и прочем.

Я представлял себе свою работу как лавирование между Сциллой и Харибдой, где Сцилла — это Госкомиздат, цензура и менты, а Харибда — это читатель, который хочет секса, секса и еще раз секса. Но оказалось, что главные в журнале — рекламодатели, и это игрок номер один. Сначала я их игнорировал, но когда журнал стал приносить большие деньги и привлекать дорогую рекламу, рекламодатели превратились в вершителей судеб. И стали говорить, дескать, писатель Битов — это слишком занудно, а фоторепортаж о московских проститутках — слишком скандально. Стало больше страниц о всей этой мужской моде, гаджетах, автомобилях и прочей херне. И я стал из Playboy потихоньку уходить.

Я даже диссертации читал про то, что праязык русского мужского глянца был задан Playboy. Мой стиль зиждется на нескольких принципах. Первый — определенное всезнайство: я знаю то, чего не знаете вы, и готов с удовольствием с вами этим поделиться. Дальше — ирония. Плюс фрондерство, непочтение ко всяким традиционным жлобским и косным институтам. Все это потом продолжалось и в других журналах — но, естественно, со своими уклонами. Сережа Мостовщиков в «Столице» внес в это дело такую псевдонародную ерническую наивность. Игорь Григорьев из «ОМ» — скандалезность, замешанную на гомоэротике. Наверное, ближе всего к тогдашнему Playboy стоит нынешний так называемый интеллектуальный глянец, GQ и Esquire. Но Playboy был веселее. Контрастнее. Мне вообще всегда нравилась такая диалектика в духе душа Шарко, прыганье между высоким и низким, прекрасным и отвратительным.