Из протокола допроса И.О. Калинина[123], рядового 159‑го отдельного строительного батальона, в УМВД по Молотовской области

23 декабря 1947 г.

г. Молотов

[…][124] Предупрежден об ответственности за дачу ложных показаний по ст. 95 УК РСФСР

Калинин

25 марта 1941 года вместе с младшим братом в одну часть были взяты в армию на шесть месяцев в отдельный 159-й СБ в г. Молотов. Пройдя 10^ти дневную строй- и политподготовку, были отправлены в Литвуна укрепрайон пограничной полосы близ местечка Шакяй.

21 [июня] в ночь на 22 июня 1941 г. я был назначен на суточную караульную службу разводящим по охране вновь строящихся дотов и стройматериалов, от границы всего 3 – 5 км. 22/VI-41 г. в четыре часа самолеты и артиллерия открыли ураганный огонь по советской погранохране. А в 6 часов снаряды летели через нас. К 9^ти часам дня [дома местного] населения вокруг нас на 50 % были сожжены. Мы стояли на посту согласно уставу службы. В 11 часов дня по распоряжению дежурного по части верховым посыльным мы были сняты с несения службы. Немцами в это время погранзастава Советскаябыла сбита. Других заградительных наших частей не было, за исключением стройбатальонов, которые имели вооружение на 5 – 10 % от всего состава.

Нам уже было видно, что части противника окружают нас. Воспользуясь растением ржи, нам удалось отойти в сторону расположения батальона. Придя на место расположения, [мы увидели, что] батальон уже эвакуировался. Нам пришлось догонять свой батальон, а немцы местечко Шакяйуже взяли. На 12 километре соединившись с батальоном, комбат приказал отступать до станции 35 километров, так как наш батальон всего имел винтовок 50. Всем строительным батальонам было приказано отойти в тыл на подготовку. За сутки нашего отступления прошли 120 км. Дошли до Каунаса. А там уже аэродром наш в количестве 200 машин был сожжен и ряд заводов было сожжено, а железнодорожного движения совсем уже не было. Литовцы с чердаков обстреливали наши части. Отступающие батальоны были в панике, наш комбат сбежал. Принял команду старший политрук Мищенко.

Днем [мы] находились в укрытии, а ночью отходили к своим. На границе Западной Польши встречал отступающие части генерал-лейтенант; кадровые части оставлял на границе, а строителей направлял в Минск. На 9^м дне нашего отхода мы взошли в местечко Поставы. Нашего правительства и НКВД [здесь] уже не было. Магазины и продуктовые базы были растащены гражданским населением. Нашему батальону с трудом пришлось достать на пекарне хлеба и двинуться к Минску. Выйдя из Постав, в 5 часов вечера нам навстречу шел кадровый батальон. Майор нашему капитану приказал сдать годное оружие и выйти из строя кадровым красноармейцам, которых насчитывалось с младшим комсоставом 20 человек. Майор добавил, что «вам можно отходить без опасности».

Километрах в пяти от Постав мы в одном из сараев расположились ночевать. Утром 2/VII-41 г. караульные сообщили, что прошла немецкая разведка, грузовая машина и 2 мотоцикла. Наш батальон двинулся по направлению разведки. Телефонная связь была вся порванная немецкими самолетами с первого же дня. Отошли от местечка нашего ночлега километра 3, как с тыла немецкие сильно вооруженные моторизованные части с поддержкой танков и артиллерии открыли ураганный огонь по нашему батальону.

Раздалась команда: «Занять оборону» – с численностью винтовок не более 50 шт. Я был без винтовки. От всего батальона осталось не более 50 % состава. Я полз на открытом паровом поле по одной из борозд. Мины и снаряды рвались передо мной, пули свистели через меня, лежавший на спине противогаз был прострелен. Наткнувшись на убитого красноармейца, [я] взял учебную винтовку, в которой в канале ствола был загнан патрон, и винтовка не производила выстрела. Воспользовался неподалеку [находившейся] рощей, замаскировался в траве. Через минуту подбежал ко мне Вопилов Н., работник клуба бумкомбината. Вся роща была простреляна штыковым огнем, но нам удалось остаться в живых.

Пролежав дотемна, вдвоем двинулись в левую сторону движущихся немецких войск. Дойдя до хутора, мужчина [нам] рассказал путь на Минск. Не дойдя до Северной Двины[125] километров 15, немцы все побережье заняли, пройти к своим не было возможности.

Скрываясь 10 дней в лесах и хуторах, и на 12 сутки, выйдя из хутора, нужно было перейти шоссейную дорогу. Дорога была чистая, но во ржи сидела немецкая засада. Не успев появиться на шоссе, как шесть немецких автоматчиков встретили нас. Без огнестрельного оружия мы сопротивляться не могли и были взяты в плен у местечка Глубокое (Польша)[126].

С первых дней до 3^х суток [нам] совершенно ничего не давали [есть]. В несколько дней нас настолько изморили, что мы едва двигались. 22/VII-41 г. в одном из пересылочных лагерей я случайно встретился с младшим братом Василием. Мы решили, что если умирать, то вместе.

С момента плена нас собирали колоннами до 2000 тысяч[127] человек, переправляли пешком ежедневно по 50 километров, даже заковывали в колючую проволоку во время движения колонны, чтоб избежать побегов пленных. При каждой пересылке немцы расстреливали до 40 % пленных, которые не могли двигаться дальше. Прошли пересылочные пункты: Молодечно, Гродно, Августов. И в Сувалкахбыл открытый лагерь, [где находилось] до 30 тысяч [человек]. Мы как суслики в земле согревали свое тело. Ежедневно в лагере от холода и голода погибало пленных до 20 %. От общего числа в лагере осталось в живых процентов 20 % – 30 %.

В конце сентября 1941 г. эшелоном [нас] отправили в Штаргард. Там обмундировали в специальную пленную форму, выдали деревянные колодки. [Там мы] прожили суток 14, [потом нас] отправили поездом в порт Штеттин. Из Штеттинаводным транспортом отправили в Северную Норвегию. За время следования всем пленным в пароходе сделали на каждом предмете обмундирования [надпись] «SU». Питания давали сто грамм черных галет и пол-литра баланды. За время перевозки водным путем было умерших от голода до 30 % [от] всего числа. На 28 сутки высадили в северной части Норвегиив местечке Альта, от порта до лагеря 3 километра.

Загнали, что поросят, в одном из дощатых сараев с небольшим набросом сырой соломы. Помещались только стоймя, лечь не было возможности. Ночью закрывали на замки, и кругом стояла охрана [из] автоматчиков. Оправлялись только под себя. Наступили ноябрьские морозы. В снежные метели люди гибли от холода, что тараканы. Здесь получали «пищу» 2 раза: утром горячую воду без хлеба и сахара, вечером 200 грм хлеба плесневелого и пол-литра горячей воды. Немцы, видя развитие эпидемии и холода, перевели [нас] в жилой барак, но питание оставалось то же самое. Мы с братом все муки переносили в себе, и нас никто не знал, что мы братья. Краснокамских было только 3^е: Вопилов Н., который от голода погиб в первом лагере, двоих перевели в другие лагеря. Работать брали большинство в порт для очистки площади от снега и разгрузки пароходов от стройматериалов и топлива (угля). Да и те, которых брали, едва доползали до места работы; а кто не доходил обратно, были избиты прикладами насмерть.

В январе 1942 года командой в 100 чел. [нас] перебросили в другой лагерь в местечке Альтана очистку шоссейных дорог от снега. Там [нас] настолько изморили, что от 100 человек осталось в живых 46 человек, а остальные едва двигались, в том числе и я с братом. На моем теле появилась водянка, я весь заплывал, конечности мои не сгибались.

Из Талвикаоставшихся снова перебросили в Альту и положили в помещение больных. 7 месяцев мы не имели возможности пользоваться баней, даже холодной воды не давали. Лица и тело у нас у всех заросло грязью, образовалась на теле чешуя, что на ящерице. Больше полгода болели вместе с братом, и лишь чуть поправились, меня с группой в 120 человек переправили в другой лагерь в 20 километрах от Альты в местечко Боссекоп.

Через полгода потребовалось из Альты в Боссекоп пополнение. Я попросил русского переводчика, чтоб брата перебросили в этот лагерь, где находился я, но немцы не знали, что мы братья. В Боссекопе мы [были] снова вместе. Работали при воинских частях: летом – уборка мусора, наведение чистоты в расположении части, а зимой – по очистке снега. Днем работали на улице, а ночью в темном жилище я работал, т. е. делал фоторамки одним складным ножичком, а брат из медных железок делал кольца. Все это свое изделие днем променивали немцам за куски хлеба. Этим самым мы поддерживали себя. Те, кто не имел способности достать [питание] помимо пайка, большинство умирали.

В конце 1944 г. нас перебросили в северную часть полуострова Финнмарка. Когда немцы стали всю северную часть Норвегииэвакуировать и сжигать все до последней палки, то нас, пленных, перебросили в западную часть Лофотенских острововв местечко Гравталь.

За время с 1942 [г.] по начало 1945 г. из лагерей русских военнопленных [представители] всех [других] национальностей были убраны в добровольцы; например: татары, узбеки, казахи и т. д. Русских они считали, что это большевистская «зараза». Все же с февраля по май 1945 г. нас вербовали насколько раз в добровольцы, предлагая хорошую пищу и хорошее обмундирование. Три раза оставляли без пищи от одних до трех суток за отказ [пойти] в добровольцы.

10 мая наш лагерь освободила норвежская гражданская полиция, т. е. стояли на охране немецкие солдаты и норвежские полицаи, но из лагеря никого не выпускали. С 10^го же числа нам паек выдали немецкого солдата. А 15 мая нас гражданское население переместило в светлые гражданские помещения: клубы и школы.

К нашему счастью, что война кончилась 9/V-45 г. Немцами по приказу Гитлера было приготовлено на 14 мая уничтожить всех русских военнопленных: некоторых – ядом в продуктах питания, минными полями, водными минами, изжогом в помещениях и т. д. В одном из лагерей была сделана пробная смерть: дано [яда] в суп; но повар предупредил, что суп [надо] получить, но не кушать. Через два часа комендант лагеря вошел в лагерь и возмутился: «Почему русские живые? Дать удвоенную порцию». Удвоенную порцию дать уже было поздно, война кончилась.

12 июня нашу группу из Бальштатаводным транспортом отправили в Нарвик. Из Нарвика через Швециюв порт Лулео, через Ботнический заливв порт Оулуи отсюда поездом в Выборг, Ленинград, Москву, Кулебаки. В Кулебаках прошли специальную проверку. [Нас] обмундировали в воинскую форму и зачислили в 177-й ОСМБ в г. Богородск Горьковской области. По Указу Президиума Верховного Совета Союза ССР о демобилизации старших возрастов второй очереди мы были демобилизованы, и работаем по своим специальностям.

Протокол писал сам, собственноручно, за верность изложенного несу полную ответственность

Калинин

Допросил: ст. оперуполномоченный 3 отделения

УМВД по Молотовской обл.

ст. лейтенант Зиганшин

Д. 2298. Л. 18 – 21. Подлинник. Рукопись.

16 июля 1941 г.