Монографическое исследование

Работая в этой традиции и в том же географическом пространстве, в котором Манчестерская школа осуществляла свои классические ис­следования, я проводил свое собственное исследование замбиниза-ции, то есть сосредоточения рабочей силы в Замбийских медных рудниках в период после провозглашения независимости. Рудники обеспечивали около 70% годового дохода и 95% всего экспорта Зам­бии. Владельцами рудников были две многонациональные корпора­ции: англо-американская и «Roan Selection Trust». Занятость на мед­ных рудниках ранее была организована строго в соответствии с принципом цветного исключения: ни один белый не должен получать приказа черноко­жего. Что изменилось в постколониальном мире? Я начал с бесед в новых правительственных структурах, где мне нарисовали розовую картину: спус­тя четыре года после установления независимости стало больше «перемещен­ных» замбийцев, то есть занимающих белые позиции, а также значительно возросло общее число перемещений. И действительно, казалось, больше зам­бийцев стали занимать управленческие посты. Какой же была ситуация за пределами этих рассказов?

Реальную картину не следовало раскрывать в ходе интервью, так как про­блема преемственности практики цветного исключения была довольно взры­воопасным вопросом. Вместо этого я устроился служащим отдела кадров в Бюро службы медной промышленности, что обеспечило мне доступ к инфор­мации. Там я разрабатывал новую схему расценки работ, объединяющей системы оплаты труда белых и черных, и параллельно изучал соотношение сил в переговорах между управленцами, профсоюзами и администрацией. Вынужденный скрывать свой интерес к замбинизации, я реализовывал его косвенно через организацию социального опроса на относительно нейтраль­ные темы. Интервьюеры из числа замбийских служащих на наших еженедель­ных встречах говорили о замбинизации вообще и в отделе кадров в частно­сти. Со студентами университета я изучал организации труда под землей с тем же скрытым мотивом больше узнать о замбинизации.

Исследование показало, что белый менеджмент встретил планы управлен­ческой замбинизации серией организационных мероприятий. В случае с отделом кадров они замбинизировали весь отдел и создали во главе новую должность управляющего замбийскими кадрами, белого «наблюдателя за расширением штатов», в чьей компетенции были все вопросы, связанные с перемещением работающих. В случае с рудником руководство помогало бе­лому занимать вновь организованную должность помощника управляюще­го работами под землей. Эти уловки по сохранению цветной исключитель­ности имели несколько последствий. Во-первых, управленческая верхушка становилась все более громоздкой. Во-вторых, это усилило конфликт меж­ду рабочими и их новыми замбийскими инспекторами, часто из числа ин­теллектуалов. Замбийский преемник не имел власти и влияния его белого предшественника, который перенес их в свою новую позицию. Все это вело к организационной катастрофе.

Почему сохранялось такое положение дел? Какие силы стояли за сохра­нением цветного исключения? Как замбийское правительство могло потвор­ствовать продолжению реализации принципов цветного исключения? Ответ может быть найден при изучении более широкого сочетания интересов и сил. Африканский профсоюз был больше озадачен вопросами увеличения зара­ботной платы, чем бедственным положением замбийских инспекторов или организационной катастрофой. Сами замбийские инспекторы были очень слабы. Белые эксперты и управленцы имели классовые и расовые интересы в цветном исключении. Высшее руководство медной промышленностью давно боролось за увеличение уровня цветного исключения, так как это сни­жало стоимость рабочей силы, но оно также опасалось и сопротивления со стороны перемещенных работников, получавших монопольное знание, столь необходимое для функционирования рудников. Наконец, правительство считало медные рудники священной коровой и не желало подвергать опас­ности получаемую с них прибыль. Правительство было удовлетворено пере­мещениями работников промышленности: они осуществляли техническую экспертизу и не представляли политической угрозы, так как были ограни­чены контрактами. Поэтому классовый и расовый характер взаимоотноше­ний на рудниках существенно не менялся.

Хотя исследование было проведено 25 лет назад, оно демонстрирует то, каким образом четыре принципа герменевтической науки могут быть пере­ведены в практику развернутого монографического исследования: погруже­ние в мир информанта, наблюдение, протяженное во времени и простран­стве, расширение от микро к макро, расширение (углубление) теории. Рас­смотрим каждый из них.

Погружение в мир информанта

Если «интерсубъективность» или та же самая «реактивность» являются неотъемлемой особенностью всех социальных наук, то нам не следует делать вид, что мы можем ограничить нашу связь с теми, кого изучаем. Следует не держаться в стороне, наблюдая за другими через односторонние зеркала или из стеклянной коробки, а скорее покинуть академические стены и рискнуть погрузиться в мир информанта (participant). Развернутое монографическое исследование превращает необходимость в добродетель, доказывая, что хотя

и существует непреодолимое препятствие между наблюдателем и участни­ком наблюдения, мы можем проверять и развивать наши теории. Пытаясь изменить изучаемый нами мир, мы узнаем мир, познаем пределы его пре­образования и соответственно ограниченность наших теорий. В действитель­ности этнографы совершили свои величайшие открытия благодаря изучению того, как они воспринимаются информантами, благодаря их противодей­ствию погружению ученого в поле и откликам по поводу полевых заметок, представленных исследователями на суд общественности. Однако такое вза­имодействие с теми, кого изучаем, не случайно, а вызвано проверкой и раз­витием теорий, привносимых нами в полевую работу.

Изучение замбинизации ярко продемонстрировало, что мы неотъемлемая часть общества, которое изучаем. Люди, которых мы изучаем, не просто ин­форманты, атакие же, каки мы, социальные аналитики. Моя расовая принад­лежность явно определяла как то, что я могу спросить, так и получаемый мной ответ. Это было не простой детерминацией (замбийцы могли сначала хвалить, а спустя время осуждать белых или замбийских инспекторов), но тем не ме­нее детерминацией. Эмигранты (перемещенные) также реагировали на цвет моей кожи, когда я расспрашивал их о замбинизации, принимая меня за по­тенциального перевертыша или противника, непонимающего «черных».

Мое восприятие было «окрашено» цветом моей кожи, и эта расцветка многое говорила о Коппербельтском обществе. Таким же образом было рас­цвечено восприятие моих находок. Я решил получить разрешение на публи­кацию своих научных открытий со стороны рудниковой компании, приняв­шей меня на работу и дружески посоветовавшей обратиться в университет. Так как они не имели и малейшего представления, что я в течение четырех лет занимался изучением замбинизации, то были шокированы и напуганы тем, что я начал обсуждать такой взрывоопасный вопрос. После чтения ру­кописи они резко отказали мне в разрешении на публикацию на том основа­нии, что это было политически опасно. Я возразил, что базу отчета состав­ляют их собственные данные. В конце концов они смягчились, переложив ответственность на правительство, которое недавно национализировало шахты. Человек, ответственный за замбинизацию, новичок в работе, рассмат­ривал мой отчет как способ добиться известности. Поскольку в отчете кри­тиковались все: правительство, профсоюзы, замбийские инспекторы, эмиг­ранты и корпорации, — то он в глазах руководства претендовал на объектив­ность. Монография была вовремя опубликована, а высшее руководство, хотя и было враждебно настроено по отношению к рудниковой компании, тем не менее использовало его для наведения порядка среди управляющих шахта­ми. Этот антикапиталистический документ стал средством увеличения ка­питалистической прибыли. Отсутствие примеров «объективности» освобож­дает нас от дилеммы: быть или не быть частью изучаемого нами мира.

Наблюдение» протяженное во времени и пространстве

Если опросы достигают надежности через одномоментное интервью мно­жества случаев, то включенные наблюдатели достигают валидности через протяжение своих наблюдений во времени и пространстве с помощью мно-

горазового интервью одного или более случаев. Протяженность во времени и пространстве аналогична развитию социальных процессов внутри поля через отражение этих процессов в технике исследования. Если сторонник опроса расспрашивает субъекта в одной изолированной во времени точке, то наблюдатель следует за меняющейся ситуацией и может переходить вместе с информантом из одной ситуации в другую. Это позволяет изучать расхож­дение между нормами и действиями, которое определяет развитие соци­альных процессов. То есть социальный процесс происходит потому, что со­циальные деятели не просто слепо следуют нормам, а манипулируют ими, реализуя свои интересы. Расхождение между тем, что люди должны делать, и тем, что они делают в действительности, непостижимо в ходе опроса.

Протяжение во времени и пространстве обеспечивает валидность вторым путем, углубляя процесс наблюдения. Если опрос проверяет гипотезы исхо­дя из определенного набора данных, собранных в одной временной точке и в одной ситуации, то этнографы могут вовлечь себя в продолжающийся про­цесс проверки и перепроверки гипотез. На каждый полевой этап этнографы приходят, вооруженные гипотезами, извлеченными из предыдущих этапов. Так как гипотезы развиваются, то включенный наблюдатель может руковод­ствоваться различными утверждениями в поисках опровержения. Совершен­ствование валидных интерпретаций (обоснованных объяснений) проявляется в качестве разворачивания полевого исследования.

В ходе исследования замбинизации мы изучали процесс, в котором, с одной стороны, белые управленцы замещались замбийскими инспекторами, а с другой — проходила «замбинизация» отдела кадров. На основании одно­моментного исследования понять, что происходит, было невозможно, так как это был важный развивающийся процесс. Более того, в такой политически и морально нагруженной ситуации, было нереально отличить нормы от соци­ального действия без прямого наблюдения во времени и пространстве. Что касается процесса исследования, то мы могли проверять и развивать наши гипотезы, как только они появлялись, не на одном случае.

Продвижение за пределы социальной ситуации

Обычно этнография ассоциируется с микроисследованиями социально­го взаимодействия. В традиции символического интеракционизма искать широкие обобщения в моделях взаимодействия. Результат — это закавычен­ный контекст. В этнометодологической традиции «внешний контекст» — это воображаемая социальная конструкция, которая делает возможным микро­взаимодействие. В третьей традиции микроконтекст — это выражение цело­стности: тюрьма — выражение исправительного общества, фабрика — капи­талистических отношений, бюрократия — рационализации. Структура в це­лом закодирована в каждой части общества.

В развернутом монографическом исследовании ситуация межличностно­го взаимодействия (лицом к лицу) формируется не только внутренними, но и внешними реальными силами. Общество понимается как совокупность раз­личных взаимозависимых частей, которые взаимодействуют, определяют и укрепляют друг друга. Относящиеся к делу силы определяются тремя спосо­бами. Во-первых, заранее определенная теория направляет исследование вза­имного учреждения микро- и макрореальностей. Во-вторых, сравнения про-

водятся по основным отличительным признакам, объясняемым внешними факторами. В-третьих, каждая микроситуация управляется не только внешни­ми по отношению к ней, но и внутренними, часто неустановленными, смыс­ловыми кодами: в нашем случае — это расовый код сообщества поселенцев.

Я мог бы представить исследование замбинизации как проявление общего закона цветного исключения, так как ни один черный не обладает властью над белым. Я мог бы придать этому закону еще большую силу, распростра­нив теорию на преемственность организаций в Соединенных Штатах. Я мог бы обнаружить аналогичные тендерные и расовые линии. И это было бы стратегией обоснованной теории — движение от существенной (субстанци­ональной) теории к формальной посредством сравнения случаев, которые только кажутся разными. Чем больше различий между случаями, тем возмож­но более широкое обобщение. Развернутое монографическое исследование ищет случаи, которые слабо отличаются друг от друга, для того чтобы легче было определить источник этого различия.

В монографическом исследовании замбинизации было два сравнения: с одной стороны, с африканским прогрессом в прошлом, с другой — с высши­ми позициями в тогдашнем замбийском правительстве, которые были заняты замбийцами. Я пытался объяснить сохранение цветного исключения, несмотря на демократизацию и формальное прекращение расизма. Я пришел к анализу тех сил в обществе, которые были ответственны за воспроизводство цветного исключения, и к рассмотрению того, как эти силы менялись с течением вре­мени. По колониальному принципу рудниковые компании постоянно пыта­лись «продвинуть африканцев» на позиции, ранее монополизированные бе­лыми, что частично было реализовано в случае со вспомогательными и неква­лифицированными рабочими местами. Африканские профсоюзы были раздроблены, большинство их членов было заинтересовано в повышении за­работной платы и улучшении условий труда. Главным образом, колониальное государство стремилось не допустить конфликта, начинавшегося, как только ломался механизм индустриальных отношений. Преемник замбийского пра­вительства, не связанный больше с Лондоном, стал еще больше обязан руд­никовым компаниям как главному источнику доходов.

Хотя белые потеряли формальную политическую власть, у них оставались рычаги давления, так как рудники и правительство зависели от их экспер­тизы. По этой причине замбийская политическая элита оставалась безвласт­ной эмигранткой на командных высотах медной промышленности, так как не желала полагаться на местную постоянно конкурирующую с ней эконо­мическую элиту. Однако постколониальное правительство вынуждено было реагировать на националистические призывы о том, что замбийцам следует работать в собственной стране. И она реагировала, но не более энергичным продолжением замбинизации, а национализацией шахт, оставив принципы внутренней организации нетронутыми. Следовательно, мы видим, как от­крытие основного закона — закона цветного исключения — трансформиро­валось в вопрос, который вывел за пределы собственно замбинизации.

Переходя от драмы с преемственностью к силам, действующим в постко­лониальной Замбии, ничего другого не оставалось, как поднять вопрос о репрезентативности. Я сделал утверждение о характере постколониализма на основании единичного случая. Обоснованно ли это? Обратимся к этому воп­росу в следующем параграфе.