ГЛАВА 27. Переступив порог дворца, я вдруг ощутила, что нахожусь именно там, где должна находиться

Переступив порог дворца, я вдруг ощутила, что нахожусь именно там, где должна находиться. Служанка, которой я никогда прежде не видела, взяла у меня пальто, а Аспен подошел к одному из гвардейцев, стоявших на карауле, и негромко объяснил, что полный отчет о поездке он даст наутро. Я поднималась по лестнице на второй этаж, когда меня перехватила другая служанка:

– А на прием вы разве не пойдете, мисс?

– Прошу прощения?

Мне что, устроили торжественную встречу или что-то в этом роде?

– В Женском зале, мисс. Уверена, вас там ждут.

Это объяснение не слишком прояснило ситуацию, но я продолжила подниматься и, свернув за угол, направилась в Женский зал. Оказаться в привычных стенах было неожиданно отрадно. Разумеется, я все еще тосковала по папе, но не видеть на каждом шагу вещи, которые напоминали о нем, было облегчением. Вот если бы меня еще встречал Максон!

Я раздумывала, не послать ли за ним, когда из-за дверей Женского зала донесся дикий шум. Судя по громкости, там собралась половина Иллеа.

Я нерешительно приоткрыла дверь. Едва Тайни – стоп, а она-то что здесь делает? – заметила мои рыжие волосы, как немедленно закричала на весь зал:

– Она здесь! Америка вернулась!

Зал огласился приветственными криками, и я в изумлении застыла на пороге. Эммика, Эшли, Бариель… Здесь были все. Я оглядела зал, хотя и понимала всю тщетность. Рассчитывать увидеть здесь Марли не стоило.

Ко мне бросилась Селеста и едва не задушила в объятиях:

– Ах ты, паршивка, я так и знала, что ты своего добьешься!

– Ты о чем? – опешила я.

Не успела Селеста ничего пояснить, как ко мне подскочила Крисс и, крепко обняв, едва не оглушила своим визгом. Судя по исходившему от нее запаху спиртного, она успела уже изрядно приложиться к бокалу, который держала в руках, и, похоже, останавливаться не собиралась.

– Остались только мы с тобой! – завопила она. – Завтра Максон объявит о помолвке! С одной из нас!

– Ты уверена?

– Вчера мы с Элизой, – встряла Селеста, – получили под зад коленом, но он послал за всеми остальными девушками, так что мы никуда не уехали. Элиза тяжело это переживает, ты же знаешь, какая у нее семья. Она считает, что не оправдала их надежд.

– А ты? – обеспокоенно спросила я.

Селеста с философским выражением пожала плечами и улыбнулась.

Я засмеялась, и в следующий миг кто-то сунул мне в руку бокал.

– За Крисс с Америкой, последних, кто не сошел с дистанции! – провозгласил чей-то голос.

От таких новостей голова шла кругом. Значит, Максон решил положить Отбору конец и отправить всех по домам. И сделал это в мое отсутствие. Значит ли это, что он скучал по мне? Или понял, что вполне в состоянии прожить и без меня?

– Пей же! – велела Селеста и осушила бокал в мою честь.

Я выпила шампанское и закашлялась. Не знаю уж, что больше повлияло: перемещение из одного часового пояса в другой, переживания нескольких последних дней или выпитое на пустой желудок вино, а может, сочетание всего перечисленного, только голова у меня немедленно закружилась.

Девушки приплясывали на диванах, радуясь событию, хотя и не стали победительницами. Селеста в уголке о чем-то шушукалась с Анной, судя по всему, рассыпалась перед ней в извинениях. В зал бесшумно пробралась Элиза и, молча обняв меня, вновь исчезла. Все веселились до упаду, и я поймала себя на том, что счастлива, несмотря на то что совершенно не уверена в исходе состязания.

Я обернулась и неожиданно обнаружила рядом Крисс. Та порывисто обняла меня.

– Так, – сказала она. – Давай договоримся, что завтра будем радоваться друг за друга, как бы все ни повернулось.

– Думаю, это хороший план, – прокричала я в ответ, перекрывая гвалт, и со смехом опустила глаза.

И тут меня точно обухом по голове ударили. Подвеска, блеснувшая на шее у Крисс, внезапно перестала быть просто украшением, каковым была еще несколько дней назад.

Я ахнула, и она с недоумением взглянула на меня. Схватив Крисс за руку, я решительно потащила ее к выходу из зала.

– Куда мы идем? – опешила Крисс, явно не ожидавшая такого поворота событий. – Америка, что случилось?

Я затащила ее за угол и втолкнула в дамскую уборную, предварительно удостоверившись, что мы одни и никто нас не услышит.

– Ты из повстанцев! – набросилась я на нее.

– Чтооо?! – чуточку слишком театрально возмутилась она. – Да ты спятила!

Однако же она непроизвольно потянулась к цепочке и тем самым себя выдала.

– Мне известно, что означает эта звезда, Крисс, так что не пытайся меня обмануть, – спокойно произнесла я.

Выдержав паузу, она вздохнула:

– Ничего противозаконного я не сделала. Я не организую нигде никаких протестов, я просто сочувствующая.

– Прекрасно, – бросила я. – Но чем ты докажешь, что ты здесь, потому что тебе нужен Максон, а не потому, что тем, кого ты поддерживаешь, нужен свой человек во дворце?

Она немного помолчала, подыскивая слова. Потом, сжав челюсти, подошла к двери и заперла ее:

– Если тебе непременно хочется это знать, да. Меня… предложили королю в качестве возможного варианта. Я уверена, ты уже догадалась, что лотерея на самом деле была одной видимостью. – (Я кивнула.) – Король был – и до сих пор остается – не в курсе, сколько северянок было выдвинуто. Мне единственной из всех выпала возможность попасть во дворец, и поначалу я оставалась здесь исключительно из преданности делу. Я не понимала Максона и, казалось, была совершенно ему безразлична. Но когда я лучше узнала его, мне стало очень грустно, что я не интересую его. После того как Марли выбыла, а ты впала в немилость, я увидела его совершенно в ином свете. Ты, наверное, считаешь, что я приехала сюда из неверных побуждений, и, возможно, права. Но сейчас я здесь нахожусь в силу совершенно иных причин. Я люблю Максона и по-прежнему готова за него бороться. Вместе мы способны совершить очень многое. Так что если ты думаешь, что можешь шантажом заставить меня уехать, то лучше даже и не пытайся. Я не уступлю. Ты поняла меня?

Никогда еще Крисс не вела себя так пылко. Я не могла понять, причиной тому ее уверенность в своей правоте или выпитое шампанское. Вид у нее был такой воинственный, что я не знала, что и сказать.

Мне очень хотелось сообщить ей, что мы с Максоном тоже способны вдвоем очень много сделать и, возможно, уже успели совершить такое, о чем она не может и мечтать. Но момент для хвастовства был далеко не самый подходящий. И потом, у нас с ней было много общего. Я приехала сюда ради своей семьи, и она тоже ради своей семьи, если это можно так назвать. И мы обе уже успели занять каждая свое место в сердце Максона. Что толку теперь грызться!

Крисс приняла мое молчание за согласие вести себя мирно и слегка расслабилась:

– Вот и хорошо. А теперь, с твоего позволения, я возвращаюсь обратно на вечеринку.

Одарив меня ледяным взглядом, она удалилась, а я осталась разрываться на части. Что делать? Молчать? Или сообщить кому-нибудь? И вообще, плохо это или хорошо?

Я вздохнула и вышла из уборной. Веселиться расхотелось, и я направилась прямиком к себе.

Несмотря на то что я успела соскучиться по Энн с Мэри, не застав никого в комнате, я обрадовалась. Я бросилась на постель и попыталась размышлять логически. Значит, Крисс – северянка. Ничего опасного, если верить ее словам, но я все равно не понимала, что именно это значит. Наверное, ее имели в виду Август с Джорджией. И с чего я взяла, что они говорили об Элизе?

Выходит, это Крисс помогла им проникнуть во дворец? И указала, где искать то, что их интересовало? У меня были во дворце свои тайны, но я никогда не задумывалась, что могут скрывать другие девушки. И зря.

А теперь что я могла сказать? Если между Максоном и Крисс что-то есть, любая попытка разоблачить ее будет выглядеть так, будто я пытаюсь очернить соперницу. И даже если это сработает, не таким способом я хотела получить Максона.

Я хотела, чтобы он знал, что я люблю его.

В дверь постучали. Меня очень подмывало не открывать. Если Крисс пришла что-то объяснить или кто-то из девушек решил вернуть меня на праздник, мне сейчас совершенно не хотелось с ними общаться. В конце концов я все-таки заставила себя подняться с постели и подойти к двери.

На пороге стоял Максон с пухлым конвертом и маленькой коробочкой, упакованной в оберточную бумагу.

Едва я поняла, что мы с ним снова оказались один на один, как атмосфера внезапно наэлектризовалась, пронизанная какой-то магической энергией, и я вдруг почувствовала, как сильно по нему соскучилась.

– Привет. – Он держался как-то скованно, как будто не знал, что еще сказать.

– Привет.

Мы стояли столбом, молча глядя друг на друга.

– Не хочешь войти? – предложила я.

– Э-э… Ну да, хочу.

Что-то внутри Максона щелкнуло, и его поза и выражение лица изменились. Наверное, он нервничал.

Я посторонилась, давая ему пройти. Он огляделся по сторонам, словно моя комната успела преобразиться с тех пор, как он был здесь в последний раз.

Потом Максон посмотрел на меня:

– Как ты?

Похоже, он имел в виду смерть моего отца. Я напомнила себе, что окончание Отбора не единственная большая перемена в моей жизни.

– Ничего. Мне до сих пор не верится, что его больше нет, особенно теперь, когда я здесь. Кажется, что я могу написать ему письмо и он его получит.

Максон сочувственно улыбнулся:

– Как твои родные?

– Мама держится, – вздохнула я. – Кенна – кремень. Больше всего меня беспокоят Мэй с Джерадом. Кота все это время вел себя по-свински. Такое впечатление, будто он вообще не любил папу. Я не понимаю брата, – призналась я. – Ты же был с папой знаком. Он был чудесным человеком.

– Это правда, – согласился Максон. – Рад, что успел с ним познакомиться. Знаешь, я вижу в тебе его черты.

– Правда?

– Правдивей не бывает. – Максон взял конверт и коробочку в одну руку, а второй обнял меня и, подведя к постели, присел рядом. – Твое чувство юмора, например. И твое упорство. Когда мы с ним беседовали в его приезд, он устроил мне настоящий допрос с пристрастием. Это было даже забавно, хотя местами и выводило из себя. И ты тоже постоянно держишь меня в тонусе. К тому же у тебя его глаза и, пожалуй, его нос. И его оптимизм. Мне показалось, в нем это есть.

Я жадно впитывала слова Максона, радуясь каждой черте, которую, по мнению Максона, я унаследовала от отца. А я-то считала, что Максон его совсем не знал.

– Я хочу сказать, твоя печаль совершенно понятна, но ты можешь быть уверена, что все его лучшие черты остались жить в тебе, – заключил он.

Я обвила его шею руками, и он обнял меня свободной рукой.

– Спасибо тебе.

– Я говорил это совершенно серьезно.

– Знаю. Спасибо. – Я снова уселась рядом с ним и решила сменить тему, пока слишком не растрогалась. – Что это у тебя тут такое? – спросила я, кивнув на конверт с коробочкой, которые он по-прежнему сжимал в руке.

– А, это. – Максон на миг о чем-то задумался. – Это тебе. Запоздалый подарок на Рождество. – Он взмахнул пухлым конвертом. – Мне самому не верится, что я дарю это тебе. Пожалуйста, не открывай конверт, пока я не уйду… Но это твое.

– Ладно, – неуверенным тоном произнесла я, и он положил его на мой прикроватный столик.

– Так, с самой трудной частью покончено, – добавил он шутливо, протягивая мне коробочку. – Прости, упаковщик из меня никудышный.

– Все просто замечательно, – заверила его я, стараясь не смеяться при виде кривых сгибов, и надорвала обертку с обратной стороны.

Внутри оказалась вставленная в рамку фотография дома. И не простого, а очень красивого. Теплого желтого цвета, он стоял посреди роскошной лужайки, по которой так и хотелось пробежаться босиком. Окна на обоих этажах были высокие и широкие, а вокруг зеленели раскидистые деревья, дающие блаженную тень. С ветки одного из них даже свисали качели.

Я пыталась смотреть не на сам дом, а на весь снимок в целом. Это произведение искусства наверняка было делом рук Максона. И когда только он успел выбраться за пределы дворца, чтобы отыскать этот объект для съемки?

– Очень красиво, – призналась я. – Ты сам фотографировал?

– Ох, нет, – засмеялся он, качая головой. – Подарок не фотография, а дом.

До меня не сразу дошел смысл его слов.

– Что?

– Я подумал, ты захочешь, чтобы твои родные жили неподалеку от тебя. До него совсем недолго ехать, и места там масса. Думаю, твоей сестре с ее маленьким семейством будет в нем даже очень удобно.

– Что… я… – Я во все глаза смотрела на Максона, ожидая объяснений.

Максон терпеливо пояснил мне то, что, по его мнению, я уже должна была понять.

– Ты же сказала, чтобы я отправил всех по домам. Я и отправил. Мне пришлось оставить еще одну девушку – таковы правила, – но… ты сказала, что если я докажу, что люблю тебя…

– …Это… я?

– Ну конечно ты.

Я утратила дар речи. Потом засмеялась, потрясенная, и принялась целовать его, хихикая в промежутках между поцелуями. Максон, обрадованный таким пылким проявлением чувств с моей стороны, смеялся вместе со мной.

– Мы женимся?! – завизжала я и снова набросилась на него с поцелуями.

– Да, мы женимся.

Он захохотал, не пресекая моего буйного приступа радости. Я вдруг обнаружила, что сижу у него на коленях. Не помню, как я там оказалась.

Я целовала и целовала его… и сама не заметила, как наш смех умолк. А следом погасли и улыбки. Поцелуи из игривых стали жадными. Когда я отстранилась и заглянула в его глаза, они, казалось, прожгли меня насквозь.

Максон прижал меня к себе, и я почувствовала, как колотится у него сердце. Охваченная каким-то неутолимым голодом, я принялась стягивать с него пиджак. Он помогал мне, но при этом не выпускал из объятий. Мои туфельки полетели на пол и остались на ковре. Максон пошевелил ногами, сбрасывая свою обувь.

Не отрываясь от моих губ, он со мной на руках перебрался подальше от края кровати и уложил на постель. Его губы скользнули по моей шее вниз, мешая мне сосредоточиться на развязывании его галстука. Наконец я справилась с узлом и зашвырнула его к нашим туфлям.

– Вы нарушаете правила, мисс Сингер.

– Вы же принц. Вы можете просто меня помиловать.

Он фыркнул, его губы переместились к моему уху, скользнули по щеке. Я принялась расстегивать на нем рубашку, досадуя на неподатливые пуговицы. Несколько последних Максон расстегнул сам, затем сел, высвободился из рукавов и швырнул смятый ком в сторону. Когда я в прошлый раз видела Максона без рубашки, обстоятельства помешали мне насладиться этим зрелищем в полной мере. Но теперь…

Я провела кончиками пальцев по его животу, восхищаясь железным прессом. Добравшись до пряжки ремня, я взялась за нее и толкнула Максона на постель. Он и не думал сопротивляться. Его рука проникла под мои пышные юбки и по-хозяйски расположилась на бедре.

Почти теряя рассудок, я хотела большего, еще большего и боялась, что он не позволит мне продолжать. Не отдавая себе в том отчета, я обхватила его руками и впилась пальцами ему в спину.

Он мгновенно перестал целовать меня и, отстранившись, заглянул мне в глаза.

– Что? – прошептала я, леденея от страха, что ничего больше не повторится.

– Тебе… тебе неприятно? – спросил он с тревогой.

– Что неприятно?

– Касаться моей спины?

Я провела ладонью по его щеке и в упор посмотрела ему в глаза, чтобы у него не могло остаться никаких сомнений в том, что я чувствую.

– Максон, часть рубцов на твоей спине из-за того, что ты не хотел, чтобы они появились на моей. И я люблю тебя за это.

Он замер:

– Что ты сказала?

Я улыбнулась:

– Я люблю тебя.

– Еще раз, пожалуйста. Я не…

Я обхватила его лицо ладонями:

– Максон, я люблю тебя. Я люблю тебя.

– И я тоже люблю тебя, Америка. Я люблю тебя всем своим существом.

Он снова нашел мои губы, и мои руки пустились путешествовать по его спине, но на этот раз он не остановился. Обхватив меня, он принялся теребить застежку моего платья.

– Господи, да сколько же здесь этих дурацких пуговиц?! – пожаловался он.

– Знаю! Это…

Максон уселся и, взявшись обеими руками за вырез платья, одним рывком разорвал его на груди, которую теперь прикрывала лишь тончайшая шелковая сорочка.

Повисла напряженная тишина. Максон пристально посмотрел мне в глаза. Не отводя взгляда, я уселась и спустила с плеч рукава платья. Избавиться от них оказалось не так-то просто. Под конец мы с Максоном очутились в постели на коленях, по-прежнему продолжая целоваться. Моя едва прикрытая невесомым шелком грудь касалась его груди.

Мне хотелось провести всю эту ночь рядом с ним, без сна, исследуя новую вселенную, которая нам открылась. Все остальное словно перестало существовать… И тут из коридора донесся грохот. Максон повернулся к двери. Казалось, он ожидал, что она в любой миг распахнется. Никогда еще я не видела его таким напряженным, таким напуганным.

– Это не он, – прошептала я. – Кто-то из девушек запнулся на пороге своей комнаты или служанка уронила что-то. Все в порядке.

Максон наконец перевел дыхание, которое, оказывается, сдерживал все это время, и, навзничь рухнув на постель, прикрыл глаза ладонью, то ли раздосадованный, то ли обессиленный, то ли и то и другое сразу.

– Я не могу, Америка. Не в таких условиях.

– Все в порядке, Максон. Нам ничего не грозит. – Я улеглась рядом с ним, уткнувшись носом в его свободное плечо.

Он покачал головой:

– Я хочу отбросить все заслоны. Ты этого заслуживаешь. А так я не могу. – Он взглянул на меня. – Прости.

– Ничего страшного. – И все же я не могла скрыть разочарование.

– Не огорчайся. Я хочу увезти тебя в свадебное путешествие. Куда-нибудь, где будет тепло и не будет больше никого, кроме нас двоих. Никаких обязанностей, никаких камер, никаких охранников. – Он обнял меня. – Так будет намного лучше. И я смогу по-настоящему тебя избаловать.

Когда он так это сформулировал, ожидание больше не казалось таким невыносимым, но я была бы не я, если бы не оставила последнее слово за собой.

– Ты не сможешь меня избаловать, Максон. Мне ничего не нужно.

Теперь он кончиком носа терся о мой нос.

– О, я знаю. Я говорю не о материальных вещах. Ну, то есть, – поправился он, – и о материальных вещах тоже, но это не главное. Я собираюсь любить тебя так сильно, как еще ни один мужчина не любил ни одну женщину, как тебе никогда даже не мечталось. Я обещаю тебе.

Поцелуи, которые последовали за этим обещанием, были нежными и робкими, как наш первый поцелуй. И я чувствовала, как его обещание начинает исполняться прямо здесь и сейчас. И страшилась, и радовалась возможности быть любимой так сильно.

– Максон?

– Что?

– Ты останешься со мной на ночь? – спросила я. Он поднял бровь, и я хихикнула. – Я буду паинькой, честное слово. Просто… я хочу, чтобы сегодня ты спал здесь.

Он устремил глаза к потолку, размышляя. Но в конце концов уступил:

– Хорошо. Но мне придется очень рано уйти.

– Ладно.

– О’кей.

Максон снял брюки и носки и аккуратно сложил их, чтобы не смялись. Потом забрался обратно в постель и улегся рядом, прижавшись животом к моей спине. Одну руку он примостил мне под шею, а другой бережно меня обнял.

Я обожала свою кровать во дворце. Подушки были мягкими, как облака, а матрас волшебным образом убаюкивал. Одеяло было не холодным и не жарким, а ночная рубашка невесомой, точно сотканная из воздуха.

Но никогда еще я не чувствовала себя в своей постели так уютно, как в объятиях Максона.

Он нежно поцеловал меня за ушком:

– Спи спокойно, моя Америка.

– Я люблю тебя, – произнесла я тихо.

Он прижал меня к себе чуть крепче:

– И я люблю тебя.

Я лежала, пытаясь как можно полнее впитать этот счастливый миг. Не прошло и нескольких секунд, как дыхание Максона замедлилось и стало мерным. Он уснул.

Максон, который не спал никогда.

Должно быть, рядом со мной он чувствовал себя в безопасности. А я после всех треволнений по поводу того, как ко мне относился его отец, чувствовала себя в безопасности рядом с ним.

Я вздохнула и дала себе слово, что мы обязательно поговорим про Аспена завтра. Необходимо было покончить с этим до церемонии, и я была уверена, что смогу найти нужные слова, чтобы все объяснить. А пока я была намерена наслаждаться крохотным островком мира и покоя в объятиях человека, которого люблю.