Истомина Анна, 654 гр.

Цэрэн-ДондогХамаев. Солнце на ладони (повесть)

Какая волшебная сила создала тебя, край мой родной, ― сосредоточение огненного дыхания жизни в центре бескрайнего космоса, названный абсолютно счастливой страной?! Пламенное сердце твое, подобно бурлящей лаве, пульсирующейс незапамятных времен до далекого будущего. Вот поэтому я и люблю тебя. Вот поэтому я тебе всегда немного завидую...

Входя в разноцветье твоих привольных степей, взирая на высокий свод твоего неба или сидя погруженный в свои мысли, я наполняюсь страстной любовью к тебе, я бесконечно рад бесценному труду золотых человеческих рук. Вселенная, моя песня, словно сердце твое, беспрестанно ищет вечного биения. Я называю свой народпрекрасными, тянущимися к звездам цветами на твоей спине. И каждый из цветков имеет свой цвет и свой аромат...

Конец мая. Небо настолько ясное, лазурное, что ничего не видно в глубине его; тишина, только слышно, как раздается кукование кукушки, да журчит, переливаясь на солнце перламутром, речушка, над гладью которой любой звук, поднимаясь вверх, отдается эхом в бескрайней вышине. Именно в мае на земле нашей Бурятии наступают дни, спокойствие и красота которых вызывают слезы на глазах людей, тонко чувствующих и понимающих природу.

Это было именно в один из таких дней. Повсюду цвели цветы, волновалось бескрайне-зеленое, душистое море. Подул ранее прячущийся слабенький ветерок, принеся с собой пьянящий аромат трав.

В то жаркое полуденное время рослый и широкогрудый двадцати с лишним лет парень в легких сандалиях на босу ногу, одетый в белые летние рубашку и брюки, ивременами вытирающий пот со лба и оголённой груди, жадно вдыхал в себя воздух родной земли, поднимаясь на горуХабсагай. Добравшись до самой вершины гольцов, подобной остроконечной бурятской шапке, пронзающей небесную голубизну, он встал и поднял перед собой обе руки, будто желая обнять простирающуюся перед ним, подернутую туманной дымкой родную степь.
Это не Памир, Тянь-Шань или Саяндал с их вечно-снежными вершинами. Тем не менее, очень легко можно представить в своем воображении села, находящиеся за многие километры от них. Внизу, огибая Хабсагай, течет река Нарин(Узкая), переливающаяся в солнечный деньсловно рыбная чешуя. На берегу той речушки расположился центр совхоза Бэлшэр, занимающийся разведением животных и растений.

Парень, стоящий на вершине горы, поднес свои ладони ко рту, и, обернувшись к степям, в которых вырос, закричал чарующим, словно охотничий манок, голосом:

― Хэ... Хэ... хээ! ― да так, что вокруг раздалось эхо.

Это был Алдар, что приехал в родные края после сельхозинститута. У него давновошло в привычку, приезжая домой на летние каникулы, забираться на вершину горы. Он, окидывая взглядом таежные и степные просторы, оттаивал душой. Вглядываясь вдаль, юноша отдавался на волю своих мыслей и ничего больше не замечал вокруг.

― Э-ээ! Алда-ар, оо-о, Алдар! Слезай, слезай! Сюда! Давай купаться! ― снизу послышался резкий голос. Парень его испугался. Он думал, что рядом никого нет.

Мысли его пропали вслед за раздавшимся в ущелье эхом, подобно с шумом пролетающему в глубокой чистой синеве орлу, что, пикируя кземле, резко прижал к себе свои крылья. Алдар сразу узнал этот голос. Кода он посмотрел вниз, то увидел, как Балдан машет ему своей майкой.

― Эй, ээ-эй! Ты что там как столб стоишь? Давай слезай. Сейчас как выползет из щели гадюка и укусит тебя...

― Ладно, ладно, я сейчас... Балдан... Жди меня, ― сказал он и двинулся к узкому проходу, как и прежде наполненный своими мыслями.

Все еще спускаясь вниз, но будучи уженевдалеке от Балдана, он помахал ему рукой. Балдан, приглаживая огромными ручищами грубые черные волосы, улыбался ему во все свои неровные желтые зубы:

― Ладно, Алдар, как окончил? ― спросил Балдан, идя ему на встречу с протянутыми руками.

― Да ничего, хорошо, спасибо. А как твои дела? ― спросил он в ответ. И Балдан, пожав ему руку, смеясь, подмигнул одним глазом:

― Я?! Да что со мной сделается? Я успешен на работе, девчонки меня любят, никогда не унываю, иду по жизни, приплясывая. Что я могу еще сказать, - выпалил на одном дыхании, толкнув Алдара плечом. И вместе они задорнорассмеялись.

Балданпоказал на возвышающуюся до неба гору:

― Ты видишь, во-он там сидит белоголовый? Увидел, да? Вот, вот... Ни разу он не шевельнулся. Эх, жаль, что я с собойружье не прихватил, а то бы подстрелил его, ― сказал он.

Алдар все никак не мог понять, шутит его друг или что-то пытается скрыть. Орел, будто сообразив, о чем они говорят, свободно раскинул крылья, гордо поднял свою голову и ринулся вверх. Потому как он легко и вертко плыл в воздухе, можно было понять, что это — половозрелая и сильная птица.

― А-ах, как хорошо, Балдан, ей богу! Соорудить бы два крыла, как Дедал и Икар, да и летать себе по небесным просторам. Космонавтам, наверное, хорошо... О-оо, смотри, смотри, как он, прижав крылья, стрелой бросился вниз.

Балдан, не обращая внимания на орла, не мигая, смотрел в искрившиеся глаза Алдара. Он был смущен пылкойречью своего друга. Он не ожидал, что Алдар, увидевстепных орлов, придет в такой щенячий восторг. Для Балдана орел всегда оставался просто орлом, и если бы он был стрелком, то обязательно умертвил бы его.

Улетаядалеко вглубь степи, орел скрылся из виду.

― Я подумал, что незачем гонять машину на такое короткое расстояние. Скоро уже стемнеет, давай искупаемся, ― сказалБалдан и прыгнул в почти ледяную воду, которая была бы явно не по зубам людям слабым телом.

Когда спокойное течение водоема было нарушено и в воздухе сверкнули брызги, Алдар вспомнил о змее, и желание купаться у него тут же улетучилось. Над прозрачной поверхностью этой горной речушки мерно то появлялась, то исчезала чуть загорелая на солнце спинаБалдана, быстро мелькало в воде его напряженное тело.Алдар недолго посидел на берегу, намочил голову и грудь и резко нырнул в воду. То опуская вниз, то поднимая над речной гладью свое тело, разрезая руками воду, он добрался до противоположного берега и, подняв голову вверх, поплыл по кругу. Вскоре ему стало настолько хорошо, что он перестал думать о том, чтобы вылезти из водной прохлады.

«У человека есть удивительное качество ― ко всему очень быстро привыкать», ― думалАлдар, пока Балдан, не переставая, брызгался ему в лицоводой. Стоя по горло в реке, они окатывали друг друга водой, захлебываясь и смеясь. Вдоволь наплескавшись, они выползли на траву погреться на солнышке.

― Кажется, будто совсем недавно мы были детьми и ловили рыбешек в реке. Ты помнишь, Алдар?

― Конечно, я помню… Ты был еще тем озорником и хулиганом. Мальчишкой, я тебя немного побаивался. Помнишь, как ты отобрал у меня около двадцати рыбешек, развел костер из ковыля, сжарил их и все съел один без остатка?

― А-аа, помню, помню. Я тебе что, ни одной не оставил?

― Если б ты мне тогда хотябы две― три оставил, я бы сейчас и не вспомнил. Не хорошо так было поступать.

― Какими же все-таки мы были наивными… Ха-хаа…

― Уу, эээ! Я должен был корм отвезти во второе отделение. Как бы поздно не стало, ― сказал Алдар и, встав на ноги, потянулся.

Всласть накупавшись, два проголодавшихся друга разбрелись по домам…

― Я приготовила покушать, зайди в летник, перекуси! Я пойду, встречу маму, пусть хоть жажду утолит… Ее овцы сейчас поднимаются по южной стороне сопки, ― выпалив это, сестренка Алдара, Сэсэг, неся книгу под мышкой, вышла из дома.

Съев то, что приготовила сестра, он сидел неподвижно, уставясь в зеленеющую вдали степь, не замечая дуновенье лесного ветерка от двери. Кипящая вода всегда найдет, где ей выйти. Мысли его, с утра бежавшие наперегонки друг с другом, теперь же нанизывались, словно бисер на иголку, находя в его сознании свое место, свое пристанище…

― Сынок, о чем призадумался? Не случилось ли чего плохого? ― с беспокойством спросила у него его мать, Долор.

― Да нет, матушка, ничего не случилось. Я просто вспомнил кое-что интересное, ― сказал Алдар то, что хотела услышать мать, и она продолжила, уже успокоившись:

― Сынок, ты кушал? ― спросила она.

― Я недавно поел, мама. В сарае есть уже готовая еда. Зайдите и попейте чаю, ― ответил ей и подумал: «Сама-то с самого утра и крошки хлеба во рту не держала, а беспокоится обо мне, бедняжка» ― нежно о матери.

***

На следующееутро после приезда.Алдара, еще не успевшего выспаться под теплым одеялом, мать разбудила ни свет ни заря.

― Сынок, тебе придется встать. Парторг зовет в контору. Кто-то, видать, приехал…

Долгор наклонилась над сыном, спокойно и нежно с ним говорила, пока Алдар не встал. Он быстро оделся, вымыл лицо и ушел. В душе матери не промелькнуло ни тени беспокойства.

«Видимо, хотят познакомить с работой человека, только что окончившего институт», ― думала она и решила, что сегодня снова пойдет пасти овец.

Был рассветный час, когда люди встают и, затопив печи, выходят на дойку коров. В это майское утро все было необычно: душу Алдара жгло желание распахнуть рубашку, и, вдыхая полной грудью чистый воздух, во весь голос запеть. Утренний ветерок доносил запах сырости с подножия северных гор. Когда он страдал от бессонницы, сдавая госэкзамены, в его уставшую голову не лезла ни одна мысль, но сейчас, вбирая в себя всю красоту природы, удивляясь ей, радуясь и волнуясь сердцем, Алдар задумался:

«До чего же красива моя Родина. После образования совхоза, здесь появилось так много домов, скверов, озеленили улицы… Приехали новые люди, свили себе гнездышки и остались навсегда жить… И я, вобрав в себя знания, вернулся к тебе. Говорят, что наиболее прекрасен тот цветок, что ты вырастил своими руками. Но я еще не совершил ничего, о чем бы вспоминали люди. Наконец-то пришло время для того, чтобы возблагодарить тебя за все…»

Полный надежд Алдар вбежал в просторный кабинет профкома, в котором сидели люди, громко и весело разговаривая между собой.Это были, много лет проработавший председателем, а теперь назначенный на должность директора совхоза, СодномЗумбуевич, парторг, Будда Бадмаевич, и какой-то незнакомый молодой русский.

Всегда, когда худощавый, среднего роста Будда Бадмаевич смеялся, задорно сверкали его черные глаза, иприятно шевелились реденькие усы над губами. ПротянувАлдару через широкий стол руку:

― Ладно, АлдарМаксарович, поздравляем тебя с окончанием, ― сказал он, крепко пожимая ему руку.

― Спасибо, ― с достоинством ответил Алдар.

― Мы тебя, дружище, очень долго ждали, ― сказал Будда Бадмаевич, в подтверждение своих слов окинул взглядом всех присутствующих и дальше продолжил, ― Дело в том, что мы хотим тебе доверить руководство молодежи совхоза. Что ты думаешь по этому поводу? Ты подумай немного да скажи нам…

Никак не ожидая такого оборота разговора и рассчитывая, что его отправят агрономом в одно из отделений, Алдар растерялся.

― Нет… Я окончил институт, и поэтому хотел бы работать по своей специальности.

― Это твое право, мы не спорим, но в данный момент нам как раз нужен человек, который вдохновил бы и повел за собой молодежь. У нас было несколько людей на примете, но все же мы остановились на тебе. Поэтому твои возражения немного лишние, так как это не только мое мнение, это решение партийной организации, дирекции совхоза, ― сказал Будда Бадмаевич и добавил.

― У тебя все получится. Мы верим, ты сможешь. Ты же ведь до окончания школы работал комсомольским секретарем, а, значит, уже имеешь необходимый опыт, ― словно пытаясь уговорить ребенка, директорподчеркнул свои слова мягким спокойным тоном.

«По-видимому, они меня не отпустят. А вот тот интересно кто? Если из начальников, то сейчас заговорит. А, ну, да ладно… Смогу ли я организовать молодежь, руководить ею? Если не осилю, то мне лучше и не соглашаться… А что, если все таки попробовать? Если не смогу, то поставят агрономом», ― подумал, а вслух сказал:

― Хорошо, я попробую, но не знаю, смогу ли я. Если не вытяну, поставьте агрономом.

― Как это «смогу ли я»?.. Сможешь! ― радостно встрепенулся Будда Бадмаевич, ― ну, ладно, познакомься с районным комсомольским председателем, ― он указал взглядом на того самого незнакомого молодого человека ― на рыжеволосого и голубоглазого русского. Он стоял, раскинув перед собой руки, и кивал головой.

― Я вижу, все уже и так понятно. Вы втроем останьтесь и согласуйте работу, а я же не буду вам мешать. Ладно, Алдар, желаю успехов на твоей новой работе. Я надеюсь, что тебя на общем собрании утвердят единогласно. Хорошей тебе работы, ― и директор совхоза, крепко пожав Алдару руку, удалился в свой кабинет.

― Ну, раз так, то я буду стараться, ― ответил Алдар.

… Идя по дороге по направлению к лесному источнику, Алдар любовался розовыми, голубыми и желтыми цветами, изумляясь чудесному творению художницы-природы. На опушке леса пламенел багульник, издавая опьяняющий аромат. Когда молодой человек приблизился к лощине, запахло сыростью, лесными травами и лиственницей. Издавали трели певчие птахи, а маленькие грызуны с симпатичными глазками, громко пища, разбегались вокруг. Лесная жизнь очень интересна…

Алдар, на ходу отломив ветку березы, зажав ее между зубами, прогуливался, любуясь пестрой красотой природы. Казалось, что весь окружающий мир― стоящий стеной лес со столетними соснами, понимает все его мысли. Деревья ему казались высокими могучими богатырями. Еще в далеком детстве Алдар любил где-нибудь в безмолвном лесу или в степи, отстав от друзей, петь песни или придаваться мыслям. И вот, как и тогда, мысли его сейчас уносятся вдаль, и перед глазами, словно в зеркале, высвечиваются прошедшие дни.

Впоследствии одно непреодолимое желание сверлило беспрестанно его сердце: где-нибудь у моря построить дом, собрать целую гору книг, и год, никуда не выходя, читать все эти труды великих писателей, исследовать никем не исследуемое, сочинить никем не сочиненное ― вот такое желание одолевало его раньше. Тогда он заканчивал десятый класс. Семнадцать лет ― время сплошных ошибок, и для того, что бы осуществить свое желание, он тайно готовился к нему, но так к нему до конца не дошел и не смог реализовать. Ему казалось, что будет нехорошо не сказать родителям, куда и зачем он собрался. И, когда он признался матери, она, не сдержав слез, заплакала. Алдар не мог обидеть свою мать. Он ради успокоения растревоженного сердца матери оставил мечты своей юности и поехал поступать в сельхозинститут.

Сегодня он вспомнил обо всем, об этом, разворошил отголосками памяти свою душу, и внутри у него будто что-то щелкнуло, и дрогнуло сердце. Подобно волне, которая при лунном свете касается берегов и не может с ними расстаться, его сердце убаюкивалось от этих далеких воспоминаний.

«Не уже ли до этого дня я успел сделать что-то, что могло удивить народ и вызвать у него любопытство? Нет, я не сделал ничего стоящего. Не было у меня такого стремления. Обычно моя голова была занята мелкими и крупными делами. Я словно скот знал только, как пить и кушать. Я окончил школу и решил встать на крыло. Я думал, что для того, чтобы сбыли все мои мечты, я должен узнать лучше жизнь ― это было мое единственное желание», ― думая об этом, Алдар дошел до источников.

Кругом ни одной души. Созданное вчера из прутьев детьми некоторое подобие водяной мельницы разбрызгиваловокругводу. Подставив руки, он утолил жажду из источника, остудил голову под струей воды и присел на еще не высохшую от росы траву. Какая удивительная свежесть! Шепчутся листья берез и тополей, да ласкает слух ровное журчанье серебрящегося на солнце ручейка. Алдар снова подошел к источнику-аршану и начал пить из него так жадно, будто не мог насытиться. Как же легко пьется аршан.

«Аршан для желудка» - недаром его так называют. Те, у кого болен желудок, что бы полностью излечиться, пьют его воду одно-два лета подряд. И если у них раньше не было аппетита, то уже после нескольких дней такого лечения, он у них появляется. Однажды человек, который мог есть только жидкое, решил попробовать свежую кровь косули. Он поехал вместе с охотником в лес, и, когда его замучила жажда, он утолил ее из источника, что брал свое начало у корней березы.Немного спустяегопрямо-такивывернуло наизнанку. Но после возвращения домой, он снова смог нормально питаться. Через некоторое время возле источника появились первые домики для отдыха больных. В летнее время поток людей на эту опушку леса не прерывался.

О своей Родине, о ее прекрасной природе, об этом изумительном аршане, об этих горах и реках, рощах и лугах он часто вспоминал как о сказке.

Алдар вернулся домой уже после обеда. В тот момент, когда он заходил в дом, Будда Бадмаевич вышел ему навстречу, держа в руке зеленую шляпу.От того, как он весело улыбался юноше, стало понятно, что общий язык с матерью Алдара он нашел. Парторг поприветствовал юношу рукопожатием и, зайдя вслед за ним в комнату, присел на диван:

― Я смотрю, если ты выходишь, то исчезаешь надолго, Алдар. Раз ты принес эту ветку лиственницы и подснежников, значит ходил к источнику. Наверное ты к своей любимой туда ходил, ― пошутил он.

― Да я был на Аршане. Как же в лесу хорошо, ― сказал Алдар.

― Потому-то ты и веселый, что погулял с девушкой, ― выпалил Будда Бадмаевич, не собираясь прекращать шутить, и, сверкнув глазами, почесал затылок, незаметно наблюдая за Алдаром.

«Из-за того, что я не женатый, они будут постоянно подтрунивать надо мной, приклеивая мне каких-нибудь девушек. Что бы такого сделать, чтобы они от меня отстали?»― и он, сердясь, повернул разговор в другую сторону.

― Мне бы лет до тридцати ходить за девушками и любоваться их красотой, оставаясь при этом холостяком. Вот это было бы здорово…

Парторг, не понимая, о чем он говорит, пару секунд сидел, не моргая глазами, а потом ударил правой рукой по дивану и расхохотался.

― Ты смотри, вот ловкач, палец в рот ему не ложи, ― обратился к его матери.

Молодой и пожилой разговаривали друг с другом словно ровесники.

― Говорят, для борьбы надо иметь мышцы. Раз ты моложе меня, я, пожалуй, тебе сдамся.

― В боксе ― важны мышцы, а в борьбе ― крепость тела. Сейчас бы больше подошло это.

― Нет, я сдаюсь без слов.

― Ну, а я бы так легко не сдался.

― Но ведь ты же ― молодой, по-другому никак…

― Тогда все понятно…

― Ладно, Алдар, ― начал Будда Бадиаевич, ― придется нам скоро организовывать общее комсомольское собрание. Что если мы проведем его второго июня? Долго не будем раскачиваться, так как надо пораньше решить, когда начнем сенокос, и обсудить, как поддержать инициативу молодежи, что задействована на всех работах.

Алдар тоже не любил тянуть, когда можно было сделать быстрее, он предпочитал решать все сразу, поэтому он сходу ответил:

― Хорошо, не спорю.

― Последнее собрание проводилось давно, поэтому люди могут не очень активно собираться. Мы отправим за ними машину. Да и здешнихмы подсоберем. А ты сейчас же напиши объявления и повесь их около клуба и магазина.

― Хорошо.

― А да, придется нам с тобой поехать к животноводам третьего отделения. В общем, больше ничего. Жду тебя завтра рано утром, ― парторг попрощался и вышел.

Когда парторг ушел, в доме все затихло. В сердце Алдара свет сменялся тенью, и оно смущенно билось, а в голову закрадывались разные вопросы.

***

Ливень, казалось, уже заканчивался, но как вдруг он начал щедро брызгать крупными каплями. По улице потекла вода. Солнце вроде только недавно скрылось, но, было такое ощущение, будто за окном уже давно темно. Вокруг не было видно ни одного человека, только коровы терлись возле забора, теснились под крышами домов, понурив головы. Вот так, прижимаясь друг к другу боками, они выглядели очень жалко. Когда ливень разошелся, куры, не найдя себе другого укрытия, спрятались под коровами и стояли, съежившись, на одной лапке.

Алдар, открыв двери деревянного дома, прислушивался к шуму дождя по крыше. Он наблюдал, как растения, которые до этого поникли от жажды, сейчас воспряли, ощутив прикосновение влаги.

«Самое время для дождя. Сразу после него трава и урожай пойдут в рост. Скажет кто-нибудь, если такие дожди пойдут и дальше, то агроному нечегобудет делать. Но так болтают только те, кто о науке даже представления не имеет», ― такого рода мысли закрадывались ему в голову.

Дождь не унимался. В деревне стало совсем темно. Алдару надоело сидеть дома, ему хотелосьсловно ребенок бегать по улице, подвернув штанины, ему хотелось чувствовать, как бьют по телу тяжелые капли дождя. И, надев резиновые сапоги, накинув на плечи непромокаемый плащ, купленный в городе после стояния в большой очереди, он просто вышел на улицу прогуляться, без всякого намерения к кому-то конкретно идти. И шагу ступить было невозможно без того, чтоб не попасть в лужу.

Ливень, ливень, ливень,

Лейся! Лейся! Лейся!

В мае, в мае, в мае

наполни сотни ведер, ―

без конца напевая себе под нос, он быстро шел. Строки, которые сами пришли ему в голову, заставили его рассмеяться. Ему тут же захотелось сочинить какую-нибудь легкую, веселую мелодию.

Вот так шагая по улице, он не сразу заметил, как кто-токричит хриплым голосом. Но, услышав звон разбитого стекла, прислушался. Звук, казалось, шел от дома Найдан и бабушки Намсалмы. Парень бросился в ту сторону, перепрыгнул через низкий забор и вплотную подбежал к двери дома. Перед глазами его предстало следующее: держа в кровоточащей руке кол, покачиваясь, к нему приближался совсем пьяный Балдан. Алдар не мог понять в чем дело.

― Балдан! Ты что? Брось кол! ― онрешительно и громко закричал. Балдан, качнувшись, остановился. В белой рубашке и без шапки весь мокрый с посиневшим лицом тот скрежетал зубами.

― Т… Т… Ты, что ли? Беги отсюда… пока живой! ― и, издалека размахивая колом, он начал приближаться.

«Да он не в себе. Глаза совсем бессмысленные. Мне может от него достаться. Что же делать? Убегать?.. Отступить, пока не избили», ― в то время как он об этом думал, дверь настежь раскрылась, и оттуда с крикоми с визгом выскочила девушка. Балдан все так же стоял с поднятым над головой колом. Но уже в следующую секунду этот кол просвистел над головой Алдара. В этот момент Алдар подскочил к Балдану и подмял его под себя. Балдан же хоть и был пьяным, но силы ему было не занимать, и так просто он сдаваться не хотел: сначала он пытался выбраться из-под Алдара, но вскоре ослабел и перестал сопротивляться. Когда Алдар встал, рядом появилось несколько каких-то мужиков, и они потащили Балдана домой.

― Вы заходите в дом. У вас одежда, наверное, вся грязная. Заходите, заходите, ― сказала девушка оставшемуся одному Алдару.

― Спасибо… Я дома почищу.

― Подождите хотя бы, пока дождь не пройдет, ― сказала девушка умоляюще-испуганным голосом.

Зайдя в дом, Алдар уже более внимательно рассмотрел девушку. Раньше он ее не видел. У нее были блестящие черные глаза, две заплетенные косы и нежное выражение лица. Все это напомнило ему Бэлу. То, как она часто дышала, выдавало ее участившееся сердцебиение.

«Однако эта девушка нездешняя. Почему Балдан так вел себя? Что означает его „девчонки меня любят“? Вот так вот люди и подводят себя, портят свое имя. Эх, Балдан, Балдан…» ― подумал Алдар и от души пожалел эту незнакомую девушку.

― А где бабушка Намсалма? ― спросил Алдар, оглядываясь по сторонам и думая, что может быть не заметил.

― Она еще до дождя пошла к соседями и до сих пор не вернулась. Но это даже хорошо, что ее не было, бедняжка…

«Бедняжка… Как же она приятно говорит. Увидев ее, сразу понимаешь, что она совсем не злобливая. Она, наверное, много натерпелась от Балдана», ― даже не понимая, чтодогадался, он почувствовал, что ему стало как-то не по себе, и тяжело вздохнул.

― Снимите плащ ― я его почищу.

― Да Вы не беспокойтесь: я сам почищу.

Пока он приводил в порядок свою одежду, девушка приготовила еду и заварила чай. Ему было неловко сидеть здесь и кушать, но девушка не хотела отпускать, так и не угостив, человека, вызволившего ее из беды.

― Ой, что же люди завтра скажут? Как же неловко. Только приехала и…

― Здесь люди хорошие ― они ничего не скажут, ― сказал он, чтоб успокоить девушку, но и его самого бросило в жар.

«Разве хорошие люди так будут поступать?» ― опасаясь, что девушка задаст ему такой вопрос, он весь съежился от ожидания этих слов, но она их так и не сказала. Может и хотела, но все же промолчала.

― Спасибо за угощения. Я пойду. Мои домочадцы уже, наверное, совсем меня потеряли. Спокойной ночи… До свидания, ― сказал Алдар перед уходом.

― Спасибо, я вас не забуду, ― произнесла девушка, провожая его до двери, ― Странно, была гроза, а молний не было.

― Бывает, молнии и в ясный день сверкают, ― сказал Алдар.

― Хороший человек, приходите к нам еще.

― Конечно, непременно приду, ― ответил Алдар.

На улице было совсем темно, лил дождь…

Балдан, которого ели приволокли домой, забрался под одеяло и тут же захрапел. Когда мать увидела, как ее сына с пунцовым лицом и почти без сознания волоком тащат к дому какие-то люди, она запаниковала. «Что за подлец избил моего единственного ребенка?»― успела подумать она. Но все было совсем не так. Балдан сам залил в горло это мерзкоепойло, к которому даже собака не притронется, сам поднял шум, сам заставил людей суетиться в эту темную грозовую ночь.

― Балдан, когда напьется, становится просто невыносимым. Если ему захотелось выпить, то вел бы толково, ― говорили люди, которые принесли его домой, но родная мать защебетала:

― Он еще совсем молодой. Он, может, еще остепенится, ― сказала она.

Что могут сказать люди матери, которая чуть что сразу защищает сына. Старушке и в голову не приходит, что по вине водки ее сын может совершить роковую ошибку. Она думает, что защищает сына, что оберегает его от злых языков. Если бы дети с малолетства кормились водкой, тогда такое было бы в порядке вещей. Если человек к чему-то приучен, то отучить его от этого будет невозможно ― такого правила придерживалась его мать. И тогда, когда ее сын выпивал, она не могла ему ни перечить, ни пожадничать, ни отругать.

Рано утром Балдан проснулся весь в собственной рвоте. Он хотел встать, но сил не было. Он чувствовал себя так, словно его избили: все тело ныло, а голова была чугунной. Ему было так противно, что хотелось блевать. Чтобы не лежать в блевотине, Балдан перелег на другую кровать. Мать услышала, как шлепает босиком.

― Балдан, ты проснулся? Пора идти на работу… Как ты себя чувствуешь? ― спросила она.

― Я сегодня никуда не пойду.

― Похмелье одолело?

― Если кто-то придет, скажи, что я заболел.

― А ты помнишь, как ты вечером пришел?

― Нет. А как я пришел?

― Люди тебя приволокли.

― Эх-х, опять я сознание потерял. Руки мои все в ранах. Вот, черт, совсем я опустился.

― Знаешь, бросай напиваться до такого состояния…

― Хорошо, я сегодня опохмелюсь и завяжу.

― Да, надо, надо. Водка тебя до добра не доведет.Из тринадцати вожжей одни упустишь, ― сказала мать, впервые услышав от сына слово „завяжу“.

― Мам, сделай бульон из того мяса косули.

― Ну, ладно, сделаю. У тебя, должно быть, желчный пузырь воспалился. Если люди придут, что я могу им сказать, кроме того, что ты не сможешь выйти на работу…

После того, как его вырвало, ему стало лучше. Завернувшись в одеяло, он пытался вспомнить, где и что он вчера делал. Он вспомнил, что поставил машину в гараж. «День пасмурный, сил нет. Давай выпьем по сто грамм, расслабимся», ― сказал он своим друзьям с работы, и они все вместе присели за оградой и хорошо выпили. Еще он вспомним, как потом пошел поговорить с девушкой, которую подвозил из райцентра. Он помнил, что был уже изрядно пьян, когда к ней пошел.

Но девушка, увидев пьяного Балдана, закрылась на засов, не пустив его внутрь. Балдана это рассердило, и он начал колотить в дверь.Однако ему это показалось мало, и он разбил окно. Но, порезавшись об осколок стекла, еще больше разозлился, и, схватив кол, хотел выбить дверь. И еще успел с кем-то подраться. Больше он ничего не помнил…

После того, как стих дождь, и настала пора отходить ко сну, бабушкаНамсалма возвратилась домой. У нее волосы встали дыбом, когда она узнала, что вытворяли здесь парни:

― Этот черный пес опять приходил! Завтра пойду в поссовет, пожалуюсь. Ишь распустился! Пусть накажут его. Он, наверное, решил, что над одинокой старушкой можно просто такизгаляться. А когда нас не было, он ведь пришел, выбил дверь, побил всю нашу посуду, но я подумала, что он был пьян, и не стала разбираться. Я так погляжу, беззаконным закон не писан. Он у меня еще увидит, где раки зимуют, ― и еще долго продолжала возмущаться. В таком состоянии она бывала очень редко.

У Тунгалаг, которой еще ни разу в жизни не приходилось испытывать подобного позора, слезы покатились из глаз. Ей хотелось убежать отсюда прочь, на улицу. Сердце ее заныло, а в горле пересохло так, будто она выпила горькой полыни. Она почувствовала себя настолько несчастной, что слова бабушки перестали доноситься до нее. Дышать ей было тяжело, словно черный аркан сдавил ее грудь.

― Бабушка, не лучше ли для меня уехать отсюда, пока я не стала посмешищем для людей? ― произнесла девушка.

― Здесь твоей вины нет… Даже капельки нет… Да я кому хочешь так скажу… Ты, доченька, не беспокойся, и даже не вздумай собираться. Уж лучше подумай о том, чтоб задержаться. Если тебе у меня плохо, то найдется там, где будет хорошо. Если хочешь, то я сама могу поискать, Тунгалаг.

― Я даже и думать не смею о том, чтобы переехать в другой дом, но только…

― Жизнь ― она такая: покой в ней тяжело найти, все время приходится суетиться, моя хорошая. Я-то постарше тебя буду, не один пуд соли съела, много чего испытала… Однако уже поздно, ты приляг, поспи, не тревожься, а с Балданом я сама рассчитаюсь. Я лучше знаю, где мой сапог, ― четко сказала бабушка и потушила свет.

В доме воцарилась темнота. Тунгалаг не могла уснуть. Она ворочалась с боку на бок, но от этого лучше не становилось. Разные мысли лезли ей в голову… Когда ее отправили в отделение совхоза Бэлшэр, она обрадовалась новому делу и открывшимся перед ней перспективам. Если бы она тогда знала, что он станет вести себя подобным образом, ни за что бы не села к нему в машину. Лучше бы пошла пешком. Дорога до Бэлшэра достаточно ровная, машина по ней мчалась словно пуля, разрезая воздух. В то момент Тунгалаг была в бодром расположении духа, и мысли ее были устремлены вперед, подобно этому автомобилю, мчащемуся по дороге. Впереди ее ожидали новое место, новые люди, новые события. Эх, как же ей тогда хотелось петь. Но было бы крайне странно, если бы она сейчас запела, находясь рядом с незнакомым человеком. Когда девушка, опустив стекло, и высунув наружу голову, объяла взором всю расстилающуюся впереди цветущую степь, подернутую утреней дымкой, сидящий рядом, Балдан украдкой бросал на нее взгляд.

«Какая красивая, хорошая девушка. Замужем или нет, надо будет узнать. Хотя, даже если у нее и есть муж, все равно с ней можно попробовать встречаться. Эх, тяжело же ей будет вырваться из моих рук. Та-ак, где бы мне ей найти пристанище? Где же может быть более или менее свободное место?»― одолеваемый подобными вопросами Балдан сидел, нахмурившись.

― Вы к нам в командировку или на практику?

― Еду у вас работать…

― Тогда вам стоит обустроиться у нас в селе.

― Да нет, я год-два у вас поработаю, и возвращусь в свое родное село.

― Говорят, девушка в чужих краях замуж выходит.

― А парень идет в зятья.

― Аа, ну, это редко: беда путь кажет. Но от такой молодой девушки, как вы, никто не откажется, ― Балдан захохотал своим басовым голосом.

Хотя девушка чувствовала, что разговор переходит границы, и что водитель над ней подшучивает, решила не сдавать позиций.

― Узнаете когда приедете.

― Да мне зачем узнавать, мне это неинтересно.

Одной рукой он крутил баранку, а другую протянул девушке.

После того, как он вот так нагловато высказался, Балданпредложил ей познакомиться. Девушка же, решив, что он подумает, что она не понимает шуток, вложила свою белую ладонь в грубоватую маслянистую руку.

― Балданка.

― Тунгалаг.

― Тунгалаг… Какое интересное имя. Я впервые слышу такое. А мое, будтовзгдядом сопку обхватываешь: Балда-анка.

― „-Анка“, „-даанка“― это на русский манер, что ли?

― но теперь так принято. Коммунизм же не за горами? Так что какая разница!

«Он что нарочно устроил меня к одинокой бабушке, чтобы иметь возможность издеваться? Ишь наглый какой. Уже тогда было ясно, какой он говорун, весельчак и наглец. А я что-то не подумала, что у него могли быть задние мысли. Он что думал, что ему достаточно свистнуть, и я примчусь? Не зря бабушка на него злится. Он уже во второй раз на скандал нарывается. Первый был, когда он вдрызг пьяный ввалился в дом, ая вытолкала его на улицу.Без разрешения проглотил все, что она приготовила, разбил всю посуду и даже не пришел извиниться. И вправду из-за своей безнаказанности он совсем оборзел», ― размышляя об этом, она уснула только к рассвету.

― Парень, подойди сюда. Я хочу кое о чем тебя спросить, ― услышав, как бабушка на улице кого-то позвала, Тунгалаг проснулась, подскочила с постели и, накинув на себя халат, подошла к окну. Она подумала, что та подозвала Балданку. Как только увидела того человека, то сразу узнала ― это был тот вчерашний парень. У него были черные глаза с резко выраженнымивеками, иссиня-черные блестящие волосы, выдающийся вперед широкий лоб; это был высокий, рослый, идущий бодрым шагом человек, которого достаточно один раз увидеть, что бы суметь безошибочно узнать даже среди сотен людей.

― Алда-ар, дружочек, ты, наверное, даже и не слышал, ― обратилась бабушка Намсалмак тому парню, ― Вчера БалданГармаев пришел пьяный, разбил окно и убежал, смертельно перепугав девушку. В тот раз он тоже явился в доску пьяный и вытворял все, что ему в голову взбредет. Скажи, что нам делать: обратиться в милицию или пойти в сельсовет? Помоги найти нам выход, как-то это решить, сынок…

Тунгалаг на ходу причесывая волосы, вышла на улицу. Она поздоровалась с ним до того, как он успел ответить на вопрос.

― Хорошо переночевали? ― спросил Алдар, прямо глядя ей в глаза, от чего девушка, будто смутившись, опустила глаза, замолчала на миг, словно одолеваемая какими-то мыслями, а потом сказала:

― Ничего.

― Простите, я не знаю Вашего имени.

― Меня зовут Тунгалаг.

― Очень приятно, Алдар.

― У вас у обоих очень красивые имена, ― отметила бабушка Намсалма.

― Бабушка, помнишь, я говорила, что вчера Балдана унял один парень…

― А-а, это Алдар был, что ли?..

«Тунгалаг… И вправду очень красивое имя!.. Прозрачный родник… Прозрачная вода… Прозрачные мысли… Тунгалаг, Тунгалаг…» ― ока он думал, прямо перед его взором появлялось множество прозрачных и прекрасных вещей.

Так же и для Тунгалаг имя „Алдар“ прозвучало как музыка.

― Тунгалаг, а что вы думаете о таком поведении Балдана? ― спросил девушку молодой человек.

― Может не стоит осуждать Балдана, может и я тоже виновата. Если бы я сюда не приехала, ничего бы этого не произошло… Поэтому я решила, что должна уехать…

― Что ты, доченька? О чем ты говоришь? Во всем этом даже крошечки твоей вины нет. Доченька, да пойми же ты… Прямо сегодня пойду и уберу его с глаз долой.

― Не надо, не надо, бабушка, я сама…

― Тунгалаг, Вы не торопитесь. Давайте все обсудим.

― Да, да, доча, Алдар все правильно говорит.

― Тунгалаг, так мы договорились, что пока Вы точно никуда не едете?

― Даже и не знаю…

― Конечно же, надо договориться. Соглашайся…

***

В тот день он должен был выехать в поле, проверить первые всходы, но, встретившись с бабушкой Намсалмой, он решил поговорить с Балданом.

«Всякое в жизни бывает. Если бы я тогда не вышел прогуляться под дождем, страшно подумать, что натворил бы Балдан. Возможно, все было бы еще хуже… Течение жизни порождает течение истории. Если такие, как Балдан, налакавшись водки и наведя шуму, будут изгаляться над людьми, то течение жизни даже в одном селении примет не правильное направление. Это нельзя так оставлять. Что же со всем этим делать? Какой путь выбрать?»― об этом размышлял Алдар, заходя к Балдану. Тот, лежа в кровати, слабым голосом напивал какую-то песенку.

― Ух, как же здорово! Алдар, что ли, пришел? Садись, садись сюда… Мама, подай еще одну румку. Хочу с Алдаром сто грамм выпить. После того, как он приехал, я еще ни разу с ним не пил. Э-эх, даже после армии я с Алдаром ни разу не пил. Да ладно, что поделаешь… Давай с тобой выпьем, ― сказал он, вытаскивая из-под матраца полбутылки водки, наполнил рюмки, и рассыпаясь в словах, дрожащей, пораненной рукой протянул Алдару одну.

«Если я сейчас откажусь, то он начнет подшучивать надо мной. Я лучше рюмку выпью и попробую с ним поговорить», ― подумал Алдар и нехотя, но, не споря, морщась, выпил до конца.

― Оо, молодец, Алдар… А я не мог утром подняться, и немного опохмелился. Должен был на работу выйти, не пошел. И все из-за этой напасти, ― сказал он и, жизнерадостно указав на бутылку, расхохотался скрипучим смехом.

― Ты помнишь, что было вчера?

― Что?

― Когда ты был пьяным…

― Аа, ты уже слышал об этом? Ну, верно говорят, когда в одном конце деревеньки чихнешь, в другом тебе «Будь здоров» скажут.

«Он специально издевается, что ли? Или он действительно ничего не помнит?» ― Алдару происходящее не понравилось, и он насторожился.

― Да, все уже слышали. И даже если еще не слышали, то потом все равно услышат.

― Ну, и черт с ними, пусть говорят! ― брякнул Балдан и, тряся краями распахнутого одеяла, злобно укрыл себя.

Алдар не сильно удивился, так как хорошо зналБалдана: еще в детстве в первую очередь он всегда выгораживал себя, крайне обижался на любую мелочь и предпочитал все делать по-своему. Вот и сейчас, почувствовав, каксгустилисьнад ним тучи, он ощетинился словно ежик. Кабы не Алдар, Балдан был бы не прочь не только поспорить, но и, если на то пошло, подраться. Когда еще учились в школе, Балдан был сильнее, чем Алдар, и более рослый, но учился слабо. Особенно когда был урок арифметики, он постоянно списывал у Алдара из тетради, таким образом обманывая учителя.

― Ты хоть понимаешь, что совершил ужасный поступок? Это очень плохо…

― Да брось, Алдар! ― возмутился Балдан.

― Хорошо, допустим, я брошу, но другие-то это так просто не оставят.

― А что такого страшного произошло?

― Ты что разве не помнишь? Прошлой ночью, когда я услышал твою ругань и звон разбитого стекла, я побежал на шум и увидел, как ты размахиваешь колом. Если ты собрался бить чужую девушку, я, что ли, должен был убежать? Конечно, я должен был тебя удержать. Считай, что тебе повезло, что я попался, а не кто-нибудь другой. А то тебя уже посадили ли бы за решетку, не дав даже очухаться. Из-за собственной бестолковости ты бы загремел на два-три года… Теперь Тунгалагсобирается уезжать, считая, что лучше самой отступить, пока с тобой не случилось чего похуже.

― Ты о чем говоришь? Правда, что ли? Но разве я виноват? Я же был в беспамятстве.

― Я говорю то, что было. Ничуть не искажаю…

Лицо Балдана, которое еще недавно казалось непроницаемым, враз изменилось. Он крепко сжал скривившиеся губы и помрачнел, от чего Алдару стало жаль его. Все-таки это был его друг детства, с которым он когда-то вместе играл и учился. Хотя закон жизни постоянно дает нам все новые и новые уроки, но нет такого закона, по которому люди всегда были бы вместе.После того, как оба окончили десятилетку, они так ни разу и не встретились. Когда Алдар поступил в сельхозинститут, Балдан ушел служить в армию. Год назад он вернулся в родное село и стал работать водителем. Алдару были не понятны его намерения. Ему казалось, что его давний друг как-то изменился, стал более мелочным.

― Что ты думаешь делать? ― спросил Алдар, встал и начал прохаживаться по комнате. «Однако до него только сейчас дошло, что он натворил. Пусть думает, какой вывод из этого сделать… Но я верю, что мы все же поймем друг друга», ― такая надежда зародилась у него в душе.

― Как мне лучше поступить, Алдар? Может мне сходить, у нее прощенье попросить?

― Хорошая мысль! Идя прямо сейчас, медлить лучше не стоит.

Балдан, сидел неподвижно, весь сгорбившись. Растрепанные жесткие волосыпадалиемуна глаза, а на носу поблескивали капельки пота. Тяжело вдыхая, но, все еще неподвижно сидя, он наблюдал, как лучик света, просочившийся сквозь стекло, падал на пол.

Когда Алдар ушел, Балданрасхохотался смехом, подобным стуку ложкой по пустому котелку, думая, что дело сделано и, что тот ему поверил, наполнил себе еще одну рюмку и нагло проговорил:

― Какой же Алдар наивный. Видите ли, ему захотелось, чтоб я прощенье сходил, попросил. Ишь чего выдумал. Ишь какой умный. Он всегда старался быть слишком правильным. Поверил, придурок. Не уже ли перед каждой девкой, которая собралась уезжать, кланяться надо? Скатертью ей дорога! Пусть радуется, что целой и невредимой осталась… Хо-хо-хо, пусть будет довольна тем, что, попав в мои пьяные руки, она не превратилась в месиво.

― Балдан, ты слишком громко не говори. Если кто на улице услышит, опять разговоры пойдут, ― возразила ему мать.

― Да подумаешь, Балдан языком чешет…

― Ну вот, ты начинаешь уже пьянеть.

― Я теперь себя лучше чувствую. Видимо выздоровел, ха-ха-ха!

― Ты больше не пей. Ты и на работу-то не выходил. Что если тебя увидят на улице?

― Наверное, уже все знают, раз за дело взялся Алдар. Сейчас-то какой смысл паниковать? Пусть все идет к чертям. Прокормлю себя как-нибудь, охотой займусь…

«Алдар парень прямой. Расскажет ли он всем, что Балдан дома пьет, под одеялом лежит, бездельничает?»― подобные мысли бродили у него в голове.

― Мама, а давай я тебе песню спою. Ту, которую ты раньше пела:

Белая корова наша

Белого теленка понесла:

Бережно на свет достанем,

Бедного клеймом мы заклеймим…

Было бы хорошо спеть эту песню той девушке.

Услышав его хриплый крик, мать подскочила к Балдану и стала ему выговаривать:

― Потише. Я ж тебе говорю, не ори. С какого перепуга ты эту старую песню вспомнил?

― Мама, если ты ее не хочешь слушать, я могу спеть другую.

Все это порядком поднадоело матери, и она, обидевшись, хлопнула дверью и вышла.

Белая корова наша

Белого теленка понесла…

Из дома Балдана до улицы Ясной были слышны такие вот странные звуки: что-то среднее между завыванием и песней.

***

Утренний легкий белый туман расстилался над рекой, напевающей свою тихую мелодию. Алдар, лежа на траве, присушивался к ровной музыки реки, к пению кукушки, что раздавалось из дышащей свежестью утра рощи. Или может он ждал, чтопроносящийся мимо крылатый ветер, баюкая, подниметего тело над деревьями? Алдар желал, чтобы туман не рассеивался. Почему-то сегодня, когда, наблюдая за спокойным течением реки, он заметил эту молочную пелену, на душе у него потеплело, иочень знакомое глубокое чувство охватилоего. Здесь в этой невесомой дымке он ощутил, что будто возвратился из долгого путешествия в далекие страны. Разбуженные этим чувством в его сознание всплыли воспоминания.

Как раз в этом месте, на восточном берегу реки с затянутыми туманом кустами, он возил снопы на резвой бурой кобылке. Как сейчас, он помнит, что здесь всегда проливные дожди были настолько редки, что зной почти никогда не спадал. В такие дни все его ровесники со своими семьями выбирались на сенокос. Так и он вместе со своей матерью и сестрой выходил на сеноуборку. Днем и вечером они обедали зерном, смешенным с хлебом, с удовольствием уплетая эту очень сытную еду, а вечером после супа, они, бегая наперегонки, возвращались к стану. С шестнадцати лет он перестал возить снопы и, впервые в жизни взяв в рукикосу, сам начал косить сено. Пока еще не рассвело, в те ранние утренние часы, когда так приятно пройтись босиком по еще влажной траве, со звуками кос и пением жаворонков начинался рабочий день. И до той поры, когда палящее солнце достигало зенита, они успевали накосить уже достаточно большую полосу, затем обедали и купались, а пока солнце клонилось к западу, и жара спадала, снова начинали косить. Ближе к темноте они подходили к стоянке, разжигали костер, и, не чувствуя в своих молодых телах усталости, всю ночь пели и плясали, а на утро как ни в чем не бывало выходили на работу.

Со стороны реки подул ветерок и погнал туман к юго-востоку. Кустарники за рекой к утру стали бы более заметны. Речные рощи! Алдар уже столько лет подряд туда и шагу не ступал. Какой стала теперь эта роща?.. Когда ветер, согнав с деревьев белесую дымку, открыл их его взору, сердце его забилось быстрей, и по спине пробежал холодок.

… Это был совершенно обычный день, казалось бы, ничем не отличающийся от других.

Утром, точно так же как и в этот день, туман покрыл за ночь всю рощу, на небе не было ни облачка, а на улице стояла ясная погода. Солнце же, поднимаясь все выше и выше вверх, купалось в бездонной синеве неба.

Более десяти молодых людей в шаге друг от друга косили сено. Парни сняли рубашки, из-за чего тела их настолько загорели на солнце, что стали цветом похожи на медную проволоку. Девушки же были в цветастых легких летних платьишках.

Трудовой пыл их не спадал. Алдар весь взмок, ему хотелось пить. Несмотря на то, что он делал большие замахи и бралширокие полосы, парень косил очень ровно. За ним шли две девушки: Сэрэн-Дулма иСанжу. Они брали узкие полосы с небольшими долями, но тем не менее не отставали от него. Сэрэн-Дулма была светловолосой и черноокой, крепко сбитой, бойкой и говорливой девушкой с открытым взглядом и звонким голосом. Санжу являлась ее полной противоположностью: высокая, медлительная девушка с горбинкой на носу, но несмотря на их несхожесть подругами они были не разлей вода. Санжу всегда держалась за Сэрэн-Дулмой, ходила за ней по пятам― где она, там и Санжу.

Наступило обеденное время, и молодежь то по одному, то по двое начали подходить к стоянке. Кто-то просто входил в холодную воду реки, скидывая с себя дневной жар, а кто-то успевал даже еще и искупаться. Алдар решил до обеда окунуться в воду, чтобы освободиться от усталости.

― Де-евушки, ― крикнул он, ― оставьте свои косы в тени у того куста: я их потом подточу…

― Ты пойдешь к реке? ― спросила Сэрэн-Дулма.

― Да, да, хочу освежиться…

― Санжу, давай с ним пойдем, а-а?

Санжу, подмигнув подруге, ответила:

― Раз хотите, так идите, а я не хочу.

Сэрэн-Дулма стерла пот с лица. Она, залившись румянцемцвета брусники, не сводила своих глаз с Алдара, стояла и в нерешительности колебалась, словно травинка на ветру. Парень, будто увидев ее впервые, немного заробел, но тут же взял себя в руки. Под этим безоблачным небом, с проплывающим по нему лучезарным диском солнца, похожим на огромное колесо телеги, в речной роще они неподвижно стояли и смотрели друг на друга, не замечая никого вокруг.В их душах начали проглядывать первые росткиранее ни разу не распускавшихся там цветов и, подняв свои головки вверх, заколыхались в такт доселе неизвестной мелодии.

― Сэрэн-Дулма, ну что, пойдем?

― Да, да, Алдар, пойдем, ― ответила девушка, вздрогнув.

Берег… Вода… Цветы… Все то, что они видели каждый день, сегодня обрело особое дыхание и, вторя душе Алдара, пело наравне с ним…

Вот так в один из обычных рабочих дней его жизни расцвела его первая любовь.

Как же быстро пролетело то время. Душа его тогда была полна новыми чувствами, жаждущими воплощения на письме, и в угоду имон взял в руки перо и стал писать стихи.

«То было прекрасное время, счастливая пора! Любовь и счастье, любовь и тоска… Эх, Алдар, ты даже и думать не смел, что так неожиданно влюбишься и в один из дней расстанешься с любовью. Ты даже и не ожидал, что, когда истлеет эта любовь, твоя возлюбленная неожиданно выйдет замуж, и сердце твое, разбитое на мелкие осколки, никогда и нигде не найдет покоя…»

Пока он был в плену своих мыслей:

― Алдар, сынок! ― встревоженный женский голос вывел его из раздумий. Когда он оглянулся, то увидел идущую к нему бабушку Намсалму.

― Случилось что-то, бабушка?

― Сынок, Тунгалаг… Она пошла к Буда Бадмаевичу сказать, что уезжает.

― Балдан что к вам не приходил?

― Что он у нас забыл этот напрочь пропитый паршивец?

И эти жестко сказанные бабушкой слова, пронзив воздух, застряли у него в ушах.

― Он так, значит, и не пришел… к вам?

― Да я его и на порог не пущу!

― Бабушка Намсалма, идете домой, не переживайте и не беспокойтесь. Мы наверняка найдем какой-нибудь выход, ― терпеливо промолвил Алдар, попрощался и со всех ног побежал к Буда Бадмаевичу, чтоб опередить Тунгалаг.

***

Тот, кто родился в сельской местности, привык к спокойной и размеренной жизни, привык ходить босиком по утренней росистой траве. Тот, кто полюбил пение птиц, всегда будет рваться из шумного города подышать чистым деревенским воздухом. Во многих селеньях есть речки, есть рощи, есть леса, есть поля и есть пастбища. Куда не посмотришь всюду богатая природа. Даже тот, кто не любит лирической музыки, и прислушиваться к пению жаворонков, тот все равно будет пленен песней кукушки. Каждое селенье отличается своими традициями. Недаром в старину говорили: «В разных селеньях и лай разный». И чему удивляться, ведь даже в одной семье дети разные бывают. Тем не менее все пленена схожи меж собой. С давних времен у одиннадцати родов хоринского племени существует один хороший закон: пришедшего в дом гостя сажать на самое лучшее место и угощать белой пищей, мясом и чаем…

Как и любая девушка, выросшая в сельской местности, Тунгалаг, обладаянежным сердцем, была способна в любое время влюбиться, соединив свою судьбу со своей малой Родиной. Подобное стремление всегда жило в ней. Ведь если бы это было не так, то после окончания культпросвет училищаона постаралась бы остаться в городе, будучи опьяненной его красотой. Но она поступила иначе: приехала в это дальнее село, чтобы воплотить давно уже выстраданное желание. Первое время она считала, что ей все здесь нравится: необычайно красивая природа, размеренная жизнь. Но…

«И отчего же это Балдан поперек моей дороги встал? Ну, не уже ли я так и не узнаю счастья?»― тревожный вопрос мучил девушку. Ей казалось, чтосолнце исчезло, и она, понурив голову, сидела с полузакрытыми глазами.

Что она круглая сирота, в деревне никто не знал. Тунгалак старалась изо всех сил это скрыть. Осиротев, девушка привыкла, что ее сердечная рана часто давала о себе знать, из-за чего она легко расстраивалась по любому поводу. Некоторые люди ожесточаются, споткнувшись об раскаленный камень, невесть откуда взявшийся на жизненном путь, другие же становятся сильнее.Тунгалагприходилось и тосковать, и страдать, и голодать. Но тем не менее она никогда не сдавалась и никогда не теряла человеческий облик.

…Какая тихая ночь? Вот бы под темной завесой крепко спали степи, тайга, селенье, и, пока не поднялось солнце, ничего бы не могло их разбудить. Лишь бы кругом царило спокойствие и тишина. И вот в такой ночной тишине в эту минуту не спалось только троим. Они, размышляя о своем, занимаясь своими делами, будто бы наслаждались безмолвием вокруг. Там наверху в беспросветной темноте неба звезды подмигивали, словно кокетливые девушки. Если прислушаться, то можно услышать, как узкая речушка, играя своими водами, напевает одну и ту же мелодию. Она направляет свою живительную влагу через Бэлшэр к священному Байкалу. На берегу той реки сидит, сгорбившись, незаметная в окружающей темноте Тунгалаг. Опустив свои глаза, она замерла, словно боясь шелохнуться.

Вдали от всех людей в полном одиночестве в этой черной ночи, что ты делаешь, Тунгалак? Может ты внемлешь звездам, что смотрят на нассквозь непроглядную тьму, иливспоминаешь своих сельчан из Баян-Гола и его живописную природу и грустишь от того, что не можешь на крыльях ветра прилететь к ним? Загляни себе в душу, Тунгалаг, и если ты не найдешь там слова грусти и обиды, то хотя бы найди место для слов гнева…Ты же не статуя, чтобы все время молчать. Но ты ничего не хочешь говорить, Тунгалаг… Тогда и мы отступим, мы не будем к тебе подходить. Можешь и дальше сидеть и думать о своем, Тунгалаг. Если все же ты захочешь об этом поговорить, то сама расскажешь, и я верю, что мы поймем друг друга…

Сейчас я возвращаюсь к своим родным степям! Держась на согнутой спине быстроногого и широкогрудого скакуна, подкованного железом для более лучшего бега, влюблялся я в твои просторы и каждую песню свою посвящал тебе. Степи моего Бэлшэра, в эту темную ночь я вверяю вам сберечь и приласкать девушку по имени Тунгалаг. Прислушайтесь к биению ее сердца, степи мои…

То, о чем размышляла Тунгалаг, она чуть позже сказала:

«В Бэлшэре меня никто не знает, да я тоже здесь никого не знаю. Получив красный диплом, я приехала сюда, чтобы работать по специальности. Но теперь я даже глаз поднять не могу. А Алдар, который меня и толком-то не знает, беспокоиться обо мне будто самый близкий человек. Если бы он не пытался меня переубедить, если бы не говорил все эти правильные слова, то я бы здесь точно не задержалась, уехала бы, не раздумывая, куда глаза глядят».

«Надо верить людям. На свете нет неисправимых людей, нет тайна, которых нельзя раскрыть, нет ошибок, которых невозможно было бы исправить. Тот, кто обжегся, становится умнее. Ты же должна понимать это лучше всего, раз приехала сюда просвещать народ. Ведь, куда бы ты ни пошла, везде будут люди... Тебе постоянно придется иметь с ними дело, вследствие чего будут возникать конфликты. Ты что собираешься каждый раз так убегать? Я не хочу тебя учить, я лишь хочу тебе напомнить о твоей ответственности», ― сказал ей Алдар, а девушка ответила: «Я подумаю».

«Да я признаюсь, что действительно немного позабыла о своей ответственности перед людьми. Словами не описать, насколько я благодарна Алдару»...

«Я думаю, что сейчас Тунгалаг вся в раздумьях. Ей хочется поговорить с кем-нибудь, но, к сожалению, не с кем. Наверное, она себя чувствует, словно мышка в мышеловке. Надо придумать, как ее успокоить», ― решил Алдар. Он допоздна сидел, читал книгу, но потом встал и накинул на себя спортивный костюм. На ходу подхватив лежащую в углу двухпудовую гирю, он поднял ее, словно мяч, водрузил на ладони и десять раз поупражнялся с ней.

― Да ты просто циркач, брат. Если бы я была парнем, то тоже бы поднимала бы, ― сказала Сэсэг, кроя платье с крупными и пестрыми цветами.

― Если бы я был девушкой, то тоже, наверное, платье шил, ― и они вместе рассмеялись.

― Как у вас идёт стрижка овец?

― Если бы ты сходил, посмотрел, ты бы не спрашивал брат.

― Я помню, в первый день вы отлично начали.

― Да, но некоторые молодые люди отстают от стариков…

― Почему это?

― По всей видимости, опыта не хватает. Слишком много зеленых новичков. Но если они будут спешить, то порежут барана и будут должны другого.

― Ты сегодня скольких овец постригла? И сколько килограммов шерсти сдала?

― Я постригла сорок пять овец и сдала сто восемьдесят килограммов шерсти. Выходит, что с каждой овцы около четырех килограммов шерсти.

― Ого! Да ты каждый день по одной-две лишних овцы нарабатываешь. Молодец!

― Да, но я никак не могу догнать передовиков.

― Но если ты будешь и дальше так работать, то скоро догонишь…

― Хорошо было бы войти в число передовиков.

― Да надо засучить рукава, не расслабляться и не бездельничать.

― Но даже если я не опережаю, то все равно наше отделение впереди всех, ― с гордостью сказала Сэсэг.

«Вот такие люди и добиваются успехов, ― подумал Алдар, ― Нужно найти способ, чтобы стрижка шла быстрее. В основном на ней работает молодежь. Надо этот момент непременно взять на заметку», ― прояснил он для себя.

Сэсэг не была ему родной сестрой. В том году, когда закончилась война, их соседка, дальняя родственница, женщина по имени Мидаг, после того, как родила Сэсэг, заболела воспалением и умерла. Долгор, мать Алдара, маленькую Сэсэг целый год, не зная сна, баюкала на руках, завертывая в одеяло из овечьей шерсти и отпаивая коровьем молоком, подняла ее. Алдар очень привязался к своей сестренке, все время возился с ней, играл, а когда учился в институте, на сэкономленные со стипендии деньги покупал подходящую ей одежду и отправлял домой. Сэсэг же, окончив десять классов, стала помощницей для матери на отаре овец и уже как два года работала вместе с ней там. Сэсэг мечтала поступить в сельхозинститут на зооветеренарный факультет.

― Сэсэг, я схожу к соседям. Если задержусь, меня не ждите, ― сказал Алдар, расчесывая волосы и надевая шляпу.

― Ладно… Брат, я тебе тогда постель приготовлю, ― ответила вслед ему Сэсэг.

Алдар подошел вплотную к ограде дома бабушки Намсалмы и постучался в калитку. В это время из дома послышалось чье-то пение.

«Должно быть, дома только одна Тунгалаг. Кто же еще может петь? Она, наверное, поет, что бы успокоиться. Что она подумает, если я к ней нагряну? Видимо, теперь ей не так тоскливо. Видимо, она наконец-то успокоилась», ― подумал он, и уже хотел уйти, но остановился и прислушался. Ее протяжная песня то затихала, то разгоралась с новой силой:

…Братишка мой,

Ты санки узкие свои

Оставь в середке солнца.

Мой брат родной,

Покинешь детство ты свое

И больше не вернешься…

На последних словах пение прервалась. Этот звонкий женский голос и спетые им строки запали в душу Алдара.

«Красивая песня… По всей видимости, старинная. Тунгалаг не могла петь ее. Чей же это голос? Не уже ли бабушка Намсалма? Да не-е, у нее не может быть такого звонкого голоса. Тогда кто же это»?.. ― подобные вопросы не давали Алдару покоя.

Когда песня затихла, кругом все как будто замерло, попав в мягкие, но цепкие, лапы темноты. Душа Алдара была настолько переполнена этой песней, что он ничего не замечал вокруг. Как вдруг, будто вынырнув из дыры ограды, рядом с ним появилась чья-то фигура.

― Алдар ли это?

Молодой человек очень смутился, из-за того, что кто-то заметил, как он бродит во дворе Тунгалаг. Он пытался придумать разумную причину, чтобы объяснить это неловкое обстоятельство, но не смог подобрать слова.

― А-а-а, вот ты какой оказа-ался… Так я и знал. Хэ-хэ-хэ… Да ладно. Что смущаешься как малый ребенок? Давай пройдемся… У меня к тебе есть разговор. Под чужими окнами как-то не совсем комфортно… А ты, оказывается, смелый, ― обрадовался Балдан " поимке" Алдара на " месте преступления", схватил того под локоть и повел за собой. " Пойманный с поличным" был вынужден пойти вместе с ним.

― Хорошо, Балдан. Что ты хотел сказать? ― нехотя сказал Алдар, не желая затягивать разговор.

― Не стой из себя начальника. Поговорим как друзья.

― Ну, давай. Кто же против поговорить как друзья?

― Сколько бы мы не говорили, что мы друзья, но оказывается, что друзьями мы являемся только на словах. Чем верить своим друзьям, уж лучше поверить своим глазам. Да-а, беда, беда-а…Ты вообще какой-то странный, Алдар. Я бы даже сказал наглый. Ты же мне говорил, что я обидел Тунгалаг. А сам пришел, и лисьем хвостом размахиваешь, подкрадываешься к ее окну, хочешь под покровом темноты подобраться к ней.

― Ты же ничего не знаешь, а уже выводы делаешь.

― Если человек пойман с поличным, то какой вывод следует сделать? По-моему, осталось только расстегнуть пуговицы. Я не люблю таких вот людей, которые, виляя лисьем хвостом, в гости приходят с весною, а к ним придешь ― встретят осенью…

«Ты посмотри, как он звенит своими дешевыми словами, словно монетами в кошельке. На каждое слово он двести ответит. Пустое дело пытаться ему что-нибудь объяснить. Недаром же говорят, перед тем, у кого на колене лишь дырка умничает тот, кто без штанов. Свою вину ни за что не признает, а меня своим длинным языком оговорит», ― когда подобные мысли пришли в голову Алдара, ему захотелось зарычать, словно загнанный в угол зверь.

Из-за того, что Алдар ему ничего не ответил, Балдан, решив, что победил, сказал, вызывающе тыча пальцем ему в грудь:

― Ты хоть и окончил институт, я же прошел университет жизни, как Максим Горький. Пойми же, наконец! Зря ты со мной связываешься. Я тебя заранее предупреждаю, ― от него шел резкий смешенный запах водки и поз.

«Я и не заметил, что от него перегаром разит. Что ж я буду с пьяным разговаривать? Говорят, пьяного и бешеный пес боится», ― Алдару захотелось сказать что-нибудь такое, после чего он бы сразу заткнулся. Но поняв, то он так просто не отстанет, решил от него отделаться:

― Балдан, я лучше пойду домой. Ведь никогда не будет лишнем подумать прав ли я или нет… Ну, ладно, до встречи, потом как-нибудь поговорим, ― резко развернулся на месте и зашагал прочь без оглядки.

― Думай, думай. Не я должен думать, а ты, ха-ха-ха… ― закричал вслед ему Балдан.

Когда Балдан уходил, ему хотелось расхохотаться от радости, что застал Алдара врасплох. И он, оглядываясь на своего оппонента, сгорбленный пошел в темноту, засунув руки в карманы и бормоча себе под нос:

― Вот я тебя и поймал. С этого момента ты еще сто раз подумаешь прежде, чем будешь обо мне говорить всякое. Вот черт, видать он сам хотел закадрить Тунгалаг, а меня решил втихаря зажать… Хитрющий малый. Недаром говорят, что на людях одно, а за спиной другое… Вот как я тебя лицом в грязь уронил. Посмотрим, сможешь ли ты подняться? Ха-ха-ха-ха…

Безветренно. Стояла удивительно тихая ночь. Небо было яснее ясного. Когда Балдан посмотрел вверх, звезды мерцали холодным светом. Он постоял некоторое время на улице, и, будто о чем-то вспомнив, встрепенулся и зашагал к дому.

«Скоро рассвет. Темнота ― хоть глаз выколи. Хэ-хэ, настолько удачная ночь вряд ли еще будет… А позы эти из косулятины ведь были», ― пробормотал себе под нос Балдан, посмотрев на небо, и, тяжело перебирая ногами, поднялся на крыльцо.