Б. Ю. Чернявскому

8/Х 32

8 октября 1932

Баденвейлер

Дорогой и глубокоуважаемый Борис Юрьевич.

Пять минут тому назад прочел Ваше письмо и тотчас же сажусь писать ответ, но только по самым спешным вопросам, чтобы избежать недоразумений в будущем.

1) Передайте Марии Соломоновне, что я прошу ее во имя прошлого (а в нем были хорошие моменты) -- дождаться моего приезда (в начале ноября) и ничего не предпринимать до моего разговора с ней. Со своей стороны я обещаюсь ей, что если мотивы ее ухода основательны и я вместе с Вами и Ал. Влад. не сможем устранить препятствий, то я не буду мешать ее уходу¹, так как твердо решил не удерживать никого из недовольных.

2) Остановка репетиций " Кармен" мне непонятна. Много сил и внимания было потрачено на то, чтоб наладить репетиции четырех опер одновременно, и работа шла². Теперь одна из четырех опер прошла (" Золотой петух") ³, значит, стало легче, а между тем самая канительная работа остановилась. Понимаю, что в первое время, когда налаживался сезонный репертуар, остановка репетиций могла быть неизбежна. Но теперь...?

3) Вопрос о халтурах был мне обещан и запротоколен мной неоднократно после разговоров с Андр. Серг., Аркадьевым, Эпштейном⁴. Теперь по воле Павла Ивановича⁵ он снова выплывает наружу. Мне приходится повторять то, что я уже не раз говорил: мне 70 лет, из них я 50 лет упорно боролся с халтурой, так как считаю ее самым злейшим врагом и погубителем всех театров и виновницей всемирного кризиса. Неужели же теперь, перед смертью, чтоб быть приятным Павлу Ив., я должен отречься и стереть то, за что боролся всю свою артистическую карьеру?! Если б я это сделал, то первый П. И. перестал бы уважать меня. Поэтому я не могу согласиться ни на какую халтуру -- ни с ширмами, ни с фортепиано, ни с мандолиной, ни с клавесинами, а только -- с полным оркестром. Если это мое условие не подходит, придется обратиться к другому режиссеру и директору -- подешевле⁶.

4) Очень сочувствую студии. Она одна может оздоровить наш сгнивающий театр. Но первое условие: полное разъединение ее от театра⁷. Ученик, раньше времени попавший за кулисы и тем более на сцену, перестает быть учеником. Поэтому первое правило студии должно быть: студийцу строжайше запрещается ходить за кулисы театра, а артистам, без моего разрешения и выбора, -- на уроки и репетиции студии. Компромисс в этом вопросе смерти подобен. Смешивать учение с театральной работой -- то же, что ученику с непоставленным голосом петь Зигфрида и вагнеровский репертуар. Кроме того, на два дела нет ни сил, ни времени. При таком порядке создание кадров превратится в полное их уничтожение, так как ученики потеряют голоса, ничего не приобретут и ничему не научатся, а только накопят ворохи штампов.

Вести студию на грошовые подаяния от театра нельзя. Если нужны кадры, необходима какая-то, хотя и скромная, ассигновка. Смотря по ее размерам развернется и работа. Не участвовать в " студии" (в кавычках), вроде тех, которыми запружена Москва, -- я не могу.

5) Скажут, что я все отрицаю и ничего не предлагаю! У меня есть и предложения. Первое. Чтоб наша жизнь текла нормально и нам не приходилось бы ходить с протянутой рукой, надо поставить нас в нормальные условия, т. е. дать театр. Тогда все устроится само собой. Пока этого нет, никакие компромиссы не помогут, а будут лишь запутывать дело. Если нельзя дать здания, то Наркомпросу надо уплатить деньги, возмещающие то, что нам недодано. Но нельзя государственный театр субсидировать за счет голодных актеров. Если невозможно дать театра, ни денег, это означает, что данному учреждению не по силам содержать театр и надо его закрыть.

6) Скажут, что я все отвергаю, но ничего не предлагаю. Свое предложение я не раз высказывал и подробно писал в последнем письме к Вам о материальных выгодах Моцартовского зала⁸. Там в вечер можно получить до 800 руб. Что же касается халтур, то я утверждаю, что в конечном результате они убыточны. Когда я предсказывал, что ленинградская поездка не принесет пользы, и высказался против нее, -- надо мной смеялись. И сейчас скажу -- новые поездки в Ленинград будут в конечном счете убыточны. Вот халтура в Ленинграде может принести некоторую прибыль.

Ваша мысль о концертах (организованных) тоже может дать хороший доход, и я так восхвалял и приветствовал Ваше начинание.

Пусть нам дадут какой-то театр вроде КОР'а (как нам, так и Немировичу -- филиал). Там можно устроить регулярные спектакли, и будет хорошо.

Но халтура и Академия -- никак не совместятся.

7) Группа артистов, восхваляющая Немировича-Данченко-театр, была очень обижена, взволнована и сильнее всех протестовала, когда я внес предложение о соединении с тем театром. Почему же такая перемена? Если им хочется переменить свою артистическую веру -- пусть вносят предложение о слиянии.

8) Я телеграфировал о том, что отсюда, из этой дыры, я ничего не могу сделать ни с партитурой Девятой симфонии⁹, ни теперь со струнами и тростниками для оркестра. Кроме того, у меня нет на это денег. У меня в обрез, чтобы доехать до Москвы. Пусть сами музыканты снесутся с фирмами в Дрездене и напишут туда, чтоб они выслали мне наложенным платежом все нужные вещи (которых я даже не знаю и названия по-немецки), я могу занять у друзей до 80 марок -- не больше. Высылать к 31 октября в Берлин по адресу Pension " Bayerischer Platz" -- Bayerischer Platz, No 2, Berlin.

Простите, дорогой Борис Юрьевич, что письмо такое сухо-деловое и моментами резкое. Последнее ни с какой стороны не относится к Вам, а является следствием истощения моего терпения.

Вот уже много лет мне обещают и тотчас отнимают обещанное. Я борюсь все эти годы за одно и то же. Больше сил не хватает. Я никогда, ни разу не " пугал" отставкой и уходом, как это любили в оно время делать кучера. Считаю эту манеру несерьезной. Но теперь я заявляю в первый раз, что, если будет узаконена халтура, я не останусь на своем посту и буду хлопотать о том, чтоб с театра сняли мое имя.

Или наш театр и мои последние старческие силы нужны, и я их охотно жертвую, -- или я ухожу на покой и буду писать свою грамматику актерского и режиссерского искусства. Крепко жму Вашу руку и обнимаю Ал. Вл. (который все еще пишет мне письмо!).

Искренно преданный

К. Станиславский.

Простите за ужасный почерк. От спешки и волнения.