ПАТНЭМ (Putnam) Хилари (р. в 1926) — американ­ский философ и логик.

ПАТНЭМ (Putnam) Хилари (р. в 1926) — американ­ский философ и логик. После защиты докторской дис­сертации (Лос-Анжелес, 1951) П. — преподаватель в Принстоне, профессор кафедры философии науки Массачусетского технологического института (1961—1965) и профессор математики и математической логики Гар­вардского университета (с 1965). Член Американской академии искусств и наук, национальных ассоциаций символической логики и философии науки, избирался президентом Американской философской ассоциации. Основные сочинения: " Философские записки" (т. 1 — " Математика, материя и геометрия", 1975; т. 2 — " Ра­зум, язык и реальность", 1975; т. 3 — " Реализм и разум", 1983), " Смысл и моральные науки" (1978), " Разум, исти­на и история" (1981), " Множество лиц реализма" (1987), " Представление и реальность" (1989), " Реализм с чело­веческим лицом" (1990), " Прагматизм: открытый во­прос" (1992), " Возрожденная философия" (1992, 1993), " Слова и жизнь" (1994) и др. Основные проблемы фило­софского творчества П. сводимы к следующим: что представляют собой референты абстрактных идей? Мо­жет ли " объективность", оставаясь тождественной самой себе, зависеть от духа? Выступая до середины 1980-х представителем аналитической программы в филосо­фии, П. впоследствии подверг резкой критике ряд ее принципиальных положений. В работе " Разум, истина и история" П. сформулировал нетрадиционную гносеоло­гическую позицию, обозначенную им как " внутренний реализм" (позже — " реализм с человеческим лицом" и " естественный реализм"). По мысли П.: а) мир не состо­ит из фиксированного множества независимых от созна­ния объектов, мы фрагментируем на них мир, вводя ту или иную концептуальную схему; б) истина есть опре­деленный вид идеализированной рациональной прием­лемости, критериями которой выступают операциональ­ная применимость, когерентность, простота, внутрен­няя непротиворечивость и т.д.; в) возможно множество истинных описаний мира. Согласно П., " простота и ко-

герентность, а также другие подобные вещи суть сами ценности... часть нашей целостной концепции человече­ского процветания..." Наука предполагает рациональ­ность: " подлинная деятельность по отысканию аргумен­тов о природе рациональности предполагает более ши­рокую концепцию рациональности, чем концепция ла­бораторной проверяемости. Если нет фактической исти­ны о чем-либо, которую можно было бы проверить вы­ведением предсказаний, то нет и фактической истины относительно философского утверждения, включая и это данное. С другой стороны, любая концепция рацио­нальности... должна включать также многое из того, что туманно, плохо определимо... Страх перед тем, что не может быть " методологизировано" — это не что иное, как фетишизм...". Истина и рациональность у П. не тож­дественны друг другу (" опытные ингредиенты конкури­руют в познании... нет ингредиентов помимо тех, что смоделированы концептуальным образом... нет ингре­диентов, которые можно интерпретировать, не делая концептуального выбора"). Объекты здравого смысла (" деревья и стулья"), с точки зрения П., суть " образцы реального", в то время как объекты, существование ко­торых обосновывается истинными научными теориями, оказываются предметом соответствующих конвенций. В отличие от электронов и генов, априорных истин в ре­альности нет. (Согласно П., теория, рассматривающая мир независимо от познающего разума, возможно и со­храняет сей мир, но исключает возможность понимания каков он.) Геометрия Эвклида есть геометрия конечного пространства, как эмпирическая теория она синтетична. Математическое знание подвержено корректировкам, оно " квазиэмпирично". По мысли П., придание смысла процессу становления теорий, их конкуренции, их фальсифицируемости как методу их производства осущест­вимо лишь в контексте положенности некоей внелингвистической реальности (по отношению к которой язык имеет статус микрокосма): " есть внешние факты, и мы способны сказать, каковы они; но мы не в состоянии сказать, каковы они вне концептуального выбора". С точки зрения П., о " фактах", не созданных нами, допус­тимо рассуждать каким-то определенным образом лишь после выработки соответствующих языковых средств, сопряженных с ними способов выражения и некоей кон­цептуальной схемы. В русле рассуждений П., необходи­мо отказаться от " картезианского" представления о при­роде ментального в качестве некоей сферы взаимодейст­вия между когнитивными способностями человека и объектами внешнего мира. Чувственный опыт не есть пассивная регистрация объектов мира нашим сознани­ем, он, по П., является " переживанием, живым сущест­вом в своем опыте различных аспектов мира". П. пред­лагает поставить мысленный эксперимент: злодей-уче-

ный с помощью суперкомпьютера подает на нервные окончания отделенного от тела человека мозга всевоз­можные сигналы, создающие у того /мозга — А.Г./ пол­ную иллюзию реальности. Как возможно, — спрашива­ет П., — доподлинно определить, не являемся ли мы все " мозгами в чане". Или, с другой стороны, если мы — мозги в чане, способны ли мы сказать или попросту по­думать о себе как о мозгах в чане. Очевидно, по П., что возможная истинность этой ситуации делает ее ложной. Согласно П., отношение слов к реальности неоднознач­но. Мозг без носителя способен использовать общие с людьми слова, но не может адресовать их к тем же ве­щам, что и мы. П. утверждает: " Если возможный мир действительно реален, а мы не мозги в чане, то, говоря о ситуации вивисекции мозгов, мы имеем в виду образ " мозги в чане" или нечто подобное (при условии осмыс­ленности). Часть гипотезы о нас как о мозгах в чане предполагает в нас нормальных людей (с другой сторо­ны, быть реально в чане с мозгами не может быть час­тью галлюцинации). Иначе, если мы и в самом деле суть мозги в чане, то высказывание " мы — мозги в чане" бу­дет ложным. Поэтому подобное предположение не мо­жет не быть ложным". По мысли П., данная ошибка кро­ется в самой теории референтов, согласно которой " лишь некоторые мысленные репрезентации необходи­мым образом соотносятся с отдельными внешними ве­щами или типами вещей". П. является одним из авторов " новой теории референции", противостоящей двухкомпонентной трактовке значения (референт — экстенсионал, смысл — интенсионал). В границах данной теории принято полагать, что референция важнейших катего­рий языковых выражений не определяется и не обеспе­чивается систематически смыслом как таковым. По мысли собственно П., значение термина несводимо к его экстенсионалу: первое для П. суть " вектор", образован­ный несколькими компонентами, отражающими различ­ные аспекты использования указанного термина (описа­ние стереотипа, синтаксические и семантические марке­ры и т.п.). Смысл термина не принадлежит отдельному человеку, он относится к сообществу тех, кто владеет данным языком. Общее, присущее всем правильным употреблениям, конституирует относительно стабиль­ное " ядро" значения, выступающее " центром конверген­ции" для всех исторически изменчивых значений данно­го термина. Таковая инвариантность фундирует преем­ственность и сопоставимость в процессах эволюции на­учной терминологии. Как полагает П., " как хорошо по­нимал Кант, то, что универсум физиков не учитывает, не включает, пропускает, — это и есть та самая действи­тельная вещь, которая устраивает так, что универсум становится возможным для нас, или создает то, что де­лает для нас возможным построить этот универсум из

наших " чувственных побуждений (стимуляций)" — интенциональной, оценивающей, соотносящей работы " синтеза". Я полагаю, таким образом, что без оценок мы не можем располагать миром — мы попросту не имеем его".

A.A. Грицанов