Первые восторги

Ты, Господи, Сущий и Пресущественный, вечно юное и нестаре­ющее Существо, будучи Создателем вечности, не старея, Ты рож­даешь вечное, оставаясь вечно юным. Создавая и творя все новое и юное, Ты остаешься вечным, и даже сама вечность - всего лишь од­но из безчисленных Твоих проявлений. Жизнь становится непрео­долимой стеной для тех, кто пытается проломить эту стену своими усилиями. Но для чистых и кротких своих детей непостижимое Бо­жественное бытие раскрывает любящие отцовские объятия, при­глашая их в чудесный и светлый мир незабываемого детства.

Время в те незабвенные годы для детского сердца отсутствовало совершенно. Вернее, в нем не было никакого понятия о времени, потому что определять время по часам я научился уже в школе. Утро наступало просто, как факт, не имеющий никакого отсчета. По крайней мере, в нем не было никакой протяженности во времени. Если бы мне тогда сказали, что будет только утро и больше ничего, это было бы то же самое, как если бы сказали, что будет жизнь. Од­ного только утра хватало для целой жизни, имеющей начало, но не имеющей конца. Затем это вечное утро сразу же, без промедления, становилось полднем, настолько цельным и прекрасным, что его одного хватило бы на несколько жизней взрослого человека.

Игры сменяли друг друга, так как всегда кто-нибудь придумы­вал новую игру, и забавы продолжались без всякого отдыха. Боль­ше всего нам нравилось играть в догонялки, увертываясь от ловких и цепких рук догоняющего, но все другие ощущения затмевало ла­зание по деревьям. Ведь нужно было, проявив всю свою ловкость и умение, вскарабкаться по стволу кряжистого дуба, упирающегося вершиной в небо, а затем спуститься по длинной горизонтальной ветке, растущей высоко над землей, чтобы она, сгибаясь, могла опу­стить на траву того, кто карабкался по ней.

- Что за наказание растет? - вздыхала мама, зашивая мои по­рванные штанишки и рубашки. - Рвет все, что ни купишь...

Тогда же, Господи, Ты спас меня от гибели, подтвердив Свою не­устанную заботу о всех нас, Твоих детях, чей неусыпный сторож - опасность, о которой я позабыл в своих играх. Как-то раз, сидя на тонких ветках на самой верхушке большого клена, я любовался окрестностями и время от времени сверху насмешливо погляды­вал на двух мальчиков, сидевших пониже и не решавшихся вска­рабкаться на ту высоту, где сидел я. Неожиданно ветка, на которой я восседал, хрустнув, сломалась, и мое тело стремительно полетело вниз, где угрожающе торчали острые прутья железной ограды. Не успев испугаться, я упал сверху на нижнего мальчика, который си­дел на развилке ствола. Падение на него остановило мою гибель, вернее, Твоя милость, Господи, и Твоя нескончаемая любовь. Еще мы делились на две “армии” и с азартом играли в войну до полной победы одной из “армий”. А летний полдень все не заканчивался и, может быть, не закончился бы никогда, если бы не голоса мам, доносившихся с каждого двора с призывом прекращать игры и по­скорее спешить на обед.

Счастливчиками были те, кого днем не укладывали спать. По­слеобеденный “отдых” казался настоящим мучением для детской души, о котором взрослые даже не подозревали. Мучением это представлялось потому, что приходилось лежать в затемненной комнате и ожидать, когда пройдут непонятные “два часа”, томи­тельные тем, что играть было нельзя, а лежать без сна становилось очень скучно. Наконец, послеобеденный “сон” заканчивался и объ­являлось, что можно погулять вечером. Вечер для нас был нечто иное, представляя собой совершенно изумительную сказочную часть вечного дня. Мы самозабвенно играли в “казаков-разбойников” или в прятки, а так как спрятаться можно было повсюду, бла­го пахучая лебеда стояла стеной, то отыскать спрятавшегося было нелегко. Или же все дети усаживались на лавочке и с увлечением играли в загадки и ответы на вопросы. Помню удивительную счи- талочку: “На золотом крыльце сидели царь, царевич, король, коро­левич, сапожник, портной - кто ты будешь такой? ” Глядя издалека, понимаю, что это наше детство сидело на золотом крыльце - цари, царевичи, короли и королевичи, сапожники и портные, с доверием вступая в сказочно прекрасную и волшебную жизнь... Над тихой улицей вспыхивали первые звезды, с “выгона”, позвякивая коло­кольчиками, возвращалось коровье стадо, проезжала, пыля, по длинной широкой улице единственная машина “Победа”, издалека неслись долгие протяжные казачьи песни без единой согласной, и наступала пора завораживающих и таинственных историй, кото­рые нам рассказывали старшие братья и сестры, вызывая в наших сердцах холодок восторга и ужаса.

В окнах домов зажигались огни, стрекотание сверчков стано­вилось сильнее, и сладкий запах фиалок, цветущих в полисадниках, стоял в теплом летнем воздухе. В свои дома, которые еще не знали телевизоров, мы бежали во всю прыть от страха, наслушав­шись жутких и захватывающе интересных историй. В освещенной мягким светом слабой лампы комнате нас ожидал горячий ужин и сладкий чай, а также долгие разговоры взрослых о своем житье- бытье, от которых наши глаза начинали слипаться, и родители от­носили нас в кровать совсем спящих, поцеловав на ночь.

В детстве времена года для меня не существовали и представ­ляли собой череду разнообразных перемен. Ранняя осень была пропитана ароматом собранных яблок и этот запах стоял во всем доме, потому что яблоки хранили в кладовке. Особое восхищение вызывали арбузы и дыни, которыми мы просто объедались. Когда надоедало сидеть за столом с медлительными скучными взрослы­ми, мы поскорей выбегали на улицу, у всех детей в испачканных соком пальцах были ломти или арбуза, или дыни. Желающий мог попробовать по кусочку лакомства у любого владельца этой изуми­тельной сладости. Райское блаженство светилось в каждой пере­пачканной и счастливой мордашке. Но оно немного угасало, когда приходилось дома отмывать лицо и руки под строгим надзором ма­мы и бабушки.

Поздняя осень казалась самой длинной порой с безконечными дождями, низким хмурым небом, рябью воды в остывающих лу­жах, сидением у окна до темна, с разглядыванием воробьев и во­рон, которых наискось через все небо гнал холодный северный ве­тер, и созерцанием единственной отрады осени - разноцветья ее быстро потухающих красок, оставляющих голыми ветви деревьев, унизанных дождевыми каплями. Осенние вечера пугали непро­глядной темнотой и неожиданно возникающей перекличкой дво­ровых собак.

Зима поражала колючим морозом, от которого быстро стыли пальцы в теплых варежках, удивляла скрипучим снегом и устра­шала завыванием степных метелей, но заодно радовала снежными горками, которые мы дружно поливали водой и скатывались с них кубарем, с хохотом валясь друг на друга. Она восхищала длинны­ми сосульками, свисающими с крыш, которые можно было грызть, отламывая по кусочку, чтобы они таяли во рту, оставляя на языке вкус талого снега.

Много радости доставляло скатывание снежных шаров мокры­ми от снега варежками или игра в снежки под медленно кружа­щимся снегопадом. Незаметно наступал волшебный декабрь, ког­да в доме появлялась пахучая колкая елочка, которую мы с трепе­том наряжали сверкающими елочными украшениями из фольги, с восторгом ожидая Рождественских подарков - несколько манда­ринов, орехи и конфеты, с их удивительно неповторимым вкусом чудесного праздника. Наконец, наступало блаженство от удиви­тельной тайны счастья, сопровождающей встречу Нового года и Рождества, когда все люди становились необыкновенно добрыми, а мы, собравшись в веселые детские компании, ходили от дома к дому с рисовой кутьей, распевая под окнами колядки в обмен на домашние деревенские угощения: Весной в садах густо цвели вишни и яблони, источая тонкий сладковатый аромат, смешанный с басовитым гудением пчел. В те­плыни майских дней под деловитое жужжание шмелей душа росла быстро, как молодая травка на лугу. Мы собирали тягучий клей­кий сок, текущий из стволов вишен, казавшийся слаще конфет. Без всякого перехода, совершенно неожиданно, наступало беззабот­ное лето, с ласточками над лугом, с недозрелыми сливами, ябло­ками и грушами, которыми мы объедались до урчания в животе. Всюду из-под камышовых крыш слышался неумолкающий щебет птиц, свивших там гнезда, и вскоре начинался трогательный писк птенцов. Лето дарило нам еще одно радостное чудо - теплую ка­мышовую речку, с расходящимися кругами от всплеснувшей рыбы, с вязнувшим в ушах кваканьем лягушек, с сизым терпким терном на колючих кустах, густо зеленеющих по ее берегам, и роскошным громом, с треском разрывающимся в грозовых облачных башнях в бездонном окоеме небес. Плескание в воде продолжалось дотемна (ведь плавать я тогда еще не умел), когда над берегом, заросшим благоухающей лебедой и мятой, повисали красивые мерцающие ог­ни, которые взрослые называли звездами. Так нарождался и стано­вился реальностью тот удивительный процесс смены впечатлений, познание которых шло не через ум, а лишь через чувства и сердце, переполняя душу разнообразными и безконечными восторгами от развертывающегося перед глазами невероятного бытия, именуе­мого жизнью.

С особым, почти священным трепетом мы смотрели на идущих с портфелями детей: какими они казались нам недосягаемо взрос­лыми и серьезными! Снисходительно поглядывая на нас, малышей, они важно шествовали в школу. У нас восторженно бились сердца в ожидании того момента, когда мы вырастем и поступим в пер­вый класс. А те дети, которые учились в пятом или даже седьмом классе, казались нам глубокими стариками и внушали боязливое уважение своими познаниями и почтенным возрастом.

Моя сестра тогда перешла в пятый класс и меня поражала ее ос­ведомленность, кругозор и, особенно, умение говорить на немецком языке. Летом она уже ездила в детский лагерь на неведомое мне море, о котором я только читал в книгах, и даже написала не­большую заметку в местную газету о своем отдыхе и счастливом детстве. Мне же оставалось только мечтать о первом классе, о сво­ей будущей жизни, и книги с готовностью помогали мне множить мечты и надежды.

Когда младенчество переходит в детство, то, как степень посте­пенного отпадения от Бога, приходит умение говорить. Звуки да­вали мне понятия о предметах, но сами предметы, вызванные к существованию Божественным бытием, никак не соотносились с этими звуками и, тем более, с их обозначениями - буквами. Каким удивительным открытием явились для моей детской души первые буквы! Каждая буква имела свой неповторимый облик, и все они общались со мной посредством звуков, несущих в себе загадочный смысл предметов, окружавших меня. Помню первый восторг от нео­быкновенной догадки, что эти разноликие символы, выстроенные в соответствующий ряд, содержат названия многочисленных вещей, большей частью пока еще незнакомых мне и потому таинственных.

Отчетливо запомнился тот момент, когда буквы слились в сло­ва, а слова стали понятными предложениями. Не в силах сдержать восторг, я вбежал в гостиную, в которой находились гости, и за­кричал:

Мама, папа, я уже могу читать!

Ну-ка, прочитай что-нибудь из букваря, сынок! - сказал отец.

Первыми словами, прочитанными мной, оказались строки из

детского стихотворения, казавшиеся живущими самостоятельно и независимо от букваря: “Сидит ворон на дубу, он играет во трубу! ” Взрослые рассмеялись:

Молодец какой! Теперь ты можешь читать романы!

Хотя они похвалили меня, но в душе осталось недоумение: по­чему взрослые не заметили, какой замечательный ворон и какая необыкновенная у него труба, издающая волнующие сказочные мелодии?

Жажда познания быстро привела меня к чтению “взрослых” книг, повествующих о далеких городах и странах, невероятных приключениях и путешествиях. Освоив букварь, первой книгой, за которую я ухватился в свои пять лет, оказался роман Жюля Верна “Дети капитана Гранта”, и моя любознательность стала изводить родителей и взрослых расспросами о новых понятиях, которые мое сердце еще не могло вместить. Затем последовали другие книги такого же рода, пока родители не записали меня, еще до школы, во взрослую библиотеку, где мне самому разрешили выбирать кни­ги о путешествиях и открытиях. С тех пор чтение стало любимым моим занятием. Библиотекарь, увидев в ребенке такую жажду к чтению книг, написала об этом случае в районной газете.

Особенно мне нравилось общение с книгой после того, как ро­дители укладывали меня спать. Укрывшись с головой одеялом, при свете крохотной лампочки самодельного фонарика, я устрем­лялся в далекие путешествия вместе с Марко Поло, углублялся в неисследованные просторы Азии и Африки, следуя за отважными первопроходцами, переплывал океаны и моря с Магелланом и Ко­лумбом и поднимался ввысь на воздушном шаре, покоряя небесное пространство. И это пространство удивительной незнакомой жиз­ни звало меня тихим голосом ветра и шепотом звезд, начинаясь со­всем рядом - за стенами нашего маленького домика, окна которого смотрели в безконечную вселенную, приглашая меня к окрытию невыразимо загадочного мира.

Боже, Ты - жизнь моя, Ты любишь, но не испытываешь волне­ний, которые с детства испытывали мы, немощные. Ты творишь, но не имеешь привязанностей, которые закладываются в нас во время юности. Ты создаешь и остаешься спокоен иным спокойствием, ко­торого мы не ведаем с самого рождения. Щедрый, Ты никому ни­чего не должен. Любящий, Ты никого не ограничиваешь в свободе. В Тебе все возникает и исчезает, но разве Ты когда-нибудь терял что-либо из сотворенного Тобой? Не потеряй же меня, вступившего на неизведанный путь жизненного странствия, не умеющего пока еще умолять Тебя о помощи так же, как впоследствии не умеющего молчать о неисчислимых Твоих благодеяниях.