Мир земной красоты

Каждый значимый для души опыт дается нелегко, но именно он и есть лучшее ее приобретение. Смиренная душа естественно высока в Боге, а гордая душа - жалкая имитация этой смирен­ной высоты. Ревнующим о своей славе мешает жить слава Божия. Жаждущим власти становится помехой владычество Бога. Внуша­ющим страх ненавистно могущество Божества. Ищущие телесных наслаждений отвергают любовь к Богу и кощунствуют над ней.

Любопытствующие жаждут познать никчемные вещи мира сего, но стремящиеся к Богообщению почитают это тщетой и безсмысленным занятием. Невежество желает притвориться простотой. Глупость прикидывается проницательностью. Лень хочет казаться спокойствием. Мстительность желает предстать праведным гневом. Все это делается ради того, чтобы не потерять этот тленный мир и накопленные в нем богатства, которые точит червь и пожирает тля. Лишь в Тебе, Боже, ничего не теряется и все обретает свой ис­тинный смысл, ибо только в Тебе, Господи, полнота всего во всем!

Жизнь снова, как бы шутя, приоткрыла свою смеющуюся маску, показав суровый непреклонный лик. Мы уныло шли по набереж­ной вдоль шелестящих под ветром пальм, углубленные каждый в свои мысли. “Не зарься на чужое, - говорил я себе, - не потеряешь свое! Как это меня угораздило погубить всю нашу поездку? А ведь как хорошо она начиналась...” Мне было стыдно перед Сергеем, ко­торого, похоже, не особенно смутили эти обстоятельства. В это вре­мя незнакомый голос окликнул моего приятеля. К нему подбежал скромно одетый паренек и они радостно обнялись, смеясь и тормо­ша друг друга.

Кто это? - спросил я у своего неунывающего спутника, неволь­но улыбаясь, хотя на душе было довольно мрачно.

Это мой старый товарищ по учебе и он приглашает нас к себе в гости, в горы!

Я искренно поблагодарил за приглашение нового знакомого, ко­торый оказался эстонцем, чья семья жила в эстонском горном селе­нии. Мне пришлось рассказать ему о нашей беде, заодно попросив найти для нас работу в горах.

Ну, это можно устроить! - успокоил нас отзывчивый доброже­латель. - У меня есть знакомые на турбазе, у них наверняка най­дется работа на летний сезон!

Вот здорово! Это как раз то, что нам нужно!

Радость снова вернулась в мое сердце. Сергей счастливо насви­стывал какую-то веселую мелодию. Наши горестные думы мгно­венно рассеялись, от уныния не осталось и следа.

Дорога в горный поселок увлекла нас своей живописностью. Она пролегала по скальным обрывам вдоль белопенной горной реки, грозно шумевшей глубоко внизу на порогах. Когда мы подъехали к турбазе, то буквально замерли от красоты раскинувшегося пей­зажа. Лесная долина широко распахнулась перед нами, открывая далеко уходящие в направлении Главного Кавказского хребта го­лубые, все в солнечных пятнах, лесные вершины. Густой воздух, казалось, можно было пить как целебный настой, насыщенный ароматом хвои и высокогорных лугов. Несколько дней мы прожили у нашего знакомого в простой и приветливой эстонской семье, а за­тем рано утром пришли на турбазу. После того как мы ответили на все дотошные расспросы в отделе кадров и рассказали, что мы сту­денты и хотели бы устроиться на работу в горах, мне предложили до осени поработать заведующим горным туристическим приютом на самом удаленном маршруте, неподалеку от большого горного озера. Отказываться мы не стали, настолько неожиданным было это предложение. Итак, вместо долгожданного моря наш путь ле­жал в горы - неведомые мне, незнакомые и все равно прекрасные!

Прохладным росистым утром небольшой автобус, полный пою­щих под гитару туристов, забивших рюкзаками все проходы, скри­пя и покачиваясь, помчал нас по безконечным поворотам горно­го ущелья в сторону моря и далее по трассе в Абхазию. Когда мы въехали в нее, местность, как по волшебству, преобразилась: перед нами хребет за хребтом, маня душу безконечными просторами, дышала ветрами и туманами самая прекрасная, по моему убежде­нию, республика бывшего Советского Союза. Дорогу осеняли вы­соченные белоствольные эвкалипты и пирамидальные кипарисы, возносящие свои главы к небесам необыкновенной синевы. Спра­ва, отражая белоглавые облака, сверкало и переливалось лазурью в струях теплого воздуха безкрайнее море. Слева тянулись живопис­ные хребты с широколиственными лесами, откуда из каждого оку­танного туманной дымкой ущелья вырывался грохочущий горный поток. После ночевки в живописных Гаграх, миновав приморские поселки, мы свернули в скалистый каньон. Дорога серпантином стала подниматься к большому высокогорному озеру Рида, ласкаю­щему глаза всеми небесными оттенками. Слепя глаза яркими бли­ками, оно широко раскинулось у подножия протяженного кряжа с полосами лавинного снега. Через час автобус прибыл в палаточный городок, полный жизнерадостных туристов. Неподалеку прямо из земли били нарзанные источники, около которых толпился народ. Отсюда нужно было подняться на лесной перевал, за которым и располагался наш приют на реке Мзымта.

К такому переходу мы были совсем не готовы, поскольку не име­ли никакого представления ни о горных тропах, ни о перевалах, а рюкзаки увидели только сейчас, на плечах у туристов. Для перехо­да у нас имелись две хозяйственные сумки с теплыми вещами, а на ногах - обычные городские туфли, так как в отделе кадров турбазы в спешке нам забыли выдать туристское снаряжение и одежду. Ког­да мы, запыхавшись, втащили наши сумки на перевал, нас встре­тил хохот туристов, в штормовках и с рюкзаками, расположивших­ся там на краткий отдых: “Что, на базар собрались, ребята? ” Мы поставили свою кладь на траву и огляделись. В мерцающей дымке лежала лесистая долина Мзымты с васильковой голубизной быстрой реки, которая терялась в далеких ущельях. Слева громоз­дились ниспадающие ледники пика Агепста, справа, поражая без­брежными альпийскими лугами, вздымались громадные склоны Кавказского хребта. Именно с этого перевала через месяц, когда мы на лошадях вместе с абхазами-пастухами одолевали его, один пожилой абхаз протянул руку вдаль, указывая на синеющие на го­ризонте вершины, и сказал, обращаясь ко мне: “Там - Псху! ” Что он хотел этим сказать, не знаю, но слово запомнилось и осталось в па­мяти как семя будущих событий, брошенное в подходящую почву.

Отдохнув, мы начали спускаться с седловины, оступаясь в туф­лях на камнях и скользя на сырых глинистых участках. Пройдя еще полчаса сосновым лесом, мы вышли на просторную лесную поляну, заросшую папортником-орляком и пахучими зонтиками бузины. На поляне возвышалось круглое строение, похожее на раз­резанную вдоль большую бочку. По сторонам его ровными рядами стояло около десятка вместительных брезентовых палаток с живу­щими в них туристами из очередной маршрутной группы. Здесь нам предстояло провести почти три месяца и мы считали, что нам невероятно повезло. Отсюда с туристами я отправил домой письмо и очень порадовал своих родителей тем, что как будто стал побли­же к правильной жизни.

В мои ежедневные обязанности входило размещение по палат­кам прибывающих с маршрута туристов. Мой верный помощник помогал в выдаче спальных мешков и продуктов. За поляной под обрывом говорливо шумела на перекатах стремительная река, ис­крящаяся голубизной, которую она, казалось, забрала из большого высокогорного озера, расположенного в ее истоках, у подножия мо­гучего хребта. На противоположной стороне долины в белоснеж­ные клубящиеся облака уходили просторные альпийские луга в разноцветных россыпях горных цветов, каждую неделю меняю­щих свою окраску. Вдалеке, на возвышенном ровном плато виднел­ся дымок и темнело строение, где жили абхазские пастухи-сырова­ры с побережья Гудауты.

Живя рядом с этими приветливыми и простыми людьми, невоз­можно было не подружиться с ними. Мы одалживали им кероси­новые фонари и теплые спальники, а они приносили нам сыр “су- лугуни” и чудесное кислое молоко “мацони”, поэтому вскоре между нами установились хорошие дружеские отношения. На абхазских лошадях мы совершали поездки по горам и там, благодаря подсказ­кам пастухов, хороших наездников, я научился ездить на лошади самостоятельно, хотя ноги мои после таких длительных поездок поначалу с трудом подчинялись мне и норовили стоять колесом.

Помню прекрасные летние дни, когда мы поднимались пешком по горным тропам, заросшим цветущей желтой азалией и куста­ми кавказского рододендрона, к прозрачным озерам Ацетуки, над которыми грозно нависали снежные лавинные выносы с вытаяв­шими в них ледяными пещерами. Оттуда с шипением и грохотом били струи холодной воды - истоки горных рек. Эти изумитель­ной красоты горные озера, расположенные по склону хребта, по­корили мое сердце пронзительной небесной синевой, глядящей из каждой озерной чаши, и таинственной тишиной высокогорья, где безпредельные дали, казалось, беззвучно таяли в объятиях горных просторов. Загадочные зеркала горных озер притягивали своей молчаливой глубиной, от которой по спине шел холодок восторга.

Там вновь я вспомнил о молитве, которая сопровождала мою жизнь в годы юности, но теперь ощущение счастья от созерцания земной красоты переполняло душу так же, как раньше ее перепол­няло страдание. Но от страданий сердце быстрее переходило к по­искам молитвенной помощи и поддержки, а молитвы благодарно­сти еще не были известны мне, и я не представлял как это делать. Созерцание гармонии окружающего мира погружало душу в лю­бование красотой трепещущего светом и несопоставимого ни с чем горного пейзажа. Такое созерцание всецело увлекало внимание вовне, заставляя забывать о душевных проблемах, которые, тем не менее, оставались нерешенными и требующими ответов на все на­копившиеся вопросы. Не понимая этого, я полностью отдался на­слаждению и любованию невиданным ранее зрелищем - открыв­шейся мне красоты мира, и это чувственное созерцание значитель­но перевесило тягу к городским увлечениям и интересам, которые не шли ни в какое сравнение с истинностью и значимостью для ду­ши этого нового переживания.

До большого озера Кардывач от нашего приюта было около ча­са ходу, и за этот час мое мировоззрение полностью изменилось. Город, с его манящими развлечениями и суетой, остался далеко в прошлом, и даже это городское прошлое в горах стало казаться вы­мышленным и нереальным, а все мои привязанности к его “кра­сотам” - просто смешными. Настоящая реальная красота горного ландшафта не шла ни в какое сравнение с городскими пустыми ув­лечениями и их ложными “ценностями”. Берег открывшегося озера, окруженного зарослями горных бе­рез, уходил сразу глубоко в воду и я, не удержавшись, на ходу сбро­сил одежду и прыгнул в набегающие облака и дрожащее за ними в глубине слепящее горное солнце. Вода обожгла горячим очищаю­щим холодом, и я выскочил в шоке на берег. Изломанные зимними снегами березы упрямо тянулись к небу молодой листвой. Серебро озера дробило отражающиеся в нем вершины. Чувство молодости и восторга от соприкновения с живым радостным миром чистой и безмятежной природы взволновало сердце неизведанным прежде ощущением полноты бытия... Я присел в тени невысоких берез и погрузился в размышления о том, что никогда уже не смогу уйти от этих озер и такой удивительной и прекрасной жизни.

Чистота природы и особено открытие того, что можно так легко и реально жить в ее простоте, без всякого удобства и комфорта, - все это наглядно предстало передо мной в спокойной неторопливой жизни абхазских пастухов. Сидя в гостях у абхазов возле потрески­вающего красноватыми угольками очага, со сладковатым дымком сосновых поленьев и ароматом мамалыги из котла, стоящего на ог­не, слушая неторопливые беседы сыроваров, я словно возвращался к чему-то давно забытому и утерянному, еще не совсем ушедшему в темные бездны памяти, к тому, что до сих пор жило очень глубоко в моей душе. Не городская жизнь, не безтолковая уличная “дружба”, заводящая в житейские тупики, не шум и музыка городских улиц и бульваров, а простая, удивительно прекрасная и спокойная жизнь раскрывала мне свое ни с чем не сравнимое очарование. И в ответ на ее тихие призывы мое сердце откликалось живым и горячим от­кликом, оно реально оживало и возвращалось к чистоте и свежести самой лучшей юности - юности души.

Отдельно от новых горных ощущений сильно потрясли и вско­лыхнули все мои детские страсти изумительно изящные и совер­шенные существа - скаковые лошади! На вольном выпасе в лугах откармливались лучшие скакуны Северного Кавказа, породи­стые и тонконогие, ослепительно красивые - они буквально заво­рожили меня. Когда-то, в станице, у дедушки в конюшне стояло несколько лошадей, и во мне смутно жило воспоминание о боль­шеглазых густогривых созданиях, облик которых навсегда отпе­чатался в душе. Встреча в горах с такими невероятно красивыми творениями, словно пришедшими на землю из другого мира, воз­родила в душе эту безсознательную тягу к лошадям, переданную мне от прошлых поколений. Не в силах удержать свое нетерпение, я умолил пастухов поймать для меня одного из полудиких красав­цев, прося разрешения хотя бы посидеть на нем. Отзывчивый мо­лодой пастух с готовностью поймал для меня молодого жеребца, который, фыркая, мотал головой, пытаясь освободиться от уздеч­ки, и перебирал ногами.

А ездить умеешь? - с усмешкой спросил пастух.

Умею! - боясь, что мне откажут, поспешил сказать я, имея в виду, что ездил немного на рабочих лошадях.

Пастух помог мне вскочить в седло и отпустил уздечку: конь мгновенно встал на дыбы и я инстинктивно прильнул к его шее. И тут же горячий жеребец пошел вскачь, кося на меня темным гла­зом. Такой радости, не испуга, а именно радости, я не испытывал ни разу. Безсознательно я привстал на стременах, и конь понесся по цветущему разнотравью, разбрызгивая сок молочая и смятой бу­зины. Чувство полной слитности с полетом над землей этого бла­городного существа овладело моей душой. Наверное, так можно было бы скакать по лугам целую вечность, если бы не крики обезпокоенных пастухов, зовущих меня вернуться и опасающихся не­приятностей, как бы норовистый конь нечаянно не понес меня к речным обрывам. Пронесясь галопом еще раз мимо восторженно кричащих и размахивающих руками абхазов, я повернул обратно: сердце мое выскакивало из груди от восторга. Вплоть до позднего вечера я, словно в забытье, чувствовал под собой молодую дрожь мчащегося скакуна и вдыхал медовые ароматы горных лугов. У мо­его друга лошадь тоже сразу встала на дыбы, а затем резко нагнула шею, норовя сбросить седока, и он попросил побыстрее снять его с седла - лошади не были его стихией. Еще много раз пастухи разре­шали мне прокатиться на скакунах, но та первая скачка к далеким синим горизонтам навсегда запомнилась мне. Добавлю, что, как это ни странно, лошади еще долго сопровождали меня по жизни, словно верные и преданные друзья.

Понемногу в горах стало прохладнее. Первая желтизна окра­сила листву берез, оголила ольховые рощи. На вершинах забелел снег. Наступило начало сентября и нужно было возвращаться до­мой, где ожидала учеба и работа. В горном поселке, где распола­галась турбаза, Сергей встретил свою судьбу - девушку-гречанку. На ней он вскоре женился и остался жить в этом селении. Я один уехал поездом домой, пообещав навещать их семью. Не в силах за­быть пролетевшее, переполненное невероятными впечатлениями лето, с его бирюзовыми просторными озерами, лугами и жизнера­достными простыми людьми, глядя в темное ночное окно поезда с мелькающими огнями станций, я говорил сам себе: “Прекрасные мои горы, благодаря вам сердце мое ожило и потянулось к чистой и здоровой жизни среди полюбившейся мне вашей возвышенной красоты! Только среди величавых и безмятежных вершин оно впервые нашло покой и простую человеческую радость. Я вернусь к вам обязательно, обещаю вам! Не забывайте меня!..” Эти пережи­вания еще не стали прозрением Бога, но тихий и пока еще слабый свет покаянной зари коснулся моей души, и забыть его уже было невозможно.

Боже, Спаситель мой, пытаясь повернуть мою блуждающую по широким дорогам запутавшуюся душу к Твоему ясному и благо­датному свету, Ты вывел ее в чистый мир земной красоты, чтобы в нем она пришла в себя и начала искать Самого Тебя - Источни­ка всякого счастья и благодати. Пока же душа моя впервые с нена­сытной жадностью впитывала в себя лазурное сияние заоблачных небес и дышала полной грудью благоуханным чистым воздухом, стекающим с горных вершин. Сердце мое стало оживать и заново видеть мир. Оно реально ощутило иную жизнь, незримо пребыва­ющую среди земной красоты. Только в горах я открыл для себя, вернее, Бог впервые дал мне увидеть, как изумительно прекрасно ночное небо, волнующее душу своим полыхающим звездным пла­менем, такое близкое в горах и такое непостижимо безпредельное. Ошеломляющий калейдоскоп горного разнотравья и луговых цве­тов, сменяющих друг друга, со всеми оттенками цветовой гаммы, раскрыл глаза мои и научил их благоговейно созерцать чудесный Божественный мир, как совершенное творение, лишенное грязного покрова греха. Больная душа ищет в грехе сладости, но находит в нем лишь ядовитый настой смерти, который горек в устах идоло­поклонников греха. Душа, начавшая выздоравливать, ищет чистые истоки веры, учась узнавать ее в тонкой красоте земной природы и затем открывая ее в своих сокровенных глубинах.

Поистине, кому близка жизнь безмятежная и чистая, тот ин­стинктивно ищет спасение от греха и попадает или в горы, или в монастыри. Кому близко распутное существование, ищет разврат и попадает или в больницы, или в психиатрические лечебницы. Стремящиеся ко греху и желающие найти в нем самоудовлетво­рение, подобны тем, кто перебирает пустую шелуху, пытаясь оты­скать в ней зерно. Отвратившиеся от безсмысленных поисков само­удовлетворения в наслаждениях, обращаются к чистой и целому­дренной жизни и находят в ней нетленную пищу Небес - святую веру и Божественную благодать.