Глава 2. Три дня спустя она позвонила и попросила передать, чтобы я заехал в три тридцать

Три дня спустя она позвонила и попросила передать, чтобы я заехал в три тридцать. Она сама открыла мне дверь. И никакой голубой пижамки. На этот раз на ней было нечто вроде белой матроски — длинная блуза, обтягивающая бедра, белые туфельки и белые чулки. Похоже, не один я оценил всю прелесть этих форм. Она и сама знала, причем знала прекрасно. Мы прошли в гостиную, на столе стоял поднос.

— Белли сегодня выходная. Я сама приготовила чай. Хотите чаю?

— Благодарю вас, нет, миссис Недлингер. Я только на минутку. На тот случай, если мистер Недлингер решил продлить страховку. Я подумал, он наконец решился, раз вы меня пригласили.

Внезапно я осознал, что ничуть не удивлен отсутствием Белли и тем, что она сама готовила чай. И твердо вознамерился уйти отсюда немедленно, и не важно — с продленным полисом или без него.

— Ну выпейте хоть чашечку! Я люблю чай. Приятное занятие — чаепитие, помогает немного расслабиться в середине дня.

— Вы, должно быть, англичанка?

— Нет, из Калифорнии. Родилась тут.

— Здесь не так много калифорнийцев.

— По большей части калифорнийцы — выходцы из Айовы.

— Я и сам оттуда.

— Надо же!

Белый костюм сыграл свою роль. Я сел.

— Лимон?

— Нет, спасибо.

— Два?

— Нет, вообще без сахара.

— Значит, не сладкоежка?

Она улыбнулась, и я увидел ее зубы. Крупные, белые, немного выступающие вперед.

— Я часто веду дела с китайцами. Они отучили меня от чаепития по-американски.

— Мне нравятся китайцы! Продукты для чоу мянь я всегда покупаю в маленькой лавочке у парка. У мистера Линга. Знаете?

— Знаю. Вот уже много лет.

— Ах вот как!

Она приподняла брови, и я заметил, что выглядит она вовсе не такой утомленной и увядшей, как в первый раз. А на лбу у нее были рыжие веснушки. Она поймала мой взгляд.

— Сдается мне, вы разглядываете мои веснушки.

— Нет, что вы~

— Нет, разглядываете! Из-за них я всегда носила тюрбан, когда выходила на солнце. Но люди так часто приставали, просили погадать, что пришлось с ним расстаться.

— А разве вы не предсказываете судьбу?

— Нет. Знаете, так и не удалось выучиться этому традиционному калифорнийскому ремеслу.

— Все равно, мне нравятся веснушки.

Мы сидели рядом и толковали о мистере Линге. Из заурядного бакалейщика он превратился в преуспевающего дельца, и каждый год мы были вынуждены обкладывать его недвижимость налогом на сумму двадцать пять тысяч долларов. Но вы даже представить не можете, каким потрясающим чуваком выглядел он теперь. Через некоторое время я все же вернулся к вопросу о страховке.

— Кстати, что там с полисом?

— Он все еще подумывает о клубе автомобилистов, но, наверное, продлит договор с вами.

— Что ж, очень рад.

С минуту она сидела молча, собирая край блузы в мелкие складочки и снова расправляя его.

— О той страховке~ Ну, от несчастного случая~ Я не сказала ему ни слова.

— Нет?

— Мне было неловко говорить с ним об этом.

— Понимаю.

— Язык не поворачивается предложить человеку застраховаться от несчастного случая. И все же~ Видите ли, мой муж — представитель лос-анджелесского отделения фирмы «Вестерн Пайп энд Сэпплай Компани».

— Она, по-моему, связана с укладкой трубопроводов?

— Да. В Лос-Анджелесе у него офис. Но большую часть времени он проводит на стройке.

— Но это же ужасно опасно! Лазить там по всяким ямам и трубам~

— Мне просто дурно становится, как только представлю!

— А компания его не страхует?

— Нет. Мне, во всяком случае, об этом ничего не известно.

— Человек, занятый таким опасным делом, должен~

И тут я решил, что, несмотря на ее привлекательные веснушки, мне следует все же выяснить, какую игру со мной затеяли.

— Слушайте, а что если я сам переговорю с мистером Недлингером? Эдак мягко и ненавязчиво. Не упоминая, где я почерпнул идею.

— Я просто не в состоянии говорить с ним об этом.

— Я же сказал, сам поговорю.

— Но ведь он спросит, что я думаю об этом. И я~ прямо не знаю, что тогда ему сказать. Я так ужасно волнуюсь~

Она соорудила еще один ряд складочек. И после довольно долгой паузы вымолвила наконец:

— Мистер Хафф, а нельзя ли мне самой оформить для него страховку так, чтоб он ничего не знал? У меня есть свои, небольшие правда, деньги. Я вам заплачу, он и знать ничего не будет, зато всем нам станет куда спокойнее.

Я прекрасно понял, куда она гнет. Даром, что ли, проработал страховым агентом пятнадцать лет. Раздавил сигарету в пепельнице, чтобы тут же подняться и уйти. Я собирался немедленно уйти отсюда, черт с ним, с непродленным полисом, и с ней! Бросить все немедленно, словно раскаленную кочергу~ Но я не сделал этого. Она смотрела на меня немного удивленно, лицо ее было совсем близко. И вот, вместо того чтобы уйти, я обнял ее, притянул к себе и поцеловал в губы. Крепко, до боли. Я весь дрожал, как листик на ветру. Она холодно взглянула на меня, потом закрыла глаза и ответила на поцелуй.

* * *

— А ты мне сразу понравился.

— Что-то не верится. Врешь.

— Разве я не пригласила на чай? Разве не велела прийти, когда Белли не будет? Ты мне понравился сразу, с первого взгляда. Мне понравилось, с каким важным видом ты рассуждал о своей компании и обо всем. Вот я и прицепилась к тебе с этим автомобильным клубом.

— Да уж, точно прицепилась~

— Теперь ты знаешь почему.

Я взъерошил ей волосы, и мы вместе взялись за складочки на блузе.

— Они у вас неровные выходят, мистер Хафф.

— Где же неровные?

— Внизу шире, чем наверху. Надо каждый раз захватывать материю равномерно — вот так, потом подвернуть, пригладить, и получаются очень славненькие складочки. Видишь?

— Я постараюсь.

— Ну, не сейчас~ Тебе пора уходить.

— Скоро увидимся?

— Возможно.

— Послушай, я не хочу долго ждать.

— Но Белли же не каждый день выходная. Я дам тебе знать.

— Когда дашь знать?

— Скоро. Только ты сам не вздумай мне звонить, слышишь? Сама позвоню. Обещаю.

— Ну ладно, так уж и быть. Поцелуешь меня на прощание?

— До свидания.

* * *

Я жил на Лос-Фелиз-Хиллз, в маленьком бунгало. Днем приходил слуга, филиппинский парнишка, но ночевать не оставался. В ту ночь шел дождь, и из дому я не выходил. Развел огонь в камине и сидел перед ним, пытаясь сообразить, к чему я иду. Я, конечно, понимал, к чему. Я стоял на самом краю пропасти, заглядывая в бездонную ее глубину. И старался уговорить себя отойти, отойти быстро и никогда к ней больше не приближаться. Но это я только так говорил. А сам продолжал стоять на краю обрыва, и в тот момент, когда, собрав всю волю, пытался оттащить себя от него, что-то заставляло меня придвинуться еще ближе и заглянуть еще глубже, чтобы рассмотреть, что там, на самом дне бездны.

Около девяти прозвенел звонок, и я сразу догадался, кто это. Там стояла она, в плаще и маленькой резиновой шапочке для плавания, на веснушках блестели капли дождя. Я помог разоблачиться, и она оказалась в свитере и джинсах — вполне стандартный голливудский наряд, но даже он выглядел на ней как-то необыкновенно. Я подвел ее к камину, и она села. Я сел рядом.

— Откуда ты узнала мой адрес?

Даже в такую минуту поймал себя на мысли, что вовсе ни к чему ей названивать мне в контору и задавать там разные вопросы.

— Из телефонной книги.

— А-а-а~

— Удивлен?

— Нет.

— Смотри-ка! Это мне нравится. Сроду не видывала такого самонадеянного типа.

— Что, муж в отъезде?

— В Лонг-Бич. Там закладывают новый колодец. Три шахты. Ему пришлось поехать. Ну а я вскочила в автобус и~ Уж мог бы, по крайней мере, сказать, что рад меня видеть.

— Замечательное место — Лонг-Бич~

— А Лоле я сказала, что иду в кино.

— Кто такая Лола?

— Моя падчерица.

— Сколько ей?

— Девятнадцать. Ну так ты рад меня видеть или нет?

— Да, конечно. Ведь~ я тебя ждал.

Мы немного поболтали. О том, как сыро на улице, выразили надежду, что дождь не превратится в потоп, как это случилось в ночь перед новым, 1934 годом, и решили, что я отвезу ее домой на машине. Потом она молча смотрела на огонь.

— Я совсем потеряла голову~

— Так уж и потеряла?!

— Ну, немножко.

— Жалеешь?

— Немножко. Ничего подобного прежде себе не позволяла. С тех пор как вышла замуж. Вот почему я здесь.

— Ты так себя ведешь, словно и впрямь случилось нечто особенное.

— Случилось. Я совершенно потеряла голову. Это тебе не что-нибудь.

— Ну и что?

— Просто я хотела сказать~

— Выдумываешь ты все!

— Нет, не выдумываю. Если б выдумывала, не приехала бы к тебе. Просто больше никогда не буду этого делать, вот и все.

— Ты так уверена?

— Конечно.

— Что ж, поживем — увидим.

— Нет, пожалуйста~ Видишь ли, я люблю мужа. И здесь, сейчас — больше, чем когда-либо.

Теперь уже я смотрел на огонь. Следовало распрощаться с ней, и немедленно, я точно знал. Но что-то не давало мне это сделать, а только подталкивало все ближе и ближе к краю. И еще я чувствовал: она говорит не то, что думает. Точь-в-точь как тогда, когда я увидел ее впервые. Тогда за ее словами тоже стояло другое. Никак не удавалось избавиться от этого ощущения, и я снова повернулся к ней:

— Интересно, почему «здесь и сейчас»?

— Ну, я беспокоюсь.

— Думаешь, в такую дождливую ночь ему там, на разработках, кран свалится на голову?

— Прошу, не надо так говорить!

— Но видно, именно это ты имела в виду?

— Да.

— Что ж, понять можно. Особенно если учесть весь набор.

— Я не понимаю. Какой набор?

— Ну, дождливая ночь, шахта, кран~

— И что?

— Упадет на него.

— Прошу вас, мистер Хафф, не надо! Не надо говорить такие вещи. Тут не до смеха. Вы меня пугаете до смерти. Почему вы так жестоки?

— Да потому, что именно ты собираешься опрокинуть на него этот кран!

— Я~ что?!

— Ну, может, не кран. Что-то другое. Что-то якобы случайно упадет ему на голову, и он погибнет.

Удар попал в цель, глаза ее засверкали. Прошла целая минута, прежде чем она заговорила. Ей надо было тут сыграть очень точно, но я застиг ее врасплох, и она никак не могла решить, как вести себя дальше.

— Ты~ шутишь? ~

— Нисколько.

— Шутишь или рехнулся. Боже, да ничего подобного я в жизни не слышала!

— Я не рехнулся и не шучу. И ты слышала о таких вещах. Именно об этом ты только и думаешь, с тех пор как встретила меня. И именно поэтому ты сюда и заявилась.

— Ни секунды больше здесь не останусь! Слушать такие мерзости!

— О'кей.

— Я ухожу.

— О'кей.

— Ухожу сию же минуту~

* * *

Итак, я отступил от края пропасти, дал ей понять, что догадался о ее намерениях. Словом, сделал все, чтоб никогда больше мы не могли вернуться к этой теме, разве нет? Нет! Я только собирался это сделать. Я даже не встал, чтоб подать ей плащ. Я не отвез ее домой. Я обращался с ней как с приблудной кошкой. Но все время я твердо знал, что завтра вечером будет вот так же идти дождь и они там, в Лонг-Бич, будут себе бурить скважину, а я разведу в камине огонь и буду сидеть и глядеть на него. И ровно в девять снова раздастся звонок.

Войдя, она со мной даже не заговорила. Минут пять мы сидели у огня молча. Потом она сказала:

— Как только у тебя язык повернулся говорить мне такие вещи?

— Потому что это правда. Именно это ты собираешься сделать.

— Теперь? После того, что ты тут наговорил?!

— Да, после того, что я тут наговорил.

— Но, Уолтер, именно поэтому я и пришла к тебе сегодня. Я все обдумала. Мои две или три фразы ты мог понять превратно. Я даже рада, что ты заметил это и предупредил меня. Ведь я могла ляпнуть такое кому угодно и где угодно. И человек, не зная моих обстоятельств, все неправильно бы понял. Но теперь, я уверена, ты видишь сам, ничего подобного мне и в голову не могло прийти.

Это означало, что целый день она провела, трясясь от страха, вдруг я вздумаю предупредить мужа или выкину еще какой-нибудь фортель. И я решил продолжать игру.

— Ты назвала меня Уолтер. Как зовут тебя?

— Филлис.

— Филлис, можно подумать, оттого, что я обо всем догадался, ты откажешься от своей затеи. Нет, ты доведешь дело до конца, и я помогу тебе.

— Ты?!

— Я.

Снова я застиг ее врасплох, только на этот раз она даже не пыталась сыграть оскорбленную невинность.

— В таком деле не может быть сообщников. Это невозможно.

— Невозможно? Тогда послушай, что я сейчас тебе скажу. Тебе необходимо найти сообщника. Конечно, в идеале такие делишки лучше проворачивать в одиночку, чтоб ни одна душа на свете не знала, это уж точно. Но загвоздка в том, что одной тебе не потянуть. Не потянуть, потому что придется иметь дело со страховой компанией. Тебе нужен помощник. И никто не поможет лучше человека, знающего все ходы и выходы в страховом деле.

— А тебе зачем? Чего ты хочешь?

— Тебя. Это первое.

— Что еще?

— Денег.

— Ты хочешь сказать, что~ предашь свою компанию и сделаешь это ради меня и денег, которые мы получим?

— Именно. Совершенно верно. А тебе советую впредь не вилять, а говорить прямо, как есть, потому что если я начну дело, то доведу все до конца, и промашек быть не должно. Но мне нужна информация. Все подробности и детали. С этим~ не шутят.

Она закрыла глаза и вдруг заплакала. Я обнял ее и похлопал по спине. Смешно — после всего, о чем мы тут говорили, я утешал ее, словно малого ребенка, потерявшего пенни.

— Прошу тебя, Уолтер, пожалуйста! Не позволяй мне. Мы не должны~ Какое-то безумие~

— Да, безумие.

— И все равно мы сделаем это, я чувствую.

— Я тоже.

— Ты знаешь, к тому нет никаких причин. Он относится ко мне прекрасно, как только может относиться любящий муж к любящей жене. Я не люблю его, но ничего дурного он мне не сделал.

— И все равно ты на это идешь.

— Да. И помоги мне Бог. Потому что я все равно сделаю это.

Она перестала плакать и какое-то время молча лежала в моих объятиях. Затем очень тихо, почти шепотом, сказала:

— Он несчастлив. Для него будет лучше, если он умрет.

— Вот как?

— А разве нет?

— Не думаю. Не так уж плохи его дела.

— Знаю, знаю. Ты прав. Я сама стараюсь убедить его в том же. Но во мне сидит что-то такое~ Я не знаю, как назвать. Может, я ненормальная. Во мне есть что-то, что любит смерть. Иногда мне кажется, я сама — смерть. Смерть в алом саване, летящая в ночном небе над землей и такая прекрасная~ И печальная. И желающая осчастливить весь мир, всех-всех, кто его населяет. Унести их к себе, в ночь, от горестей и тревог, от несчастий. Ужасно, Уолтер. Я знаю, что ужасно. Я стараюсь это внушить себе. Но мне~ почему-то не кажется это ужасным. Мне кажется, что я действительно хочу сделать ему как лучше. Только вот он не понимает. А ты понимаешь меня, Уолтер?

— Нет.

— Никто не понимает.

— Но мы все равно сделаем это.

— Все, до конца.

— Все, до конца.

* * *

Через день или два мы вновь говорили об этом, но так спокойно, словно речь шла о прогулке в горы. Я хотел выяснить, какой был у нее план и не сделала ли она какого-либо неосторожного шага или жеста.

— Ты говорила ему что-нибудь? Я имею в виду — о страховке?

— Нет.

— Абсолютно ничего?

— Ни слова.

— Хорошо. Тогда какой же у тебя план?

— Сперва я хочу получить страховой полис~

— И чтоб он об этом не знал?

— Да.

— Господи Боже, да ведь они тут же тебя прищучат! Это первое, что их насторожит. Нет, это следует исключить с самого начала. Дальше?

— Он собирался строить плавательный бассейн. Весной. В патио.

— Ну? ~

— И я подумала, можно так все подстроить, будто бы он разбил себе голову, когда нырнул и~

— Исключено. Это еще хуже~

— Но почему? Случается же такое с людьми.

— Не годится. Во-первых, некий болван, занятый тем же бизнесом, что и я, лет пять-шесть назад опубликовал в газете статью о том, что большая часть несчастных случаев происходит с людьми в ванной. И с тех пор ванны, бассейны и пруды сразу же вызывают подозрения. Компания тут же начинает оспаривать сам несчастный случай. Сейчас в Калифорнии как раз рассматривают два таких дела. Правда, ни в одном не фигурирует сколь-нибудь значительная сумма, но будь уверена, если всплывет вопрос о страховке, родственнички — первые кандидаты на виселицу. Потом, дело придется проворачивать днем, а разве ты можешь быть уверена, что кто-нибудь не подглядывает за тобой в этот момент через щелку в изгороди или с холма? Ведь бассейн — то же, что и теннисный корт, обязательно найдутся любопытные. Каждую минуту за тобой может кто-то наблюдать. И наконец, тут придется ждать удачного стечения обстоятельств, заранее спланировать ничего невозможно. Нельзя знать наперед, когда именно можно приступить к решительным действиям. Заруби себе на носу, Филлис, удачное убийство складывается из трех основных элементов.

Слова эти вылетели прежде, чем я успел спохватиться. Я метнул в ее сторону взгляд. Я ожидал, она хотя бы моргнет или потупит глаза. Ничего подобного! Наоборот, она вся так и подалась вперед, ко мне. А в глубине ее зрачков мерцал хищный блеск, как у леопарда.

— Продолжай. Я слушаю.

— Первое — это сообщник. В одиночку тут не справиться. Второе — время, место, способ. Все это должно быть обдумано заранее. Третье — наглость. Почему-то именно об этом забывают начинающие убийцы. Первые два правила они еще иногда соблюдают. Но третье знают только профессионалы. При убийстве непременно бывает такой момент, когда единственное, что может выручить, — наглость. А вот почему, я и сам не могу тебе сказать. И вообще, знаешь ли ты, что такое идеальное убийство? Ты вбила себе в голову бассейн и воображаешь, что сможешь обтяпать все так чистенько — ни одна душа не догадается. Да тебя раскусят через две секунды, через три — докажут, а еще через четыре ты сама во всем признаешься. Нет, все это не то. Идеальное убийство — когда на арену выходят гангстеры. И знаешь, как они действуют? Сперва берут жертву на мушку. Ну, допустим, обрабатывают девицу, с которой он живет. Около шести вечера она им звонит. Выходит в магазин якобы купить губную помаду и звонит. Вечером они собираются пойти в кино, он и она. В такой-то и такой-то кинотеатр. Они будут там около девяти. Итак, два первых условия соблюдены. У них есть сообщник, и время и место определены заранее. Теперь смотри, как они будут соблюдать третье правило. Они садятся в машину. Паркуются где-нибудь на улице с невыключенным мотором. У них есть шестерка. Он выходит из машины, бродит по улице и вскоре роняет платок, потом поднимает его. Это сигнал — жертва приближается. Они выходят из машины. Следуют за ним до кинотеатра. Вплотную. И прямо тут, при свете огней и на глазах нескольких сотен свидетелей, они его убивают. У него практически нет ни одного шанса. Он получает двадцать пуль из четырех или пяти автоматов. Падает, они бегут к машине и исчезают — и попробуй только пришить им это дело! У каждого заранее готово алиби, причем стопроцентное, видели их в течение всего лишь нескольких секунд, причем люди, напуганные до полусмерти и не понимающие, что происходит. И шанс привлечь их к суду практически равен нулю. Конечно, полиция знает, чьих рук дело. Их задерживают, допрашивают, а потом по распоряжению суда эти типы оказываются на свободе. Их нельзя обвинить. О да, свое дело они знают! Впрочем, ты и сама все прекрасно знаешь и понимаешь. И если уж затевать такое, надо действовать, как эти гангстеры, как тот тип из Сан-Франциско, который прошел уже через два судебных разбирательства, а все еще торчит за решеткой, и как его прищучить, никто не знает.

— Побольше наглости?

— Да, побольше наглости. Это единственный способ.

— Но если мы его пристрелим, несчастного случая не будет.

— Да, верно. Поэтому стрелять мы в него не станем, но я хочу, чтоб ты вдолбила себе в голову сам принцип. Побольше наглости. Это единственный шанс выйти сухим из воды.

— Но тогда как?

— Вот как раз к этому я сейчас и подошел. Еще один порок твоей идеи с бассейном в том, что тут не светят деньги.

— Но они же должны заплатить!

— Должны, но весь вопрос — сколько. Самые большие деньги получают по полису, страхующему от несчастных случаев на железной дороге. То, что люди считают зонами повышенной опасности, вовсе таковым не является. Они очень быстро скумекали, начав заниматься страховым бизнесом. Я хочу сказать, люди всегда считают или до недавнего времени считали поезда и железные дороги очень опасными, но статистика показывает, что в железнодорожных катастрофах погибает не так уж много народу. И страховые компании строят на этом свою политику, продают клиенту полис по высокой цене, учитывая, что он всегда немного беспокоится перед тем, как сесть в поезд. А компании все это обходится недорого, поскольку пассажир, как правило, благополучно добирается до места назначения. За несчастный случай на железной дороге выплачивают двойную страховку. Вот где настоящие деньги! И не надо накручивать и выдумывать черт-те что. Вот где наш шанс! Если обтяпаем дело, нам светит получить больше пятидесяти тысяч. А если обтяпаем чистенько, то они выплатят наличными, никуда не денутся, не думай.

— Пятьдесят тысяч долларов?

— Что, недурно?

— Еще бы!

— Лучше скажи здорово, пока я сам не сказал. Зря я, что ли, столько лет копаюсь в этом дерьме? Значит, так: твой муж будет знать все об этом полисе и одновременно не узнает ни черта. Он запросит его в письменном виде и одновременно нет. Он оплатит его своим собственным чеком и одновременно не оплатит. С ним произойдет несчастный случай, и одновременно это будет не несчастный случай. Он сядет в поезд и одновременно не сядет в него.

— Что ты мелешь?

— Узнаешь со временем. Первым делом надо уговорить его подписать полис. Я лично его продам ему. Только на самом деле не продам. Во всяком случае, не совсем. Возьму его в оборот, запудрю мозги, как обычно делаю с каждым перспективным клиентом. И еще — мне нужен свидетель. Поимей это в виду. Кто-то, кто будет слушать, как я его уламываю. Я докажу ему, что он будет застрахован от всего, что может случиться с его автомобилем, но что ни один из пунктов не предусматривает охраны его собственного здоровья и жизни. Буду долбить ему~ ну, нечто вроде: «Жизнь человека дороже, чем машина».

— Ладно, допустим, он купится.

— Да, как же, купится! А вот и нет. Я подведу его к последней черте и тут попридержу маленько. Думаешь, не смогу? Да я торговец, причем прирожденный! Но мне нужен свидетель. Обязательно. Хотя бы один.

— Найду.

— А ты будешь мне возражать.

— Хорошо.

— То есть скажешь, что ты обеими руками за всю эту автомобильную белиберду, но и слышать не желаешь ни о каких несчастных случаях, потому как тебя просто всю начинает трясти, и все такое прочее.

— Ладно, запомню.

— И договорись о нашей встрече не откладывая. Как можно быстрее. И сразу же позвони.

— Завтра?

— Да. Позвони и помни: нужен свидетель.

— Свидетель будет.

— Тогда завтра утром жду звонка.

— Уолтер~ все это так меня возбуждает~ Я прямо сама не своя и~

— Я тоже.

— Поцелуй меня~

Вы думаете, я рехнулся? Что ж, может, и рехнулся. Но попробуйте повариться в этом котле лет пятнадцать, как я, сами свихнетесь. Небось думаете, что мой бизнес — это то же, что и ваш бизнес, может, даже чуточку получше. Ведь страховой агент — это друг вдов и сирот, которым он всегда приходит на помощь в трудную минуту. Фигушки! Это самое большое надувательство, самая азартная игра, которая только существует в мире, хотя и не выглядит таковой. Вы делаете ставку на то, что ваш дом сгорит, мы — на то, что не сгорит, вот и все. А обман кроется в следующем: вы не хотите, чтоб ваш дом сгорел, когда делаете ставку, и забываете, что все это — игра. Но нас не проведешь. Для нас игра есть игра, а ставка — ставка, причем иногда сразу на двух лошадей. Без разницы, все равно ставка. Но вот, допустим, наступает момент, когда вы хотите, чтоб ваш дом сгорел, момент, когда деньги вам нужнее дома. Тут и заваривается каша. Мы-то очень хорошо изучили все колесики и винтики этого механизма и умеем, если надо, быть жесткими ребятами. У нас везде есть шпионы и соглядатаи. Мы знаем наперечет все фокусы и уловки, и, чтобы обвести нас вокруг пальца, надо быть умным человеком. Очень умным. И пока вы ведете честную игру, мы платим вам с улыбкой, и, возвращаясь домой, вы, наверное, думаете: надо же, какие чистые, славные, хорошие люди. Но только попробуйте затеять обман — вас тут же выведут на чистую воду.

Да, я агент. Я крупье в этой игре. Я знаю все трюки и уловки. Ночи напролет я лежу без сна, придумывая эти уловки, и потому всегда начеку. Но вот однажды ночью я задумал один такой фокус и начал воображать, что смогу повернуть колесо фортуны в нужную мне сторону, стоит только найти подходящую почву и бросить в нее семя. Сделать ставку. Вот оно как~ И тут я повстречал Филлис и понял — это и есть та самая почва. И если вам покажется смешным, что я готов убить человека ради какой-то пригоршни фишек, подумайте, так ли это смешно — всю жизнь пребывать под колесом фортуны и вдруг начать крутить его, как штурвал. Я видел слишком много сгоревших домов, слишком много разбитых машин, слишком много трупов с синеватыми дырками в виске, слишком много страшных вещей, которые проделывают люди, чтобы повернуть колесо в свою сторону, слишком много, чтобы вся эта мерзость не казалась мне больше реальной. И если вам это непонятно, то отправляйтесь в Монте-Карло или куда-нибудь еще, где есть крупные казино, посидите за столом и понаблюдайте за лицами людей, которые посылают вращаться по кругу маленький шарик из слоновой кости. А потом задайте себе вопрос: скольким из них будет дело до того, если вы выйдете сейчас из зала и пустите себе пулю в лоб? Может, лишь один из сидящих за столом, услышав выстрел, вздрогнет и потупит глаза, но вовсе не потому, что его волнует, жив ты или умер, а для того, чтобы посмотреть, не осталось ли на столе твоего жетона, который можно обменять на наличные. Нет, ты ему безразличен, этому типу. Кому-кому, а уж ему — точно.