Постановление Главной военной прокуратуры

Военный следователь по особо важным делам Главной военной прокуратуры полковник юстиции ШАПОВАЛОВ, рассмотрев материалы уголовного дела о нарушениях социалистической законности рядом бывших работников УМГБ Московской области, допущенные ими при расследовании дел на граждан города Москвы,

НАШЕЛ:

Основанием для возбуждения Главной военной прокуратурой настоящего дела послужили поступившие от прокурора Московской области, в соответствии с указанием Генерального Прокурора СССР, материалы проверки МК КПСС по отдельным фактам нарушения социалистической законности при расследовании в УМГБ МО в 1950–51 годах дел на работников завода «Динамо» и других лиц.

В результате проведенного следствия собранными доказательствами по делу полностью подтверждены не только вскрытые МК КПСС факты нарушения социалистической законности, но и установлены другие многочисленные случаи необоснованных арестов и преданий суду, а также различные незаконные методы расследования, допущенные рядом работников УМГБ по свыше чем по 100 пересмотренным и прекращенным в настоящее время, за отсутствием состава преступления и за недоказанностью, делам, по которым проходит до 200 человек.

В эту группу лиц входят: работники заводов «Динамо», «ЗИС», члены их семей, врачи, писатели, художники, юристы, студенты, работники различных советских, хозяйственных и промышленных учреждений и предприятий города Москвы.

Указанные дела расследовались в период 1948–1952 гг. группой следователей УМГБ МО в составе: Стратоновича Б.А., Ильина В.Г., Литвина И.Д., Якушева А.И., Саградова А.А., Иванова А.И., Ковалева В.Г., Пантелеймонова, Шугало В.А., Горбунова В.В. и др. с соответствующим участием в этом: начальника следственного отдела УМГБ МО Герасимова В.В.; заместителя начальника следственного отделе Чмелева Б.И.; начальника отделения следственного отдела Матиек П.С., а также начальника УМГБ МО Горгонова И.И. и других лиц из числа руководства УМГБ МО, которым были подчинены работники оперативного и следственного отделов.

Руководя работой следственного отдела УМГБ МО, данные лица утверждали по упомянутым делам постановления: на арест, о предъявлении обвинения, о направлении в особые и общие лагеря для отбытия наказания и обвинительные заключения, допуская при этом аресты граждан и предание их суду по непроверенным и необоснованным материалам, не пресекая незаконные методы расследования по их делам.

Помимо этого Чмелевым и Горгоновым в период 1938 года, а Герасимовым в 1941 году лично были расследованы отдельные ныне прекращенные за отсутствием состава преступления, по которым произведенные аресты и выдвинутые обвинения признаны совершенно необоснованными.

По данному делу следствием установлено, что при производстве необоснованных арестов и привлечении к уголовной ответственности граждан по указанным выше группам дел работники следственного отдела УМГБ МО в целях получения так называемых признательных показаний с ведома и по прямому указанию своих начальников в одних случаях и при попустительстве и бесконтрольности с их стороны в других применяли к подследственным такие незаконные методы, как:

— изнуряющие продолжительные ночные допросы с лишением сна;

— длительное содержание подследственных в карцере, одиночках и боксе в условиях, подрывающих состояние здоровья арестованных;

— искажение показаний при записях в протокол и понуждение как подследственных, так и свидетелей подписывать эти показания;

— лишение арестованных прав пользования ларьком, прогулками, передачами и получения вовремя горячей пищи.

При отказе подследственных дать требуемые признательные показания им угрожали арестом членов их семей или направлением в специальные тюрьмы «Сухановку» и «Лефортово», дачей в суде или на особом совещании большого срока наказания, направлением в особо режимные лагеря и т.д.

Использовались для получения признательных показаний и такие приемы как: понуждение подследственных в целях изнурения стоять на допросах в течение длительного времени по стойке «смирно» или приседать по команде «встать-сесть».

Почти все подследственные на допросах обычно подвергались различным угрозам, нецензурной брани и другим видам оскорблений, унижающих человеческое достоинство.

Как правило, ходатайства подследственных по делу необоснованно отвергались без составления об этом даже соответствующих постановлений.

В порядке подготовки подследственных к даче «признательных» показаний в суде они подвергались со стороны работников следственного отдела специальной обработке, обеспечивающей подтверждение ранее полученных от них в процессе следствия вынужденных признаний. За дачу в суде таких признаний, подследственным взамен обещалось обеспечение «небольшого» срока наказания, «хороший» лагерь, работа по специальности и т.д.

Наряду с этим, в процессе предварительного следствия, в связи с отсутствием по делу необходимых доказательств, работниками следственного отдела широко использовалась в провокационных целях внутрикамерная агентура.

В качестве свидетелей, изобличающих подследственных, практиковались допросы агентов УМГБ МО, до этого участвовавших в агентурной разработке этих лиц, на основании донесений которых последние были затем арестованы при наличии непроверенных и явно необоснованных для ареста и обвинений материалов.

Помимо непосредственной причастности упомянутых лиц из числа руководства управления и следственного отдела УМГБ МО, а также подчиненных им следователей к подписанию соответствующих следственных документов по указанным выше делам < …>, в отношении каждого из них следствием установлены следующие обстоятельства их личных незаконных действий, о которых показали по конкретным делам свидетели из числа в прошлом необоснованно арестованных и привлеченных к уголовной ответственности, в ныне реабилитированных граждан:

Начальник следственного отдела УМГБ МО ГЕРАСИМОВ, принимая участие в расследовании дела на работника завода «Динамо» Литвакова У.М., арестованного в 1950 году, вызывал его к себе и угрозами понуждал к даче «признательных» показаний, заявляя: «Вы знаете, где Вы находитесь? В ЧК мы не работаем в белых перчатках. Если надо…будем хлестать по голому телу».

Поместив Литвакова за отказ дать требуемые показания в карцер, Герасимов вызвал его через пять дней и, выражая «удивление», что от него, Литвакова, «почти ничего не осталось», тут же пояснил: «Если не образумишься, то еще не то будет».

Требуя на допросах от зам. психиатра города Москвы Лифшиц И.Л. признательных показаний, Герасимов, оскорбляя и угрожая ему, заявлял: «Вы отсюда не уйдете», «сгною… закатаю на полную катушку», «ты уже считай себя осужденным, а подследственные там, на улице». В целях понуждения к даче «признаний» арестованный в 1950 году УМГБ МО Лифшиц, по указанию Герасимова, помещался в карцер и подвергался длительным ночным допросам с лишением сна.

Вызывая к себе для «воздействия» адвоката Бирулину В.И., арестованную в 1949 году, Герасимов, требуя от нее «признаний», угрожал в противном случае арестовать ее дочь, цинично заявляя, что «у МГБ свои законы», «все равно получишь десятку», «долго будешь ломаться или тебе мозги вправить», «хочешь, чтобы твоя дочь пошла за тобой, от тебя зависит, что с ней сделать». Окончательно распоясавшись, Герасимов, возмущенный отказом Бирулиной дать требуемые им показания, с криком «я тебе покажу законы» схватил, по словам Бирулиной, ее за волосы и ударил о стенку.

Присутствуя на допросах арестованного УМГБ МО начальника планово-производственного отдела завода «Динамо» Пельцман, Герасимов, требуя дачи «признательных» показаний, угрожал ему:

— «имей в виду хлюст, времени у меня нет, давай, сразу признавайся, а не то мы тебе ребра переломаем, в карцере сгноим»;

— «ты не на ферме яйцо-птица, не в академии наук, а в ЧК, в органе с особым доверием, у нас нет брака. Если мы берем кого, то все. Разве ты видел, что кого-либо мы освобождали, чтобы отсюда кто-либо вышел»;

— «все равно все подпишешь, не таких ломали».

Понуждая Пельцман к «признанию» угрозами о расправе над ним, Герасимов заявлял ему, что перед ним на допросах еще никто не устоял: «Я и не таких ломал», «сотрем тебя с лица земли». На жалобу Пельцман, что [следователь] Матиек искажает в протоколах допросов его показания, Герасимов заявил: «Пойми, что у нас брака нет, если мы берем кого, то все. Что тебе нужно? Живешь как помещик, у тебя чистая постель, кормят, как губернатора, еще даже люминал тебе подавать нужно, а теперь ты еще о правосудии заговорил. Я тебе покажу правосудие. Если нужно, мы будем тебя держать год-два-три, но мы с тобой до конца разделаемся все равно».

Пытаясь внушить Пельцман полную обреченность, Герасимов заявлял: «Кому и что ты писать будешь? Кому поверят, тебе или органам? Ведь тебе объясняли уже, где ты и кто ты».

За отказ подписать без возражения протокол об окончании следствия Пельцман был помещен в бокс.

Будучи на допросах начальника отдела снабжения завода «Динамо» Масина, Герасимов всячески оскорблял его, угрожал расправой и помещал в карцер с целью понуждения к даче так называемых признательных показаний. Герасимов заявлял ему: «Умереть не дадим, на подпорках жить будешь». На заявление Масина, что он только подследственный, почему Герасимов так обращается с ним, Герасимов, подойдя к окну и указывая на проходящих по улице граждан, сказал: «Вон видишь за окном... там подследственные, а ты уже готов».

Участвуя в расследовании дела главного механика завода «ЗИС» Станецкого С.Л., Герасимов с целью воздействия на него для получения «признаний» вызвал его из бокса, где тот до этого содержался, и подозвал ближе к себе, заявив, по словам Станецкого: «А, Семен Львович, старый приятель, давай закурим», а в момент, когда Станецкий, поверив ему, нагнулся к Герасимову прикурить, сзади кто-то из других присутствующих подчиненных Герасимова нанес удар по шее, отчего Станецкий упал. Выражаясь нецензурными словами и угрожая, Герасимов требовал от Станецкого «признаний» и за отказ направил его в карцер.

Принимая участие в расследовании дела начальника производства завода «Динамо» Кац Б.И., арестованного в 1950 году, Герасимов требовал на допросах от него дачи «признательных» показаний, угрожая отправить «в такое место, где [Кац] быстро за два дня дойдет». В связи с отказом давать требуемые «показания» Кац неоднократно вызывался ночью к Герасимову, который говорил ему: «Даю вам два часа, не подпишешь — сгною в карцере».

При попытке Кац заявить о своей невиновности Герасимов угрожал расправой, заявляя: «Вам это даром не пройдет! Вы пожалеете об этом». Содержа Кац до суда в одиночной камере в целях оказания соответствующего влияния на его поведение в суде, Герасимов помимо этого вызывал Кац и внушал ему: «Ваше единственное опасение подтвердить в суде то, что вы у нас показали, думайте при этом о своем сыне, о своей семье. Если вы посмеете не подтвердить свои показания, вам будет плохо. Наказание здесь буду я устанавливать, и от меня зависит, что будет с вами». Вызвав за 3–4 дня до суда Кац, Герасимов вновь требовал подтверждения в суде показаний, которые были подписаны им в процессе предварительного следствия, заявляя при этом: «Не дай бог вы начнете на суде блудить. Вернетесь тогда к нам и уже больше отсюда никуда не уйдете».

Вызывая к себе в ночное время на допросы зав. областной Московской юридической консультации, члена КПСС с 1916 года Русакова Г.Я., арестованного УМГБ МО в 1949 году, Герасимов оскорблял его и угрожал применить к нему «особые меры», заявляя при этом, что … «партия мне это разрешила. Я у тебя раскаленными щипцами вырву показания. Будешь рвать волосы на себе…, если они к этому времени останутся». Требуя «признательных» показаний, Герасимов, по словам Русакова, обычно угрожал вырвать их клещами и при этом любил повторять «ходит птичка весело по тропинке бедствий, не предвидя от того никаких последствий».

Бывая на допросах рабочего Мягкого Г.П., арестованного в 1949 году, Герасимов, требуя дачи «признательных» показаний, оскорблял его и угрожал арестом его жены, а на одном из допросов нанес ему, по словам, Мягкого, удары кулаком в бок, а затем направил в карцер.

Принимая участие в расследовании дела на журналиста Литвак А.М., арестованного в 1949 году, Герасимов понуждал его дать «признательные» показания вопреки его заявлениям о невиновности и требованию допросить в подтверждение этого Героя Cоветского Союза писателя Медведева (автора книги «Это было под Ровно»). Угрожая расправой, Герасимов заявлял: «Плохо будет, если не признаешь своих антисоветских взглядов. Сознавайся, пока не поздно, а не то мы предъявим такое, что закачаешься». Вместе со следователем Кормилицыным Герасимовым было подписано и обвинительное заключение, в котором против Литвак выдвигалось необоснованное обвинение.

Рассматривая уже после осуждения Литвак жалобу последнего от 28 декабря 1949 г. о необъективности проведенного следствия по его делу, Герасимов, используя свое положение, необоснованно отклонил ходатайство Литвак о допросе в качестве свидетеля Медведева, указав в специальной справке, что Литвак якобы «никаких заслуживающих внимания обстоятельств не привел». Заключение об отказе в удовлетворении жалобы Литвак и «обоснованности» его ареста и осуждения было дано теми же лицами, которые подписывали на него обвинительное заключение (Герасимовым и Боярским). В последующем, при пересмотре дела Литвак, свидетель Медведев своими показаниями полностью реабилитировал Литвак, опровергнув выдвинутое против него обвинение. Медведев указал, что действия, за которые Литвак арестован, были предприняты по заданию Одесского ОГПУ, где Медведев работал. В связи с этим 13 декабря 1954 года дело Литвак было прекращено Центральной комиссией за отсутствием состава преступления.

Будучи на допросах шофера Листенгурт Д.В., арестованного в 1951 году, Герасимов, понуждая его к даче признаний, выражался нецензурными словами, оскорблял его и, замахиваясь кулаком, заявлял, угрожая карцером: «Я все равно тебя сгною здесь».

Вызывая неоднократно на допрос арестованного в 1952 году мастера цеха производственных мастерских Балантера Я.Ш., Герасимов допускал нецензурную брань и угрожал сгноить в тюрьме, а при отказе его дать «признательные» показания заявлял: «Вражина! Ты знаешь куда ты попал, ты попал в ЧК, отсюда не вырвешься, это тебе не ОБХС, где можно откупиться».

Участвуя в допросе шофера Гольдфарб, арестованного в 1951 году, Герасимов угрозами и оскорблениями понуждал его к даче «признаний», а в ответ на его жалобу об избиении его следователем заявил: «У нас делается все правильно, отсюда никто не выходит». Издеваясь над Гольдфарбом на допросах, Герасимов говорил ему: «Это ты-то подследственный? Подследственные вон где... (и указывал на улицу), а ты уже отпетый». В целях понуждения дать требуемые показания Гольдфарб был им посажен в карцер.

Допрашивая Туник Г., арестованною вместе с мужем, и требуя от нее изобличающих показаний на мужа, Герасимов, угрожая расправой, заявлял ей: «Раздавлю как муху», «сгною». По словам Туник, ставшей седой после возвращения из карцера, Герасимова подследственные прозвали «грозой малой Лубянки».

Принимая активное участие в расследовании дела студента Гармаш В.И., арестованного УМГБ МО в 1951 году, Герасимов, присутствуя на его допросах, заявлял: «Отправим на дачу в Сухановку, где к тебе с санкции Генерального прокурора применим все меры физического воздействия». Угрожая расправой и понуждая к даче так называемых признательных показаний, Герасимов говорил: «будут бить до полусмерти», «отсюда живым не выйдешь, пока дело не будет закончено так, как мы хотим».

Угрожая арестом родных, если Гармаш не даст требуемых показаний, Герасимов принимал участие в специальной «обработке» его к очным ставкам с Шориным и Левиным, проводя накануне допроса «собеседование» с целью обеспечения нужных показаний. Обещая Гармаш за «признательные» показания малый срок наказания, Герасимов на допросах диктовал его ответы в своем изложении, понуждая затем подписывать составленные от имени якобы Гармаш клеветнические показания о существовании в Москве «антисоветской националистической организации молодежи» под названием «Люди города».

Зная о роли агентов МГБ в создании дела Гармаш, обвинение против которого было основано на грубой провокации с «подставкой к Гармаш под видом иностранного журналиста агента МГБ, Герасимов понуждал Гармаш и к даче в суде «признательных» показаний заявляя: «имей в виду, если дело твое возвратят к нам, то мы его закончим с тем же результатом, только тебе тогда несдобровать. И куда бы ты не жаловался, все жалобы попадут к нам». Подобным же образом Герасимов принимал участие и в допросе проходящего по делу Гармаш арестованного Шорина, допуская к нему угрозы и оскорбления. Содержа его в одиночке и в карцере, он понуждал Шорина, по его словам, давать ложные показания в отношении Гармаш, Левина и других.

Требуя на допросах артистки Спициной Н.М., арестованной в 1951 году, «признательных» показаний, Герасимов оскорблял ее и, угрожая расправой, заявлял: «мы не таких ломали», «вы, мадам Спицина, поползаете перед Ковалевым», «мы из вашей пышной внешности сделаем постною котлету». Принимая участие в проведении очной ставки Спициной, Герасимов понуждал свидетельницу давать ложные показания.

Понуждая бывшего слушателя Института иностранных языков Капелюш Л. к даче «признательных» показаний, Герасимов угрожая ему репрессиями, заявлял: «Вы находитесь в цитадели чекистов, перед которой Шлиссельбургская крепость — ничто...». Требуя «признаний», Герасимов говорил: «пока не сделаете этого, будем держать вас в карцере или переведем вас в Сухановку».

Принимая участие в расследовании дела дочери бывшего секретаря ЦК ВЛКСМ Косаревой Е.А., арестованной УМГБ МО в 1949 году, Герасимов, вызвав Косареву к себе в кабинет и показывая в провокационных целях на груду толстых папок, лежащих у него на столе, которые не имели к ее делу отношения заявлял: «Это материалы о твоей преступной деятельности… Пока есть еще время, ты должна дать показания о своей преступной деятельности… в противном случае имеющиеся у нас материалы будут предъявлены, и тогда будет хуже».

Будучи на допросах адвоката Белкина В.А., арестованного в 1949 году, Герасимов, требуя дачи «признательных показаний заявлял: «Раз ты уже попал к нам, то без срока не уйдешь». Угрожая Белкину, Герасимов говорил: «Жаль, что вас всех не истребили, всех не перевешали..., зря Гитлера обвиняют в истреблении евреев, вас предателей надо истреблять, мы научим вас уму разуму»

Присутствуя на допросах арестованной в 1949 году жены бывшего советника советских посольств Астахова, члена КПСС с 1918 года, Астаховой Н.В. и требуя от нее дачи «признаний», Герасимов угрожал ей: «Здесь не такие бывали и признавались, мы Вас живо, в пять минут можем заставить давать показания. Такие, как Вы, отсюда вперед только ногами уходят, запомните это... будешь здесь протухать».

Поместив Астахову в карцер за отказ дать «признательные» показания, Герасимов по истечении пяти суток вызвал ее оттуда и, узнав, что она не желает давить требуемых показаний, закричал: «Вон ее...»! И Астахова вновь была помещена в карцер.

В процессе расследования дела на бывшего бухгалтера завода «Динамо» Тараховского З.Р., арестованного в 1950 году, Герасимов, требуя на ночных допросах дачи «признаний», заявлял: «Ну, ты смотри, не сделай себе хуже, давай признавайся, а то я за тебя возьмусь». Угрожая расправой, Герасимов говорил: «Я давно до тебя добираюсь, я научу тебя, как нужно держать себя на следствии и давать показания, я сделаю из тебя лепешку, я тебя сгною в карцере». За отказ на одном из допросов дать требуемые показания Герасимов приказал посадить Тараховского на 10 суток в карцер, но услышав от него, что он все равно не даст показаний, закричал: «Не на 10, а на 15 суток, не на 15, а на 20 суток в карцер его! Пусть там дойдет. А я его сам буду вытаскивать из карцера, когда сочту нужным. Выкрикивая эти угрозы, Герасимов выражался нецензурными словами и тряс перед лицом Тараховского кулаками.

На допросах арестованного в 1951 году старшего зоотехника Главптицепрома Шипкова Н., награжденного правительством за заслуги перед государством орденом Ленина, Герасимов заявлял: «Раз ты, вражина, сюда попал, значит тебе здесь конец. Свободы тебе все равно не видать, признавайся во всем». Добиваясь «признаний», Герасимов угрожал арестовать членов семьи Шипкова, цинично заявляя: «Твою старуху мы не будем трогать, а то она здесь еще умрет, а хотя посмотрим, как ты будешь себя здесь вести». Подготавливая Шипкова к даче «признаний» в суде, Герасимов заявлял ему, что если он не подтвердит там свои показания, то «…мы тебя можем загнать в такой лагерь, куда Макар телят не гонял». Принимая участие в допросе других лиц, проходящих по этому делу, Герасимов также допускал по отношению к ним оскорбления, угрозы, понуждал дать так называемые признательные показания и подвергал их «обработке» для выступлений с «признаниями» в суде.

С целью понуждения к даче «признательных» показаний арестованного Авербух (бывшего начальника отдела капитального строительства завода «Динамо») Герасимов на его допросах заявлял следователю Якушеву: «Дайте ему карцерок, а семью придется репрессировать, если он не будет подписывать протоколы допросов с признанием своей вины». Прибыв на один из допросов Авербух в связи с отказом последнего подписать следователю очередной протокол, Герасимов бросился к стулу, находившемуся рядом с Авербух, ударил но нему ногой так, что стул разлетелся на части, а затем угрожающе заявил Aвербух, что, «...если через пять минут не измените поведения, то с вами произойдут большие неприятности». По приказанию Герасимова Авербух содержался в карцере.

Будучи на допросах зав. производственными мастерскими Гольдина В.Л., арестованного в 1952 году, Герасимов выражаясь нецензурными словами и понуждая его к даче «признаний», заявлял: «Ты знаешь куда попал, ЧК... откуда для тебя выхода нет», «...я тебя сгною, ты кровью будешь харкать, а станешь рассказывать», «…я тебя сделаю тонким, звонким и прозрачным».

Допрашивая начальника ОТК завода «Динамо» Фридман Г.Н., арестованного в 1951 году, Герасимов, оскорбляя его и выражаясь нецензурными словами, требовал дачи «признательных» показаний и, размахивая руками перед его лицом и тыча кулаком в нос, кричал: «Вражина…!» и угрожал расправой.

Вызвав в себе за несколько дней до суда, Герасимов заявил: «Фридман, следствие повернулось к вам лицом... Все, что не делается, все к лучшему. Ваша судьба в Ваших руках... только не вздумайте отклониться от подписанных вами материалов. Тогда будете пенять только на себя».

Зная, что экспедитор фабрики «Дукат» Кузьмин Е.В. был арестован в 1951 году по непроверенным агентурным материалам и выдвинутые против него обвинения ничем по делу не обосновывались, Герасимов даже после допроса 16 свидетелей, из которых никто не показал об антисоветской деятельности Кузьмина, видя, что агентурные данные не нашли себе подтверждения, дело, однако, на Кузьмина не прекратил, а прибег к искусственному «подкреплению» необоснованных обвинений путем допроса в качестве свидетелей тех же агентов, которые разрабатывали Кузьмина до ареста. Проводя необъективное расследование, Герасимов понуждал Кузьмина к даче так называемых признательных показаний, допуская вместе со следователем незаконные методы следствия, необоснованно отклоняя ходатайство Кузьмина. На основании показаний свидетелей из числа агентов, допрошенных по инициативе Герасимова и оговоривших Кузьмина, он был 31 декабря 1951 года осужден к 25 годам лишения свободы, и только впоследствии дело его в 1954 году было прекращено. В определении суда по делу Кузьмина указано о том, что расследование велось необъективно, провокационно и что в процессе «разработки» Кузьмин даже спаивался агентурой.

Помимо перечисленных дел, Герасимов принимал активное участие и в расследовании многих других, допуская по ним к подследственным длительные ночные допросы с лишением сна, помещение в карцер, угрозы и понуждения с целью получения так называемых «признательных» показаний. К указанной группе дел относятся, в частности, дела на: Говорова, Орловского, Абрамова, Исбах-Бахрах, Свидовского, Раскина, Левина и Голуб, Шимшурину, Гиршович, Гольдберг, Горностай-Польского, Ганнопольского, Малеева, Крейнделя, Гитеса, Марголис, Старцева-Кунина, Бугакова, Казарина, Генкиной, Суворова, Карп, Коган, Шмидт, Бадаш, Галанина, Гольцкенера, Васкевич, Бурдину, Гиттельсон, Соколову, Грандова, Кантор, Куклес, Айзнер и др. Каждый из указанных лиц дал соответствующие показания о незаконных действиях Герасимова.

Кроме этого, о непосредственной причастности Герасимова к незаконным методам следствия, которые он допускал, злоупотребляя своим служебным положением, показывают и такие свидетели из числа бывших подследственных УМГБ МО, как: Куцоконь И.Н., Доронина Н.М., Мизеров, Бортман и другие.

О проведении с ведома и при участии Герасимова порочных методов расследовании с использованием в ряде случаев заведомо провокационных действий, допущенных при разработке дел, помимо дела Бухарского, Кулинич и других, свидетельствуют также дела Ратновского и Дедюкина, а также Полоскова, Гуднева и др.

Помимо показаний Куцоконь и Дорониной о том, что Герасимов на допросах допустил к ним физическое воздействие, о понуждениях, угрозах и оскорблениях, которые проявлял Герасимов к подследственным, показывают также свидетели Седых, Арапов, Вагнер, Бланк, Танкилевич и другие.

По делу также установлено, что еще до работы начальником следственного отдела УМГБ МО Герасимов В.В., будучи старшим оперуполномоченным КРО ОО Ленинградского и Северного фронтов, вел вначале агентурную разработку, а затем принимал непосредственное участие в 1941 году и в аресте профессора, доктора технических наук, депутата Ленинградского городского Совета — Молчанова П.А., страдающего в тот период миокардитом. Герасимовым были вынесены и подписаны постановления на арест Молчанова и об избрании меры пресечения в отношении его по ст. 58-1 «а» УК РСФСР. Им же были допрошены как до ареста Молчанова, так и после ряд свидетелей, приобщены копии допросов различных лиц, подписан акт о вскрытии и осмотре лаборатории Академии наук, где работал Молчанов.

Дело профессора Молчанова, заслуженного ученого и основоположника аэрологии в СССР, было необоснованно возбуждено по исключительно поверхностным, непроверенным данным. В октябре 1941 года Молчанов П.А. вместе с партией арестованных воров и других преступников по этапу выбыл из Ленинграда и в пути трагически погиб, будучи убит и ограблен ворами-рецидивистами. В 1954 году дело профессора Молчанова было КГБ ЛВО прекращено за отсутствием состава преступления, с ходатайством перед КГБ СССР о привлечении к ответственности лиц, виновных в необоснованном возбуждении дела и аресте профессора Молчанова.

В процессе проверки дела Молчанова были установлены исключительные его заслуги перед наукой и Советским государством. Так, например, еще в 1919 году по инициативе Молчанова была восстановлена единственная в стране аэрологическая обсерватория. Им созданы затем целый ряд основных аэрологических приборов, с помощью которых производится обслуживание авиации, исследование стратосферы и изучение Арктики. Им разработан был метод радиозондирования и впервые в мире был выпущен радиозонд. Молчановым было опубликовано свыше ста научных работ. Имя Молчанова, как ученого, широко известно среди исследователей стратосферы, изучающих Арктику. Он был участником полета на дирижабле на Северный полюс, консультировал полет советских летчиков через полюс. Будучи одним из ведущих ученых в области аэрологии, Молчанов являлся членом международной аэрологической комиссии.

Будучи заместителем начальника следственного отдела УМГБ МО и непосредственно руководя работой подчиненных ему следователей, Чмелев Б.Я. не только не пресекал незаконные методы следствия со стороны следователей, которые они проявляли при расследовании дел, находящихся в их производстве, но и сам насаждал их в следственном отделе лично, допуская в течение длительного времени в отношении подследственных грубейшие нарушения социалистической законности.

Расследуя дело на директора завода «Динамо» Орловского Н.А., арестованного УМГБ МО в 1950 году, Чмелев довел его угрозами и ночными допросами с лишением сна до такого состояния, что, как показывает Орловский: «Я заявил ему, что согласен подписывать какие угодно протоколы. С этого времени Чмелев составлял, а я подписывал все, что он хотел. Он даже возражения от моего имени писал, чтобы показать мою борьбу со следствием и то, как он якобы изобличал меня».

По требованию Чмелева Орловский вынужден был подтверждать и показания других арестованных по заводу «Динамо», которые признавали себя виновными, но показания которых он на самом деле считал вздорными и несоответствующими действительности. Используя в целях понуждения к даче «признательных» показаний отношения Орловского к своей семье, Чмелев заявлял ему: «У Вас есть дети, Вы должны думать об их судьбе как отец. Своими действиями Вы можете погубить жену, ее судьба зависит от того, как Вы будете себя вести». При попытке Орловского указать на требования советских законов, Чмелев с усмешкой заявлял: «Ну какой Вы наивный человек. У нас здесь свои законы». Издеваясь над Орловским на допросах и стремясь всячески оскорбить и унизить его с целью сломить сопротивление и желание отстаивать свою невиновность, Чмелев на допросах заявлял: «Да откуда у Вас может быть мнение, Вы что? Вы же ничтожество… Как Вы этого не понимаете». Орловский показывает, что любимыми прозвищами, с которыми к нему обращался Чмелев, являлись «хлюпик», «мразь», «ничтожество». Чмелев заявлял Орловскому: «Судьба Ваша давно решена уже еще задолго до ареста, сейчас мы с Вами только оформляем дело».

Перед тем как получить от Орловского «согласие» на подтверждение заключения экспертизы по делу, Чмелев 5–6 дней специально «обрабатывал» его, а затем, когда ему надоело это, заявил: «Знайте, мне надоело все это. Если Вы будете морочить мне голову дальше, то я сгною Вас в карцере». Чмелев понуждал на допросах дать изобличающие показания в отношении министра Кабанова, заявлял Орловскому в провокационных целях: «Ваш Кабанов полетел, за Вами следом пойдет…».

В течении 13 месяцев Орловский содержался в подвале в одиночке. Будучи болен туберкулезом, Орловский, по его признанию, не мог вынести этих условий, которые были созданы в УМГБ МО с первого дня ареста, и вынужден был в связи с этим подписывать любые требуемые Чмелевым показания.

Принимая участие в расследовании дела на руководителя группы отдела техснабжения завода «Динамо» Гитес Е.Н., Чмелев в связи с отказом его подписывать отдельные протоколы следователю Стратоновичу, вызвал Гитес к себе для «воздействия» и угрожал: «Имейте в виду, что у нас методы разные, мы можем Вас и побить. Мы можем Вас посадить в такой карцер, в котором Вы быстро дойдете, и никакая сила Вас отсюда не освободит».

Проводя специальную обработку Гитеса с целью понуждения к даче «признательных» показаний в суде, Чмелев требовал от него, чтобы он был «стойким» на суде и не менял показаний, подписанных им на предварительном следствии, обещая за это «малый срок» по суду, а при отказе от показаний — наказание «на полную катушку».

Присутствуя на допросах начальника производства завода «Динамо» Кац Б.И., Чмелев угрожал ему: «Если хотите жить, то должны признавать свою вину». При отказе Кац дать требуемые показания говорил: «Опомнитесь Кац, Вы за это поплатитесь». Вызывая Кац после выполнения ст. 206 УПК РСФСР, Чмелев обещал отправить его в «хороший» лагерь, если в суде он будет подтверждать все свои показания. При отказе угрожал направить «в такие места, откуда нет возврата». В обмен за дачу в суде «признательных» показаний Чмелев обещал Кац предоставление усиленного питания и второй прогулки. Накануне суда Чмелев заявлял: «У Вас, Кац, есть сын, семья, которых Вы любите. Подумайте о своей и их судьбе. Ведите себя разумно и сделайте все так, как мы Вам говорили».

Допрашивая главного бухгалтера завода «Динамо» Тараховского и требуя от него «признаний», Чмелев угрожал поместить его в карцер, «откуда уже не выходят, а откуда только выносят». Участвуя затем в проведении очной ставки Тараховского с Пельцман, Чмелев специально обрабатывал его накануне допроса, готовя к даче «изобличительных» показаний. В этих же целях он содержал несколько суток Пельцман в боксе с лишением сна. Готовя Тараховского к суду, Чмелев заявлял: «Боже тебя сохрани отказаться от ранее данных показаний. Если суд возвратит дело, то ты вернешься к нам, а уже от нас тогда живым не уйдешь». Чмелев продолжал эту «обработку» Тараховского и при вручении ему обвинительного заключения.

На допросах начальника ОТК завода «Динамо» Фридман Г.Н., которые проводил [начальник отделения] Матиек, Чмелев понуждал Фридман к даче «признаний», угрожая за отказ расправой. По словам Фридман, Чмелев готовил его к показаниям в суде с целью дачи там «признаний», а при вручении ему обвинительного заключения он вынужден был под диктовку Чмелева написать заявление о своем «раскаянии» и «желании» искупить вину.

Принимая участие в допросах начальника отдела снабжения завода «Динамо» Масина В.С., Чмелев, требуя «признаний», угрожающе заявлял ему: «Нужно делать так, как тебе говорят, а иначе от тебя ничего не останется». Понуждая всячески Масина, Чмелев, желая получить от него «признательные» показания, говорил: «Ты не человек, а изверг, пожалей хотя бы свою семью, маленького сына, от твоего поведения будет зависеть их судьба».

Руководя расследованием дела студента Института иностранных языков Капелюш Л., Чмелев, присутствуя у следователя Якушева на допросах и требуя «признательных» показаний, заявлял ему: «Вы знаете, куда Вы попали? Учтите, вход сюда большой, а выход маленький. Не надейтесь на волю, отсюда не выйдешь. Не думайте, что судить Вас будет Мосгорсуд. Вас будет судить ОСО, а ОСО — это мы». Угрожая Капелюш посадить его в «Сухановку» и отправить в «Лефортово», Чмелев заявлял: «Будете сидеть в карцере, пока не подпишите то, что написано в протоколе».

На допросах при записи показаний Капелюш, Чмелев открыто говорил стенографистке: «Пишите не то, что он будет болтать, а то, что будет говорить следователь». На возражение же Капелюш, Чмелев отвечал: «Ладно, молчите, Ваше дело кончено... Учтите, что людям, давшим на Вас материал, мы верим... А Вам мы не верим».

Подобные же игнорирования элементарных прав подследственных и необъективное расследование их дел с использованием незаконных методов следствий проявлялась с ведома и при непосредственном участии Чмелева и по целому ряду других дел. Так, например, в ответ на жалобу работника ВТО Гинесина Ю.М., содержащегося под стражей УМГБ МО, о незаконных методах следствия Матиек Чмелев заявил: «Если и впредь будешь так себя вести, то вряд ли оставим тебя в живых, — после чего закричал. — Пошел вон отсюда».

Допрашивая научного работника Савоскина Н.М. и требуя от него дачи «признательных» показаний, Чмелев, отвергая его ходатайство и заявление, угрожал расправой, заявляя: «Если враг не сдается, его уничтожают».

Присутствуя на целом ряде допросов следователем Щербаковым арестованных шоферов Листенгурт Д.В. и Гольдфарб М.А., Чмелев всячески понуждал их угрозами подписывать протоколы с искаженными следователем показаниями. В ответ на жалобу Листенгурт о том, что следователь Щербаков ударил его ногой, Чмелев заявил: «Ну вот еще ты что придумаешь, а сам как ты ведешь себя», и за отказ дать «признательные» показания и «провокационное» поведение на следствии направил его на 10 суток в карцер.

На подобную же жалобу Гольдфарб о незаконных действиях Щербакова Чмелев цинично заявил: «Нужно подписывать протокол, и тогда будет все хорошо».

До делу установлено, что, несмотря на отсутствие доказательств и необоснованный арест журналиста Литвак А.М., Чмелевым вместе со следователем Кормилицыным, не считаясь с показаниями Литвак о том, что его полностью может реабилитировать показание бывшего сотрудника Одесского Губчека, ныне Героя Советского Союза Медведева, не допросив последнего, необоснованно было предъявлено Литвак обвинение по ст. 58-10 и 58-11, в связи с чем он затем, будучи невиновным, был осужден.

Помимо указанных дел, Чмелев принимал участие вместе с другими работниками следственного отдела и по целому ряду других, к числу которых относятся дела на: Туник, Ганнопольского, Вайсблат, Гармаш, Шорина, Гольдберг, Антонюк, Полякова и др., Малеева, Старцева-Кунина, Шмидт, Иоффе, Шахматова, Айзнер, Крейндель, Васкевич и др., допуская в процессе расследования ночные допросы с лишением сна, помещение подследственных в карцер, угрозы и другие понуждения в целях получения так называемых признательных показаний.

Перечисленными незаконными методами следствия злоупотребления Чмелева по службе за период его работы в УНКВД—УМГБ МО не ограничиваются. Еще в период своей работы в УНКВД МО в 1938–39 гг. Чмелев Б.Я., будучи оперуполномоченным, сам лично расследовал ряд дел на советских и партийных работников, допуская по ним грубейшие нарушения законности, приведшие к тяжким последствиям, связанным с расстрелом значительного числа ни в чем не повинных советских граждан.

Так, расследуя в 1938–39 гг. дело на быв. зав. промотделом МГК КПСС, а затем работника ЖСУ Моссовета Савинер К.Г., члена КПСС с 1927 года, Чмелев вынес постановление о предъявлении обвинения Савинер, проводил допросы и очные ставки, им же был составлен протокол об окончании следствия и обвинительное заключение. В связи с голодовкой Савинер в знак протеста против незаконных методов следствия по его делу, Чмелев, объявляя ему результаты проверки его жалобы, заявил, что он допускает клевету на органы НКВД. Требуя дачи «признательных» показаний, Чмелев угрожал, что «будут бить еще крепче», что «…живым отсюда не уйдешь». Искажая показания Савинер при записи их в протокол, Чмелев понуждал их подписывать. Необоснованно отклоняя ходатайство Савинер, Чмелев заявлял: «Следствие в достаточной мере убеждено, что перед ним стоит враг, авторитет следствия основывается на доверии народа и настолько высок, аппарат настолько квалифицирован, что его заключения не нуждаются в каких-либо дополнительных проверках». Подготовляя Савинер к суду, Чмелев предупреждал, чтобы он в суде не вздумал отказаться от своих показаний, тогда, говорил Чмелев, «ты вновь вернешься к нам и уже живым не уйдешь», «…мы найдем способ с Вами расправиться». 15 мая 1939 г. Савинер был осужден по ст. 58-7-8-11 УК РСФСР к 15 годам лишения свободы.

23 июля 1955 г. дело Савинер было Военной Коллегией Верховного суда СССР прекращено за отсутствием состава преступления. В определении ВК было указано, что предварительное следствие по делу Савинер велось необъективно. О допущенных нарушениях по его делу Савинер указывал в своих жалобах еще в 1940 г.

За тот же период Чмелевым расследовалось и дело быв. зам. пред. Московского городского суда, члена КПСС с 1917 года Староверова К.А. По этому делу Чмелев производил допросы, предъявлял обвинения, приобщал заверенные им копии протоколов допросов других арестованных работников Мосгорсуда. Им же было составлено и подписано обвинительное заключение на Староверова по ст.ст. 58-7-8 и 11 УК РСФСР по обвинению в принадлежности к «контрреволюционной террористической организации правых», проводивших вредительство в Московском городском суде.

По материалам дела Староверов был в 1939 г. осужден к 15 годам лишения свободы. В своем заявлении от 6 февраля 1939 г., а также от 3 февраля 1955 г. в ЦК КПСС Староверов указывал, что он не совершал никаких преступлений и что, несмотря на незаконные методы следствия, которые к нему применялись, он не оговорил себя и товарищей по работе.

10 февраля 1955 г. дело Староверова ВК Верхсуда было прекращено за отсутствием состава преступления. В определении указывалось, что «следствие по делу Староверова… велось необъективно, обвиняемые подвергались избиениям и ночным допросам…».

В процессе пересмотра дела было установлено, что целый ряд существенных документов, которые опровергали выдвинутое обвинение, к делу приобщен не был. К числу этих документов относятся: протокол допроса Берзина, который в процессе следствия по его делу отказался от своих прежних показаний; протокол допроса Чваникова(?), в котором изложен его отказ от своих прежних показаний; протокол заседания ВК Верхсуда по делу Филиппова, из которого видно, что Филиппов в суде себя виновным не признал.

В 1938–39 гг. Чмелевым было расследовано дело на члена Мосгорсуда Калганова М.И., быв. члена КПСС с 1918 г. По этому делу Чмелев вынес постановление о предъявлении обвинения, проводил допросы. Им же подписан протокол об окончании следствия и постановление об отказе в удовлетворении ходатайства Калганова как, якобы, необоснованных, а также составлено и подписано обвинительное заключение.

В судебном заседании Военной коллегии Верховного суда СССР 31 мая 1939 г. Калганов виновным себя не признал и заявил, что «…на предварительном следствии он дал ложные показания… под физическим воздействием».

Несмотря на это, Калганов был осужден по ст. 58-7-8-11 УК РСФСР к 15 годам лишения свободы. В 1947 году Калганов М.И. умер.

10 сентября 1955 г. определением Военной коллегии Верховного суда СССР дело Калганова было прекращено за отсутствием состава преступления. В определении Военной коллегии Верхсуда от 10 сентября 1955 г. указано, что дело Калганова сфальсифицировано органами следствия и что велось оно запрещенными советским законом методами.

Принимал участие Чмелев вместе с другими сотрудниками УНКВД и в расследовании дела на быв. председателя спецколлегии Мосгорсуда Львова Е.М. Помимо допросов, им было подписано постановление о предъявлении обвинения и обвинительное заключение.

При рассмотрении дела в суде Львов заявил, что он дал ранее ложные показания в результате допущенных к нему принуждений, однако, несмотря на это, он был осужден ВК Верхсуда СССР по ст.ст. 58-7-8-11 УК РСФСР к 15 годам лишения свободы.

В своей жалобе от 2 января 1939 г. в МВД СССР Львов указывал, что «…порядок следствия, связанный с применением ко мне мер физического воздействия, привели к тому, что я… был вынужден лгать, подписываться под “признаниями”, измышлять версию о своем мнимом преступлении».

10 сентября 1955 г. дело Львова Военной коллегией Верхсуда СССР было прекращено за отсутствием состава преступления. В определении было указано, что дело расследовалось необъективно.

Будучи допрошен относительно обстоятельств расследования Чмелевым его дела, Львов Е.М. показал, что «…Чмелев допрашивал меня семь раз. Чмелев меня не избивал, но… мучил меня, длительностью допросов… он мучил меня бесконечными обвинениями и бранью… он все время угрожал мне… расправой».

Львов показывает, что Чмелев отказывался записать в протоколе допроса, почему он был вынужден «признаться» на допросах у Леонова. «Я заявлял Чмелеву целый ряд ходатайств, — говорит Львов, — но он не пожелал записать в протокол».

Расследовал Чмелев в 1938 г. и дело на быв. секретаря Московского Совета депутатов трудящихся Дедкова Н.И., арестованного УНКВД МО 13 июля 1937 г., дело на которого ныне прекращено за отсутствием состава преступления.

Допрашивая Дедкова, Чмелев предъявлял ему обвинение, подписывал протокол об окончании следствия и обвинительное заключение.

По показаниям Дедкова, после избиения его сотрудниками УНКВД МО Федоровым и другими, Чмелев составляя сам от его, якобы, имени протоколы допросов, искажая показания Дедкова, понуждал подписывать, не читая эти протоколы.

По словам Дедкова, Чмелев принимал также участие в издевательствах и избиениях, которым Дедков подвергался. Дедков показывает, что Чмелев занимался «правкой» его протоколов допросов, а протоколы очных ставок Дедкова с рядом лиц заранее составлялись Федоровым и Чмелевыми, перед подписанием он был Федоровым и Чмелевым избит. Говоря об участии Чмелева и других лиц в расследовании его дела, Дедков показывает: «…особо активными были Федоров и Чмелев. Чмелев с первого дня и до последнего дня следствия всегда активно участвовал в избиениях и издевательствах. Он считался “грамотным” среди следователей и занимался правкой, переделкой и фальсификацией протоколов».

Активное участие вместе с рядом других сотрудников УНКВД МО Чмелев принимал и в расследовании в 1938 г. дела на Фруш Е.А., Шавельзон, Гинзбург М.А. и др. быв. членов общества «политкаторжан», всего в количестве 22 человек. Допросы основных лиц по данному делу были проведены Чмелевым. Им же на всех этих лиц подписаны постановления об избрании меры пресечения и предъявлении обвинения. Только один из всех проходящих по данному делу лиц остался в живых, остальные были расстреляны.

В определении ВК Верхсуда указано, что дело это полностью сфальсифицировано и все арестованные лица осуждены необоснованно.

Показывая об участии Чмелева в расследовании данного дела, быв. сотрудник УНКВД МО Нутенко Я.М. заявил: «Особенно отличался своей активностью в работе Чмелев… У меня создалось впечатление, что он заворачивает всем делом…Чмелев всегда хвастался, …часто говорил, что раскрыл какую-то группу, “напал на след”». Показывает об участии в расследовании данного дела Чмелева и быв. сотрудник УНКВД МО Федосеев.

Единственно оставшийся в живых из указанной группы лиц, проходящих по делу, Гинзбург М.А. в своих заявлениях еще в 1939–1940 гг. указывал об избиениях его с первых дней ареста.

Будучи допрошен тотчас же после возвращения с места отбытия наказания в связи с прекращением его дела, 72-х летний Гинзбург М.А. заявил, что подписанные им в деле показания были вымышлены самим следователем и они не соответствуют действительности. Гинзбург указывает, что допрашивающие его лица понуждали подписывать указанные «признания».

«…Я любой ценой, — говорит Гинзбург, — стремился спасти своих трех детей в возрасте 12–16 лет, оставшихся дома после моего ареста без средств существования и без матери, которая умерла в 1934 году…».

По данным Центрального Государственного исторического архива СССР, Гинзбург за революционную деятельность подвергался царским правительством неоднократным арестам и ссылкам с 1903 года, а последний раз он был задержан полицией в 1916 г. в г. Енисейске на квартире ссыльного поселенца, члена Государственной думы Г.И. Петровского. При аресте у Гинзбург были обнаружены: Манифест Циммервальдской конференции, Декларация заграничных большевистских секций, антивоенные прокламации и другие материалы.

Вместе с группой других работников УНКВД МО Чмелев принимал участие в аресте и в предъявлении обвинений, а также в проведении допросов ряда лиц и при расследовании дела на 26 других бывших членов общества «политкаторжан», которые были затем на основании материалов этого дела все расстреляны.

В 1956 г. данное дело было прекращено, проходящие по ним лица полностью реабилитированы за отсутствием какого-либо состава преступления.

В число лиц, которые были арестованы по постановлениям, вынесенным Чмелевым, входили, в частности, такие быв. члены общества «политкаторжан», как: Медяник — осужденный в 1912 г. военно-морским судом в Севастополе за участие в крестьянском восстании Херсонской губернии в 1905 г.

— Козлов — принимавший активное участие в революционном движении с 1904 г. и осужденный царским правительством за организацию вооруженного восстания к бессрочной каторге.

— Гурзо — был начальником боевой дружины, принимавший участие в известном решении «трех» о совершении теракта над Филоновым за издевательство над Сорочинскими крестьянами.

В связи с проверкой указанного дела быв. сотрудники УНКВД МО заявили, что в расследовании дела на 26 политкаторжан активное участие принимал Чмелев, Федоров и другие.

Показывая о том, на основании каких данных упомянутые лица были арестованы, быв. сотрудник УНКВД МО Шундеев заявил: «…Круг лиц из числа арестованных по делу группы быв. “политкаторжан” устанавливался… по справочнику “Каторга и ссылка”, после чего списки проверялись в адресном бюро и затем на всех этих лиц выписывались постановления на арест».

Быв. сотрудники НКВД МО Нутенко, Шундеев и Федосеев подтвердили, что никаких даже агентурных данных о существовании «контрреволюционной антисоветской организации» в обществе «политкаторжан» и причастности к этому арестованных лиц, в УНКВД МО тогда не имелось.

Помимо указанных дел, в 1939 г. Чмелев принимал участие в арестах и расследовании по таким делам, как на Трегубова И.П., Просянова С.Ф. И др.

Начальник отделения следственного отдела УМГБ МО Матиек П.С. Не только организовывал работу подчиненной ему группы следователей, но, помимо участия в расследовании дел, находящихся в производстве, вел и сам лично по указанию руководства следственного отдела дела с применением таких же незаконных методов расследования, которые допускали его непосредственные начальники Герасимов и Чмелев.

Так, проводя расследование по делу начальника планово-производственного отдела завода «Динамо»Пельцман Е.М., Матиек требовал от него дачи «признательных» показаний, угрожая в противном случае направить «в лагерь, где за 200 гр. хлеба будешь грызть землю».

Допрашивая Пельцман, Матиек заявлял: «…Ты в Московском ЧК, откуда не уходят, не признав своей вины».

«…Конституция не для МГБ. Ты не подследственный, а враг… никаких прав тебе не положено… Если враг не сдается, то его уничтожают».

Угрожая Пельцман расправой Матиек говорил: «…в подвале получишь туберкулез… не таких ломали».

В связи с отказом Пельцман дать «признательные» показания Матиек заявлял: «…Ты не человек, а изверг. Пожалей хотя бы свою семью, маленького сына, от твоего поведения зависит твоя судьба».

Проводя допросы Пельцман в ночное время с лишением сна и необоснованно отклоняя его ходатайства, Матиек заявлял: «…С кем ты ведешь борьбу, все равно мы оформим твое дело в этом здании. Здесь же и особое совещание».

Говоря о цене свидетельских показаний, получаемых в УМГБ МО, Матиек заявлял: «…Нужно будет, вызовем сотню свидетелей, и любой в этом здании все подпишет, что нам нужно».

В ответ на слова Пельцман, что он будет писать жалобу, Матиек отвечал: «…Кому ты будешь писать, кому поверят, тебе или нам — органам… Это тебе не английский парламент и не Финляндия, где Танера отпускали на каникулы, помни, что ты в московском ЧК».

Проводя очные ставки Пельцман с Крейндель и Тараховским, Матиек, по словам Пельцман, искажал при записях в протокол действительные их показания, а за отказ Пельцман подписать протокол при выполнении ст. 206 УПК, посадил его в бокс.

Искажая действительные обстоятельства, Матиек при направлении дела в суд приобщил справку, в которой указал, что Кац, Тараховский и Крейндель в судебном заседании ВК Верхсуда виновными себя признали полностью, подтвердив показания, данные ими на предварительном следствии, тогда как на самом деле, в суде они полностью отрицали свою причастность к вредительству, в котором их обвиняли.

Принимая участие вместе со следователем Ильиным в допросе арестованного по делу завода «Динамо» Авербух Л.С., Матиек требовал дачи «признаний», а в ответ на слова Авербух, что он подаст жалобу об искажении следователем его показаний, заявил: «…Кто Вам тут позволит жалобы подавать на следователей», после чего сел за стол и стал сам диктовать следователю за Авербух его, якобы, показания, заявив затем: «…Вот как нужно писать протоколы». За отказ Авербух подписать протокол, Матиек направил его в карцер.

Расследуя дело начальника ОТК завода «Динамо» Фридман Г.Н., арестованного в 1950 г., Матиек проводил его допросы с угрозами, оскорбляя нецензурными словами. В целях понуждения к даче признаний, допрашивал его по ночам с лишением сна, содержал в боксе и в одиночке.

Искажая в допросах при записях в протокол показания Фридман и требуя подписания, Матиек заявлял: «…Если сюда попал, назад дороги нет… Мы еще повозим на тебе воду».

Требуя признаний, Матиек говорил: «…Слушай, Фридман, есть одна хорошая сказка про двух рыбаков, один из которых был упрям и не делал того, что нужно, в результате чего потерял все здоровье, и только после этого сделал то, что от него требовали с самого начала. Другой был умнее. Этот рыбак сразу сделал то, что от него требовали, и сохранил себе здоровье… Выбирайте, или сейчас Вы все подпишите нам, или потом, но тогда у Вас будет все здоровье разбито».

Допрашивая Фридман, Матиек угрожал: «…Мы тебя сгноим. Ты здесь сгниешь! Мы тебя сотрем в порошок… Ты уже не жилец на белом свете… У нас больше 12–13 дней без сна никто не выдерживает». Матиек требовал на допросах от Фридман дачи изобличительных «показаний» в отношении быв. министра электротехнической промышленности Кабанова, угрожал арестовать жену Фридман и т.д.

Прибыв в камеру в связи с попыткой главного бухгалтера завода «Динамо» Тараховского З.Р., арестованного в 1951 г., покончить жизнь самоубийством Матиек заявил ему: «…Ты не думай, что мы будем отвечать за твое самоубийство. Мы бережем тебя до того, пока нам нужно раскрыть дело, а потом делай с собой, что хочешь. На одного только меньше будет».

Присутствуя на допросах Тараховского и понуждая его к даче так называемых признательных показаний, Матиек заявлял: «…Признавайся во всем… И мы создадим тебе хорошие условия… О чем только думаешь. Ведь твое дело конченое. О тебе уже вопрос решен, ты списан с баланса и пойдешь на удобрение. Пойми ты это. Сопротивление бесполезно. Признавайся, говори!»

Подготавливая Тараховского к поведению на суде, Матиек заявлял: «…Боже тебя сохрани отказаться в суде от твоих показаний, вернешься к нам, живым тогда не уйдешь, от нас все зависит».

Кроме указанных дел, Матиек принимал аналогичное участие вместе с подчиненными ему следователями и в расследовании ряда дел на других работников завода «Динамо», арестованных УМГБ МО, к которым относились: Крейндель, Гитес, Эшкинд, Гиршович, Ганнопольский и Васкевич.

Кроме дел на работников завода «Динамо», Матиек принимал участие и в расследовании других дел.

Присутствуя на допросах арестованного в 1948 г. работника ВТО Гинесина Ю.М., Матиек, допуская к нему нецензурную брань и угрозы, заявлял: «…Отсюда один путь — в лагерь… Сгноим в подвалах Лубянки… Похороним в этих стенах…».

Искажая показания при записях в протокол, и требуя подписания их, Матиек говорил Гинесину: «…Мы тебя спустим под Москву-реку, где ты сгниешь».

Понуждая к даче так называемых признательных показаний, Матиек лишал Гинесина права пользования ларьком, своевременным получением горячей пищи, заявляя при этом: «…Ларек нужно заслужить». В связи с возражениями Гинесина на допросах, Матиек, как показывает об этом Гинесин, нанес ему удар кулаком в лицо, а затем составил акт о провокационном, якобы, его поведении на следствии.

Допрашивая в ночное время бухгалтера Балашихинского райпромкомбината Берлинского А.М., арестованного в 1948 г., Матиек, требуя «признаний» и угрожая ему, применил, по заявлению Берлинского, физическое воздействие, а при отказе на одном из допросов дать «признательные» показания, направил в карцер.

Расследуя дело студента Бадаш С.Ю., арестованного в 1949 г., Матиек проводя ночные допросы, угрожая ему и понуждая подписывать искаженные его показания. В обмен на представление права пользования ларьком, Матиек требовал дачи «признательных» показаний.

На одном из допросов за отказ дать требуемые показания, Матиек, по словам Бадаш, нанес ему несколько ударов по лицу, а затем направил в карцер.

Аналогичное участие Матиек принимал и в расследовании дел на Суворова, Айзнер, Персовой и др.

Старший следователь УМГБ МО Стратонович Б.Л., расследуя дело начальника производства завода «Динамо» Кац, с целью понуждения к даче «признательных» показаний подвергал его длительным ночным допросам и содержал в одиночке. Оскорбляя и угрожая Кац на допросах, Стратонович называл его «ублюдком», «выродком».

С целью изматывания он держал Кац на продолжительных ночных допросах по стойке «смирно», помещал на несколько часов в бокс, угрожал направлением в карцер или повести к Герасимову, который, по его словам, «не таких ломал». Добившись указанными приемами согласия Кац на подписание составляемых им протоколов, Стратонович представлял ему возможность поспать между вызовами на допрос в обмен за подписание соответствующих протоколов. При попытке же Кац однажды отказаться от указанных «признаний» он был посажен на десять суток в карцер, после чего вновь был вынужден подписывать составляемые Стратоновичем протоколы.

Подобным же образом им был подписан и протокол об окончании следствия, где от имени Кац Стратонович было указано, что он, Кац, признает себя виновным.

С целью поддержания Кац в «признательном» состоянии он продолжительное время содержался в одиночной камере, вызываясь оттуда Стратоновичем к Герасимову и Чмелеву для «подготовки» к даче соответствующих показаний в суде.

Репетируя его в этих же целях, Стратонович требовал от Кац: «…А ну, давайте, говорите мне, как Вы будете показывать на суде», и при этом напоминал ему, чтобы он не забывал «указаний», данных ему Герасимовым и Чмелевым о том, как и что нужно говорить в суде.

При расследовании дела арестованного работника завода «Динамо» Гитес в целях понуждения его к даче «признательных» показаний Стратонович длительное время допрашивал его по ночам, содержал в боксе, подвергал перекрестным допросам, заявляя при этом: «…если враг не сдается, то его уничтожают… Отсюда для Вас выхода нет» и т.д.

Добиваясь подписания составленных им с искажением действительных показаний протоколов, Стратонович говорил: «…За запирательство получишь полную катушку». Перед тем как давать подобные протоколы на подпись, он усиливал продолжительность ночных допросов с лишением сна, причем даты протоколов в ряде случаев оформлял задним числом. Требуя от Гитес клеветнических показаний на Масина, Стратонович говорил: «…Вам ведь все равно, семь бед один ответ». Сам лично, а также вместе с Чмелевым, подвергая «специальной» обработке Гитес к даче «признаний» в суде, Стратонович обещал за это «хороший» лагерь.

Ведя дело на Масина, Стратонович так же, как и по другим делам, допускал нецензурную брань и угрозы, сажал в бокс, держал в одиночной камере и, проводя длительные ночные допросы с лишением сна, искажал при записях в протокол его показания, вынуждая затем их подписывать.

Проводя вместе с Литвиным очную ставку с Гитес, он поставил на ней Масина лицом к стене, запретив поворачиваться к Гитесу, а после допроса, уведя Гитес, требовал от Масина, чтобы он, не читая, подписал составленный им протокол очной ставки. За отказ подписать, Литвин, по словам Масина, ударил его ногой, после чего Стратонович заявил: «…Он подпишет», и Масин вынужден был подписать и этот протокол.

Расследуя дело Эшкинд вместе со следователем Ушаковым, Стратонович заявлял на допросах: «…Если ты не покажешь о своей антисоветской деятельности, то ты сгниешь у меня в подвале».

Указывая на то, что он имеет распоряжение Герасимова допрашивать Эшкинд 60 ночей, Стратонович заявлял: «…Ты у меня 60 ночей не будешь спать», и после этого в целях понуждения к даче «признательных» показаний в течение длительного времени допрашивал Эшкинд с лишением сна, а на одном из допросов за отказ дать показания, ударил его, по словам Эшкинд, а затем поместил в карцер.

Допрашивая Эшкинд по ночам с лишением сна, Стратонович часто протоколов не составлял, ввиду отказа давать «признательные» показания, а в целях понуждения к даче признаний, заставлял стоять по стойке «смирно», угрожал расправой, сажал в «холодную».

В течение 13 месяцев Эшкинд во время следствия содержался в одиночной камере. По словам Эшкинд, при выполнении ст. 206 УПК Стратонович не ознакамливал его с материалами дела, а при попытке отказаться подписать протокол он поместил его в бокс.

Готовя Эшкинд к даче «признаний» в суде, Стратонович заявлял: «…Если ты будешь вести себя в суде хорошо, то мы тебя направим в такой лагерь под Москвой, где ты будешь как дома».

В процессе следствия по делу Балантера, Стратонович, требуя от него «признательные» показания, допускал угрозы и нецензурную брань. Проводя допросы в ночное время с лишением сна, Стратонович искажал при записях в протокол его показания, а затем понуждал подписывать их.

Угрожая Балантер «сгноить в тюрьме», Стратонович требовал от него дать «изобличительные» показания на Раскина или в противном случае, говорил он Балантеру, Ваш сын будет привлечен к уголовной ответственности. В связи с этим, объясняет Балантер: «Я и вынужден был дать клеветнические показания на Раскина».

По делу директора завода «Динамо» Орловского, Стратонович, участвуя в допросах, требовал от него «признательных» показаний, допуская при этом нецензурную брань и угрозы посадить в карцер. В целях «воздействия» Стратонович водил его к Герасимову и Чмелеву.

Незаконные методы следствия Стратонович допускал также и при расследовании им дел на Суворова, Бланк, Раскина, Вагнер и др.

Ст. следователь УМГБ МО Ильин В.Г., продолжая после следователя Якушева расследование дела на Авербух Л.С. и требуя от него «признаний», допускал угрозы и вынуждал Авербух подписывать протоколы с искаженными его показаниями. Ильин, шантажируя его, заявлял: «…Хотите я Вас буду обвинять по “ШП”? В ответ на слова Авербух, что он этого не желает, Ильин говорил: «…Тогда подписывайте в этом случае то, что Вам дают». За отказ дать требуемые показания Авербух помещался в карцер, допрашивался по ночам с лишением сна и длительное время содержался в одиночной камере.

Подвергая Авербух принудительному питанию, Ильин после очередной процедуры заявил: «…Ну вот и все, следующий раз покормим Вас уже через задний проход».

Требуя дачи дополнительных признаний, Ильин на допросах заявлял Авербух: «…Нам известно о Вашей преступной деятельности на 90 %, а Вы должны нам показать о своих преступлениях, единомышленниках на все 130–150 %, а хотите гнить тут, ну дело Ваше».

Будучи вынужден подписывать показания, подтверждающие заявления других арестованных работников завода «Динамо» относительно их «антисоветской вредительской деятельности», Авербух обращал внимание на то, что это не соответствует действительности и вымышлено. Он говорил: «…Вы создаете дело Бейлиса № 2». В ответ на это Ильин заявил: «…Смотрите, Авербух, Вы для себя найдете новые приключения». Уже после того, как Авербух подписал Ильину все, что он требовал, Ильин стал задним числом составлять протоколы допроса с «возражениями» и отказами Авербух. На вопрос Авербух, для чего он это делает, ведь он же дал все требуемые «признания», Ильин ответил: «…Чтобы показать, как Вы маскировались и вели борьбу со следствием…Как не хотели снять с себя черную рубашку и положить ее мне в папку».

Видя, как Авербух плакал, возмущенный необоснованностью обвинения и незаконными методами следствия, Ильин заявил ему: «…Видите ли, Авербух, оправдывать Вас — это все равно, что мне с Матиек уйти с работы, а нам наша работа очень нравится».

Предъявляя ст. 206 УПК, Ильин посадил Авербух в бокс на несколько часов, а затем, вызвав и дав ему материалы дела, через 15 минут понудил его подписать протокол об окончании следствия.

До судебного процесса Ильин вызвал к себе Авербух и готовил его к даче «признания» в суде, угрожая за ослушание направить в такой лагерь, «…где сам себе не будешь рад».

Расследуя дело Шипковой и Загрязкиной, Ильин допуская нецензурную брань и оскорбления, подвергал Шипкову ночным допросам, используя в целях понуждения к даче «признаний» карцер и длительное содержание в одиночке. Угрожая расправой, он заявлял: «…Сгною в подвале. Выбросим твои кости, и родные не узнают, где ты».

Искажая на допросах показания, записанные в протокол, он требовал вымышленных показаний на Шемшурину, угрожал арестом Загрязкиной ее матери, добивался вынужденных показаний от Загрязкиной в отношении супругов Шипковых.

По показаниям Шемшуриной, Ильин во время допросов плевал