Революция в сознании?

Р а с с е л: Позвольте мне рассказать об одном про­исшествии, которое случилось со мной около четырех лет назад и сильнейшим образом повлияло как на меня самого, так и на мою работу. Я совершал лекционное турне по Соединенным Штатам, посвященное презен­тации моей книги “Белая дыра во времени”. В целом речь на моих лекциях шла о тех же вопросах, которые мы обсуждаем здесь. Я выдвинул предположение, что переживаемый человечеством глобальный кризис в ос­нове своей является кризисом сознания, и если мы же­лаем уберечь мир, от нас требуется нечто большее, чем спасение дождевых лесов, борьба с загрязнением окру­жающей среды, с выделением вредных углеводородных газов и уничтожением озонового слоя. Нам необходимо освободиться от эгоцентрического, материалистическо­го модуса сознания, порождающего все эти проблемы. В противном случае окажется, что мы противостоим внешним симптомам недомогания, а не ее первопри­чине, и заметаем более существенную проблему под ковер.

В какой-то момент я почувствовал, что в том, что я говорю, есть какой-то изъян, некий диссонанс между моими словами и тем, что я на самом деле думаю. Я по­нял, что говорю не то, во что в действительности верю, а то, во что верил в прошлом. Однако мои взгляды успели постепенно измениться, и я осознал, что на сегодняшний день чувствую иначе, чем прежде. Я обращался к людям, исходя из собственных убеждений, и понимание этого было для меня дискомфортно.

Это пришло мне в голову однажды в Далласе, где я вел радиопрограмму, куда люди звонили со своими во­просами и комментариями. К своему удивлению, я не­ожиданно заметил, что большинство звонящих отрицают сам факт существования какого-то кризиса окружающей среды. Некоторые признавали, что кризис есть, но не считали, что он как-то касается их самих, и что они

должны нести ответственность за него. У них было твер­дое убеждение, что все эти разговоры о парниковом эф­фекте и заботе об озоновом слое являются всего лишь разновидностью левацкого заговора. Если и есть какие-то экологические проблемы, то они не здесь, не в США. Не было и речи о том, что эти люди согласятся как-либо изменить свою жизнь. Они не были готовы выслушивать тех, кто ставит под сомнение целесообразность амери­канского стиля жизни.

Это заставило меня понять, что те немногие, с кем у меня есть подлинная коммуникация, и без того уже являются моими единомышленниками, что я обраща­юсь с проповедями к уже обращенным. Конечно, в этом тоже есть своя ценность: все мы нуждаемся в том, чтобы время от времени кто-то вдохновлял нас и под­креплял наши глубокие убеждения. Тем не менее это не могло произвести значительного влияния на по­давляющее большинство, которое в настоящее время нисколько не заинтересовано в изменении своего соз­нания.

Моей первой реакцией на такое понимание были ощущение безнадежности и депрессия, и это заставило меня понять еще целый ряд моментов, которые прежде не привлекали моего внимания. Предположим, нам уда­стся заинтересовать большую часть людей, и они захо­тят измениться. Как быстро, спросил я себя, может меняться сознание? Возьмем, к примеру, меня самого. Я — человек, который уже около тридцати лет практи­кует медитацию и различными способами исследует сознание. Разумеется, я лично извлек из этого немалую пользу и во многих отношениях изменился; и тем не менее я все еще далеко не просветлен, все еще нахо­жусь в плену своих старых привычек мышления, мой эго-разум большую часть времени все еще находится у руля, и я до сих пор далеко не образец для подражания. После всех этих лет мне предстоит еще очень длинный путь, а ведь я осознанно работал над своим внутренним ростом. Если это столь медленный процесс, то каковы же шансы у тех, кто даже сознательно не пытается дви­гаться в этом направлении? Есть ли хоть какие-то осно­вания для надежды, что человечество вовремя пробу­дится?

Тогда я подумал: допустим, по какому-то волшеб­ству все пробудились бы прямо сейчас. Стало бы это концом наших проблем? Предположим, на Землю сего­дня высадились инопланетяне и изменили наше созна­ние, или новый Будда выступил по телевидению, и все мы тут же прониклись его словами. Так вот, даже если мы все вдруг пробудимся и станем просветленными су­ществами, кризис не исчезнет в одночасье. Для того что­бы остановить запущенные нами процессы — истощение ресурсов, демографический взрыв, уничтожение дожде­вых лесов, парниковый эффект, — потребуется много времени.

Нетрудно понять, что эта мысль лишь усугубила мою подавленность. И тут я вспомнил, как разрабатывал для нефтяной компании “Шелл” возможные будущие сценарии мирового развития. В “Шелл” работает группа футурологов, занимающаяся разработкой прогнозов на тридцать лет вперед и картографированием возможных сценариев. Цель этих исследователей не предсказание будущего — они знают, что это невозможно, — а созда­ние диапазона сценариев, которые необходимо прини­мать во внимание при принятии важнейших решений. Если, к примеру, вы намерены основать в Венесуэле но­вый нефтеочистительный комбинат, вы понимаете, что

это весьма долгосрочное решение, поэтому вам интерес­но прикинуть, как оно может сказаться в контексте раз­личных экономических, политических, социальных и экологических сценариев. Вы хотите быть уверены, что прикрыли все тылы.

Я понял, что все мое внимание отдано лишь одному из этих сценариев: “мы можем спасти мир, если изменим свое сознание”. Назовем это сценарием А. Я полностью вытеснял из сферы своего рассмотрения сценарий Б, со­гласно которому уже слишком поздно, сдвиг в мысли­тельных парадигмах уже ничего не спасет, и ничего с этим поделать нельзя. Это весьма неприятный вариант, н, разумеется, именно поэтому я не допускал его до сво­его осознания. Однако, каким бы он ни был диском­фортным, очевидно, что он очень важен и достоин изу­чения.

И я решил: ну ладно, давайте посмотрим на эту воз­можность. Итак, каким будет мир в сценарии Б? Очевид­но, что в нем есть масса всевозможных вариантов, но все их объединяет одно: будет много боли и страдания. Боль бывает психологическая —- жизнь может стать по-настоящему трудной, когда людям приходится отказы­ваться от того, к чему они привыкли, когда они лишают­ся привычного комфорта. Бывает также физическая боль. Как знать, что произойдет, если истощатся запасы про­довольствия, а ведь вы, Эрвин, говорили нам, что счи­таете это вполне возможным.

Что же сможет помочь в этих обстоятельствах, спросил я себя. Мне представлялось совершенно оче­видным, что по крайней мере одно будет очень важ­ным — забота, сострадание, сообщество. Я вспомнил свою югославскую знакомую из Загреба, которая пере­жила там войну, общественный хаос, опустошительные бомбежки. Я спросил, как ей удалось пройти через все это, и она объяснила, что жизнь в таких условиях была терпимой только благодаря тому, что она имела возмож­ность встретиться с друзьями, выпить с ними чаю и по­лучить какое-то человеческое участие.

Как развить участие и сострадание? Этот вопрос снова привел меня к самой сути буддизма. Как отпустить свои привязанности, желания, страхи и весь остальной “материал”, который держит нас взаперти в наших лич­ных мирах, заставляет заботиться только о собственном благополучии? И тут меня неожиданно осенило. К сво­ему изумлению я понял, что это по сути тот же самый путь, который я отстаивал в случае со сценарием А. Если мы стремимся исцелить планету и спасти самих себя че­рез изменение собственного сознания, мы должны изба­виться от своего эгоцентризма, от своей привязанности к вещам. Оказывается, сценарий Б предуказывает то же самое направление. Для того чтобы выжить в трудные времена, нам необходимо освободиться от привязанно­стей и сосредоточения на собственных интересах, стать более любящими, более участливыми существами. По какому бы сценарию ни стали разворачиваться события, путь один и тот же — необходимо внутреннее пробуж­дение.

Это озарение освободило меня. Если при любом сценарии мы должны проделать одну и ту же работу, то уже не так критически важно, какой именно осуществит­ся сценарий. Теперь для меня это уже не вопрос повы­шения осознанности ради некой конкретной цели — спа­сения мира или продолжения существования в ситуации крушения. Повышение осознанности оказалось важно само по себе, в любом случае. Теперь я был свободен продолжать следовать своему пути, но уже без привязанности к определенному исходу. Для меня это было значительным сдвигом.

Л а с л о: В худшем из сценариев, несомненно, по­требуется очень значительное изменение в сознание и гораздо больше сострадательности — просто для того, чтобы выжить. Считаете ли вы, что такая “революция в сознании” произойдет в мире сама по себе?

Р а с с е л: Обретение подлинного сострадания требует большой внутренней работы. Иногда развитию сострадательности могут способствовать лишения, но это не всегда так. Все зависит от степени открытости и готовности каждого конкретного человека. Поэтому мы все еще должны фокусироваться на внутренней работе, на освобождении своего ума от страха и от­живших убеждений, от мертвой хватки своего эго-разума. Нам все еще необходимо развивать больше внутренней устойчивости и освобождаться от своих материальных привязанностей. Чем больше мы занима­емся этим сейчас, тем более гибкими и сострадатель­ными мы, вероятнее всего, будем, когда возникнет не­обходимость.

Поворотным пунктом для меня стало понимание то­го, что при любом развитии событий потребуется та же самая внутренняя работа, что я должен заниматься ею в первую очередь для самого себя. Изменение сознания ценно само по себе. Возможно, благодаря этому мы из­бежим каких-то катаклизмов, возможно — нет. Но это все равно абсолютно необходимо.

Г р о ф: В древних и традиционных культурах люди регулярно проходили через измененные, необычные сознания в различных социально санкционированных ри­туалах. Они переживали отождествление и глубокую связь с другими людьми, с животными, с природой и це­лым космосом. У них были мощные по своему воздейст­вию встречи с архетипическими существами и посеще­ние различных мифологических областей. Неудивитель­но, что им приходилось интегрировать эти переживания и наблюдения в своем видении мира. Мировоззрение традиционных культур представляет собой синтез того, что люди переживали в повседневной жизни через свои обычные органы чувств, и того, с чем они сталкивались в визионерских состояниях.

В сущности, с нашими современниками, имеющими возможность переживать необычные состояния созна­ния, происходит то же самое. Я не встречал ни единого человека, неважно, с каким уровнем образования, коэф­фициентом интеллекта и профессией, который, пройдя через мощные надличностные переживания, все еще подписывался бы под материалистическим монизмом западной науки. Я являюсь президентом-учредителем Международной трансперсональной ассоциации. До сих пор мы уже провели пятнадцать международных конфе­ренций со звездным списком участников, ученых с впе­чатляющими заслугами. Все они, пройдя через опыт из­мененных состояний или изучая его у других, приходили к выводу о серьезной недостаточности ньютоновско-картезианского мировоззрения. Рано или поздно все они подошли к более широкой альтернативе видения космо­са, объединяющего современную науку с перспективами, сходными с теми, которые характерны для мистических традиций, восточных духовных философских учений и даже для туземных культур. Их новое мировоззрение предусматривает одушевленную вселенную, пронизанную абсолютным сознанием и высшим космическим ра­зумом. Я верю, что нечто такое же произойдет со всей нашей культурой, если необычные состояния сознания станут широко доступны.

ПЕРВЫЙ ДЕНЬ ПОЛДЕНЬ