Глава пятая, полная мыслей оходе вещей

Проблема только тогда становится проблемой, когда мы сами даем ей такое право. А что, ведь правда же, можно ко всему относиться по‑ разному. Событие остается нейтральным, пока мы не придаем ему какую‑ то окраску. Подумаешь, сносят дом. Не бомбят же, а сносят, чтобы построить новый – красивый и без ванны на кухне. Для многих, очень многих это прекрасная новость, и притом долгожданная. Кто‑ то, может, ходил в церковь и молился о том, чтобы Бог ниспослал управе денег на постройку офисного комплекса. Для других происходящее – простой рабочий процесс. Для представителей строительной фирмы, для заказчиков, застройщиков и прочей братии, изъявившей желание превратить древнюю рухлядь в деловой центр. Их отношение к нашему сносу – нейтральное. Мало ли чего сносят. Им интересно только, как дорого это встанет папаше Дорсету. И чтобы не были нарушены сроки строительства, потому что им еще отдавать кредитные деньги в банк. Потом, опять же, частные инвесторы, которые оплачивают сей банкет живыми деньгами, в надежде отбиться и навариться. Они испытывают смешанные чувства беспокойства за вложенные в котлован деньги и жажду наживы. Их наш снос вообще не волнует. Они будут нервничать, пока серая бетонная коробка нового дома не вырастет из земли, демонстрируя потраченные деньги в натуре. А еще есть чиновники, нервозные потливые мужчины в средней паршивости костюмах. Они сидят в государственном ведомстве или министерстве и отчаянно завидуют инвесторам и строителям – ведь те могут свободно и без проблем носить Картье и надевать костюмы стоимостью в годовую зарплату секретаря муниципалитета. У чиновников тоже есть эти костюмы, они сиротливо висят в шкафах, высовывая нос только на семейные праздники. Чиновник извечно стоит под ударом, ибо доход его – левый. И Картье, показанные не тем людям и не в том месте могут привести его за решетку. Так вот, для них, для чиновников снос нашей хибарки – это большая статья дохода, крупный и тоже долгожданный откат. Они волнуются только из‑ за того, чтобы их с ним (с откатом) не продинамили. Столько людей и всего одно‑ единственное событие. Скоро снесут старый, облупившийся и изъеденный временем дом, в котором гниют деревянные перекрытия, гудят трубы и живут гастарбайтеры.

Для меня эта новость была громом среди ясного неба. Первой реакцией была паническая атака, схватившая меня за горло и перекрывшая нам с малышом кислород. Вторая реакция пошла, когда я разговаривала с хозяйкой. Ей не были интересны мои проблемы. Она, собственно, ничего про меня не знала. Даже того, что у меня скоро будет ребенок. А когда узнала, то развела руками и сказала, что была бы рада помочь, да вот беда, не знает, чем.

– Что же делать, что же делать, что же делать? – я сидела на стуле, поджав ноги, и качалась вперед‑ назад, обхватив себя руками. Что можно сделать с тем, с чем ничего не поделаешь? Я поняла, что лучшее, что я могу сделать для себя и ребенка – это успокоиться и попытаться принять эту ситуацию как‑ то иначе. Не так, как будто все происходящее – прекрасно организованный мой личный персональный конец света. Я схватилась за тетрадку и, чтобы отвлечься, стала писать совсем о другом.

…«Иногда я думаю, как странно все это! Нас с тобой разделяет всего лишь тонкая преграда из моей кожи, подкожного жира, матки и плаценты. При моей худощавости это в общей сложности сантиметров пять, не больше. Представляешь, всего пять сантиметров! Но я с этой стороны меня, а ты с той. И почему‑ то считается, что я уже живу, а ты – еще не родился. Как такое возможно? Ты же стучишься с той стороны. Мне даже кажется, что это какая‑ то специальная детская азбука Морзе. Я прекрасно ее понимаю. То ты просишь есть. То тебе не нравится, как я лежу или сижу. Или ты просто радуешься, что проснулся и стучишься, чтобы со мной поздороваться. И что, почему же ты не живешь? Для меня ты уже самый лучший друг, вот так‑ то. Кстати, как тебе моя новая фотография? Кажется, еще немного выросла грудь. Или это самовнушение? И еще одна маленькая просьба. Если ты там видишь какой‑ нибудь выход из создавшегося положения, подскажи, пожалуйста. А то придется мне рожать тебя прямо на улице»…

И потекли дни, полные мыслей о том, что дни мелькают за окном все быстрее и быстрее. А решения все нет и нет. И страх своей цепкой клешней уже почти схватил меня за горло. Я поговорила со всеми своими знакомыми, я поговорила с коллегами по работе. Я плакала, а меня утешали. Многие предлагали разные варианты, звали перекантоваться на дачах или советовали агентства по аренде, где можно было попробовать снять что‑ то другое. Но дело в том, что из‑ за беременности, из‑ за необходимости хорошо питаться и ухаживать за собой, я тратила практически все, что зарабатывала. Денег на оплату агента и, тем более, адекватной рыночной стоимости комнаты у меня не было. Кроме того, кто ж захочет сдать комнату бабе на сносях, с перспективой через пару месяцев заполучить детские вопли, пеленки по всей ванне и замороченную молодую мамашу? Дураков нет.

И вот, наконец, за неделю до назначенной даты переезда я поняла, что больше не имею сил, чтобы бояться. Да, именно так. Мне и самой это было странно. Я проснулась в своей теплой кровати, погладила живот, получила оттуда пинок по ладошке, и улыбнулась.

– Понятия не имею, как выбраться из этого! – громко сказала я и стала собираться на работу. Пусть мировая гармония сама решит, что со мной делать. Если громадина моих грехов такова, чтобы оставить меня в прямом смысле посреди улицы – значит так тому и быть. Можно уехать на юг, там зимой тепло.

– Мань, это же безумие какое‑ то! – растерянно хмурилась Римма, глядя, как я радостно и бодно перекладываю бумажки.

– И что мне теперь делать? Голой в пляс пуститься? Пока перекантуюсь на подстанции, недельку‑ другую, потом может, что‑ то и найдется, – легко отмахнулась от нее я. Она покачала головой и вышла из диспетчерской. Я посмотрела ей вслед и улыбнулась. Интересно, оказывается, что когда стоишь уже на самом краю, когда хуже уже быть не может, ужас отступает, оставляя только любопытство. На свете ведь есть тысячи, миллионы вариантов. Какой из них мой? Неужели действительно помереть на улице. Весь мой опыт, все знание жизни и умение что‑ то там просчитывать осыпалось с меня, как листья клена в октябре. Я была словно единственный зритель в опустевшем кинотеатре. Фильм подходил к концу, но мне так и не стало понятно, что я смотрела. Комедию, трагедию или лирическую мелодраму.

…«Знаешь, что самое обидное, мальчик мой? Нет? Не догадываешься? До приезда твоего папы остался какой‑ то жалкий месяц, а у нас тут все запущено. И так я не представляю, что он нам с тобой скажет. Может, он вообще разозлится и уйдет. Но если нет, то получается, что я принесу ему только одни проблемы. Как же мне бы этого не хотелось! Может, уехать в другой город, а вернуться уже с миллионом денег в кармане? Ты не знаешь, есть такие города, где можно сразу заработать миллион? А, конечно. Там, где сейчас твой папа. Ладно, время все расставит по местам. Наверное. Мне немного страшно, но в тех сказках, который я все равно буду тебе читать, даже если на улице, всегда утро вечера мудренее. Может и у нас сработает?»…

Я легла спать, мимоходом подумав, что на этой кровати мне осталось спать всего несколько дней.

– Надо пользоваться, пока не поздно, – вслух сказала я и попыталась отключиться. Беременности моей было уже почти шесть месяцев. Она практически не причиняла мне никаких неудобств, кроме того, что я никак не могла спать ни в одной из моих любимых позиций. На спине – я сразу задыхалась, а лицом вниз мне не давал уснуть уже весьма большой живот. Я вертелась с боку на бок и ворчала, что если так пойдет, то скоро проблем не будет. Смогу прекрасно спать сиди. На вокзале, в зале ожидания.

– Тук‑ тук! – застучала дверь. Я села в кровати, судорожно стряхивая с себя сон.

– Кто там? – прошепелявила я, с трудом собирая мысли в кучку. Оказывается, вчера я, несмотря на неудобства, отрубилась в одну секунду. Будильник на холодильнике показал мне восемь часов. Утра, естественно.

– Можно? – спросил кто‑ то с другой стороны двери. Голос был мужским и каким‑ то подозрительно знакомым.

– Сейчас. Кто там? – я нацепила халат и попыталась умыться водой из чайника. А вдруг меня выселят прямо сейчас? Может, они перенесли снос дома на это утро?

– Это я, – исчерпывающе ответил голос.

– Ага. Ну, это уже что‑ то, – пробормотала я и распахнула дверь. Далее немая сцена. За порогом стоял… кто бы вы думали? А вот и не угадали. На пороге смущенно стоял Дима. Мой первый Дима, тот самый, чей образ я каленым железом выжгла из своей памяти и из своего сердца.

– Дима? – растерялась я. Кровь прилила к лицу. Интересно, что ему тут надо. Может, его выгнала жена?

– Привет, – мирно кивнул он. – Разрешишь войти?

– Конечно, – я заметалась по комнате, сметая с единственного стула и стола все набросанное кучей белье. Мое и мальчикино, я уже разбиралась перед отъездом, чтобы не заниматься всем сразу в последний день.

– Ну, как ты? – продолжил этот нереальный светский разговор он. Я сидела и исподтишка его рассматривала. Он был почти таким же, что и четыре года назад. Немного более откормлен. Очень чистая отглаженная футболка, красивая синяя ветровка. Дорогие ботинки. Судя по всему, у него все в шоколаде. Только на переносице застыла глубокая морщина, раньше ее не было. Много хмурится?

– Прекрасно. Просто прекрасно! – быстро закивала я. Ему я о своих проблемах ни за что не скажу.

– Видишь ли, у меня на вашей подстанции есть знакомый. Я никогда не афишировал, чтобы тебя не смущать. Но он – мой довольно близкий друг, – зачем‑ то поведал мне он.

– Рада за тебя, – сощурилась я. К чему бы весь этот монолог?

– Мы с ним иногда разговариваем. Так ни о чем. Но я всегда интересуюсь, как твои дела. Понимаешь, о чем я?

– Ты что… шпионишь за мной? – вытаращилась я. Ладно, если в этом был бы какой‑ то смысл. Но ведь это ОН меня бросил.

– Почему шпионю? – удивился он. – Мне просто надо было убедиться, что с тобой все в порядке.

– Зачем? – теперь был мой черед удивляться.

– Ты для меня всегда будешь кем‑ то очень родным. Родной, – поправился он. – Я же когда‑ то вытащил тебя из Грозного. Мне хочется, чтобы ты была счастлива.

– Ты сам сделал все, чтобы я стала несчастной, – холодно напомнила ему я. Дима потупился и замолчал. Мы сидели и оба сосредоточенно рассматривали рельеф полового покрытия. Потом он выдохнул, словно бы собрался с силами и выдал:

– Я все знаю, – я поперхнулась

– Что ты знаешь? О чем?

– О том, что тебя выселяют.

– А тебе‑ то что? – внезапно разозлилась я. Какое ему до меня дело?! И мне до него тоже – никакого.

– Знаешь, я до сих пор переживаю, что так все получилось. Мы же с тобой действительно как одна семья. И я очень волнуюсь за тебя, – довольно искренне поделился он. Я села на кровать и уронила голову на ладони.

– Что ж ты тогда меня бросил? – не стала сдерживаться я. Сдерживаться вредно, стресс отражается на ребенке. Мне все еще было больно, хотя я поняла вдруг, что действительно, как он тогда и сказал, совершенно не люблю его. Уважаю, вспоминаю, привязана. И вообще, такое чувство, что он мне – близкая родня. Как брат. Но как мужчина он был мне никем. Или я просто все время думала только о Мите?

– Можно, я тебе кое‑ что покажу? – робко спросил он. Я молча кивнула. Он засуетился, достал из кармана ветровки маленький фотоальбом.

– Что это?

– Моя семья, – он переворачивал страницы, и я увидела его рядом со смеющейся рыжей веснушчатой девушкой. И он – он тоже смеялся и обнимал ее за плечи. Она действительно была совсем не красавицей, но у нее было очень доброе выражение лица. И светилась она также, как моя Лилька. Все дело в глазах.

– И зачем мне это видеть? – я прикусила губу, чтобы не расплакаться.

– Я люблю ее. Все эти годы мне мало времени, чтобы быть с нею. Я действительно ее очень люблю.

– Поздравляю, – отвернулась я. На одной из страниц альбома я углядела двоих симпатичных детей. Одному из них ожидаемо было около четырех лет, а вот второй только недавно родился. Где‑ то внутри сердца провернулась с тупой болью застарелая игла обиды.

– Я не мог иначе. Мне очень важно, чтобы ты меня простила, – Дима схватил меня за руку. И посмотрел в глаза. А я вдруг подумала, в жизни так мало встречается людей, к которым мы подходим по‑ настоящему близко. Моя Лилька, Митя. Полина Ильинична. Дима вот. Он вытащил меня из машины чеченских насильников. И что, теперь он не имеет права полюбить кого – то кроме меня?

– Я тебя давно простила, – наконец‑ то расплакалась я. Он обнял меня и долго с нежностью гладил по голове. Также, как когда‑ то это делал мой папа. Как так получается, что в самые жуткие моменты моей жизни рядом оказывается именно он.

– Тогда ты не станешь отвергать вот это, – тихонечко шепнул мне на ухо он, и положил на стол конверт.

– Что это? – спросила было я, но Дима накрыл мои губы ладонью.

– Ш‑ ш‑ ш. Потом посмотришь. И еще, вот тебе мой телефон. Если будет трудно или просто нужен будет совет или помощь – звони. Я всегда буду рядом. Окей? – я кивнула. Дима улыбнулся, застегнул ветровку и вышел из комнаты. Я сидела оглушенная и потрясенная до глубины души. Какой же он, все‑ таки, прекрасный человек. И всегда им был, только вот я об этом почему‑ то позабыла, барахтаясь в своей смертельной обиде. Я потянулась к конверту, оставленному им на столе. И долго пересчитывала вложенные в него купюры, никак не решаясь поверить в то, что я не сплю. Три тысячи долларов! Три! Мы точно не останемся на улице! Я знала, что теперь делать. Надо снять недорогую маленькую квартирку подальше от Москвы, где‑ нибудь в Клину, где в воздухе звенит тишина и слышно только шум листьев за окном. Я оплачу несколько месяцев сразу, и у меня будет возможность подумать, что делать дальше.

– Разве это возможно? – застыла вдруг я. Того, что произошло в действительности, я никогда не могла не предположить, ни даже на секунду вообразить в своей воспаленной голове. Помощь пришла оттуда, откуда просто не могла, не должна прийти. Значит, я совершенно ничего не знаю и не понимаю в этой жизни! Совершенно ничего! Я полная дура! Слава Богу! Я разрыдалась, уткнувшись носом в Димины деньги, без который я действительно осталась бы на улице. И вдруг отчетливо увидела, как ледяная корка, покрывавшая мое сердца разлетается на мелкие части, тает и превращается в фонтан из сверкающих брызг. Ради чего я запретила себе любить? Зачем я пыталась провести остаток жизни, обложив себя ватой, и забетонировав душу, словно бы она была неконтролируемым ядерным реактором. Отчего я защищалась? Похоже, что от самой жизни. А зачем, если я все равно никогда и никак не смогу угадать, что будет дальше, кто прав и что мне делать? Может, так и надо жить, просто с готовностью принимая то, что посылает тебе небо? Мне, например, оно послало моего мальчика, который, правда, пока так и не передал мне по телепатической связи, как он желает называться. Наверное, просто еще не время. Однако теперь я уверена только в одном – раз он у меня есть, значит, у меня хватит сил его вырастить и воспитать. И хоть я пока не знаю, где именно скрыты мои ресурсы – надо только ждать и верить, что все будет хорошо. Наверняка будет.

– Мань, ну что? Что делать‑ то будешь? – дернула меня на рукав халата Римма, когда я все же добралась до работы в то утро. От невероятности преподнесенного мне сюрприза я все время улыбалась и утирала наворачивающиеся слезы. Я уже успела позвонить Диме на оставленный мобильник, наговорить глупостей, поблагодарить и пообещать отдать деньги. Как только, так сразу.

– Мне ничего отдавать не нужно, – твердо сказал он. И я знала, как много это для него значит. Еще бы, при его‑ то трепетной и нежной любви к деньгам!

– Отдам обязательно. Может, правда, лет через двадцать, когда мой сын придет из армии, – сквозь слезы ответила ему я. И теперь, на вопрос Риммы, я подробно рассказала ей мой план. И о том, что произошло утром, тоже, естественно, растрепала. У меня не было никаких сил, чтобы сдерживать что‑ то в себе.

– Бывает же! – удивленно причмокнула она, и побежала разносить мою историю по подстанции. А я не удержалась, и снова открыла свою беременную тетрадь.

…«Малыш, спасибо! Я знала, что ты что‑ нибудь придумаешь. И это было действительно гениально, потому что Дима отдал мне не просто деньги. Он вынул из меня огромную ржавую иглу, которую я забыла у себя внутри. Теперь нам будет гораздо лучше. Ты тоже это чувствуешь? И меня, ты знаешь, не оставляет чувство, что я попала в параллельную реальность, где происходят одни сплошные чудеса. Хочешь, вечером сходим с тобой куда‑ нибудь? Я уже отдала заявку в агентство, так что мы спокойно можем побалбесничать и пошляться. Я обещаю, что за весь вечер не выкурю больше одной сигареты»…

…«Не больше двух, ладно? Максимум три, но очень легкие!»…

– Маша?! – раздался голос за моей спиной. Я вздрогнула и застыла на месте, уставившись на написанные буквы. Не слишком ли много знакомых мужских голосов для одного дня. – Манечка?

– Митя? – наконец, обернулась я. Это было уже чем‑ то совершенно невероятным, невозможным. Как он материализовался в моей диспетчерской, в августе вместо сентября и с таким жадным страстным взглядом. Я вскочила и подлетела к нему. Однако спиться в него страстным поцелуем мне не удалось. Потому что его страстный взгляд стал вдруг испуганно‑ потрясенным и переместился вниз.

– Ты что, беременна? – ахнул он. – От кого?!

– От тебя, – развела руками я, и села обратно. Эх, надо было все‑ таки как‑ то его подготовить. Кто его сюда пустил? Это же режимный объект, охраняемая территория. Где бдительность!

– Это невозможно, – растерянным тоном замахал головой он.

– Уже почти полгода, – цыкнула зубом я. Кстати, пора опять сходить к стоматологу. Бдительность прежде всего. О чем я! Митя приехал, вот невероятный день.

– То есть…, – вытаращился он, – когда я уехал, ты уже была беременна?

– Точно, – с готовностью подтвердила я. Митя стоял, забавно вращая глазами. Лицо демонстрировало весь набор сложной смеси чувств под кодовым названием «кажется, я попал».

– Но, постой, ты же говорила, что этого быть не может…

– Врачебная ошибка! – развела руками я. – И знаешь, я в суд подавать не собираюсь.

– Ага, ага. Понятно, – ошалело кивал он. Потом присел и глубоко задумался. Я вдруг подумала, что мне все это надоело. В конце концов, кто не с нами, тот против нас. Я так долго его ждала, но теперь знаю – если надо, все сложится само. А если нет – значит, мне этого и не надо.

– Митя, можешь не дергаться. Успокойся. Я ни на что не претендую. Вообще, по закону ты к этому ребенку никакого отношения не имеешь. Так что, если не захочешь – ничего не изменится. Можешь встать и уйти. Или можешь просто продолжить наши с тобой длительные отношения.

– Что? – он поднял на меня глаза. Кажется, он не понял ни слова из того, что я говорю.

– Я очень тебе рада. Но если ты не хочешь ребенка, можешь забыть и про него, и про меня. Ты мне ничего не должен.

– А? Что? – снова этот взгляд затравленного зверя. Вот тупица.

– Я решила это одна, и буду отвечать за все одна, – еще раз повторила я. Теперь гораздо медленнее.

– Почему? – кажется, он все‑ таки отморозил себе голову в своем Ямбурге.

– А ты‑ то почему так рано вернулся? Тебе тетка‑ то от меня хоть что‑ то передавала? – спросила я так. Из чистого интереса. А, ну что там. Очень было забавно узнать, что ему наплела эта старая карга.

– В том‑ то и дело, что она вообще ничего не говорила о тебе. Словно ты взяла и выкинула меня за ненадобностью. А потом сказала, что ты вышла замуж и переехала.

– Что? – ахнула я. Да, нет придела вероломству человеческому.

– И я решил сам убедиться. А из Ямбурга я уволился.

– Уволился? – удивилась я. – От таких денег?

– А? Да нет, я получил место в другой компании. В Москве. Маш, о чем мы говорим? Ты что, действительно ждешь моего ребенка? – посерьезнел он.

– Нет, я запихнула под халат подушку, – огрызнулась я. Но Митя не отрываясь, смотрел на меня. А потом подошел ко мне, обнял и прижал мою голову к своей груди.

– Это просто прекрасно. Неожиданно, конечно, но очень, очень прекрасно. А кто будет, не знаешь? Неизвестно еще?

– Мальчик. Как зовут, еще не знаю, но это будет мальчик, – улыбалась я. Господи, как же мне не хватало именно этих вопросов, именно от этого мужчины.

– Мальчик, – повторил за мной он, и расстегнул пуговицу у рубашки.

– Так ты рад или расстроен? Я так и не поняла.

– Что? Ой, о чем ты. Я очень рад, имей в виду. И выкинь из головы все, что я тебе до этого говорил. Я просто дурак!

– Это точно, – радостно кивнула, уткнулась носом в его рубашку‑ поло и зарыдала. Все. Теперь можно и помирать, так я счастлива. Впрочем, о чем я, скоро моя жизнь только начнется – я стану матерью. И, похоже, что у моего ребенка будет самый настоящий отец. Что может быть лучше?

– Нам очень надо поговорить. Согласна? – спросил он. – Ты можешь отпроситься с работы?

– Не знаю, – усомнилась я. Отпроситься с работы – это совсем непросто.

– Да иди уж, – неожиданно легко согласилась Римма. Видимо, это был уж такой день.