Оппозиция науки.

Посетитель. – Вы говорите, что опираетесь на факты; но вам противостоит мнение учёных, которые их оспаривают, или их объяснения отличаются от ваших. Почему же они сами не схватились за явление крутящихся столов? Если бы они увидели в этом нечто серьёзное, они бы, как мне кажется, воздержались от пренебрежения такими выдающимися фактами, и тем более не стали бы отвергать их с презрением, меж тем они все против вас. Разве не являются учёные факелом наций, и не является ли их долгом распространение света? Почему бы вам хотелось, чтобы они задушили его, в то время как представилась такая прекрасная возможность открыть миру новую силу?

A.K. – Вы замечательно описали здесь долг учёных; досадно, что они забывали о нём при многих обстоятельствах. Но перед тем, как ответить на ваше разумное замечание, я должен поправить одну серьёзную ошибку, которую вы совершили, говоря, что все учёные против нас.

Итак, как я уже говорил вам, именно в просвещённом классе спиритизм находит более всего сторонников, и таково положение во всех странах мира: он насчитывает большое количество сторонников среди врачей у всех народов; а врачи – это люди науки; представители власти, профессоры, артисты, литераторы, офицеры, крупные функционеры, великие сановники, духовные лица и т.д., которые стоят под его знаменем, это всё люди, которым нельзя отказать в определённой доле просвещённости. Учёные есть не только в официальных науках и учреждениях.

И если спиритизм ещё не вхож в официальную науку, разве это повод для его осуждения? Если бы наука никогда не ошибалась, её мнение могло бы здесь перевесить; к сожалению, опыт доказывает обратное. Не отвергала ли она как химеру множество открытий, которые позже иллюстрировали память своих авторов? Не отношениям ли с нашим первым учёным корпусом Франция должна тот факт, что была лишена инициативы изобретения пара? Когда Фултон приехал в Булонский лагерь представить свою систему Наполеону Первому, который рекомендовал провести срочный анализ Институту, то не заключил ли тот последний, что эта система является неприменимой фантазией, и что ей не стоит заниматься? Надо ли из этого заключить, что члены Института – невежды? Оправдывает ли это те тривиальные эпитеты, по причине дурного вкуса, что некоторым людям нравится расточать их без меры? Конечно, нет; любой рассудительный человек отдаёт должное их выдающимся знаниям, признавая, что они не являются непогрешимыми, и что таким образом их суждение – это не приговор в последней инстанции, особенно что касается новых идей.

Посетитель. – Я охотно допускаю, что и они не без греха; но не менее верно и то, что по причине знаний их мнение что-то значит, и если бы они были за вас, это придало бы больше веса вашей системе.

A.K. – Вы также допустите, что любой человек является добрым судьёй лишь в том, в чём он компетентен. Если вы хотите построить дом, вы же не наймёте музыканта? Если вы больны, разве вас будет лечить архитектор? Если у вас судебный процесс, вы же не будете спрашивать мнения танцора? Наконец, если речь идёт о вопросе теологии, вы же не станете просить химика или астронома решить его? Нет; у каждого есть своё ремесло. Обычные науки базируются на свойствах материи, которой можно манипулировать по своему желанию; явления, производимые ею, имеют своими факторами материальные силы. У явлений спиритизма факторами являются разумные силы, они независимы, имеют свободную волю и не подчиняются нашим капризам; они ускользают и от наших лабораторных средств, и от наших расчётов, и отныне более не являются пружинами собственно науки.

Значит, наука сбилась с верного пути, когда захотела экспериментировать с Духами, как с гальванической батарейкой; она испытала неудачу, и всё потому, что действовала с точки зрения аналогии, которой здесь не существует; затем, не слишком вдаваясь в подробности, она пришла к отрицательному заключению; суждение рискованное, которое время постоянно изменяет, как изменило множество других суждений, и те, кто заявят его, будут, к стыду своему, вписаны в историю как легкомысленные лжецы против бесконечного могущества Создателя.

Учёные корпорации не высказывались и никогда не будут высказываться по этому вопросу; у вопроса всего лишь одна компетенция – постановлять, существует ли Бог: поэтому было бы ошибкой делать из них судей. Спиритизм – это вопрос личного верования, которое не может зависеть от голосования какой-либо ассамблеи, поскольку это голосование будь даже оно благоприятным, не может принудить убеждения. Когда по этому поводу будет сформировано общественное мнение, они примут его как отдельные личности, и испытают силу обстоятельств. Пусть пройдёт одно поколение, а с ним и предрассудки упрямого самолюбия, и вы увидите, что со спиритизмом будет то же, что и со многими другими истинами, с которыми боролись, и которые сейчас было бы смешно подвергать сомнению. Сегодня верующих считают безумцами; завтра настанет черёд тех, кто не будет верить; всё абсолютно так, как было раньше, когда безумцами считали тех, кто верил, что земля вертится.

Но не все учёные судят одинаково, и от учёных я слышу мнения людей обучения и людей науки, будь они с официальным титулом или без него. Многие сделали следующее умозаключение:

«Нет следствия без причины, и самые обычные следствия могут привести на путь самых больших проблем. Если бы Ньютон пренебрёг падением яблока; если бы Гальвани пропустил мимо ушей слова служанки, и посчитал бы её сумасшедшей или фантазёркой, когда она заговорила с ним о лягушках, которые танцевали у неё на блюде, может быть, мы бы всё ещё были в поиске восхитительного закона всемирного тяготения и плодовитых свойствах батарейки. Явление, обозначенное под шутовским названием пляшущих столов, не более смешон, чем танец лягушек, и, возможно, также содержит некоторые из тех тайн природы, которые совершают революцию в человечестве, когда к ней есть ключ».

Кроме того, они высказались таким образом: «Поскольку столько людей занимаются этим, поскольку серьёзные люди сделали это предметом своего изучения, значит, здесь должно быть что-то; какая-либо иллюзия, прихоть, если хотите, не может иметь такой общий характер; она может соблазнить какой-либо круг людей, группу, но не может обогнуть весь мир. Воздержимся же от отрицания возможности существования того, чего мы не понимаем из страха рано или поздно получить разоблачение, которое не польстило бы нашей проницательности».

Посетитель. – Отлично; вот учёный, который размышляет мудро и осторожно, и, не будучи учёным, я думаю, как и он; Но заметьте, что он ничего не утверждает: он сомневается; на чём же тогда основывать верование в существование Духов, и в особенности в возможность общения с ними?

A.K. – Это верование опирается на рассуждении и на фактах. Я сам принял это лишь после зрелого анализа. Черпая привычку иметь неоспоримые вещи в изучении точных наук, я прощупал, исследовал эту новую науку во всех её самых потайных складках; я хотел отдать себе отчёт во всём, поскольку я принимаю идею, лишь когда я знаю все «почему» и «зачем». Вот те рассуждения, которые делали меня учёным-медиком, ранее неверующим, а сегодня ревностным сторонником.

«Говорят, что невидимые существа общаются между собой; а почему бы и нет? До изобретения микроскопа разве кто подозревал о существовании миллиардов микроскопических животных, которые вызывают столько разрушений в хозяйстве? Где та материальная невозможность, что в пространстве существуют существа, ускользающие от наших чувств? Не претендуем ли мы, случаем, на то, что всё на свете знаем, и что мы можем сказать Богу, что Он нас больше ничему не может научить? Если эти существа, окружающие нас, разумны, почему бы им не общаться с нами? Если они связаны с людьми, то должны играть свою роль в судьбе, в событиях. Кто знает? Возможно, это одна из сил природы; одна из оккультных сил, о которой мы и не догадывались. Какие новые горизонты для мысли открывает это! Какое обширное поле наблюдений! Открытие мира невидимых существ было бы чем-то совершенно другим, чем открытие бесконечно малых существ; Это было бы больше, чем открытие, это была бы уже революция в идеях. Какой свет может оттуда струиться! Сколько объяснённых таинственных вещей! Тех, кто в это верит, стали высмеивать; но что это доказывает? Разве не то же самое было и с другими великими открытиями? Не был ли отвергнут и высмеян Христофор Колумб, разве его не считали безумцем? Эти идеи, нам говорят, настолько странны, что в них невозможно поверить; а как поверить тому, кто всего лишь полвека тому назад сказал, что можно было бы иметь общение из одного конца света к другим всего за несколько минут; что за несколько часов можно будет пересечь всю Францию; что с помощью небольшого количества пара от кипящей воды пароход пойдёт по воде против течения; что из воды извлекут средства для освещения и обогрева; того, кто предложил бы осветить весь Париж в одно мгновение с одним только резервуаром какой-то невидимой субстанции, высмеяли бы прямо в лицо. Разве есть более чудесная вещь, чем та, что пространство населено мыслящими существами, которые после жизни на земле оставили свои материальные оболочки? Разве не находим мы в этом факте объяснение множеству верований, которые восходят к далёкой древности? Подобные вещи стоят того, чтобы углубить знания о них».

Таковы размышления одного учёного, учёного без претензий; таковы размышления и множества просвещённых людей; они смотрели и видели не поверхностно, и без предвзятости; они изучали серьёзно и без предрассудков; они имели скромность не говорить: Я не понимаю этого, значит, этого не существует; их убеждение сформировалось через наблюдения и рассудочность. Если бы эти идеи были химерами, как вы думаете, приняли бы их все эти просвещённые люди, люди элиты? Разве можно было бы так долго дурачить их иллюзиями?

Итак, не может быть материальной невозможности в том, что существуют существа, невидимые для нас, и населяющие пространство, и уже одно только это соображение должно бы заложить в нас больше осмотрительности. Ещё недавно кто бы мог подумать, что одна капля чистой воды может содержать тысячи микроскопических существ, настолько малых, что это путало наше воображение? Поэтому я говорю, что было гораздо труднее для разума принять существ подобной величины, снабжённых всеми органами и функционирующими, как и мы, чем допустить существование тех, кого мы называем Духами.

Посетитель. – Несомненно, но от того, что какая-либо вещь возможна, не следует, что она существует.

A.K. – Согласен; но согласитесь, что с момента, когда вещь становится не невозможной, это уже великая точка отсчёта, поскольку у неё больше нет ничего, что отвергается разумом. Остаётся только констатировать её наблюдением за фактами. Подобное наблюдение не ново: история, скорее священная, чем мирская, доказывает древность и всеобщность того верования, которое увековечено сквозь все превратности мира, и находится у самых диких народов в состоянии врождённых и интуитивных идей, выгравированных в мысли, как мысль о высшем Существе и о будущем существовании. Значит, спиритизм – это не современное создание, далеко не современное; всё доказывает, что Древние знали его так же хорошо, и, возможно, лучше, чем мы; только он не преподавался с такими таинственными предосторожностями, делавшими его недоступным для простых людей, и оставлявшими его наедине с трясиной суеверий.

Что касается фактов, то они существуют двух видов: одни – произвольные, другие – спровоцированные. Среди первых надо расположить видения и проявления, которые очень часты; шумы, стук и сотрясения предметов без какой-либо материальной причины, и множество необычных эффектов, которые рассматривались как сверхъестественные, и которые сегодня кажутся нам простыми, поскольку для нас нет ничего сверхъестественного, потому что всё возвращается в непреложные законы природы. Спровоцированные факты – те, которых достигают при помощи медиумов.