Глава 8.

Когда вам десять, вы считаете, что ваши родители знают все. В шестнадцать лет вы уверены, что они не знают ничего вообще. Если в тридцать лет вы не убедились, что они на самом деле все знают, то вам все еще шестнадцать. Наблюдая за тем, как мама сотрудничает с ОВ, я была впечатлена – она действительно знала все об этом долбанном мире.
Улыбаясь, я еще плотнее укуталась в шерстяное одеяло и подвинула складной стул поближе к небольшому костру, который Робби развел во дворе. Мама была рядом, сидела между мной и Робби, и мы в ожидании рассвета жарили над огнем зефир. Наблюдая за светлеющим небом, я изучала свое состояние. Я уже не спала нормально черт знает сколько, у меня дрожали руки и дыхание было замедленным. Я ужасно устала. Я ожидала, что очнусь где-нибудь в больнице или в машине скорой помощи, поэтому удивилась, когда пришла в себя на заднем сидении маминого Бьюика, по-прежнему на месте преступления. Завернувшись в овэшное одеяло, я выползла, чтобы найти Пирса в толчее журналистов и сотрудников ОВ. Но его не было.
Мы с Робби стояли в тени и с благоговением наблюдали за мамой, которая настолько хорошо разбиралась во всей этой системе, о которой я даже не подозревала. За счет своих смертельно серьезных угроз, замаскированных под легкомысленную суету, она не только добилась снятия с меня обвинений в умышленном уничтожении частной собственности, но также и остальные обвинения – выбитая дверь в ОВ и побег от стражи с неизвестным человеком – были с меня сняты. Сотрудники ОВ были более чем рады предоставить маме все, что она требует, если она будет говорить потише, пока три фургона новостей активно вынюхивают информацию.
Очевидно, у вампира, которого я помогла поймать, была богатая история похищения людей, но за все эти годы он ни разу не попадался. Я ненавидела такую работу, но не думаю, что смогла бы отвертеться от этого в будущем. Поэтому пока моя мама, Робби, я и девочка молчали – ее родителям обещали много денег, чтобы провести реабилитацию для Сары или на поступление в университет, на ее выбор – вампиру предъявили обвинение всего лишь в похищении, а не в других более серьезных преступлениях, таких как растление малолетних.
Это не обеспокоило меня так, как я ожидала. Он отправится в тюрьму, и если вампирское правосудие такое же, как и у остальных видов, то, вероятно, однажды он проснется с деревянной ложкой, воткнутой в сердце. Вампирам также не нравятся педофилы, как и остальным парням.
Наш с Робби приезд в ОВ был причислен к анонимному звонку, тем самим овэшники оказались единственными героями. Все равно. Пусть даже все обвинения против меня сняты, они могут сохранить эту информацию где-нибудь у себя. Мама, кстати, запретила мне водить машину. Боже, мне же почти девятнадцать!
От Пирса не было никаких вестей. Никто не вспомнил, что видел его, кроме моей мамы. Я глубоко вздохнула, поежившись, когда розовый цвет разбавил туманную серость, приближая восход солнца.
– Рэйчел, – заметила мама, поправив одеяло на моих плечах, – это третий вздох за несколько минут. Я уверена, он еще вернется.
Я поморщилась от того, что она догадалась, где блуждали мои мысли, затем снова уставилась на розоватые облака. Я знала, что первые лучи солнца вернут Пирса обратно, но я надеялась получить возможность попрощаться с ним.
– Нет, – сказала я, подняв свой зефир над пламенем, – он не вернется. Но ничего, все в порядке.
Мама обняла меня одной рукой.
– Ну, он не был похож на такого, которому все равно. Кто он вообще? – спросила она, и я почувствовала признаки тревоги. – Я не хотела спрашивать перед ОВ, поскольку он умчался, не желая быть замеченным, – добавила она, раздраженно выхватив мою палочку с зефиром. – Я не виню его, – продолжила она, дуя на охваченное пламенем лакомство. – Они могли бы свалить на него все дело. Я не люблю вампиров. Всегда гадость пихают под чужой коврик или в чужую тарелку.
Осторожно сжимая пальцами горелый зефир, она улыбнулась; в глазах отражалось пламя костра, делая их немного дьявольскими. Как и всякая ведьма ее лет, мама выглядела ненамного старше меня, но одевалась соответственно человеческому возрасту, чтобы походить на других мамаш в округе. Однако в утреннем свете было видно, как молода она на самом деле.
– Так он был кем-то из школы? – выспрашивала она, скрывая улыбку.
Я кивнула ей, разрешая съесть липкую массу, если она хочет, и когда она отвлеклась, я с беспокойством посмотрела на Робби. Он меня игнорировал.
– Просто парень, которого я встретила на площади, – произнесла я.
Мама обиженно нахмурилась.
– А вот это другое дело, мисс, – сказала она, но сильный толчок в спину получил от нее Робби. Положив руку ему на плечо, она напомнила, – вы говорили, что собираетесь на концерт.
Робби бросил на меня хмурый взгляд.
– Ой, мам, я сдал билеты, чтобы купить тебе подарок на солнцестояние.
Это была ложь, но она ее приняла, издав счастливый вздох и подарив ему сладко-зефирный поцелуй в щеку.
– Там мы и встретили Пирса, – добавила я, чтобы придать хоть немного правдивости нашей истории. – Если бы мы не помогли ему, никто не стал бы.
– Вы поступили правильно, – твердо сказала мама. – Если я поджарю еще один зефир, ты будешь его, дорогая?
Я отрицательно покачала головой, задаваясь вопросом, знала ли она точно, как именно мы познакомились. Возможно, потому что когда я зашла на кухню, коробка с папиными инструментами уже отправилась обратно на чердак.
Робби взял палку и поднял новый зефир над огнем. Ему нравились такие, светло-коричневые, почти не поджаренные.
– Теперь, я надеюсь, твое маленькое приключение вылечило тебя от желания вступить в ОВ? – спросил он, и я изумленно подняла голову. Ошеломленная, что он затронул эту тему при маме, я смотрела на него во все глаза.
– Нет.
Мама сидела на своем стульчике и ничего не говорила.
– Посмотри на себя, – Робби бросил осторожный взгляд на маму. – Ты потеряла сознание. Ты не сможешь выдержать это!
– Достаточно, Робби, – сказала мама, и я перевела на нее удивленный взгляд. Но Робби повернулся, чтобы смотреть прямо на нее.
– Мама, погляди на это здраво. Она не сможет этим заниматься, а ты своей поддержкой даешь ей ложную надежду.
Я смотрела на него, пытаясь встать. Видя мои попытки подняться, Робби неловко подвинулся.
– Рэйчел – чертовски способная ведьма, – сказал он, вдруг занервничав. – Она выполнила чары восьмисотого уровня из тайного раздела. Мама, ты знаешь, как это сложно? Я не мог сделать это! Если она поступит в ОВ, это будет пустая трата ее таланта. Кроме того, они все равно ее не примут, если она будет отключаться на каждом задании.
Это было заклинание из тайного раздела? Он не сказал мне об этом. Я молчала, но только потому, что проклятая усталость удерживала меня на стуле и не позволила наброситься на Робби с кулаками. Он рассказал. Он не должен был говорить. Молчание было негласным правилом нашей сделки, и он только что его нарушил.
– Ты показал ей тайное заклинание восьмисотого уровня? – резко спросила мама, и я побледнела, вспомнив про инструменты, взятые без ее ведома.
Робби отвернулся, а я порадовалась, что это не меня испепеляет мамин взгляд.
– Я могу оформить ее в университет, – сказал он, глядя в землю. – ОВ не примет ее, и поощрять ее желания будет жестоко.
«Жестоко?», – подумала я, злые слезы наворачивались на глаза. Жестоко затоптать все мои надежды в грязь. Жестоко – бросить мне вызов, и когда я приняла его, говорить, что я не справилась, потому что потеряла сознание в конце. Но он был прав. Действительно, то, что я упала в обморок, имело значение. Что еще хуже, в ОВ знали об этом. Мне теперь ни за что не пройти медкомиссию. Я слабая и хилая. Я шумно хлюпнула носом, и мама посмотрела на меня, прежде чем снова обратиться к моему брату.
– Робби, могу я поговорить с тобой?
– Мам…
– Сейчас, – непререкаемым тоном сказала она. – Войди в дом.
– Да, мэм, – недовольно пробурчал он. Опустив палку с зефиром в костер, он двинулся к дому.
Я вздрогнула, когда с силой захлопнулась дверь. Тяжело вздохнув, мама вытащила палку из огня и поднялась. Я не смотрела на нее, когда она передала мне зефир. Это конец, теперь я никогда не смогу делать то, что заставляет мою кровь бурлить, оставляя ощущение жизни во всем теле.
– Я вернусь, – сказала мама, сжав мое плечо. – Я бы сохранила подарки до восхода солнца, но хочу, чтобы ты открыла их сейчас, до начала дня.
Ее тонкие, но сильные руки вынули из кармана конверт и небольшой подарок, который она положила мне на колени.
– Счастливого солнцестояния, дорогая, – прошептала она, и единственная слезинка потекла по моей щеке, когда она последовала за Робби в дом. Я вытерла щеку, сердце было разбито. Все так несправедливо. Я сделала это. Я вызвала призрака, хотя и не папу. Я помогла сохранить девочке жизнь. Тогда почему я чувствую себя по уши в дерьме?

Установив зефир Робби над костром, я сняла перчатки, и холодными пальцами открыла конверт. С округлившимися глазами я вытащила из него мое заявление в ОВ, подписанное мамой. В шоке я сунула его обратно в конверт. Я получила разрешение, но на этом и все.
– А тут что? – печально обратилась я к коробочке, – набор наручников, которые я никогда не буду использовать? Размер как раз подходит.
Я посмотрела на розовые облака и затаила дыхание. Облачко пара из моего рта как никогда отображало мое настроение – туманное и мрачное. Отложив конверт в сторону, я открыла коробочку. Слезы потекли по щекам, когда я увидела, что было в нем. Завернутые в тонкую черную бумагу часы моего папы. Чувствуя себя самой несчастной в мире, я оглянулась на дом. Она знала, какие чары я сделала. Она знала все, иначе зачем бы еще она отдала мне часы? Тоскуя по папе еще отчаяннее, я сжала часы в ладонях и уставилась на огонь, почти раскачиваясь от боли в сердце. Возможно, все сложилось бы иначе, если бы он показался. Я была рада, что он покоится с миром, и чары не вызовут его, но черт возьми, казалось, будто в груди образовалась гигантская дыра.
Ощущение тепла прошло сквозь меня, и я испугалась, оглядываясь по сторонам и сглатывая слезы. Пара рук показалась на верху деревянного забора, и как только я вытерла лицо, маленький человек в длинном пальто перепрыгнул через него. Пирс.
– О, привет, – сказала я, вытирая лицо в надежде, что он не заметит моих слез. – Я думала, ты уже ушел.
Я вытерла руку об одеяло, сложив руки на коленях, сжимая в ладонях папины часы и свое страдание. Пирс смотрел на дом, когда подходил ко мне, оставляя на снегу отпечатки мужских ботинок.
– Посмотрев на вашу мать в доме того выродка, я решил проявить осторожность, – ответил он со слабой улыбкой.
– Она пугает тебя?
– Как змея лошадь, – заявил он, притворно вздрагивая.
Он еще раз взглянул на дом и сел на место Робби. Я ничего не сказала, отметив расстояние.
– Я не мог найти ваш дом, – сказал он, глядя в огонь, а не на меня. – Водитель общественных вагонов… ах… автобусов сжалился надо мной и показал мне «желтую книгу».
Я фыркнула, чувствуя себя намного лучше рядом с ним.
– «Желтые страницы».
Кивнув, он смотрел на все еще горевший зефир.
– Да, «Желтые страницы». Цветной человек был так добр, что отвез меня в ваш район.
Я в ужасе уставилась на него, но потом вспомнила, что он умер почти сто пятьдесят лет назад.
– Сейчас вежливо называть их черными. Или афро-американцами, – поправилась я, и он спросил:
– Они все свободны сейчас?
– Была большая война по этому поводу, – ответила я, и он кивнул, погрузившись в глубокие размышления. Я не знала, что сказать, и, наконец, Пирс повернулся ко мне.
– Почему вы так грустны, мисс Рэйчел? Нам все удалось. Моя душа отомщена, и девочка в безопасности. Я уверен, что с первыми лучами солнца я с миром вернусь обратно. – Его взгляд потускнел. – Будь то хорошо или плохо, – добавил он.
– Конечно, хорошо, – торопливо проговорила я, мои пальцы впились в часы, как будто я могла выкроить еще немного времени на счастье для него. – Я болею за тебя, и я знаю, что все будет хорошо. Обещаю.
– Вы выглядите обеспокоенной, – пробормотал он, скрывая улыбку.
– Я и в самом деле волнуюсь, – сказала я. – Просто то, что мы сделали, было моей целью, я хотела жить этим, а теперь… – мое горло сжалось, я не могла признать вслух то, что окончательно убивало мою надежду, – я не смогу выдержать это, – прошептала я.
Сражаясь со слезами, я смотрела в огонь, заставляя себя задерживать дыхание.
– Нет, вы сможете… – воскликнул Пирс, но я помотала головой, прерывая.
– Нет, не смогу. Я отключилась. Если бы тебя не было там, я бы потеряла сознание, и круг разорвался, все оказалось бы зря.
– Ох, Рэйчел… – Пирс пересел на стул мамы и обнял меня одной рукой. Вздохнув, я повернулась к нему, чтобы объятие было полным, и уткнулась в его пальто. Я вдыхала его аромат с примесью пыли, угля и крема для обуви. Такой живой, настоящий аромат.
– В вас столько храбрости, – прошептал он, и его дыхание согрело мои волосы. – Вот что самое важное. А все остальное несущественно. Сила не всегда на первом месте, мы все не всесильны. Но это не столь важно. Но вот ум, ум на первом месте. Вы поймали вампира хитростью, а не грубой силой. Сила еще придет к вам.
Все казалось таким простым. Я хотела верить ему. Я хотела верить ему до боли в груди.
– Придет ли? – спросила я, немного отстраняясь и вглядываясь в его глаза сквозь занавес слез. – Я тоже думала об этом, но я так чертовски слаба. Посмотри на меня, – сказала я насмешливо. – Закутанная, как ребенок, на подгибающихся коленках доползаю до телевизора. Глупо думать, что меня примут в ОВ. Наверно, мне следует поехать в Портленд, поступить в университет, чтобы стать отличной земной ведьмой, открыть магический магазин и… – слезы снова полились по щекам. – Проклятье! И продавать чары для колдунов, – закончила я, пиная ком снега в огонь.
Пирс покачал головой.
– Это самая дурацкая идея, которую я когда-либо слышал. А я видел и слышал множество дураков за свою жизнь. Если бы я мог говорить с мертвыми, я бы спросил вашего отца, и я знаю, что он сказал бы.
Он замолчал и казался расстроенным. Я наблюдала за тающим снегом, подтапливающим огонь, внутри которого показалась ветка.
– Ты не можешь знать, – хмуро заявила я. – Ты никогда не встречался с ним.
Тем не менее он улыбался, в его синих глазах плясали огоньки от костра.
– А мне и не нужно. Я думаю, что человек, вырастивший молодую особу с таким огнем внутри, даст только один ответ. Следуйте за своими страстями, слушайте свое сердце.
Я поджала губы.
– Я слишком слабая, – сказала я, как будто это было самым главным, – ничего не изменится. Ничего.
Я не хотела больше говорить на эту тему. Пальцы замерзли, и я положила часы на колени, чтобы натянуть перчатки.
– Эй! – воскликнул Пирс, глядя на часы. – Это мое!
Открыв рот, я посмотрела на Пирса, но тут я все поняла.
– Неудивительно, что чары не сработали. Это были твои часы? – я запнулась. – Прежде, чем они стали папиными? Может быть, я могу попробовать еще раз вызвать его.
Но он покачал головой, явно желая прикоснуться к часам.
– Нет, – сказал он. – Вы его дочь, и ваша кровь гораздо сильнее разжигает чары, чем кусок металла или воображение. Если бы он был в состоянии отозваться, он появился бы.
С горящим взглядом, облизнув губы, он попросил:
– Можно мне?
Я молча протянула часы. Улыбка Пирса была так прекрасна, что было почти больно видеть ее.
– Они мои, – прошептал он. Затем быстро поправился. – Простите меня. Я имел в виду, что когда-то они принадлежали мне. Наверно, их продали, чтобы оплатить стоимость камней, которыми облицевали мою могилу, чтобы я не восстал и не отомстил за свою смерть. Видите? – сказал он, указывая на вмятину. – Она появилась, когда меня сбросила больно норовистая кляча.
Я наклонилась посмотреть, немного отвлекаясь от своих несчастий.
– Интересно, портрет моей возлюбленной все еще здесь? – произнес он, осматривая часы. Мои брови взлетели вверх, когда Пирс коротким ногтем провел по крошечной царапине и прошептал какие-то слова на латинском. Задняя крышка отошла, и оттуда вывалился на землю сложенный лист бумаги.
– Это не то, – протянул он со вздохом, и я подняла лист, передавая ему.
– Что это такое? – спросила я, и он, пожав плечами, протянул мне папины часы и стал разворачивать не совсем белый клочок бумаги. И тогда мое сердце, казалось, остановилось, когда аромат папы донесся до моего носа, вызвав шквал воспоминаний во всем теле. Пирс не заметил выражения моего лица и уставился на листок.
– Мой маленький светлячок, – прочитал он, и слезы хлынули из моих глаз, когда я узнала автора этих строк. – Я пишу это письмо вечером сегодняшнего осеннего дня, и ты уже спишь. Ты все еще ребенок, но сегодня я увидел женщину, которой ты станешь… – Пирс остановился, и он перевел взгляд на меня. – Это для вас, – сказал он, помедлив. Он выглядел грустным, разделяя со мной мою тоску.
– Прочитай его мне, – прошептала я сквозь рыдание, – пожалуйста.
Пирс неловко сдвинулся, потом начал снова.
– Сегодня я увидел женщину, которой ты станешь, и ты так красива. Мое сердце разрывается от того, что я, скорее всего, не увижу, как ты взрослеешь и как ты войдешь в полную силу; но я горжусь твоим мужеством и трепещу от тех высот, которых ты достигнешь, когда твои силы возрастут, соответствуя твоему неугасаемому духу. – Я задержала дыхание, пытаясь остановить слезы, но они не слушались. – Не бойся доверять своим способностям, – продолжал Пирс мягким голосом, – ты намного сильнее, чем ты думаешь. Никогда не забывай, как жить жизнью полной и храброй, и никогда не забывай, что я люблю тебя.
Пирс оторвал взгляд от письма и положил его мне на колени.
– И подпись – папа, – я фыркнула, и Пирс, улыбаясь, наблюдал, как я вытираю глаза.
– Спасибо.
– Маленький светлячок? – спросил он, стараясь отвлечь меня от душевной боли.
– Наверно, из-за волос, я так думаю, – ответила я, поднимая бумагу к лицу и глубоко втягивая слабый аромат, пока его не разбавил запах дыма и снежного утра.
– Спасибо, Пирс, – сказала я, мягко сжимая его ладонь. – Я никогда не нашла бы тайник, если бы не ты.
Молодой человек улыбнулся, нежно убирая пряди волос с моих глаз.
– Я сделал это не намеренно.
Может быть, думала я, улыбаясь и поглядывая на Пирса. Чары сработали в конце концов – против всех правил природы и магии именно любовь принесла мне весточку с того света. Мой папа гордился бы мной. Он гордился мной и знал, что я стану сильной. Это было всем, что я когда-нибудь желала. Я глубоко вздохнула, наполнив легкие свежим рассветным воздухом. Слезы снова грозили разразиться потоком, и я в поисках, чем бы отвлечься, повернулась, чтобы взять мамин подарок.
– Мама подписала мое заявление, – сказала я, с неожиданной решимостью нащупывая конверт рядом с собой. – Я собираюсь сделать это. Пирс, папа сказал верить в свои способности, и я собираюсь сделать это. Я поступлю в ОВ!
Но когда я повернулась к нему с подписанным заявлением в руке, его уже не было. Мое дыхание перехватило. С широко раскрытыми глазами я смотрела на восток, наблюдая первую вспышку красного золота сквозь черные ветви. По всему городу раздался звон колоколов, празднование нового дня. Солнце взошло. Он исчез.
– Пирс? – прошептала я, и рука с заявлением медленно опускалась. Не веря, я уставилась на стул, где он сидел. Его следы были все еще там, и я слышала аромат угольной пыли и крема для обуви, но я была одна.
Ветер раздул костер, и теплая волна сместила волосы с моего лица. Утешающее тепло, как прощальное прикосновение руки к моей щеке. Он ушел, как и этот ветер.
Я перевела взгляд на папины часы, крепко сжав их в ладони. Я собираюсь набраться сил. Моя выносливость улучшится. Мама верит в меня. Папа тоже. Дрожащими пальцами я сложила письмо обратно в часы, и резко защелкнула тайник.
Глубоко вздохнув, я направила взгляд в кристальную чистоту утреннего неба. Солнцестояние закончилось, но все остальное? Все остальное только начиналось.