У пути нет конечной цели

Кингъю, увидев, что Риндзай входит в его мо­настырь, уселся в комнате, держа свою палку го­ризонтально. Риндзай три раза стукнул по его палке рукой, затем вошел в зал и уселся на первое место.

Кингъю вошел вслед за ним и сказал:

— При встрече гостя с хозяином каждый дол­жен соблюдать привычные формальности. От­куда ты и почему ты так груб?

— О чем это ты толкуешь, старый ошо? — ответил Риндзай.

Не успел Кингъю открыть рот, чтобы дать ответ, как Риндзай ударил его. Кингъю притво­рился, что падает, и Риндзай ударил его еще раз. Кингъю сказал:

— Сегодня обстоятельства складываются не в мою пользу.

Спустя некоторое время Исан спросил у Кёдзана:

— Кто из досточтимых мастеров был побе­дителем, а кто побежденным?

Кёдзан ответил:

— Когда побеждаешь, побеждаешь необусловленно, когда проигрываешь, проигрываешь необусловленно.

Маниша, эту историю, можно понять, если по­нимаешь дзэнский взгляд на обусловленность. В нашей жизни все обусловлено — обусловлено об­стоятельствами, обусловлено традициями. Говоря «все обусловлено», я хочу сказать: все, что у тебя есть, при­шло со стороны. Ты — просто место, где все собирает­ся. Сам же ты пуст.

Дзэн хочет, чтобы ты подходил к жизни необусловлено. То есть ты должен жить без предубеждений, без отговорок, без ожиданий. Таким ты можешь быть, лишь находясь в центре своего существа.

Да, ты любишь, но твоя любовь обусловлена. Да, у тебя есть друзья, но и их дружба обусловлена. Лишь небольшая перемена в обстоятельствах — и любовни­ки становятся врагами, а дружбе приходит конец.

Макиавелли в своей книге «Государь» очень тонко подметил одну вещь. Хотя это книга о дипломатии, а не о религии, в ней есть прозрения, которые помогут вам многое понять. Макиавелли пишет: «Король никогда не должен говорить своему другу то, чего он не мог бы сказать врагу. Ведь кто может знать: возможно, завтра твой друг станет твоим врагом, а твой враг завтра ста­нет твоим другом». Макиавелли излагает основы ди­пломатии. Но разве вся наша жизнь не дипломатия? Мы стараемся говорить то, что нравится нашим со­беседникам. Это и есть обусловленность. Мы должны говорить правду, не думая о том, понравится ли это кому-нибудь или нет.

Гурджиев учил своих учеников необусловленности. Он считал, что только так можно прийти к истине. Если задать условия, эти условия станут барьерами. А что такое религии, как не множество условий?

Медитируя, последователь Кришны стремится уви­деть Кришну. Христианин стремится увидеть Христа. И каждый видит то, что обусловлено его воспитанием. Обусловленность верующих приводит к галлюцинаци­ям. Верующие галлюцинируют и радуются тому, что якобы познали Бога.

Все ваши так называемые «святые» — просто пси­хопаты. Они не понимают, что первое условие поиска истины — очистить ум от обусловленности. Ты должен войти в бытие абсолютно пустым. Пусть бытие говорит само. Не задавай ему вопросов.

В дзэн нет обусловленности, поэтому дзэн — выс­шая форма религиозности. Сравните-ка это со словами Христа: «Проси, и будет дано тебе». Только прислушай­тесь: «Проси»! В просьбе содержится желание, ожида­ние, алчность. О чем ты можешь просить? Бытие не обязано исполнять твоих просьб.

Иисус продолжает: «Стучитесь, и отворятся вам двери». Неужели бытие закрыло двери и не отопрет их, пока ты не постучишь?

Истина в том, что у бытия нет дверей. Так куда же стучаться? Бытие совершенно открыто — это твои две­ри заперты. Ты должен стучаться в собственную дверь? А кто тебе ее отопрет?

И еще Иисус сказал: «Ищите, да обрящете». Если не вдумываться в смысл — великая поэзия. Но, подумав, ты понимаешь — эти красивые слова не могут быть фундаментом подлинно религиозного сознания.

Религиозное сознание выворачивает все наизнанку: ищи, и потеряешь; не ищи, и ты уже нашел. Стучи, и не достучишься — бытие не имеет дверей; все открыто. Проси — и будешь жить с иллюзиями. Их даст тебе не бытие, а твое собственное воображение.

Не ставь бытию никаких условий, не дави на него. Будь открыт и радуйся всему, что к тебе приходит. Если ты не ограничен условиями и условностями, бытие по­дарит тебе себя в таком избытке, что ты изумишься. Ты никогда не просил о тех богатствах, тех сокровищах, тех тайнах, которыми одаривает тебя бытие. Ты не ис­кал, а истина уже здесь.

Ты и есть истина. Поэтому поиск бесполезен. Чем больше ты ищешь, тем дальше уходишь от истины. Итак, прекрати искать — желание найти истину ничем не лучше других желаний. Оставайся в собственном центре, будь открыт и доступен, не ограничивай себя никакими условиями — и ты найдешь то, что не под­дается описанию.

Это предисловие поможет прояснить суть истории, принесенной Манишей.

Кингъю, увидев, что Риндзай входит в его мона­стырь, уселся в комнате, держа свою палку го­ризонтально. Риндзай три раза стукнул по его палке рукой, затем вошел в зал и уселся на первое место.

Конечно, первое место принадлежит Кингъю — ведь он учитель в этом монастыре. Гость ведет себя странно: он три раза ударяет рукой по палке мастера, а затем на­правляется в зал, где занимает его место.

Кингъю вошел вслед за ним и сказал: «При встре­че гостя с хозяином каждый должен соблюдать привычные формальности. Откуда ты и почему ты так груб?»

Вот где проявляется разница между Риндзаем и Кингъю. Любой великий мастер не похож на всех остальных. У Кингъю было намного больше учеников, чем у Риндзая, — люди понимали его лучше. Он соблю­дает формальности и ожидает что Риндзай...

Он говорит Риндзаю: «При встрече гостя с хозяи­ном — он считает Риндзая гостем, а себя хозяином... собственно, формально так оно и есть, — каждый дол­жен соблюдать привычные формальности».

Риндзай, великий мастер, не может с этим согла­ситься. Традиционные формальности? Тогда чему учит дзэн? Ведь дзэн — это бунт против всего формального. Все в нем спонтанно, все непривычно.

«Откуда ты и почему ты так груб?»

Но Риндзай вовсе не груб. Он может показаться грубым только со стороны. На самом деле он ясно вы­ражает свою позицию. Стукнув по палке Кингъю три раза, он говорит: «Пойми, пришел великий мастер. Ты здесь учитель только формально».

Три раза стукнув по палке Кингъю, Риндзай пока­зывает: «формально — хозяин ты; по существу — хо­зяин я. Ты — гость». То, что считается правильным на периферии, не всегда оказывается истинным, когда ты погружаешься в центр.

Риндзай говорит: «Учитель пришел к ученику». Он ясно показал это, постучав по палке Кингъю. «Пока я здесь, учитель — я». Нет, он не груб, он — прямолине­ен. Это качество присуще подлинным мастерам.

Кингъю спрашивает его: «Откуда ты и почему ты так груб?» Он не может понять поведение гостя, хотя тут все понятно. Мастер трижды постучал по его палке и уселся на его место в зале собраний.

Риндзай говорит: «Ты — простой учитель. Ты — еще не мастер. Все твои знания заимствованы — они не основываются на экзистенциональном опыте».

«О чем это ты толкуешь, старый ошо?» Обратите внимание, Риндзай называет Кингъю ошо. Лишь од­ним этим словом он показывает: «Я не был груб; я про­сто объявил о своем прибытии».

«О чем это ты толкуешь, старый ошо?» Риндзай говорит: «Ты стар, и я уважаю тебя, но это вовсе не означает, что тебе известна истина. Ты честно старался, ты всю жизнь дисциплинировал себя, ты тренировал себя, но это вовсе не означает, что ты достиг цели».

«Я не груб, но истина должна быть сказана, даже если она кажется грубой. О чем это ты толкуешь, старый ошо?»

Обратившись к Кингъю как к «ошо», Риндзай по­ясняет свою позицию: «Я не груб, я не могу быть гру­бым по отношению к кому бы то ни было. Я сострадаю тебе и все-таки стукнул твою палку, показывая, что ты недостоин держать ее. Я хотел сказать, что твоя палка должна быть в моих руках, но ты не понял. Вот поче­му я вошел в зал собраний и сел там, где обычно си­дишь ты.

Ты почувствовал себя оскорбленным, потому что я говорю: пришел настоящий мастер, а он — всегда хозя­ин, он — никогда не гость».

Не успел Кингъю открыть рот, чтобы дать ответ, как Риндзай ударил его. Риндзай не позволил ему гово­рить — здесь нет места разговорам, это — не диалог.

Запомни: не нужно думать о том, что сказать. Нуж­но присутствовать в ситуации. Кингъю хотел было от­крыть рот, он собирался что-то сказать. Но Риндзай ударил его: «Ничего не говори — только смотри! Не теряйся в объяснениях, старайся осознать ситуацию и смотри мне в глаза!»

Кингъю притворился, что падает, и Риндзай уда­рил его еще раз — в дзэн притворство неуместно. Либо ты падаешь, либо... Но не притворяйся — это не спек­такль.

Кингъю притворился, что падает, и Риндзай ударил его еще раз. Этот удар Кингъю получает за притвор­ство — не за притворное падение, нет! — за то, что вся его жизнь была притворством. Кингъю — не мастер, он притворялся мастером.

Кингъю сказал: «Сегодня обстоятельства скла­дываются не в мою пользу».

Риндзай сделал очень много: он вновь и вновь давал Кингъю возможность осознать — мастер спустился с гор, пришел в его монастырь и попытался его разбу­дить. Но Кингъю заботит только одно — складываются ли обстоятельства в его пользу...

Спустя какое-то время Исан спросил у Кёдзана: «Кто из досточтимых мастеров был победите­лем, а кто побежденным?»

В дзэн этот вопрос задается уже не одно столетие: «Кто победил, кто проиграл?»

Кёдзан ответил: «Когда побеждаешь, побеждаешь необусловленно, когда проигрываешь, проигрыва­ешь необусловленно».

Это очень глубокий ответ. Кёдзан говорит, что во­прос о том, кто победитель, а кто побежденный, не имеет смысла. Важно другое — что бы ни происходило, все должно происходить необусловленно, спонтанно. Спонтанно потерпеть поражение столь же почетно, как и спонтанно одержать победу. Истинную ценность имеет не поединок, а спонтанность, необусловлен­ность.

Если проигрываешь, прими свой проигрыш не­обусловленно, с радостью. Это — дар природы. Никто ничего не знает наперед — даже темная ночь внезапно может превратиться в прекрасный восход. Не следует судить о том, кто проиграл, а кто выиграл. Оба участ­ника дзэнской встречи должны оставаться спонтанны­ми, что бы ни происходило.

Победа и поражение принадлежат обусловленному миру. Дзэн не обращает на них внимания, с точки зре­ния дзэн и то и другое бессмыслица. Смысл — в спон­танности.

Был такой случай: самурай, практикующий дзэн, вернулся из военного похода раньше, чем его ожидали, и застал жену в объятиях слуги.

Будучи человеком дзэн, самурай сказал слуге:

— Не спеши. Когда закончишь, я буду ждать тебя во дворе. Ты возьмешь меч и будешь сражаться со мной.

Бедняга слуга затрясся от страха — он не знал, как дер­жать меч, а ведь его хозяин был прославленный воин.

Итак, слуга выскочил на улицу через заднюю дверь и побежал к мастеру дзэн — учителю своего хозяина. И он сказал мастеру:

— Я попал в беду. Это всецело моя вина. Но так случилось.

Мастер выслушал слугу и сказал:

— Не волнуйся. Я научу тебя держать меч. Запом­ни: то, что твой хозяин великий воин, не имеет зна­чения. Значение имеет только спонтанность, и в этом ты должен его превзойти. Сейчас он слишком уверен в себе. Он думает: «У моего слуги нет шансов остаться в живых. Я буду играть с ним, как кошка с мышью!»

Соберись с духом и бей его изо всех сил — это твой единственный шанс выжить. Не думай о том, что он, возможно, простит тебя. Он никогда тебя не простит. Тебе придется биться. Ты сам спровоцировал его, сам бросил ему вызов. Однако, насколько я могу судить, ты выйдешь из этой схватки победителем.

Слуга не мог поверить. Мастер продолжал:

— Он обусловлен тем, что должен победить. Ты дол­жен действовать необусловленно. Будь целостным. На твое счастье, ты не знаешь, как и куда нужно бить, — так что бей куда попало. Бейся как одержимый!

Слуга сказал:

— Я сделаю все, как ты говоришь. У меня все равно нет шансов выжить. Я могу себе позволить что угодно.

Он взял у мастера меч и двинулся прямо к хозяину, крича:

— Выходи на бой!

Самурай не мог поверить своим ушам. Он думал, что слуга упадет к его ногам и будет молить о пощаде.

Но тот ревел как лев, и у него в руках был меч масте­ра. Самурай узнал меч и спросил:

— Где ты его взял?

— У твоего учителя, — ответил слуга. — А сейчас иди сюда. Решим наш спор раз и навсегда: либо ты остаешься в живых, либо я. Выживет кто-то один.

Самурай почувствовал, как по телу его пробежала легкая дрожь. Но он подумал: «Что он может сделать? Нужна многолетняя тренировка... Я много лет провел на войне, а этот несчастный слуга...» И он извлек меч из ножен.

Слуга бросился на него как одержимый. Не зная, куда бить, он бил куда попало... Самурай растерялся. Этот человек ничего не знал и наносил самые неожи­данные удары. Слуга прижал самурая к стене, и тот был вынужден попросить о пощаде:

— Хватит. Ты же убьешь меня. Ты же не знаешь, как нужно сражаться... Что ты делаешь?

— Дело не в умении, — отвечал слуга, — это по­следняя минута моей жизни.

Побежденный самурай отправился к своему учите­лю и сказал:

— Что за чудо ты сотворил? Всего за пять минут ты сделал из моего слуги великого воина. Он нано­сил такие удары... такие идиотские удары... он же мог убить меня! Он не знает ровным счетом ничего, но он мог меня убить. Он прижал меня к стене и приставил острие меча к моей груди. Я попросил его о пощаде.

Учитель ответил:

— Ты получил урок абсолютной необусловлен­ности. Нельзя победить человека, который действует безоглядно.

Вот почему Кёдзан говорит: «Когда побеждаешь, по­беждаешь необусловленно». Не следует упиваться мыс­лью: «Я — победитель». Побеждает необусловленное сознание.

«Когда проигрываешь, проигрываешь необусловлен­но». Ты отдаешь борьбе все силы, но если природа ре­шила, что победить должен кто-то другой, — пусть он побеждает. «Я отдал все силы без остатка, я сделал все, что мог. Я действовал спонтанно. Большего я сделать не в силах».

В Японии, когда сражаются два воина — а это про­исходит достаточно часто, — как правило, никто не побеждает и никто не проигрывает. Ведь оба действу­ют безоглядно. Действия и того и другого настолько спонтанны, что поединок заканчивается ничьей побе­дой и ничьим поражением. Если кто-то проигрывает, его проигрыш целиком зависит от обстоятельств. По­бедитель не тешит свое эго — напротив, он обнимает побежденного и восхищается тем, как тот сражался: «Лишь по воле случая я оказался победителем, а ты — побежденным. Это — случайность. Что касается спон­танности и безоглядности — ты ничуть не уступаешь мне». Это — совершенно иной подход. Ни победа, ни поражение в сущности не имеют значения. Происходит сдвиг всей системы ценностей: спонтанность, целост­ность, способность поставить все на карту — вот, что имеет ценность. Чем все закончится, победой или по­ражением, не столь важно.

Немецкий профессор Херригел стал одним из пер­вых учеников японского мастера дзэн. Херригел изучал искусство стрельбы из лука. Он считался выдающимся лучником в Германии — но там совершенно иная си­стема ценностей. Там он был великим лучником, по­тому что его стрела всегда попадала в цель, всегда в «яблочко» — сто процентов. В Германии успех измеря­ется в процентах: сто процентов, девяносто процентов, восемьдесят процентов. Точно так же измеряют успех во всем мире — везде, кроме Японии.

Херригел был чемпионом Германии в стрельбе из лука. Он приехал в Японию и учился у мастера три года. Он не мог понять, почему мастер всегда говорил ему: «Ты промахнулся», когда стрела попадала точно в «яблочко».

Мастер говорил: «Забудь о цели. Дело не в том, по­падешь ты в нее или нет. Помни о главном: ты должен быть спонтанным, ты не должен прилагать усилия».

Прошло три года. Херригел никак не мог уяснить, чего хочет от него мастер. Каждый день он старался изо всех сил, и каждый день учитель говорил: «Нет!»

Тогда Херригел решил вернуться домой: «Это совер­шенно бесполезная трата времени!» Он не мог предста­вить себе, как это лучник может действовать спонтан­но. Ведь ты должен взять в руки лук, должен вложить стрелу, должен прицелиться — как это сделать, не при­кладывая усилий? Какое-то усилие всегда необходимо. Согласитесь, — по-своему, Херригел был прав.

Вот только дзэн с этим никогда не согласится.

На прощание Херригел хотел сказать учителю: «Зав­тра я уезжаю. Мне жаль, но я так ничего и не понял. И все же мне кажется, что я прав на все сто процентов. Как вы можете утверждать, что я ничего не смыслю в стрельбе из лука?»

Итак, на следующее утро он пришел попрощаться с учителем. Учитель был занят с другим учеником, и профессор присел на скамью. Впервые он ни о чем не беспокоился: он уезжал, он больше не хотел изучать дзэн при помощи искусства стрельбы из лука. Он был совершенно расслаблен и наблюдал — просто наблю­дал за тем, как мастер накладывает стрелу, как он на­тягивает тетиву и при этом остается совершенно спо­койным, как будто ему безразлично, достигнет стрела цели или нет. Не было и намека на напряжение или стремление поразить цель — мастер действовал легко, играючи.

Херригел наблюдал за мастером на протяжении трех лет, и вдруг, впервые, он осознал — действитель­но, цель не имеет значения. Значение имеешь ты сам, твои жесты. Ты расслаблен? Ты безогляден? Твой ум безмолвен? Иная ориентация... ведь сама стрельба не важна, важна стрельба как медитация. Медитирующий человек легко попадает в цель, не стремясь к этому. Он попадает в цель, отставив в сторону ум, в полном без­молвии.

Дзэн принес с собой новую систему ценностей. В Китае говорят: «Когда музыкант достигает совер­шенства, он отбрасывает в сторону музыкальные ин­струменты; когда лучник достигает совершенства, он отбрасывает в сторону лук и стрелы». Странно... какой смысл достигать совершенства в стрельбе из лука, если ты не собираешься стрелять?

Один молодой человек заявил китайскому импера­тору:

— Ты должен провозгласить меня первым лучни­ком Китая. Я готов встретиться с любым, кто бросит мне вызов.

Он действительно стрелял превосходно — как про­фессор Херригел — стопроцентное попадание.

Но император сказал ему:

— Слышал ли ты про старого лучника, который живет высоко в горах?

— Я слышал о нем, и я готов к состязанию.

Император засмеялся и сказал:

— Сходи к нему. Если он признает тебя, я тоже тебя признаю. Ведь я ничего не смыслю в стрельбе из лука... А он великий лучник, возможно величайший на свете. Так что отправляйся в горы. Как он скажет, так и будет. Состязание здесь ничего не решит.

Итак, наш герой отправился в горы. Там он встре­тил горбатого старика.

— Ты и есть великий лучник? — спросил он.

— Да, — ответил старик, — когда-то я им был. Но с тех пор прошло полвека. Когда я действительно на­учился стрелять, то, по совету своего учителя, выбро­сил лук и стрелы. Ты считаешь себя непревзойденным мастером. Наверное, ты пришел получить мое призна­ние?

— Да, — ответил молодой человек.

— Тогда зачем ты носишь с собой лук и стрелы? — спросил старик.

— Но ведь я лучник, — удивился молодой человек.

Старик засмеялся и повел его в свою хижину, рас­положенную на вершине утеса. Старик был очень стар — наверное, ста сорока лет от роду, — а утес был очень высок и крут — несколько тысяч футов над до­линой. Если ты сделаешь хоть один неверный шаг, усо­мнишься в себе — тут же упадешь вниз и разобьешься в лепешку.

С трудом поднявшись наверх, молодой человек по­дошел к самому краю утеса и посмотрел вниз, в бездну. Он задрожал, сделал два шага назад и сел на землю. Старик засмеялся и спросил:

— Сколько птиц ты можешь убить одной стрелой?

— Конечно же, одну птицу, — ответил молодой че­ловек.

Старик сказал:

— Ты должен пройти обучение у мастера дзэн. Убивать стрелой лишь одну птицу — недопустимое расточительство. Мой учитель не называл лучником человека, который не мог сбить одной стрелой целую стаю птиц.

— А скольких птиц можешь сбить ты? — спросил молодой человек.

— Назови число сам, — сказал ему старик.

Как раз в эту минуту над ними пролетала птичья стая. Старик посмотрел вверх, и на землю упало семь птиц.

— Боже мой! — воскликнул молодой человек.

— Если ты действительно смотришь, — сказал ему старик, — твой взгляд становится выстрелом. Но ведь ты новичок. Ты испугался на краю утеса. Если ты дрожишь, тебе не удастся достичь совершенства. Ты, конечно, сможешь попадать в цель, но суть не в этом. Суть в том, что ты должен несокрушимо и безоглядно присутствовать в любой ситуации. Само твое присут­ствие должно стать острее любой стрелы.

Вот откуда происходит древняя пословица: «Когда му­зыкант достигает совершенства, он отбрасывает в сторо­ну музыкальные инструменты». Ведь музыкант, который достиг совершенства, сам становится музыкой.

Когда лучник достигает совершенства, само его присутствие может оказаться смертельным для стаи зверей или птиц.

— Отправляйся назад, — продолжал старик, — и учись всему заново. Твоя цель — это ты сам. Если я буду жив, то навещу тебя через пять лет и посмотрю, можешь ли ты получить мое признание. Если меня не станет, придет мой сын. Ты узнаешь его — он может то же, что и я.

Через пять лет старик пришел к нему.

— Где твои лук и стрелы? — спросил старик.

Молодой человек ответил:

— Я отложил их в сторону всего два года назад, но кажется, с тех пор миновали века. Сейчас я могу делать взглядом то же, что делал ты.

Старик посмотрел на него и сказал:

— Я чувствую твое несокрушимое присутствие. Ты можешь сказать императору, что старик признал тебя. Ради этого я спустился сюда с гор.

Дзэн все преображает и ничего не отрицает. Это не жизнеотрицающая религия, это — жизнепреображающая религия. Необусловленность, безоглядность, спонтанность — странные ценности, не правда ли? Ни о чем таком не говорит ни одна религия. Но это под­линные ценности, которые способны преобразить все твое существо.

Все религии толкуют о формальностях, об этикете, о манерах. Все они стремятся отполировать твою личность. Они делают тебя притворщиком, актером — они не про­буждают твой центр. Кёдзан говорит: «Когда побеждаешь, побеждаешь необусловленно». Здесь нет желания победить, просто человек легок и наслаждается медитативностью, спонтанностью. Что бы ни произошло — не важно.

Конечно, когда двое сражаются, один победит, дру­гой — проиграет. Но какая разница, кто победит, а кто проиграет? Главное, чтобы оба действовали необуслов­ленно. Необусловленный человек, согласно дзэн, находит­ся на высшем уровне сознания, а это — истинная победа. Формальная победа — ничто по сравнению с этим.

Иккю писал:

Меня былого

не стало в природе:

нет конечной цели,

нет ничего, что имело бы ценность.

Это настоящий манифест дзэн. Меня былого... в природе... я исчез, растворился в природе. Я не веду дневника и даже не помню, когда это произошло.

Меня былого не стало в природе: я не нашел себя, я нашел лишь природу. Нет конечной цели... я никуда не направляюсь. Конечной цели нет, потому что конечная цель означает смерть.

Жизнь продолжается всегда. Конечной цели пути не существует. Лишь паломничество, лишь путешествие в саму жизнь — нет пункта прибытия, нет конечной цели пути — лишь танец и паломничество, движение, исполненное радости, — без цели.

Люди пытаются найти цель жизни. Никто не спра­шивает себя, что он будет делать, придя к этой цели...

Предположим, ты достиг цели в жизни, и что? Ты растеряешься. Больше некуда идти... ты достиг всего, к чему стремился, и по дороге растерял все, что имел. В конце пути ты будешь стоять нагишом, оглядываться по сторонам, как идиот, и думать: что дальше? Ты так старался, так страдал — и вот результат.

Я когда-то уже говорил вам об одном рассказе Рабиндраната. Это песня, рассказ-песня: «Я искал Бога много веков подряд. Иногда Он был там, где луна, но когда я долетал до луны, Он оказывался среди звезд. Я отправлялся к звездам, но Он улетал все дальше и дальше. Я не мог достигнуть Его, и все-таки меня радо­вало, что Он где-то там. Когда-нибудь я найду Его. Как долго Он может прятаться? Как долго может убегать?

И вот, однажды, я пришел к дому, на котором была вывеска: «Дом Бога». Я испытал огромное облегче­ние — ведь мое желание исполнилось. И я уже взошел вверх по ступеням, я уже готов был постучать в дверь, как вдруг меня остановила мысль: " Постой! Что ты бу­дешь делать, если Бог отворит тебе дверь? Что ты бу­дешь делать дальше? "»

Вся твоя жизнь была походом, паломничеством, по­иском истины. Ты тренировался как бегун на протяже­нии миллиона лет. И вот — ты встречаешь Бога. Что ты можешь Ему сказать?

Задумывался ли кто-нибудь из вас, что вам, в сущ­ности, нечего сказать Богу? Стремиться к Богу — зна­чит зря изматывать себя. Конечная цель неизменно означает смерть.

Иккю совершенно прав, говоря: «нет конечной цели, нет ничего, что имело бы ценность». Не спрашивай о конечной цели. Наслаждайся, пой, танцуй. Радуйся всему, отправляйся во всевозможные паломничества, и помни: жизнь продолжается вечно, путешествие ни­когда не заканчивается, караван будет идти и идти. Нет в мире такого места, где бы оканчивался твой путь.

Вопрос первый. Маниша спрашивает:

Когда больше нечего постигать — сигналы не поступают ни от мозга, ни от тела, и ты не можешь определить себя, — остается ли тогда лишь одно созерцание? Похоже, что не осталось даже созерцателя — лишь осознание того, что здесь никого нет.

Совершенно верно. Нет созерцателя, есть только со­зерцание. Существует сознание, но не личность. Лишь осознание, появляющееся из ниоткуда и исчезающее в никуда, и посреди ты видишь пламя.

Видели ли вы свечу? Куда исчезает пламя? Сам Буд­да Гаутама использовал этот образ, чтобы описать выс­ший опыт — свеча погасла. Нирвана — это погасшая свеча. Нет ничего кроме чистого осознания, не ограни­ченного рамками личности, — невероятная естьность, великая радость.

Но это не твоя радость, потому что тебя нет. Бла­женство и радость приходят в твое отсутствие. В то мгновение, когда ты исчезаешь, приходит чистое со­зерцание. Это и есть будда.

Но хватит о серьезном. Сардар Гурудаял Сингх, че­ловек великого терпения... Даже если я буду вести се­рьезные разговоры весь вечер, он все равно терпеливо дождется своего часа. Какое доверие! Вот почему он смеется, прежде чем будет произнесена шутка: он ве­рит — что бы ни произошло, все к лучшему.

— Моя жена, — говорит Пэдди, — вроде Ве­неры Милосской.

— Ну да? — недоверчиво говорит Симус, от­рываясь от кружки пива. — Ты хочешь сказать, что у нее такие же формы?

— Да нет, — отвечает Пэдди, — она пример­но того же возраста, что и статуя, и ей недо­стает некоторых частей.

— Ага! — говорит Симус. — Зато моя — как Мона Лиза.

— Ты хочешь сказать, — спрашивает Пэд­ди, — она итальянка и в ней есть что-то зага­дочное?

— Не совсем, — отвечает Симус, — она та­кая же плоская, как картина, и ее давно пора от­править в музей.

Малыш Эрни готовит себя к политической карьере. Отец решает взять его с собой в Ва­шингтон, на инаугурацию нового американского президента, Адольфа Задобарана.

Во время инаугурации Эрни замечает рядом с президентом священника.

— Папа, что тут делает священник, — спра­шивает мальчик, — молится за президента?

— Сынок, — отвечает отец, — я думаю, что он, посмотрев на президента, молится за все остальное человечество.

—

Ковальский решил зайти после работы в бар, чтобы пропустить рюмочку-другую. После оче­редного коктейля ему приспичило.

Ковальский подходит к бармену и спрашива­ет, где туалет.

— О, вы его легко найдете, — отвечает бармен, — вниз по лестнице, затем направо, а там — вторая дверь налево.

— Ага, — говорит Ковальский, пьяно ми­гая, — все понял.

Ковальский доходит до лестницы, но вместо того, чтобы спуститься, поднимается этажом выше. Он долго бродит по коридору и наконец, отчаявшись найти туалет, отрывает от пола плохо прибитую доску и делает свое дело в от­крывшуюся дыру.

Когда Ковальский спускается в бар, он, к свое­му удивлению, видит, что там не осталось ни одного посетителя.

— Послушайте, — обращается он к барме­ну, — куда подевались люди?

— А где вы были, — говорит бармен, — когда дерьмо упало на вентилятор?

Ниведано...

Ниведано...

Погрузись в тишину.

Закрой глаза.

Почувствуй, как замерло твое тело.

А теперь обрати свой взгляд внутрь себя.

Погружайся в себя насколько можешь.

Глубже и глубже, словно копье, проникающее в центр,

пока не достигнешь самих истоков своего существа.

В тот миг, когда ты достигнешь центра, —

ты свидетель:

свидетель тела, свидетель ума,

свидетель множества иных вещей —

безмолвия, тишины, спокойствия

и прохладного ветерка, наполненного ароматом

тысячи роз.

В этом центре ты принадлежишь вечности.

В этом центре ты — будда.

Будда никогда не рождается и никогда не умирает —

такова твоя природа.

Познай же свою природу как можно лучше,

ибо постепенно мы собираемся впустить будду

в обыденную жизнь —

в свои поступки, в свои жесты, свои ответы.

Перенести будду из сокровенного центра

на периферию — вот подлинное искусство религии.

Все остальное — не важно.

Чтобы было понятнее, Ниведано...

Расслабься.

Наблюдай. Твой ум здесь, но ты — не твой ум.

Твое тело здесь, но ты — не твое тело.

Ты просто наблюдатель.

Ты даже не человек.

Внезапно Аудитория Будды становится озером

безмолвного сознания.

Все личности исчезли, словно капли росы в океане.

Бесценное мгновение...

Уговори будду собрать все цветы,

падающие ливнем вниз,

собрать весь аромат, блаженство, безмолвие.

Я стараюсь, чтобы в мире было как можно больше будд,

тех, кто полностью познал себя...

ведь это единственная защита против тупых

политиканов и вояк,

которые мечтают разрушить эту прекрасную

планету.

Лишь сознание будды, распространяющееся подобно

лесному пожару, покоряя

сердца миллионов, способно защитить

эту прекрасную планету.

Во всей вселенной — огромной, бесконечной,

безграничной —

жива лишь эта маленькая планета.

Эта маленькая планета обладает сознанием будды.

Прежде чем Ниведано призовет тебя назад,

собери столько опыта и цветов,

сколько сможешь собрать.

Позови будду с собой. Он идет...

Он — твоя истинная природа.

И он может быть на периферии,

не только в центре.

Тот, кто познал свой центр,

познал бессмертие, познал вечность.

Будды не умирают и не рождаются.

Они появляются и исчезают в океане,

словно волны.

Ниведано...

Возвращайся, но возвращайся как будда:

изящно, безмолвно, спокойно.

Садись как будда.

Это место стало святым.

Этот вечер — бессмертен,

этот миг — твоя вечность.

Вспомни то место, где ты был,

путь, по которому шел.

Жизнь должна стать поэзией, живописью,

музыкой, танцем.

Верно, Маниша?

Да, любимый Мастер.