Marian 29.10.2010 10:13 » Глава 29 Глава 29

«Я ценою жизни покупаю право любить тебя любовью вечной, в которой нет греха, и право сказать в последний раз: «Люблю тебя».

Марина закрыла книгу Руссо, дочитав эти строки, и взглянула на тетушку в который раз. Вопреки мнению докторов, ей казалось, что Софья Александровна все-таки слышит ее и понимает, что происходит вокруг, несмотря на то, что глаза ее теперь постоянно закрыты, и она не может шевельнуть даже пальцем.
Пару недель назад тетушка перенесла второй удар. По мнению докторов, ему суждено было быть последним, ведь сразу после него женщину парализовало полностью – она могла лишь глотать да шевелить глазами, показывая «Да» и «Нет» на вопросы ухаживающих за ней. А спустя несколько дней после того, как Анатоль в срочном порядке привез Марину в столицу, полагая, что той следует успеть проститься с тетушкой, Софья Александровна и вовсе впала в это состояние, в котором находилась и по сей час.
- Готовьтесь, - сурово сказал доктор, и семья Ольховских поняла, что на этот раз надежды нет. Да и как можно было надеяться на другой исход, если бедная женщина не могла даже есть в таком состоянии и только слабое, еле ощутимое дыхание выдавало в ней проблески жизни?

Марина отложила книгу в сторону и подошла к постели, на которой лежала ее тетушка, поправила той одеяло, погладила лоб и щеки.
- Как же так, милая? – прошептала она. – Как же так? Почему так рано пришло твое время? Вон сколько людей, что гораздо старше тебя, а они по-прежнему в добром здравии.
Раздался стук в дверь, и на пороге появилась одна из горничных.
- Прошу прощения, Марина Александровна, но барыня велела вам сказать, что нужно ехать собираться к бале, - тихо проговорила та, сделав неловкий книксен под взглядом Марины.
- Передай барыне, что скоро.

Дверь закрылась, и Марина снова осталась наедине со своей теткой. На мгновение ей показалось, что Софья Александровна уже покинула этот мир, настолько неуловим было движение ее груди. Марины быстро достала из карманчика платья маленькое зеркальце, которое уже несколько дней постоянно носила с собой, и поднесла ко рту тетушки. То запотело, выдавая слабое дыхание, и Марина облегченно вздохнула. Она убрала его обратно и после обняла тетушку, еле сдерживая слезы.
Софья Александровна всегда была столь добра к ней. Не просто оплатила ей обучение в институте, а постаралась хоть как-то заменить ей отсутствующую мать – дарила свою нежность и тепло, так что Марина вовсе не чувствовала, что она одинока здесь, в Петербурге. А теперь ее не будет более…

Марина наклонилась ближе к уху Софьи Александровны и прошептала в него:
- Надеюсь, что там вам будет гораздо лучше, чем в этом грешном мире. Я не знаю, где вы сейчас душой – там уже или все еще с нами, но хочу, чтобы вы знали – я никогда вас не забуду, никогда. – Она немного помолчала, а потом добавила. – Прощаюсь с вами снова, как и вчера, уж не обессудьте – не знаю, будете ли с нами, когда я приду завтра поутру… Мне пора идти сейчас – приглашение на праздник в Зимний, от такого не отказываются, - она было поднялась, но потом опять приникла к тетушке. – Если вы встретите его там… князя Загорского… прошу вас, скажите ему… скажите…

Тут Марина осеклась в испуге от своих греховных мыслей. Разве допустимо тревожить усопших своими мирскими делами и бедами? Разве не просил ее отец Иоанн отпустить душу Сергея? Поэтому она ничего не сказала более. Лишь поцеловала тетушку в лоб и в обе щеки и перекрестила на прощание, уходя.
На пороге она обернулась. Ей почему-то показалось, что Софья Александровна окликнула ее. Но нет – все также лежала без малейшего движения голова, не шевелились губы и веки.
- Прощайте, тетушка, - произнесла Марина еле слышно и вышла вон.

Уже в холле ее, облачающуюся в салоп на меху лисы, нагнала маменька. Сначала она молча наблюдала, как дочь одевает верхнюю одежду, но когда дело дошло до шляпки и шали, заговорила:
- Вот и уедешь, не зайдя ко мне?
- Я думала, маменька, что вы заняты, - коротко ответила Марина. – Да и потом – времени совсем нет, и так опаздываю.
Анна Степановна взяла дочь за руку, не давая ей завязать концы шали.
- Ты винишь меня, ma cherie? За все, что случилось. Винишь меня?
Марина застыла на месте, услышав слова матери. Потом посмотрела той прямо в глаза и мягко, но настойчиво отняла руку из ее ладоней.
- Non devant té moins•, маменька. Поговорим обо всем после. Я заеду к вам завтра, и мы поговорим.

Слова матери так взбудоражили Марину, что она еще долго не могла успокоиться. Винила ли она мать за этот брак? Скорее да, чем нет. Ведь если бы не настойчивость Анны Степановны, если бы не ее увещевания и стращания по поводу того, какая жизнь ожидает их семью, не поступи она в соответствии со своим положением, Марина бы не решилась на этот обман, на этот брак. Но не только ведь мать виновата в том, что она теперь замужем. Никто на тащил ее под венец за волосы, она сама пошла к алтарю. Никто не тащил ее под венец за волосы, она сама пошла к алтарю. Хотя... Она вспомнила, как больно сжала ее пальцы сильная мужская рука под епитрахилью.

Ах, не о таком браке Марина мечтала, вовсе не о таком. И Анатоль, и она по-прежнему держались отстраненно вежливо друг с другом, стараясь ничем не нарушить то хрупкое перемирие, что воцарилось меж ними. Вынужденный мир, ибо, как Анатоль признался, только болезнь ее тетушки да приглашение в Зимний дворец на рождественские праздники paire• (что отдельно потом подчеркнул государь), заставили его привезти Марину в Петербург.

В столицу они ехали в напряженном молчании. Марина чувствовала себя довольно неловко в замкнутом тесном пространстве возка, не знала, куда девать свои руки, ноги, куда отводить глаза. Анатоля же этот момент не беспокоил вовсе – он всю дорогу не отрывал своего взгляда от книги, словно сочинение Вольтера настолько увлекло его, что он забыл обо всем окружающем. Марина даже завидовала его удивительному спокойствию.
По приезде в Петербург Марина обнаружила, что ее комнаты находятся рядом с апартаментами супруга, но дверь меж ними была заперта на ключ. Она не стала ничего говорить на этот счет, но про себя этот факт отметила – ей по-прежнему не было места в его жизни. Они с Анатолем почти не оставались наедине: если они ужинали дома, то за столом собирались родные или гости (после праздника их количество и вовсе удвоилось), если же Марина узнавала, что вечером никого к ужину не звали, то это означало, что Анатоль остается на службе.
Грешно признаваться, но Марина даже иногда радовалась, что есть причина, по которой она может проводить целые дни в доме Морской, в кругу своей семьи, у постели умирающей. Ведь ей так было не по себе оставаться одной, лишь в окружении многочисленных слуг в этом большом доме. И хотя за окнами особняка вовсю бурлила столичная жизнь – сновали пешеходы, проезжали экипажи да сани, здесь, в доме Марина чувствовала себя, словно в склепе. Особенно вечерами, когда оставалась одна, в темноте и тишине дома, под зловещие завывания пурги за стеклом. Неудивительно, что она обрадовалась, когда наконец-то наступило Рождество, и светское общество словно проснулось от спячки.

Задумавшись, Марина не заметила, как экипаж подъехал к дому, который теперь она по праву замужества, могла назвать своим. Лакей распахнул дверцу и помог ей сойти по каретной лесенке. Теперь ей это было совсем нелегко делать без посторонней помощи: в меховых зимних одеждах, с тяжестью пусть небольшого, но живота.
Анатоль ждал ее в диванной. По его нахмуренному лицу она прочитала, что он недоволен ее опозданием, а ведь ей еще необходимо было время переменить платье и сменить прическу.
- Pardonnez mon retard, s'il vous plaî t•, - начала Марина после его холодного приветственного кивка, но он лишь отвернулся от нее к окну.
- Если вы забыли, существуют правила хорошего тона, по которому не должно заставлять ждать самого государя. Тем паче, вам, моей супруге. Сколько вам нужно времени?
- Час-полтора.., - начала Марина, чувствуя, как наворачиваются слезы от его отповеди.
- У вас полчаса, моя дорогая, - Анатоль взглянул на брегет и повторил. – Я жду вас здесь через полчаса.
Марина ничего не сказала в ответ, лишь присела в небольшом реверансе. У самой двери она помедлила, услышав тихие слова:
- Как здоровье Софьи Александровны? Y a-t-il de l'espoir? •
- Нет, - покачала головой Марина. – Доктор сказал, что завтра или на следующий день. Не позже.

Полчаса суматошных сборов и накручивания локонов, после – некоторое время висящего над Анатолем и Мариной облака молчания по пути в Зимний, и вот она целиком погружается в ослепительный водоворот праздничного вечера.
После церемонного приветствия императорской четы (Воронины все же опоздали, и государь с государыней уже спустились в залу да к тому же прошел полонез) Анатоль с Мариной разделились, как впрочем, делали это во все предыдущие вечера. Это происходило в соответствии с общепринятыми нормами поведения в свете, но шло вразрез с чувствами Марины. Она по обыкновению прогуливалась по зале, либо присаживалась в кресла. Ее сразу же окружали ее поклонники, которые приносили ей прохладительные, старались развлечь ее беседой или обсуждением последних новостей. Марина же обычно слушала их вполуха, она только наблюдала со своего места за танцующими парами, в числе которых нередко мелькал ее супруг.

Что терзало ее душу, когда она смотрела за ним в эти моменты? Что за чувство глодало ее нутро? Обида, что она не может принять участия в этом веселье из-за своего положения? Нелепое чувство собственничества? Ревность ли?
Ее доводило чуть ли не до слез, что он может по-прежнему быть таким галантным с другими дамами и никогда более с ней самой. Почему он не хочет даже выслушать ее? Дать ей шанс оправдаться? Дать им шанс наладить свои отношения, ведь теперь они связаны настолько крепко друг с другом, что никуда от этих уз не деться?
Хотя, Марина нахмурилась, Анатолю это прекрасно удавалось – он вел свой прежний образ жизни, словно она и не стала нынче ее частью. Верная себе Дуняша как-то оговорилась, прибирая Марину на ночь, что «барин наш опять полюбил теахтр, вернее, даже не теахтр, а…». Она осеклась, конечно, вспомнив, где находится и с кем ведет свои речи, но дело было сделано – Марина прекрасно поняла, что та имела в виду. Правда ли это или нет? Спросить подтверждения было у некого, да и побивалась она узнать правду.

Внезапно кружок Марины неожиданно умолк, заметив, что в их ряды незаметно влился еще один персонаж. Марина повернулась к подошедшему и узнала своего супруга, словно он резко материализовался из ее мыслей. Он поклонился окружающим Марину кавалерам, а потом склонился к Марине.
- Марина Александровна, ваша тетушка… Надобно ехать, - прошептал он ей в ухо, и она вздрогнула.

Они успели приехать к соборованию. При свете многочисленных свечей в руках присутствовавших на церемонии ее родителей и сестер, прислуги дома комната казалась Марине совсем зловещей. Длинные тени пришедших проститься с Софьей Александровной расползлись по стенам, создавая еще больше ощущение чего-то жуткого. Марина пригляделась и вдруг с удивлением обнаружила, что глаза тетушки открыты и неподвижно смотрят в потолок комнаты. Она выглядела неживой, на белоснежной постели, с горящей свечой меж пальцев правой руки.

Внезапно Марина почувствовала, как медленно подгибаются ее ноги, как монотонный голос духовного лица становится все тише. Она протянула руку куда-то в сторону без малейшей надежды опереться на что-либо, и тут же ее рука была прижата локтем стоявшего рядом Анатоля к его боку. При этом ее свеча дернулась, и капли воска попали на мундир ее супруга, испачкав его.
- Ой, я вас совсем забрызгала, - прошептала растерянно Марина.
- Вы можете стоять? – ответил он ей так же шепотом, не обращая внимания на ее слова. – Если вам дурно, то…
Она уже не слышала его слов. Ее глаза закрылись, и он еле успел подхватить ее, прежде чем она рухнула на пол комнаты.

Марина пришла в себя уже в своей (вернее, бывшей) спальне. Она повернула голову и увидела доктора, который, напряженно нахмурив лоб, отчитывал капли, медленно падающие в стакан. Далее у самого окна она заметила силуэт мужа, чернеющий на фоне предрассветной мглы.
- Что же вы, барыня, так неаккуратно? – доктор дал знак Дуняше, маячившей за ее спиной, и та хотела было приподнять Марину, чтобы та приняла лекарство, но Марина сделала упреждающий жест и сама села на постели. – Все по балам да по ужинам. В вашем-то положении. Repos, repos seul! •
Марина не слушала его более. Она перевела взгляд на Анатоля, который услышав, что она пришла в себя, повернулся от окна и теперь смотрел на нее.
- Tantine…? • - еле слышно прошептала она, и Анатоль покачал головой.
- Elle n'est plus.•

Марина закрыла лицо руками и горько заплакала при этих страшных словах, выплескивая из себя все ту горечь, то напряжение, что не оставляло ее здесь, в Петербурге. Анатоль сделал знак доктору и горничной, и те удалились прочь. Потом он подошел к Марине, присел рядом с ней на постель и неловко привлек ту в свои объятия, осознав, что та нуждается в его поддержке. Так и сидел с ней почти до самого утра, пока Марина не выплакала всю свою боль и не уснула у него на руках. Лишь тогда Анатоль бережно уложил ее на кровать, пригладил разметавшиеся волосы.
Она была так красива и так печальна даже в своем глубоком сне, что у него сжалось сердце. Он понимал, что Марина мучается нынче не только от очередной потери, что снова случилась в ее жизни. Понимал, что сложившиеся меж ними отношения причиняют боль не только ему, но и ей. Но…

Взгляд Анатоля упал на ее живот. Она спала, надежно защитив его своей ладонью, словно во время ее сна что-то могло причинить вред ребенку, которого она носила.

Дитя Загорского.
Как же Анатоль страдал после своего открытия, что Марина в тягости от другого! Как проклинал их обоих, так жестоко обманувших его! Ведь судя по всему, это произошло после того, как Марина приняла его, Воронина, предложение, а значит, вдвойне велика их вина перед ним. Вдвойне горька его доля теперь…
О, если б она знала, как часто он думал над тем, что вдруг у нее случится выкидыш! Если б знала, как часто представлял себе, что из имения приходит письмо, в котором ему сообщают, что барыня упала, заболела или по другим причинам скинула это дитя, зачатое в грехе! Она бы возненавидела тогда его так, как он ненавидел себя в такие моменты, и Анатоль не стал бы осуждать ее за эту ненависть. Но как было отрадно представлять себе то, что могло бы быть, не будь этого ребенка.

Он протянул руку и медленно провел пальцами по ее волосам, разметавшимся по подушке. Как часто он представлял себе, что будет это делать в собственной спальне, после ночи долгой и страстной любви! Как он хотел получить ее в супруги, чтобы иметь на это и многое другое полное право, невзирая на ее чувства. И вот она тут, рядом с ним, полностью в его власти, но разве это принесло ему то счастье, к которому он так стремился?

Пальцы Анатоля сами собой сжались в кулак, да так сильно, что ногти поцарапали ему кожу тыльной стороны ладони. Он поднялся и быстро вышел из спальни, оставив жену одну.

*****
Софью Александровну похоронили через пару дней в канун нового 1837 года. Задержка вышла из-за того, что долго не могли подготовить место для могилы на кладбище – земля настолько замерзла, что ее пришлось греть кострами аж целые сутки, и только потом рыть яму заступами. В благодарность за такую тяжелую работу Анатоль щедро оплатил труд могильщиков.

Марина была безмерно благодарна ему в эти тяжелые для нее дни похорон. Он полностью взял на себя все хлопоты по устройству всех необходимых процедур, ведь Анна Степановна не имела никакого старания сделать все должным образом. Ее волновало только завещание, поскольку оно не было обнаружено в сейфе дома, и та не смогла ознакомиться с ним прежде господина Заболотнева.
Марину же такое поведение матери привело в ужас. Она даже опустилась до скандала с маменькой, который быстро прервал Анатоль, не отходивший от нее ни на шаг после обморока на соборовании, и увез ее прочь из дома на Морской. Анна Степановна же при этом, ничуть не смущаясь, требовала от него позаботиться обо всем.
- Без вашей помощи, mon cher gendre•, мне не справиться, - все говорила она, следуя за ними в прихожую. – Помогите мне, умоляю вас, Анатоль Михайлович. Этот господин Заболотнев уже перерыл весь дом в поисках завещания моей бедной тетушки.
- Помилуйте Бог, Анна Степановна, стоит ли об этом сейчас, когда тело еще не упокоилось? – холодно возражал ей Анатоль.
- Так я беспокоюсь только о моих деточках, только об их будущем радею! А у меня-то, конечно, горе… горе. Ну, так что насчет моего дела, Анатоль Михайлович?
- Я пришлю к вам своего поверенного. Ему дело передадите, - процедил Анатоль и, видя, что Марина уже еле сдерживает свои эмоции, быстро вывел ее из дома.

Уже в своем особняке Анатоль передал супругу на руки горничным, строго наказав тем проследить, чтобы барыня отдыхала весь день. Дворецкий же получил инструкции отказывать всем по причине нездоровья графини.
- Пусть на Морскую едут только, - решил он. – Там усопшая жила, там и соболезнования пусть приносят.

Он позволил Марине встать с постели лишь однажды – в день отпевания и похорон Софьи Александровны. В то утро было довольно холодно, не столько морозно, сколько ветрено, потому не многие отважились выйти из дому в такую непогоду, чтобы проводить ту в последний путь до самого конца. Лишь показались на отпевании и поспешили в уютные теплые дома. Марина подозревала, что если бы не близкое родство, то Анна Степановна и Лиза не пошли бы на кладбище, а остались бы в тепле. Но им пришлось прийти сюда, и теперь они стояли, сгрудившись в одну группку – мать и ее четыре дочери, чтобы хоть как-то защититься от пронзительного ветра, продувающего аж до самых костей. Папенька стоял чуть поодаль них, в числе других решившихся проводить Софью Александровну хоть и в малом количестве. Марина же стояла одна, по другую сторону могилы, наблюдая, как могильщики аккуратно опускают гроб в темную яму могилы.

Боже, сколько же ей пришлось пережить в этом году! Марина не скрывала своих слез, закрывая рот от ветра тонким платком, как посоветовал ей доктор, навещавший ее каждый Божий день. Сказать по правде, он был против, чтобы она шла сегодня сюда, но Анатоль поддержал свою супругу, заверив, что он проследит, чтобы она всегда по возможности была в тепле. Вот и сейчас он пошел к карете, чтобы взять дополнительный плед, настаивая, чтобы Марина накинула его на плечи, да только замешкался где-то.

«…Черное облако смерти витает над тобой. Но не твоя это смерть, не тебя Господь забрать хочет…», всплыли в памяти Марины пророчества старой цыганки. Господи Боже, обратилась она к небесам, умоляю, останови эту черную костлявую старую Смерть в сборе своего урожая. Разве не достаточно она взяла у меня уже?
На ее плечи опустилась плотная ткань, и Марина вздрогнула от неожиданности.
- Это всего лишь я, не пугайтесь, - раздался у нее над ухом голос Анатоля. Могильщики подали знак, что можно кинуть последнюю горсть земли, согласно обычаю. Все потянулись к большой куче промерзлой земли, чтобы взять в ладонь немного и бросить в могилу на гроб. Подошла и Марина, но живот помешал ей наклониться, а юбки не позволяли присесть так, чтобы не свалиться при этом на землю. Видя ее затруднение, Анатоль наклонился и, взяв в ладонь горсть земли, передал ей, и, не дожидаясь ее благодарности, снова наклонился, но уже за своей.

После, когда они уже возвращались с кладбища домой, Марина попросила Анатоля заехать на поминальный обед лишь на час, сославшись на усталость. Тот согласился и прибавил:
- Доктор считает, что вам необходим полный покой. Я согласен с ним. А где еще можно найти в это время покой, как не в деревне?
Ну, разумеется, устало подумала Марина. Теперь нельзя выходить в свет из-за траура, а потому им обеспечены долгие совместные вечера. И самый лучший выход из этой неприятной для него ситуации – ее отъезд в деревню, тем паче ее более ничего здесь не держит.
Сегодня же, решила она. Сегодня же я поговорю с Анатолем и расскажу ему все, открою ему те причины, что толкнули ее на обман. И даже если он не захочет меня слушать, я все равно добьюсь того, чтобы он узнал. Пора наконец снять этот груз вины перед ним, объяснившись раз и навсегда.

Если бы Марина повнимательнее пригляделась к своему супругу, то заметила бы, что он сейчас нервозен как никогда до этого. Весь час, что они провели в доме на Морской на поминальном обеде, он был весьма задумчив, и по нему было видно, что мысленно он вовсе не в этой столовой и не с этими людьми. В карете весь путь до собственного особняка Анатоль то сжимал, то разжимал руки, что выдавало его состояние с головой, но и тут Марина не придала этому никакого значения. Лишь в холле, когда они передавали верхнюю одежду лакеям, она заметила, что Анатоль ведет себя в меньшей мере странно.
По обычаю перчатки, которые одевались на похороны, следовало непременно сжечь, и Марина сняла свои и передала стоявшему тут же лакею. Тот повернулся к Анатолю, но он словно и не видел его, а попытался было уйти в свою половину в перчатках. Растерянный лакей обернулся к барыне за помощью.
- Анатоль Михайлович, - мягко позвала Марина, и когда тот повернулся к ней, сказала. – Перчатки.
Анатоль перевел взгляд на свои руки, словно сейчас заметил, что все еще в перчатках. Потом посмотрел на Марину и начал аккуратно снимать, не отрывая своего взгляда от ее лица. Она нахмурилась – супруг вел себя очень странно. Не произошло ли чего дурного? Внезапно, когда Анатоль снимал левую перчатку, на пол из нее выпало сложенное вчетверо письмо. Супруги одновременно перевели взгляды на упавшее послание, а потом вновь взглянули друг на друга. Анатоль при этом стал белым, как полотно, его глаза лихорадочно блестели.

- Вы нездоровы, Анатоль Михайлович, случаем? – встревожилась Марина. – Сегодня был такой ветреный день…
Она не успела договорить, как Анатоль быстро вырвал упавшее письмо из руки лакея, что тот спешно поднял с пола. Словно не желая, чтобы кто-то иной касался этого послания, подумалось Марине, и она помертвела. А что если это так и есть? Что, если это любовное письмо от некоей дамы, что заменила ее в сердце ее супруга?
Острая словно игла боль кольнула Марину прямо в сердце. Ей было обидно, сразу захотелось плакать. Сидеть рядом с супругой в карете и при этом держать при себе это послание, видимо сгорая от нетерпения прочитать его! Как это низко!
- Не буду более вас задерживать, - Марина, еле сдерживая слезы, присела насколько это возможно в ее положении, в реверансе и пошла прочь в свои комнаты. Там она, еле сдерживая себя, переоделась в домашнее платье и села за работу, пытаясь унять бешено колотящееся сердце.

Как это подло! Как это низко! Прямо при ней! Видимо, записка была получена на поминальном обеде, раз он прятал ее в перчатке. Где еще он мог получить этот письмо, больше негде!
Она стала вспоминать, кто из дам был на обеде, и не смогла толком вспомнить, ведь ей было вовсе не до гостей там. Это привело ее еще в большую ярость. Видимо, почувствовав ее состояние, ребенок заволновался, начал стучать ей в живот. Пришлось звать Дуняшу и приказать принести капель да ромашкового чая с мятой.
Ах, как же ей не хватает сейчас мудрой верной Агнешки, подумалось Марине, когда она, выпив успокаивающего чаю, решила лечь спать, благо за окном уже стояла кромешная тьма. Сейчас бы она что-нибудь да посоветовала ей. Но Агнешка была далеко, в Завидово, и Марине ничего другого не оставалось, как смириться с произошедшим и попытаться уснуть.

Пробудилась она спустя некоторое время. Дико хотелось пить, словно она бродила по пустыне целую вечность. Она еле поднялась с постели и налила себе стакан воды. Затем заметила узкую, еле заметную полосочку света, пробивающуюся через щелку в двери, соединяющей половины супругов.
Значит, Анатоль еще не ложился. Марина пригляделась к часам в свете полной луны. Ого, половина второго ночи. И что ему не спится в этот час?
Марина вспомнила про свое решение поговорить с Анатолем и подумала, что раз уж они оба бодрствуют в час, когда слуг, этих невольных слушателей, нет в хозяйских половинах, то самое время все выяснить. Она на ощупь прошла к стулу и сняла с его спинки капот, небрежно брошенный давеча Дуняшей. Затем тихонько приоткрыла дверь в коридор, чтобы не разбудить Дуняшу, спавшую на сундуке в гардеробной. Раз меж половинами заперто, то она пойдет по нему. Лишь уже выйдя из своей спальни, она подумала, что надо было бы, конечно, взять огня, а не идти вот так, в полутьме по ручейку лунного света из дальнего окна коридора. Но вернуться она так и не вернулась. Испугалась, что ее решимость сойдет на нет, и она более не покинет своей комнаты.

Марина аккуратно по стеночке пошла по коридору, не отрывая взгляда от щелей под дверью. В диванной, соединявшей их половины, было темно, поэтому она прошла дальше, к двери в спальню супруга. Аккуратно повернула ручку и как можно тише ступила в комнату.
Спальня была пуста, даже постель не смята, заметила Марина в свете, падавшем через распахнутую дверь из соседнего кабинета. Лишь мундир висел на вешале, перепугав Марину до полусмерти – ей привиделось, что там кто-то стоит. Она перевела дыхание и, тихо ступая босыми ногами по ковру, пошла на приглушенный свет в кабинет Анатоля, как она впоследствии увидела, свет от камина.

Он был там. Сидел в кресле перед ярко пылающим камином, развалясь, спиной к ней. Его рубашка была почти расстегнута, волосы взлохмачены, словно его рука не раз их ерошила. В одной руке он держал стакан, из которого пил жидкость янтарного цвета, в другой, свободно свисающей с подлокотника кресла было зажато письмо.
Марина прошла в комнату, с каждой секундой ожидая, что сейчас Анатоль обернется и заметит ее присутствие, но он не обернулся. Когда она почти подошла к камину, Анатоль вдруг переменил свою позу: он бросил пустой стакан на пол и сел, слегка наклонившись вперед, опершись лбом на свои скрещенные впереди руки. Вся его поза выражала такое отчаянье, что у Марины замерло сердце. Она быстро прошла к креслу и опустилась рядом с ним на колени.

- Что случилось? – спросила она тихо, едва коснувшись пальцами его напряженного предплечья. Анатоль поднял голову и посмотрел на нее. Его взгляд был слегка замутнен, от него пахло алкоголем, и Марина поняла, что он пьян. Последний раз пьяным она видела его в их брачную ночь, и это воспоминание наполнило ее сердце страхом и каким-то тревожным ожиданием.

Анатоль же смотрел на нее, не отрывая взгляд, вовсе не удивляясь тому, что Марина пришла к нему сюда среди ночи. Он лишь вздохнул горестно, а потом перевел взгляд на письмо, по-прежнему зажатое в его пальцах. Марина машинально посмотрела туда же, вдруг заметив в неясном свете огня камина, что почерк ей вроде бы знаком. Но прежде чем она успела собраться с мыслями и вспомнить, Анатоль вдруг резко одним движением руки скомкал письмо.

- Что вам не спится в такой поздний час? – хрипло спросил он, и Марина снова взглянула на него, отводя глаза от бумаги в его руке.
- Я пришла к вам поговорить, - решительно сказала она, с трудом перебарывая в себе желание подняться с колен и убежать отсюда прочь, под защиту своей спальни. – Не считаете ли вы, что настало время нам разрешить все наши разногласия и недопонимания?
- А вы думаете, что сейчас как раз такое время? – усмехнулся он, явно намекая на свое состояние.
- В иной раз я могу и не собраться с духом для откровенностей, - Марина отвела глаза от его пристального взгляда и стала смотреть на огонь в камине. Она не могла смотреть на него, рассказывая свою историю, только не в глаза. – Я понимаю, что вам будет неприятна моя исповедь, но прошу вас, выслушайте меня.

Он промолчал, давая понять своим молчанием, что сегодня ночью он расположен выслушать ее. Марина вздохнула, собираясь с духом, и принялась за свой рассказ, который начала с того самого момента, когда впервые столкнулась с Загорским в саду Смольного. Она рассказала, что произошло далее, вплоть до ее отъезда в Ольховку, и только после поняла, что видимо, Анатолю уже известна эта история.
Она немного помолчала, теперь опустив глаза в пол и теребя полу капота, а затем продолжила рассказывать свою историю. Теперь те моменты, что не были известны никому, кроме нее и Сергея: о его письмах к ней, своих сомнениях и страхах, о его признании в любви и ее неверии, злости и тщеславии, которые толкнули ее принять предложение Анатоля. Краем глаза она следила за выражением лица своего супруга и заметила, как тот поморщился, услышав, как они с Загорским встречались за его спиной, одно упоминание об этом причиняло ему боль.
Марина понимала его чувства, но не могла не продолжить. Слова так и лились с ее языка, словно все то тайное, что она скрывала от всех, кроме своего духовника, теперь более не желало скрываться в укромных уголках ее души. Теперь она рассказала о венчании в небольшой уездной деревушке, кратко, без каких-либо подробностей, затем упомянула о том, что они провели несколько дней во флигеле в Киреевке. Тогда-то по ее словам и было зачато это дитя.

- Поверьте, Анатоль Михайлович, - говорила Марина. – У меня и в мыслях не было совершить то, о чем я сейчас так раскаиваюсь. Если бы все было иначе, я обратилась бы к его сиятельству с просьбой о помощи, как вдове его внука и матери его наследника. Но я, увы, вовсе не была супругой Сергею Кирилловичу. Мне бы обратить внимание еще тогда, что в дружках солдат, и счесть это подозрительным, но я была так счастлива…
Марина заметила, что Анатоль при этих словах вдруг выпрямился в кресле и смотрит теперь на нее недоумевающим взглядом. Он несильно сжал ее ладонь, привлекая к себе внимание.
- О чем вы толкуете, Марина Александровна? – едва слышно спросил он.
- О, когда мы поехали с маменькой в ту церквушку прежде, чем нанести визит старому князю Загорскому, то обнаружили, что приход держит там другой священник – средних лет, меня же венчал седой. Да и приходской книге нет ни одной записи с нашими именами. Сами понимаете, что это означает, - Марина подтянула колени к груди и обняла их, прижавшись подбородком к сомкнутым ногам. Ей было тяжело рассказывать о том, как жестоко она обманулась, человеку, который предупреждал ее, что шутки с Загорским плохи. – Дело в том, что Сергей Кириллович нашел, видимо, развенчанного попа да разыграл со мной венчание, а я-то поверила ему… А на деле вышло вон как. А вскрылось все после его…, в общем, в конце июля. Я не знала, что мне делать, к кому обратиться за помощью. Мне некуда было идти. Последняя моя надежда была Ольховка, но она… она стала вашей по закладной. И так я решилась стать вашей женой…

Она перевела взгляд на Анатоля в конце своей сумбурной речи и заметила, что не отрывает своего взгляда от ее лица. Заметив в его глазах неверие, Марина прошептала:
- Вы мне не верите?
- Я не верю собственным ушам! – возразил ей Анатоль. – Разве возможно это? Разве способен человек чести на подобный поступок?
Что-то странное было в тоне его голоса. Марина же, приняв это на свой счет, быстро прошептала с горечью в голосе:
- Значит, Загорский не был человеком чести, ибо все указывает на его обман.
Анатоль вдруг резко подался к ней, приблизив свое лицо к ее, словно хотел заглянуть в ее глаза. Она заметила, что он разозлен, и отпрянула, испугавшись, что он сейчас опять, как тогда в спальне в Завидово, может ударить ее.
- Не смейте так говорить, - прошипел он ей в лицо и, слегка оттолкнув ее с пути, поднялся на ноги, пошатываясь, отошел к столику, на котором стоял поднос со спиртным, и снова налил себе выпить. Он с такой силой сжал стекло бокала, что Марина испугалась, вспомнив, как долго у нее ныла щека после той памятной ночи.

Анатоль резко повернулся к ней и ткнул в ее сторону бокалом так, что из него расплескалась на ковер янтарная жидкость.
- Вы не смеете так говорить о нем! Слышите? Я не знаю, почему так сложилось, что…, - тут он замолк, видя, какой надеждой вдруг вспыхнули ее глаза.
- Вы считаете, что этого не могло быть? Что он не обманывал меня?

Анатоль помолчал, только сделал большой глоток бренди, которое огненным теплом разлилось у него в желудке. Он пытался сообразить, как ему поступить и что сказать ей сейчас. Он прекрасно понимал, как она страдала, считая, что Загорский поступил с ней подло, ведь это было явным свидетельством того, что она была вовсе безразлична тому. Очередная забава на некоторое время.
Также по Марине было заметно, что она ухватится за любую возможность оправдать Сергея в своих глазах, и только в его власти было дать ей это или окончательно низвергнуть Загорского в ее воспоминаниях. Да уж неразрешимая задача. Такая же, как стояла перед его супругой в свое время: горькая правда, способная разрушить многое, или сладкая ложь.

Анатоль почувствовал, как пот течет по его лбу, поднял руку, чтобы утереть его, и заметил, что по-прежнему сжимает в кулаке лист бумаги. Он обнаружил это письмо сегодня, когда забирал плед из кареты, тогда, у кладбища. Из пледа выпала книга Вальтера Скотта, которую он забыл в карете еще летом и безуспешно искал. Видимо, кто-то из слуг положил в экипаж плед, не заметив книгу, цветом обложки схожую с бархатом сидения, и так она пропала из поля зрения на долгие месяцы. И тут нашлась. Вместе с вложенным внутрь письмом Сергея, которое он получил из рук Натали, но так и не решился вскрыть, а положил в книгу, чтобы прочесть после. А потом он и вовсе потерял из виду этот роман вместе с вложенным письмом. И вот теперь нашел…

Анатоль перевел взгляд на Марину, которая смотрела на него, не отрывая взгляд. Ее волосы разметались по плечам, сквозь тонкую ткань рубашки он видел очертания ее тела, и это снова напомнило Анатолю о том, как он хотел ее. И вот она тут рядом и в то же время далеко от него, вовсе не с ним.
Разве я могу конкурировать с памятью о Сергее? Он вспомнил свои мысли тогда у церкви, когда они провожали гроб с телом Загорского в его последний путь. Теперь судьба давала ему в руки тот единственный шанс, который поможет ему в борьбе за сердце и душу Марины. Разве может он упускать его? Сергей мертв, ему теперь все едино. А Анатолю еще жить, и провести свою жизнь он хотел только с этой женщиной. Только с ней.

Анатоль поставил бокал на столик, шагнув к супруге, опустился на колени рядом с ней. Он ласково провел ладонью по ее щеке, глядя в эти большие глаза, полные надежды.
- Чужая душа – потемки, Марина Александровна, - прошептал он. А потом вдруг перегнулся через плечо Марины и бросил в огонь письмо, жгущее его руку, словно каленое железо. Затем он снова опустился на пол рядом с Мариной и решительно проговорил:
- Как-то, когда я только вернулся с дежурства во дворце, ко мне пришла одна посетительница под густыми вуалями…

Он говорил и говорил, открывая ей правду о визите к нему Натали и о ее рассказе, и наблюдал, как с каждым его словом все тускнеют глаза Марины, как она сжимает свои ладони в отчаянье. Он знал, как ей больно сейчас, но понимал, что не может прервать эту муку для нее, не может не открыть ей все.
Марина долго молчала, неотрывно глядя в огонь. Она не плакала, как он ожидал, и это слегка напугало его. Он положил руку на ладонь Марины и слегка сжал ее.
- Мне очень жаль, - прошептал Анатоль. Марина резко вскинула голову и посмотрела ему в глаза.
- Почему вы не открылись мне ранее? До того, как все случилось?
Он немного смутился, но все же ответил:
- Помилуйте, разве я мог прийти к вам с этим? К вам, юной порядочной барышне? Открыть всю эту грязь…
Марина кивнула, словно удовлетворяясь его объяснением, и он выдохнул, с удивлением обнаружив, что сидел до сих пор, едва дыша. Он легко погладил ее руку, но она вдруг отняла ее и, опираясь на кресло, с трудом поднялась. Он тоже встал рядом с ней.
- Я, пожалуй, пойду к себе, - тихо сказала Марина. – День был нынче тяжелый.

Анатоль кивнул ей и предложил проводить до комнаты, но она отказалась, заверив, что найдет дорогу сама, дошла же она все-таки сюда. Он смирился с ее ответом, осознав, что Марина хочет побыть сейчас наедине с собой, и чем раньше она останется одна, тем лучше. Он помнил, как хочется остаться в абсолютном одиночестве и тишине, когда твоя душа стонет от боли. А ведь сегодня все шрамы, что немного зарубцевались со временем на сердце Марины, снова закровоточили, и он был тому виной. Но это было, по его мнению, лишь к лучшему, ведь через боль приходит очищение. А он дико желал, чтобы душа Марины наконец-то очистилась даже от малейшего следа былых чувств.

Уже на пороге Марина обернулась и спросила, глядя куда-то в сторону, только не ему в глаза:
- Что теперь, Анатоль Михайлович? Ведь вы знаете все. Это дитя...
Она не договорила, словно не в силах продолжать более. Лишь положила ладонь на округлость живота, четко обозначив его в складках капота.
- Я не знаю, - честно ответил ей Анатоль. – Пока я не готов… я не готов принять его. Простите…

Марина коротко кивнула, ничем не выдав своих эмоций, буквально раздирающих ее душу, и вышла прочь из кабинета. Анатоль же повернулся лицом к огню и с силой вцепился в каминную полку.
Она просит невозможного сейчас! Как он может забыть, что дитя, которое она носит, вовсе не его плоть и кровь? Ведь оно всегда будет ходячим напоминанием ему, что другой касался ее кожи, целовал ее губы, трогал ее, любил ее.

Серж, тут же пришло ему на ум, и он застонал не в силах сдержаться. О Боже, Серж, до чего все дошло! До чего я дошел?! Анатоль резко поднял голову и взглянул на себя в зеркало, висящее над камином. Он такой же, как обычно, и в то же время он очень изменился за последнее время, и сегодняшняя ночь тому подтверждение. Гореть мне в аду, если я уже не там, - усмехнулся Анатоль и вдруг замер, заметив краем глаза в отражении зеркала человека в гвардейском мундире, стоявшего позади него в темноте спальни. Лица он не видел, оно было скрыто от него чернотой ночи, но Анатоль знал, кто мог прийти к нему сейчас.

Разве могут призраки появляться так далеко от мест, где их бренное тело рассталось с душой? Или столь далеко от собственной могилы, где лежат останки? Хотя, видимо, душа Загорского все еще витает рядом, и он пришел к Анатолю сейчас, чтобы показать тому всю тяжесть его падения.

- Прости меня, - прошептали губы Анатоля. – Я не могу иначе, прости меня…

Он собрался с силами и медленно повернулся, чтобы лицом к лицу встретить укоряющий взгляд друга, но не увидел более никого за своей спиной. Лишь его собственный мундир висел на вешале в глубине спальни, ярко блестя в всполохах огня орденами и начищенными пуговицами.

Анатоль опустился на колени и, обращаясь куда-то в темноту ночи, начал покаянно шептать заплетающимся от выпитого языком:
- Прости меня, я предал тебя и предам еще не раз, если так будет суждено. Но ведь и ты предал меня однажды - зная о моем намерении сделать ее своей, опередил меня и украл ее у меня. Я не могу иначе – ведь моя душа у нее в руках, а я хочу ее душу взамен. Отдай мне ее, теперь тебе не нужна она более. Прости меня и отпусти ее… Прости меня… Прости...

• Не при свидетелях (фр.)
• с парой (фр.)
• Пожалуйста, простите мое опоздание (фр.)
• Есть ли надежда? (фр.)
• Покой, только покой! (фр.)
• Тетушка…? (фр.)
• Ее больше нет (фр.)
• мой дорогой зять (фр.)