Глава 37. Он смотрел сквозь стекло маленького окошка кареты, как медленно приближается громада усадебного дома

Он смотрел сквозь стекло маленького окошка кареты, как медленно приближается громада усадебного дома, столь знакомого ему с малолетства, и чувствовал, как к глазам подступают невольные слезы. Его дом. Загорское.

Сергею самому верилось даже сейчас, когда он уже достиг цели своего долгого путешествия, что он все-таки сумел сделать это – вырваться из того ада, в котором находился несколько последних лет. После того, как Загорский сумел избежать смерти от лап дикой кошки, прикончив ту, Исмаил возненавидел его еще сильнее.
- Клянусь Аллахом, урус, тебе никогда покинуть мой аул живым, - прошипел тот ему в лицо. – Мне не нужен выкуп за тебя отныне, лишь твоя покорность, рабская преданность. И я добьюсь ее!
- Иди к черту, - только и сумел выдавить из себя Загорский, стараясь не думать о боли, терзающей его тело.

Раны постепенно затягивались, здоровье поправлялось, на удивление беку, ведь тот уже не рассчитывал, что русский встанет на ноги. Но тот сумел сделать это, и его снова отправили на работы, поручая самые тяжелые участки в каменоломне или строительстве, а когда оно было закончено – самую грязную работу в доме. Бек всеми силами старался сломить дух пленника, либо спровоцировать его на то, чтобы тот вспылил, восстал против своего униженного положения, за малейшую провинность наказывая того плетьми. Но русский на его удивление молчал и покорно выполнял все, что ему поручали, словно и был рожден слугой. Лишь иногда, когда бек случайно сталкивался с ним взглядом, то поражался тому, сколько ненависти и злобы мелькало в глазах пленника.

Не к добру это затишье, гладил бек бороду, словно зверь перед прыжком затаился этот русский, но когда он прыгнет и где, Исмаил мог только догадываться. Он расставлял пленнику ловушки, создавая тому мнимые условия для побега, чтобы тот купился на этот обман и сделал попытку вырваться из плена, но русский не замечал этих «возможностей», будто оставил даже мысли о побеге, смирившись со своим рабским существованием.

Спустя год, поздней осенью, когда дороги размыло проливными дождями, что лились на аул несколько дней подряд, Сергей снова бежал, разбив свои кандалы. Он опять разобрал крышу, молча работая под напряженными взглядами остальных пленников, которые не выразили никакого желания бежать с ним. Они уже смирились со своей участью, страшась побоев и издевательств, а возможно и смерти, которые ждали бы их, осуществи они этот нелепый, по их мнению, замысел, заранее обреченный на неудачу. Лишь старый служивый, когда Сергей уже вылезал на крышу, подошел к нему, аккуратно подобрав цепь, чтобы та не гремела, и проговорил:
- Иди с Богом, сынок. Пусть тебе улыбнется удача на этот раз, - он помолчал, а после добавил. – Если вернешься на родину, сходи в храм и помолись за меня.
- Чье имя поминать, служивый? – шепотом спросил Сергей, соглашаясь.
- Ничье. Просто – русский солдат, пленник нехристей басурманских. Глядишь, и не только мне поможешь, а кому-то еще. Может, вспомнит о нас Господь и пошлет свою благодать.

Уже спустившись с крыши, Сергей задержался у ограды дома бека, теряя драгоценные минуты. Он сейчас напряженно размышлял, стоит ли ему делать то, о чем так вопила его душа, взывая к мести. Пробраться в дом бека через небольшое окошко (Сергей уже знал, где тот спит ночами) и задушить Исмаила собственными руками за все эти годы издевательств, за годы боли и страданий. Но потом он решил, что отец Джамаля, хоть и заслуживает смерти, как никто другой, все же умрет не от его руки, и быстро, но тихо, прижимаясь в тень, едва замечал охранника, побежал прочь из аула.

Сергей бежал в противоположную сторону от той, где были расположены русские крепости, где его в двух верстах от аула под большим валуном ждали небольшие припасы в дорогу, кинжал, шапка и овчинный тулуп. Все это в течение месяца выносил тайно из аула Джамаль, помогая русскому в его побеге. Он понимал, что не скройся тот из аула, непременно сгинет здесь, в этой чужой для него земле, а этого Джамаль не желал.
Сергей заметил в мешке аккуратно сложенные шерстяные носки и наколенники из овечьей шкуры и вспомнил молоденькую черкешенку. Мадина также положила бараньего жира и нежданный для него сюрприз – несколько тонких кружочков ханки.
- Храни вас ваш Бог, - прошептал Сергей, завязывая мешок. Затем он вскинул его на плечо и, быстро побежал прочь, аккуратно лавируя между камнями. Через пару верст, которые он шел по узкой горной речке, едва удерживая равновесие под сильным напором воды, он достиг места своего назначения – небольшую пещеру, вход в которую был почти полностью скрыт кустом терновника. Не поставь Джамаль знак для Сергея, тот бы ни в жизнь не нашел бы ее сам.

Сергей заполз внутрь и быстро расправил за собой кусты, чтобы посторонний глаз не смог заметить, что здесь в скале есть некое углубление. Пещера была маленькой и узкой. Сергей мог сидеть в ней, лишь пригнув голову, а лежать – свернувшись калачиком, но он был доволен тем, что на ее дне, его ложе, лежали сухие травы, а стены ее и свод – надежное укрытие от непогоды.
Первым делом Сергей снял с себя мокрые башмаки и растер свои заледеневшие от холодной воды ноги бараньим жиром, мысленно благодаря Мадину за предусмотрительность. Затем он надел носки и наколенники, укутался, насколько это было возможно, в тулуп и принялся вглядываться в окружающую его местность, чтобы сразу же заметить возможную опасность. Незаметно для себя он провалился в сон, а когда проснулся, уже стемнело, не было видно ни зги. Сергей опасался волков, замерз, но разжигать огонь было никак нельзя – этим можно было привлечь к себе ненужное внимание.

Так и просидел он около недели в своем убежище, лишь изредка покидая его по мере необходимости. Как только прошло время, что он выжидал, Загорский покинул пещеру и, обходя на пару верст аул и возможные посты, указанные Джамалем, ориентируясь на местности только по его рассказу, направился в русскую сторону. Он переходил узкие речки, продирался сквозь лесные заросли, еле держась на ногах на каменистой поверхности, прячась каждый раз, когда слышал речь горцев или топот лошадиных копыт. Он плохо спал, каждый раз просыпаясь от лишнего звука поблизости. Запасы еды, несмотря на строжайшую экономию, подходили к концу, а Сергей еще так и не встретил никого из своих соотечественников. Все аулы, что попадались ему на пути, были черкесскими, ни одного русского солдата в них.

Сергей ослабел от недосыпа и голода, холод пробирал его до самых костей, вызывая ломоту в теле. Он был сильно истощен физически и морально, совсем пал духом, и однажды уже готов был лечь под камень и остаться там лежать, пока Господь не призовет его к себе. Он закрыл глаза, а когда открыл, то удивленно отшатнулся – рядом с ним сидела Марина, прижав к себе колени и, упершись в них подбородком, внимательно смотрела на него. Как же ей не холодно, в одной тонкой сорочке, подумал Сергей, ведь дул холодный пробирающий до костей ветер, бросая в лицо ледяную крупу. Но, присмотревшись, он понял, что ее волосы даже не колышутся на ветру, и понял, что бредит. Он протянул руку и коснулся ее лица. Ее кожа была такой мягкой, такой теплой…
- Ты обещал мне, - тихо сказала она. Он кивнул, но прошептал в ответ:
- Я не могу.
- Ты обещал, - настаивала она, упрямо качнув головой. Потом переплела свои пальцы с его, легко поглаживая большим пальцем при этом его ладонь. – Ты уже совсем рядом.

Сергей тотчас проснулся при этих словах, будто вынырнув из глубин сна. Сначала он не понял, что за звук доносится до него, а потом подполз поближе к кустам, из-за которых были слышны голоса, еле слышные из-за рокота речки, и раздвинул их. А когда заметил, кто стоит у воды и поит коней, заплакал так, как не плакал уже давно.
Так и вышел к казакам, не скрывая своих слез, сильно удивив тех своим неожиданным появлением из кустов, заставив тут же схватиться за ружья.
- Не стреляйте, милые. Я свой, - хрипло сказал Сергей, перекатывая во рту слова, словно камни. За эти годы он почти отвык от русской речи – пленники редко разговаривали меж собой, каждый погруженный в свою боль и отчаянье. Он представил, как сейчас выглядит – заросший, с густой бородой, в кавказском тулупе и шапке, в какой-то рванине на плечах, и невольно улыбнулся. Казаки настороженно переглядывались, откуда-то издалека уже бежал хорунжий, а Сергей запрокинул голову вверх и взглянул на солнышко, показавшее свои лучи из-за серых туч. Ветер бил в глаза, сыпал в них мелким снегом, но он не чувствовал этого. Его словно охватила такая эйфория, такая бешеная радость, что он рассмеялся во весь голос.

Он спасен. Он смог сделать это.

Словно осознав, что более не стоить напрягать последние силы, тело Сергея отказало ему на половине пути в крепость. Если бы его вовремя не поддержали ехавшие рядом казаки, то он непременно бы упал с лошади и расшибся. Его привезли в лазарет чуть живого, горячим от жара, которым пылало его тело.
Второй раз за эти годы жизнь Сергея опять была на волоске. Но в этот раз он сильнее цеплялся за нее, уже зная, что самое страшное, что могло случиться в его судьбе уже позади. Тем не менее, его выздоровление затянулось, он смог встать на ноги лишь к Рождеству, а выехать в Пятигорск, где его уже ждал генерал Вельяминов только после Крещения.
Тот встретил его словно ожившего мертвеца. Сергей и не удивлялся этому – по сути так оно было, да он и сам чувствовал себя так, словно вернулся с того света.
- Я не отсылал пока ваших писем, что вы отправили из крепости, - признался Вельяминов, передавая Сергею бокал с бренди и толстую сигару. Только сейчас почувствовав их вкус и аромат, Сергей понял, как не хватало ему их эти годы. Какое блаженство сидеть у камина у ярко горящего огня, пить превосходный бренди, медленно перекатывая его во рту, наслаждаясь его вкусом, вдыхать в себя запах сигары!
- Я понимаю, - ответил Сергей. – Но теперь, когда вы убедились, что я и есть князь Загорский, будут наконец готовы мои документы? Поймите, я очень спешу. Столько лет я был вдали от дома!

Документы выправили спустя пару дней, и Сергей буквально понесся прочь из Пятигорска, понукая своего ямщика ехать, как можно быстрее.
- Куда быстрее-то, барин? – кричал ему в ответ ямщик. – Убьемся ведь!
- Не убьемся, - отвечал ему со смехом Сергей. – Я баловень судьбы!

Так и ехал он от станции к станции, стараясь не задерживаться лишний раз, бешено ругаясь со смотрителями, когда те не давали лошадей. Его гнало вперед безудержное счастье, мысль о том, что он возвращается домой, к Марине. Как она восприняла его нежданное воскрешение? Не отразится ли это на ее душевном здоровье, ведь женщины так слабы духом? Боже, у него просто руки тряслись при мысли, что он наконец-то сможет обнять ее, почувствовать ее под руками и губами реальную, а не ту, что приходила ему во сне или под воздействием ханки. Вот и гнал Сергей вперед ямщиков, стремясь поскорее прибыть в Загорское.

И вот он здесь, в Загорском.
Карета проехала мимо правого крыла усадебного дома и остановилась перед крыльцом. Сергей даже не стал дожидаться, пока кучер остановит ее, и открыл дверцу, выскочил прямо на ходу. Он быстрым взглядом окинул собравшихся на крыльце людей и, убедившись, что самого милого ему лица среди встречающих нет, быстро метнулся к своему деду, что едва стоял на трясущихся от волнения ногах. Разве раньше его дед был ниже его, подумалось Сергею, когда они крепко обнялись, пряча друг у друга на плече свои невольные слезы радости.
- Ну, будет тебе, будет, - старый князь провел ладонью по щеке внука, стирая слезы, касаясь его лица, словно слепой. – Ты здесь, с нами. Все позади…

Сергей поймал его морщинистую руку с многочисленными перстнями на пальцах и прижался к ней губами.
- Простите меня, grand-pè re•, я так виноват перед вами.
- Прости и ты, mon cher petit-fils•, старого дурака, - князь расцеловал внука в щеки и отступил в сторону, тяжело опираясь на трость, давая возможность Сергею поприветствовать Арсеньева, что стоял чуть поодаль от них.
- Paul, - мужчины обнялись. Каждый еле сдерживал эмоции, что нахлынули на них в этот момент.
- Ну, ты и напугал нас, Серж, - пошутил Арсеньев, раздвигая слегка дрожащие губы в улыбку. Сергей взглянул в его глаза и быстро произнес:
- Она? Где Марина?
- После, - отвел в сторону взгляд Арсеньев и отступил от него, чтобы тот смог поприветствовать дворовых, собравшихся на крыльце встречать своего барина. Женщины плакали, не скрывая слез, так они были растроганны этой встречей. Даже Никодим ронял скупые слезы, которые так и катились по его щекам и прятались в его густых бакенбардах.
- Ну, что ты растрогался, Никодимыч? – крепко обнял его Сергей и дернул за баки, как делал это в детстве. – Ну и отросли они у тебя за эти годы!
- Будет вам, Сергей Кириллович, - забавно всхлипывая, отвечал ему тот, утирая лицом платком, что достал из-за обшлага рукава своей ливреи.
- Пойдемте в дом! Все в дом! – погнал с крыльца всех старый князь. – Негоже слезы тут лить, Никодим! Нам радоваться надо, а ты ревешь тут. Ну-ка, распорядись-ка насчет праздничного обеда господам. Да и про дворовых тоже не забудь, не обдели их ради нашей нынешней радости-то.

Сергей было направился в дом, как сквозь толпу дворовых, толпившихся у крыльца, вдруг пробился какой-то человек и кинулся к нему в ноги, крепко обхватив колени.
- Прости, барин, дурака грешного! Бес меня попутал, не иначе! Засеки меня, барин, насмерть засеки, дурака такого!
Сергей с трудом смог оторвать этого человека от себя и, взглянув на него, поразился, едва узнав в нем своего денщика. Лицо того было сильно опухшим, пропитым, одежда неопрятная. Даже сейчас от Степана разило алкоголем.
- Прости меня, барин! – меж тем продолжал Степан, кладя поклоны перед Сергеем. – Виноват кругом перед тобой!
- Да уж, натворил ты дел, Степан, - медленно произнес Загорский. Ему было жаль этого почти спившегося человека. Видно, что смерть его подопечного сильно подкосила Степана. – Я не держу на тебя зла, Степан. Ступай, приведи себя в порядок. И больше ни капли в рот, не то сечь.., - тут он запнулся, вспомнив, как пороли его самого несколько месяцев назад. Он прикрыл глаза, стремясь успокоить свои эмоции, что всколыхнулись в нем при этом воспоминании, а потом спустя мгновение продолжил. – Ступай, Степан. Не сержусь я на тебя, хотя должен был. И как ты, ходивший за мной, с малолетства, мог перепутать?
- Бес попутал, барин! – отвечал ему Степан, по-прежнему стоявший пред ним на коленях. – Иначе и как сказать? Волосы, вроде, ваши были, тело такое же. А без мундиров разве признаешь, кто лежит пред тобой? Лицо синюшнее, раздутое… Да и пистоль-то ваш у руке у мертвяка был. Бес попутал, барин!
- Иди же! – сказал резко Сергей и слегка оттолкнул от себя денщика. Ему не терпелось пройти в дом и переговорить с Арсеньевым. С тех самых пор, как он услышал короткое «После» из его уст, в сердце Загорского закрался страх, разливавшийся с каждой минутой по венам, отравляя кровь. Что с ней? Почему ее нет здесь, среди встречающих его? Марине положено быть тут по статусу, разве нет? Неужели она больна? Или еще хуже – вдруг она не перенесла тягот потери и решила посвятить себя Господу? Удалилась в какую-нибудь обитель монахиней?

Сергей быстро прошел в гостиную, где Никодим уже подавал мужчинам коньяк тридцатилетней выдержки, что его дед хранил для особого случая. По справедливости момента бутылка была вскрыта именно сегодня, в этот день. День возвращения его домой.
Сергей встал у камина, грея замершие ладони у огня, не решаясь задать самый важный для него сейчас вопрос. Его дед и Арсеньев что-то говорили ему, смеясь, а он не слышал ни слова из их речей.
- Где моя жена? – медленно спросил Сергей, прерывая их смех, бьющий по нервам своей притворностью, поворачиваясь к ним, чтобы уловить малейшую мимику – что-что, а читать по лицам он прекрасно научился за время его плена.

Дед и Арсеньев быстро и тревожно переглянулись, и это не ускользнуло от Сергея. Ледяная рука вдруг сжала его сердце. Она умерла, вдруг подумал он и оперся ладонью о каминную полку, потому как ноги отказались держать его. Он, словно оглох и ослеп при этой мысли, все происходящее вокруг было будто в тумане. Поэтому он не сразу услышал, как Арсеньев что-то втолковывает ему, дергая за рукав, чтобы привлечь его внимание.
- Она жива! Жива, слышишь? Жива и здорова! – чуть ли не кричал Павел, тряся его за локоть. Сергей перевел на него глаза, полные такой муки, что у Арсеньева сперло дыхание в груди.
- Это правда? – Сергей тут же схватил его за плечи. Как совсем недавно это делала Марина, невольно отметил про себя Арсеньев и замер в нерешительности. Как сказать ему правду? Ведь оттянуть этот момент решительно не было никакой возможности. Он беспомощно перевел свой взгляд на старого князя, который сейчас смотрел напряженно в огонь.
- Она жива. Клянусь тебе в этом, - проговорил Арсеньев, переводя глаза на Сергея, и тот тут же отпустил его. Боже, какую же силищу там приобрел Загорский, подумалось Павлу. Он начал растирать свои предплечья, старательно отводя взгляд от пытливого взора Сергея.
- Тогда где она? В Петербурге? У себя в имении, как его там называют? Почему не приехала? Ты передал ей мое письмо? – забросал тот тут же его вопросами.
Арсеньев покачал головой и, достав из кармана фрака сложенный вчетверо листок, протянул ему. Сергей в момент вспыхнул от злости, схватил его за отвороты фрака, притянул к себе. Арсеньев при этом даже испугаться не успел – так быстро все произошло.
- Отпусти его, - тут же меж ними влезла рука старого князя, словно барьер между ними. – Гонцов, приносящих дурные вести, все же не следует казнить. Опомнись или я кликну лакеев!
- Почему? Почему? – словно не слышал его Сергей и при каждой реплике тряс Павла.
- Она замужем, - коротко сказал старый князь с явным надрывом в голосе и положил руку на плечо внука, легко и ободряюще сжал его. – Прости.

Всего два слова. Два коротких слова, но они перевернули его душу наизнанку. Потрясенный, Сергей отпустил фрак Арсеньева из своих рук, сделал пару шагов от него и отвернулся к камину, опершись руками на каминную полку. Его спина так сильно напряглась, что казалось, ткань его фрака сейчас лопнет по шву.
- Как это возможно? – глухо произнес он. – Она же моя жена.
- Тебя считали умершим, - ответил старый князь. – Соответственно, на тот момент ее последующий брак был вполне вероятен.
- Бред, это полный бред, - покачал головой Сергей. – Как? Когда?
- После госпожинок, в 1836 году, - ответил Арсеньев прежде, чем его успел остановить старый князь. Сергей замер на месте, а потом резко выпрямился и ударил со всей силы по каминной полке, сбивая при этом многочисленные безделушки, стоявшие на ней. Его кулак тут же начал кровоточить, но он не обратил на это никакого внимания. Потом еще раз ударил по мрамору каминной полки, разбивая костяшки пальцев, приводя в ужас своего деда и Арсеньева. Обернулся к ним со странным огнем в глазах.
- Кто? – спросил он тихо. Старый князь покачал головой.
- Я не думаю, что…
- Кто? – повторил Сергей. Его спокойного и безмятежного на первый взгляд вида кровь стыла в жилах. Лишь маленькая венка на виске билась в бешеном ритме. Сергей перевел взгляд на Арсеньева и прочитал ответ в его глазах.
- О Боже!

Он снова отвернулся к камину и уперся в него ладонями, ничуть не чувствуя жара от огня, что бил ему прямо в лицо. Арсеньев хотел было подойти к нему и что-то сказать, но старый князь остановил его предупреждающим жестом.
- Как это могло случиться? – глухо спросил Сергей, не повернув к ним головы. – Почему?
- Мы не знаем этого точно. Ты же знаешь, меня здесь не было, когда… когда все это произошло.
Старый князь вдруг перебил Арсеньева, резко поднимаясь с софы, на которой давал отдых своим больным ногам.
- Может, нам следует обсудить все это после? Ты, должно быть, устал, Сережа. Только прибыл же.

От этого мягкого «Сережа» у Сергея вдруг навернулись слезы на глаза. Он понял, что более не может сохранять хладнокровие и, изо всех сил сохраняя лицо, повернулся к своим собеседникам.
- Вы правы, grand-pè re, - он подошел к деду и поклонился ему. Дед быстро перекрестил его и поцеловал в лоб.
- Ступай с Богом, отдохни с дороги.
Затем Сергей подошел к Арсеньеву. Тот смотрел на него с явной виной и состраданием в глазах.
- Мне очень жаль, - тихо прошептал он после того, как мужчины обнялись. Сергей ничего не ответил ему в ответ. Лишь на пороге комнаты, задержавшись в дверях, он коротко спросил, не поворачивая головы:
- Она знает, что я жив?
- Я тут же поехал к ней в Завидово, как получил от тебя вести, - быстро сказал Арсеньев. Старый князь отвел глаза, заметив, как вздрогнул внук при упоминании имения Воронина.
- И что она? Как отреагировала? Что сказала? – Сергей едва сдерживал свое волнение, бьющееся сейчас в его сердце.
- Она сказала, direz à prince Zagorsky ses quatre vé rité s, - после минутного молчания произнес слово в слово Арсеньев, и Сергей тут же прикрыл глаза, словно яркий солнечный свет, наполнявший комнату, резал ему глаза. Как жестоко! Как больно, Господи …

Сергей не выходил из своей комнаты до ужина. Ни его друг, ни старый князь не находили себе места до этого времени, то и дело посылая лакея подслушать за дверью, что делает барин в тиши своей комнаты в сумраке плотно задернутых гардин. Но комнатный возвращался и сообщал, что у барина тихо, ничего не слышно, видать, почивает. Матвей Сергеевич приказал лакею безотлучно дежурить у комнаты Сергея, и если что пойдет не так, то сразу сообщить ему. Сам он, извинившись перед гостем, удалился к себе, где долго молился перед иконами. На сердце у него была тяжесть оттого, что он знал причину поспешного брака Марины, но не имел ни малейшей возможности поведать о ней Сергею.
- Помоги ему, Господи, помоги ему, - шептал старый князь, едва слышно. Если бы он мог, он с готовностью взял бы на себя те душевные муки, что сейчас испытывал его внук. – Господи, как все запуталось…

Незадолго до ужина лакей передал от Сергея записку, в которой он просил прощения за то, что не может присутствовать на трапезе, ссылаясь на свою усталость с дороги, peut-ê tre demain•. Старый князь и Арсеньев ужинали вдвоем, обсуждая какие угодно темы, только не те, что сейчас действительно волновали их. Они явно тяготились сложившейся атмосферой за столом и с облегчением в душе разошлись после по своим комнатам.

Перед тем, как идти к себе, старый князь зашел к внуку. Тот лежал на постели полностью одетый, в кромешной тьме, и сначала Матвей Сергеевич даже не заметил его.
- Пошто свечей на зажгли тебе? – спросил он, с трудом отпускаясь на кровать. От всех переживаний за последние дни у него снова разболелась спина. Надо будет просить Никодима, чтобы подогрели ему кирпичи перед сном.
- Я не захотел, - ответил Сергей. – Привык уже за эти годы без света.
Матвей Сергеевич протянул руку и коснулся плеча внука. Легонько сжал его.
- Если хочешь поговорить о том, что пришлось пережить, не молчи, говори. Сердце твоего деда сильное, многое еще перенесет. Поверь, в своей жизни я сталкивался со многим.
- Нет пока, - Сергей покачал головой. – Благодарю, быть может, после как-нибудь, когда пройдет поболее времени. Лучше расскажи мне, что произошло тут, пока меня не было. Кто умер, кто женился, et ainsi de suite•.

И Матвей Сергеевич рассказал ему все то, что сам знал, иногда вставляя такие саркастические и едкие замечания на тот или иной счет, что Сергей не мог невольно сдержать улыбки, восхищаясь в душе, как дед ловко угадывал всю подноготную того или иного человека. Лишь один единственный раз молодой Загорский болезненно поморщился – когда старый князь рассказал ему о смерти Натали.
- Ужасно, просто ужасно, - покачал головой Матвей Сергеевич. – Такая молодая и красивая женщина, такая ужасная смерть. Ее похоронили все же на кладбище, граф-таки добился разрешения Синода. Но пережитое все же отразилось на нем – не прошло и года, как он скончался от удара. Теперь в имении за хозяина какой-то дальний родственник. Принял наследство. Титул же отмер… Правда, тяжба только недавно закончилась. Ты же знаешь, после смерти богатого человека на его могилу слетается всякое воронье…
Сергей кивнул, погруженный в свои мысли. Столько потерь за этот день! Да, он не любил Натали так, как она того заслуживала, но она была ему близким и родным человеком, маленькая нить из его прошлого, в котором он был так счастлив.

На следующее утро, едва рассвело, Сергей приказал оседлать ему его вороного, который все эти годы ждал своего хозяина в конюшнях имения Загорских и тотчас узнал князя, приветственно ткнувшись мордой ему в плечо. Сергей ласково погладил его лоб, провел рукой по мощной шее.
- Мой милый коняка, здравствуй, - прошептал он, сглатывая комок, заставший в горле от такой нежной встречи. – Соскучился, Быстрый? Я тоже, коняка, тоже
Даже лошади вернее иных особей женского пола, с горечью подумал Сергей и легко вскочил в седло, словно и не было прошедших лет долгого перерыва.

Спустя полтора часа он уже был в имении, принадлежавшем ранее графу Ланскому. Он не стал заезжать в усадьбу и представляться новым хозяевам, оставив это напоследок, а сразу же повернул к церкви, стоявшей на расстоянии полверсты от усадебного дома. Там, за церковной оградой, хоронили представителей семьи Ланских, прямая ветвь которой оборвалась с уходом старого графа. Именно там лежала сейчас Натали.
Сергей сразу же нашел ее могилу. Мраморный ангел на коленях, со сложенными крыльями, в горе простирающий ладони к небу. Четверостишие на итальянском языке.

Почившая здесь красота пришла
Других существ на свет настолько краше,
Что смерть, с кем естество враждует наше
Для дружбы с ним, ей жизнь оборвала.

Сергей опустился на колени прямо в талый снег, совершенно не обращая внимания на то, что колени тут же стали мокрыми. Он чувствовал, как к горлу поднимается откуда-то из глубины комок невыплаканных слез. Натали была единственным человеком, который искренне и совершенно беззаветно любил его. Она выполнила его последнюю волю – передала его письма адресатам, подчас даже с боем, совершая невозможное. Она носила по нему траур почти год, в то время как его супруга…

«Как истинный твой друг тебе говорю. Бросай ты пить уксус по утрам. Право слово, Натали, скоро твоя кожа будет уж transparente•, как оконное стекло», - шутил он тогда, даже не ведая, что его слова окажутся своего рода пророческими. Сергей запрокинул голову вверх, стараясь удержать слезы, посмотрел в ярко-голубое весеннее небо. Где-то там, в облаках, теперь душа Натали…

Краем глаза он заметил женскую фигуру, появившуюся в калитке церковной ограды. Он быстро перекрестился, поднялся с колен, отряхнувшись от пожухлой прошлогодней листвы, и повернулся к нарушительнице его уединения. Женщина испуганно отпрянула от него в первый миг то ли от неожиданности его движения, то ли от его вида. Сергей невольно усмехнулся при этом, приподняв правый уголок рта. Привыкай, брат, теперь такая реакция будет вечно сопровождать твое появление в людях.

Женщина отвела глаза, опушенные почти белесыми ресницами, в смущении краснея до самых ушей та, что ее веснушки стали почти незаметны на коже.
- Прошу прощения, ваше сиятельство, я не хотела нарушить ваше уединение. Только не здесь, - пролепетала она, неловко теребя ленты своей шляпки, обитой беличьим мехом.
- Вы его не нарушили, я уже собирался уходить, - ответил ей Сергей и наклонил голову, представляясь. – Князь Загорский Сергей Кириллович.
- Да-да, я знаю, - кивнула женщина. – Дворовый сказал мне, что на кладбище поехал всадник, а я слыхала о вашем возвращении. Я поняла, что это вы…
- А вы, я так понимаю, нынешняя хозяйка имения? - спросил Загорский, подавая той руку. Женщина приняла ее, смущаясь, и они вместе направились к выходу, где за оградой их ждали вороной конь и небольшой двухместный экипаж, на котором прибыла сюда женщина.
- Ох, прощу прощения, - опять вспыхнула она. Она слегка приосатновилась, словно желая представиться по правилам, но Загорский не дал ей такой возможности, крепко удерживая ее руку своим локтем. – Краснова Ольга Пантелеевна. Мой муж, отставной майор Краснов, вступил недавно в права наследства. Он был двоюродным племянником сестры покойного графа, так получилось, что самым близким родственником по крови. Он сейчас уехал в Москву, по делам.

Загорский довел ее до коляски тем временем, и она замолкла, осознавая, что говорит немного лишнего. Он помог ей сесть в экипаж, предупреждая помощь кучера, с которым она приехала. Затем хотел было откланяться, так как хозяевам он уже представился, а оставаться долее тут желания не было, но Ольга Пантелеевна вдруг схватила его за рукав, тут же снова заливаясь краской до ушей.
- Не желаете ли заехать на чашку чаю, ваше сиятельство? – она запнулась, но тотчас продолжила, смущаясь. - Мне есть, что передать вам. Некая вещь покойной графини Ланской.

Заинтригованный Сергей согласился и направился верхом вслед за коляской в усадебный дом. Там его провели в небольшую, но уютную гостиную, где в камине ярко горел огонь, а на небольшом столике в мгновение ока, по звонку барыни, сервировали чай с закусками. Выпить чашку горячего чая в кресле у огня было поистине наслаждением, особенно перед дорогой.
Разговор за чаем совсем не клеился. Ольга Пантелеевна переехала в имение из Рязани, где и вышел в отставку ее муж, посему общих знакомых у них не было, а Сергей давно не был в приличном обществе и отвык от пустой светской беседы. Когда они обсудили погоду и будущие урожаи, темы были исчерпаны, и воцарилось молчание. Тогда хозяйка поднялась и вышла из комнаты, извинившись. Вернулась же она с толстой тетрадью в руках.
- Вот, возьмите, - протянула она тетрадь Загорскому. – Я нашла это, когда слуги разбирали вещи покойной графини. Ее дневник. Думаю, она хотела бы, чтобы эта вещь принадлежала вам. Не знаю, почему, но я так и не смогла уничтожить ее, словно кто-то невидимый удерживал меня от этого шага. Теперь я знаю, почему. Это она хотела, чтобы вы прочитали его.

Сергей аккуратно взял из ее рук тетрадь. Видя его вопросительный взгляд, Ольга Пантелеевна вспыхнула.
- Я прочитала только посвящение на первой странице. Более совесть не дозволила. Чужие тайны…
И Сергей поверил ей. Он видел ее смущение и ее наивность, как скрывались ее веснушки под разливающейся по лицу краской. Она была так чиста душой, так искренна. Давно он не встречал женщин подобных ей.
- Простите мои подозрения, - извинился он, покидая усадьбу. – Я давно разуверился в людях, посему так подозрителен ко всем.
- Я понимаю, - буквально пролепетала Ольга Пантелеевна в ответ, смущенная прикосновением губ к своей руке.

Только спустя некоторое время в уединении своей спальни Сергей смог открыть тетрадь, исписанную аккуратным почерком Натали. Ее дневник начинался с того самого дня, как она встретила молодого наследника рода Загорских. Он невольно улыбался, читая эти слегка наивные строки, полные восторга и слепой влюбленности, вспоминая те дни, когда они тайно встречались на границе владений их семей. Затем было описание ее метаний в выборе меж ним и престарелым, но богатым графом, и свадьба в итоге.
Тон записей становился все менее наивным, менее радостным. Их встреча на маскараде в Павловске, с которой началась их связь с Натали, вернула было повествованию счастливые нотки, но затем все опять стало мрачным, тоскливым, наполненным страданиями и муками неразделенной любви.

«…Я снова и снова ищу подтверждения тому, что он не забыл меня, что он снова мой, тот Серж, что клялся мне в любви когда-то. Сама себя по знакам, придуманным мною же, убеждаю, что он любит меня по-прежнему. Но каждая очередная измена – стрела в мое израненное сердце. За что, мой милый? За что ты так ранишь меня?..»
Сергею было больно читать эти строки. Как же она страдала. Как же он мучил ее то уходя в другую постель, то снова возвращаясь к ней, которая всегда преданно ждала его.

А затем описание их окончательного разрыва, и странная запись, единственная на одной их дат, следующей после их расставания: «Я ездила к А.В. Зачем? Сама не знаю… Как же я низка!».
Потом был двухнедельный перерыв в записях. Обрывочные фразы, датированные концом мая 1836 года. Затем подробное описание их встречи в Пятигорске, ее размышления о дальнейшей судьбе. И запись, размытая слезами, в тот день, когда пришла весть о его гибели:
«…Мое сердце остановилось сегодня, хотя по-прежнему продолжает гонять кровь по телу. Страшная весть. Его более нет. Как в это поверить? Как поверить в то, что в этом страшном ящике привезли твое тело, любимый? Пустая оболочка, что осталась от тебя. Твои награды в бархатных футлярах, твои любимые вещи, собранные в какой-то мешок. Вот и все, что осталось нам. Зачем? Все, поверь мне, все отдала бы, лишь бы ты дышал. Я смирилась с твоим венчанием, отдала другой, но как отдать тебя Смерти?...»
«…Как я завидую твоему денщику – он рыдает, как младенец, не переставая. Я же не могу пролить и капли этой целительной влаги. Боль змеей свернулась у меня в сердце и не желает покидать своего пристанища…».

Тяжелые для него строки, но самое тягостное ждало его впереди. То, что заставило его душу взорваться от боли на сотни кусочков.
«…Мой милый, как она жестока! Как черна ее душа, если она может так спокойно перешагнуть через все, что было меж вами, и идти далее с завидным хладнокровием! Сжечь твое последнее письмо. Немыслимо! Я бы пошла на край света лишь получить его… Я искала в ней хотя бы один признак того, что она страдает от твоей потери, но его не было и в помине. Эта страница моей жизни перевернута, сказала она мне, глядя надменно, свысока, мне нет более дела до этого. Как же я хотела убить ее в тот момент! Как была рада, что отныне не узнаешь, каково это быть преданным так жестоко именно тем человеком, которому отдал свое сердце! Она не оценила этот дар, мой милый, не поняла, что было у нее в руках…»

«…Твое тело только выехало из Пятигорска, а в Петербурге свет ужинал в честь ее помолвки. Шилось блондовое белоснежное платье у m-m Monique, шли приготовления к венчанию, которые не остановились даже после того, как твое тело после отпевания уехало в свой последний путь в Загорское. Ты говорил мне, что она вынуждена лгать, что ты переживаешь за ее душевное состояние. Но кто обманут в итоге? Не ты ли?...»
«…Своим молчанием ты спас ее. Позволил ей осуществить то, о чем она, видно, давно мечтала – стать женой богатого, молодого, знатного… Твой брак с ней потерпел фиаско, и она не стала упускать из рук свою следующую жертву. Графиня Воронина. Сегодня под этим именем она вышла из церкви Аничкова дворца. Она улыбалась. Я же рыдала беззвучно. Мой милый, дай Бог, чтобы твоя душа не видела этого предательства…»

«…Они поистине стоят друг друга. Нынче я нашла в бумагах супруга одну короткую записку. «Вопрос решен. Князь Загорский будет выслан, так что вам нет нужды покидать столицу». Великолепная карьера, блестящий пост, дающий возможность убрать тебя подальше с глаз, подальше с Петербурга, и, кто знает – не навсегда ли? Ты считал его другом, а ее своей женой. Они оба предали тебя, мой милый. Интересно знает ли графиня, что он сделал, чтобы добиться ее? Что устранил тебя со своего пути? Сначала я хотела уведомить ее об этом, но после ночи раздумий поняла, что не в праве этого делать. Пусть живет с твоим убийцей (да-да, в моих глазах он виновен, хоть и косвенно, в твоей гибели!), пусть делит с ним ложе, пусть вынашивает его ребенка. Она достигла своей цели - Завидово полностью в ее руках, говорят, там вовсю идут работы. Бог ей судья, не я…»
«…Я не могу долее называться супругой человека, кто просил о твоей ссылке, кто привел тебя к гибели. Мой муж тоже виновен в твоей гибели, и я ненавижу его за это с утроенной силой. Ненавижу его!...»
Последняя запись была за день до смерти Натали. Всего несколько слов. «Я не могу и не хочу так более. Не живу, а существую. Прости меня, Господи…»

Сергей даже не заметил, сколько времени прошло с тех пор, как он отложил дневник в сторону после прочтения. Он напряженно размышлял, пытаясь найти в своей памяти доказательства, чтобы опровергнуть или подтвердить то, что он только что прочитал. Но все указывало на то, что оправданий нет и быть не может, что написанное в тетради – горькая истина.

«…Но ведаешь ли ты, что в институте девочки с самых младых лет ставят себе цели: получить шифр и (ну, или «или» - у кого как получится) найти хорошую партию. Годами разрабатываются стратегии почище наполеоновских или суворовских. Ведь от этого зависит не только дальнейшая жизнь этих девочек, но и жизни ее родных… ….А кто у нас из холостых un parti trè s brillant•? Князь Загорский да граф Воронин. И именно в этой очередности, он же не так богат, как ваша семья, n'est-ce-pas? Вот и держит она его пока на расстоянии, пока с тобой не разрешилось дело. А как падешь к ее ногам, так граф-то отставку и получит…» - предупреждала его Натали.
Да разве не сама Марина как-то сказала ему во время их объяснения на охоте в Киреевке: «… - Я же женщина, князь, а потому такая же продажная, как остальные. Мы различаемся только ценой. Моя цена – честное имя и обручальное кольцо на пальце. Да еще благополучие моих близких…»?

«…Я влюблен, и я намерен пойти до самого конца. Да – да, готов расстаться со своей свободой и окольцевать себя. Поверь, мне ради нее стоит пойти и не на такие жертвы...» - сказал Анатоль о Марине, когда они сидели в ресторации в первый вечер после возвращения Сергея в Петербург из Италии. Вот Анатоль и пошел на жертвы, забывая обо всем на свете.

Лишь когда в дверь постучал лакей и объявил, что скоро будут подавать ужин, что его сиятельство просит молодого барина спуститься в столовую, Сергей вернулся на грешную землю из своих мучительных раздумий. За окном уже было темно, потому он поднялся и, пройдя к комоду, зажег поочередно все свечи в жирандоле. Вспыхнувшее пламя осветило его отражение в зеркале, висевшем над комодом, и он сперва не узнал себя – так непривычно было ему новое лицо. Он криво улыбнулся уголком рта и поклонился своему двойнику в зеркале.

К ужину Сергей появился в своем мундире, а не в штатском, в котором ходил до этого, награды отражали блеск многочисленных свечей в столовой. Мундир был ему слегка узковат в плечах – за время, проведенное в плену за тяжелой работой, его мускулы стали побольше, чем были до того, и Сергей первым же делом решил пошить новый, сразу же по приезде в Петербург, о чем и сообщил за столом своему деду и Арсеньеву.
- Ты уезжаешь в Петербург? – удивился старый князь.
- Ненадолго, - заверил его Сергей. – Улажу нерешенные дела и вернусь. Кроме того, сегодня, оказывается, пришло письмо из столицы, из императорской канцелярии. Государь желает меня видеть во дворце. Видимо, уже наслышан о моих приключениях.

В его голосе сквозила такая ирония, а смех был такой злой, что старый князь невольно нахмурился. Да, перед ним был тот прежний Сергей, что всегда пикировал его реплики и смело встречал его нападки, а не тот ранимый, питаемый смутными надеждами на будущее, что вошел вчера в этот дом. Это был прежний Сергей, что покинул его три года назад, но Матвей Сергеевич уже не знал, следует ли ему радоваться этому возвращению этого холодного и безразличного ко всему, саркастичного, бездушного человека, ведь тот, что искал поддержки вчера в его объятиях, был ему более по душе.

- Кроме того, я думаю, что наш общий с Paul’ем друг тоже горит желанием убедиться, что я жив и невредим. Такая радость в нашем маленьком кружке! Мы обязательно должны ее отпраздновать, n'est-ce pas, mon cher ami•?
- Оui, bien sû r•, - ответил ему растерянно Арсеньев, недоумевая о причинах его такой бурной радости, такого приподнятого настроения. Он был рад, что Сергей так скоро пришел в себя, но подобное его поведение немного настораживало – ведь он знал, как глубоко может прятать в себе свои переживания его друг. – Ежели ты так желаешь.

Лишь за коньяком, когда мужчины сидели в диванной, а Сергей курил сигару, медленно покачиваясь в плетенном кресле-качалке, старый князь поднял тему, что волновала его все это время, с тех пор, как он узнал, что его внук жив.
- Что ты планируешь делать в отношении своей жены? – спросил он, зная, что наступает на больную мозоль, но не смея удержаться. – Вы ведь венчаны, срок в пять лет не прошел.
Качание кресла Сергея замедлило свой ход на мгновение, но потом снова пустилось в движение.
- Я не знаю, - коротко ответил он. Но Матвей Сергеевич не желал уступать.
- Так нельзя, вы же венчаны! Надобно написать отцу Паисию…
- Пока не надо! – отрезал зло Сергей. – Дай мне время. Я должен все обдумать.

Внезапно подал голос Арсеньев. Он не хотел говорить об этом сейчас, но считал, что нет другого выхода в эту минуту.
- В приходской книге нет ваших имен.
Кресло Сергея остановилось. Он смотрел на друга внимательным, пронзающим душу взглядом.
- Продолжай, - потребовал он. Старый же князь был явно удивлен и шокирован открывшимся обстоятельством, он трясущимися руками полез за табакеркой и от души втянул в себя понюшку, стараясь успокоить свои нервы.
- Записи о вашем венчании нет, - виновато глядя на Сергея, продолжил Арсеньев. – Я справлялся, когда вернулся из-за границы, обо всех обстоятельствах вашего венчания, искал доказательства. Почему ты не сказал, что вас венчал не отец Александр? Почему не сказал, что приезжал архиерей, твой дядя?
- Сейчас, кажется, речь не об том, - отрезал Сергей. – Книга. Что с ней?
- Я не нашел там записи о венчании. Нет там ваших имен. Но она была начата за несколько недель до вашего таинства, и я предположил, что возможно, был подлог, - Арсеньев отвел свой взгляд от Сергея, не в силах смотреть ему в глаза, особенно сейчас, когда он откроет ему этот тяжкую для него правду. – Надавил на дьяка, он тут же признался, что переписал книгу заново, не внося в нее ваши имена. А старую отдал, разумеется, не бесплатно, заказчику сего действа – даме под вуалями, что слезно умоляла об этом, суля ему большие деньги. Вот он и соблазнился.
- Даме под вуалями, - повторил Загорский без какой-либо интонации в голосе, словно просто констатируя факт. Потом оттолкнулся ногой от пола, и кресло снова продолжило движение, качая его вес.

- Знаете, - сказал он спустя некоторое время, пристально глядя в огонь. – Говорят, где-то в далеких жарких странах есть традиция. Когда супруг умирает, его жена должна уйти вслед за ним. Ее сжигают вместе с телом мужа на костре. Чтобы и там, в загробном мире они вечно были вместе.
Арсеньев почувствовал, как при этих жестоких словах, сказанных абсолютно равнодушным тоном, у него по спине побежали мурашки.
- К чему ты речь об том завел, Серж? – попытался улыбнуться он. Сергей отвел свой взгляд от огня и посмотрел на друга.
- Да так, вспомнилось просто, - он широко улыбнулся и поднялся с кресла. – Ну что, мои дорогие? Может приказать принести ломберный стол? Сыграем несколько партий? В вист или фараон? Я знаю, мне должно сегодня непременно повезти. Ведь не зря же меня называют баловнем судьбы, n'est-ce pas, Paul?
Сергей широко улыбался другу, хлопая его плечу, но тот прекрасно видел, как холодны его глаза, и от этого холода Арсеньеву вдруг стало не по себе.

Той же ночью, ворочаясь в постели, сбивая простыни в один комок, Загорский осознал, что мысли, постоянно будоражащие его разум, не дадут покоя усталому телу, не позволят провалиться в спасительный сон, который поможет ему забыть о тягостной для него реальности. Он встал с постели, прошелся к окну и, отодвинув занавесь, стал смотреть на звездное небо. Откуда-то издалека в этой ночной тишине доносился лай собак, видно, из деревни, с той стороны. Небо было ясное, безоблачное, потому было видно видно каждую звездочку.

Вот оно, это созвездие. Буква «М» из неярких звезд. Сергею вдруг стало тяжело дышать, он рванул завязки сорочки у горла. Как же он ненавидел в этот момент весь этот мир! Ненавидел всех и вся! Зачем он вернулся? Чтобы узнать, что его ждал только дед? Что, кроме него, Сергей никому и не нужен? Получается, что все, к чему он так яростно стремился, ради чего снес столько унижений и горестей, было выдумано им самим. У нее теперь своя жизнь, в которой, как выяснилось, ему нет места.
Боже, взглянуть бы на ее, коснуться еще всего лишь раз! Он запустил ладонь в волосы и застонал еле слышно. О чем он думает? Она предала его, гореть ей в аду!

Сергей вдруг замер на месте, а потом сорвался и резко подошел к фраку, в котором приехал вчера днем в Загорское. Степан его вычистил от дорожной грязи и проветрил, и сейчас тот висел на стуле. Загорский опустил руку в карман, не надеясь найти то, что так хотел получить в свои руки сейчас, то, что могло бы ему сейчас помочь. Что, если Степан принял за грязь и выкинул вон? Но нет, в потайном кармане фрака лежал небольшой сверточек, никто не посягнул на него.
Сергей достал его из кармана и, аккуратно развернув, достал одну ханку. Вот оно. То, что ему так необходимо сейчас. То, что успокоит его истерзанную душу, принесет долгожданное облегчение. Он медленно положил в рот небольшую лепешку и принялся разжевывать, чувствуя, как пропитывается слюна вкусом ханки. После лег на постель и принялся ждать.

Долго не пришлось томиться в одиночестве. Вместе с очередным лунным лучом в комнату тихо проскользнула женская фигура в белой кружевной сорочке и капоте, который она тут же скинула одним движением.
- Я ждал тебя, - прошептал он.
- Я здесь, я твоя…, - прошептала она ему в губы и ласково провела языком по его шее. Дикое неудержимое желание захлестнуло его тело, и он прижал ее к себе сильнее, ласково гладя ладонями по ягодицам. В ответ раздался ее тихий счастливый смех, и он припал к ее губам.

Это был его рай. Только с ней и здесь. Его le paradis terrestre•.

• может быть, завтра (фр.)
• и тому подобное (фр.)
• прозрачная (фр.)
• блестящая партия (фр).
• не так ли, мой дорогой друг? (фр)
• да, конечно (фр.)
• рай на земле (фр.)