Глава 3. Стадии психоаналитического понимания.

Знание невротических наклонностей и их скрытого смысла дает общее представление о том, что должно быть проработано в процессе анализа. Но, кроме того, желательно знать и последовательность, в которой должна быть проделана эта работа. Можно ли браться за решение проблем как попало? Не следует ли вначале понять отдельные элементы, прежде чем составные части мозаики не сложатся в понятную картину? Или, быть может, есть принципы, которые могут служить руководством в лабиринте предъявляемого материала?

Ответ Фрейда на этот вопрос выглядит довольно простым. Фрейд утверждал, что в начале анализа человек будет демонстрировать тот же фасад, какой он демонстрирует миру в целом, а его вытесненные стремления проявляются постепенно в последовательности от менее вытесненных к вытесненным более глубоко. ЕСЛИ смотреть на аналитическую процедуру с высоты птичьего полета, то этот ответ будет верным. И даже как руководство к действию приведенный общий принцип был бы вполне приемлем, если бы получаемые данные располагались вокруг единой вертикальной оси, вдоль которой мы бы прокладывали свой путь в глубины. Но если бы мы предположили, что это действительно так, если бы мы допустили, что в случае продолжения анализа — что бы ни обнаруживал материал — шаг за шагом мы проникаем в вытесненную область, то легко могли бы попасть впросак, что и в самом деле не так уж редко бывает.

Теория неврозов, которую мы излагали в предыдущей главе, дает нам более четкие директивы. Согласно этой теории, в невротической личности имеется несколько узловых пунктов, образуемых невротическими наклонностями, и вокруг каждого их них формируется своя структура. Вывод, вытекающий для терапевтической процедуры, вкратце таков: мы должны раскрывать каждую наклонность и каждый раз при этом спускаться вглубь. Более конкретно это означает, что скрытые значения каждой невротической наклонности вытеснены в разной степени. Те из них, что вытеснены менее глубоко, становятся доступными в первую очередь; те же, что вытеснены более глубоко, обнаруживаются позднее. Пример самоанализа, представленный в главе 8, проиллюстрирует это положение.

Этот же принцип применим и к последовательности, в которой можно приступать к работе над самими невротическими наклонностями. Один пациент начнет с выявления скрытого значения его стремления к абсолютной независимости и превосходству и только много позднее может попытаться обнаружить и проработать проявления своей уступчивости или потребности в любви и привязанности. Другой пациент начнет с открытой демонстрации своей потребности быть любимым и получать одобрение, а к своим наклонностям управлять другими, если таковые у него имеются, вначале, возможно, даже не сумеет приблизиться; третий же с самого начала проявит необычайно сильное стремление к власти. То, что наклонность проявляется в начале анализа, ни в коей мере не говорит о ее большей важности в сравнении с другими или, наоборот, ее незначительности: невротическая наклонность, проявляющаяся при анализе первой, не обязательно является самой сильной с точки зрения ее влияния на личность. Мы бы скорее сказали, что первой выкристаллизовывается та наклонность, которая наилучшим образом согласуется с сознательным или наполовину осознанным образом себя. Если вторичные защиты — то есть способы самооправдания — развиты достаточно сильно, то они могут полностью доминировать в картине в начале анализа. В таком случае невротические наклонности становятся видимыми и доступными лишь позднее.

Я бы хотела проиллюстрировать стадии достижения понимания на примере пациентки Клэр, история детства которой была вкратце обрисована в предыдущей главе. Когда анализ конкретного случая излагается в целях иллюстрации, его, разумеется, приходится существенно упрощать и схематизировать. Поэтому мне пришлось опустить не только многие детали, но и все сложности, которые возникали в ходе аналитической работы. Кроме того, в кратком изложении различные фазы анализа предстают более ясно очерченными, чем в реальном процессе: например, факторы, предстающие в отчете как относящиеся к первой фазе, на самом деле выступали тогда весьма смутно и прояснились только в ходе дальнейшего анализа. Я полагаю, однако, что подобные неточности не умаляют существенным образом правомерность излагаемых принципов.

Клэр обратилась за помощью к психоаналитику в тридцатилетнем возрасте по различным причинам. Ее легко охватывала парализующая усталость, мешавшая работе и жизни в обществе. Она также жаловалась на явно недостаточную уверенность в себе. Хотя профессиональная карьера и должность редактора в одном из журналов в тот момент вполне ее устраивали, присущие честолюбивые стремления писать пьесы и рассказы наталкивались на непреодолимые внутренние барьеры. Она вполне могла выполнять рутинную работу, но была совершенно неспособна к работе творческой, объясняя эту неспособность возможным отсутствием таланта. Клэр вышла замуж в возрасте двадцати трех лет, но три года спустя ее муж умер. После замужества у нее была связь с другим мужчиной, которая продолжалась и в период анализа. В соответствии с тем, как она все это представляла вначале, эти отношения как в сексуальном плане, так и во всем остальном были вполне удовлетворительными.

Анализ растянулся на четыре с половиной года. Сначала в течение полутора лет она посещала психоаналитика. Затем последовал двухлетний перерыв, в течение которого она занималась в основном самоанализом. После этого еще в течение года она время от времени возвращалась к психоанализу.

В анализе Клэр можно выделить три основные стадии: раскрытие ее навязчивой скромности; раскрытие ее навязчивой зависимости от партнера; и, наконец, раскрытие ее навязчивой потребности принуждать других к признанию ее превосходства. Ни одна из этих наклонностей не была очевидной ни для нее самой, ни для других.

На первой стадии анализа выявились следующие компульсивные элементы. Она была склонна всячески принижать свою значимость и способности: она не только сомневалась в своих достоинствах, но и упорно отрицала само их наличие, утверждая, что она неумна, непривлекательна и не обладает талантами; она имела тенденцию отвергать доказательства обратного. Кроме того, Клэр была склонна ставить других выше себя, а если случались разногласия, то автоматически считала, что правы другие. Она вспомнила, что, когда ее муж начал встречаться с другой женщиной, она не сделала ничего, чтобы хоть как-то воспрепятствовать этому, хотя и крайне болезненно переживала; она оправдывала мужа тем, что предпочтение им другой женщины диктовалось большей ее привлекательностью и нежностью. Кроме того, для нее было чуть ли не невозможным тратить деньги на себя: путешествуя с другими, она вполне могла получать удовольствие, живя в дорогих гостиницах, даже если вносила свою долю в общие траты, но как только она оставалась одна, то не могла позволить себе тратить деньги на такие вещи, как путешествия, платья, игры, книги. Наконец, хотя она занимала должность руководителя, она не могла приказывать; если же избежать этого было нельзя, она отдавала приказания извиняющимся голосом.

Вывод, сделанный на основании этих сведений, состоял в том, что у нее развилась навязчивая скромность, она чувствовала себя обязанной ограничить жизнь узкими рамками и всегда оставаться в тени. Когда эта наклонность была однажды осознана и проанализирован ее источник в детстве, мы планомерно стали рассматривать формы ее проявления и последствия. Какую же роль эта наклонность играла в ее жизни?

Она ни в чем не могла себя утвердить. В спорах другим было легко поколебать ее мнение. Несмотря на свое умение тонко разбираться в людях, она была совершенно неспособна, исключая лишь редактирование, занимать критическую позицию, когда от нее этого ждали. Она уже сталкивалась с серьезными трудностями, например, когда не смогла понять, что ее коллега старался любым способом подорвать ее положение; и даже тогда, когда эта ситуация стала совершенно понятной всем остальным, она по-прежнему считала его своим другом. Ее навязчивое стремление быть на вторых ролях отчетливо проявлялось в играх: в теннисе, например, она была слишком скованна, чтобы играть хорошо, хотя иногда игра ей удавалась; но как только она понимала, что может выиграть, тут же начинала плохо играть. Желания других были для нее гораздо важнее собственных: она соглашалась брать отпуск на то время, от которого другие отказывались; она выполняла за других работу, если те были недовольны ее объемом.

Но важнее всего было подавление ею собственных чувств и желаний. Свое внутреннее сопротивление построению дальних планов она считала проявлением «реализма» — свидетельством того, что она никогда не хотела недостижимого. На самом деле она была «реалистичной» настолько же мало, как любой другой человек, предъявляющий чрезмерные требования к жизни; она просто сдерживала свои желания, ставя их ниже достижимого уровня. Она была нереалистичной, живя во всех отношениях — в социальном, в экономическом, в профессиональном, в духовном — ниже того уровня, который был ей по средствам. Как показала дальнейшая жизнь, она обладала всем, чтобы нравиться многим людям, выглядеть привлекательной и писать интересные и оригинальные вещи.

Наиболее общими последствиями этой наклонности были постепенное уменьшение уверенности в себе и общее недовольство жизнью. О последнем она не имела ни малейшего представления и не могла осознать его до тех пор, пока «все было в порядке». Она не сознавала ясно своих желаний или то, что они не исполнены. Это общее недовольство жизнью проявлялось лишь по пустякам в виде внезапных и совершенно для нее непонятных приступов плача.

Долгое время она признавала истину, содержащуюся в этих выводах, лишь отчасти; в важных вопросах она молчаливо продолжала считать, что я либо переоценивала ее, либо использовала ободрение в качестве средства терапии. Наконец она осознала, причем весьма впечатляющим образом, что на самом деле за этим фасадом скромности скрывалась сильная тревога. Это произошло в то время, когда она собиралась предложить несколько видоизменить журнал. Она была уверена, что ее план интересен, что он не должен встретить большого сопротивления и что все будут ей даже признательны. Однако перед тем, как его представить, она вдруг почувствовала сильную панику, которую рациональным образом объяснить было невозможно. В начале обсуждения она по-прежнему ощущала панику, и ей даже пришлось покинуть комнату из-за внезапного расстройства желудка. Но как только дискуссия постепенно стала оборачиваться в ее пользу, паника улеглась. В конце концов ее план был одобрен. Она вернулась домой, испытывая душевный подъем, и это хорошее настроение сохранялось у неё, когда она пришла на очередной аналитический сеанс.

Я сказала ей, что она произвела настоящий триумф, но это мое замечание она с некоторым раздражением отвергла. Разумеется, она получила удовольствие от признания, но преобладало у нее чувство того, что она избежала большой опасности. Только спустя два с лишним года она смогла приступить к проработке других элементов, связанных с этим переживанием, — честолюбия, боязни поражения, триумфа. В то время ее чувства, которые так или иначе выражались в ассоциациях, были целиком сосредоточены на проблеме скромности. Она считала, что была слишком самонадеянной, предложив свой новый план: «Ну кто я такая, чтобы знать, что лучше!» Но постепенно она осознала, что такая установка основывалась на том, что избрать иную линию поведения означало для нее попытку выйти за пределы узких границ, искусственно созданных и ревностно ею оберегаемых. И только признав справедливость этого наблюдения, она полностью убедилась, что ее скромность была фасадом, который надо было сохранять ради собственной безопасности. Результатом первой стадии работы явилась зарождавшаяся вера в себя и проблески смелости иметь и утверждать свои мнения и желания.

Второй период был посвящен в основном работе над ее зависимостью от «партнера». Большинство связанных с нею проблем она проработала сама, как это будет показано в дальнейшем более подробно. Эта зависимость, несмотря на ее непреодолимую силу, была вытеснена гораздо глубже, чем предыдущая наклонность. Ей никогда не приходило в голову, что в ее отношениях с мужчинами могло быть что-то не так. Напротив, она считала, что здесь-то как раз все было благополучно. Анализ постепенно изменял эти представления.

На навязчивую зависимость указывали три основных момента. Первый заключался в том, что она чувствовала себя совершенно потерянной, как маленький ребенок в незнакомом лесу, когда отношения прекращались или когда на какое-то время она разлучалась со значимым для нее человеком. Подобного рода переживания она впервые испытала в двадцатилетнем возрасте, когда покинула родительский дом. Она ощущала себя перышком, носимым во вселенной, и писала исполненные отчаянием письма матери, заявляя, что не может жить без нее. Но тоска по дому исчезла, когда она увлеклась одним пожилым человеком — преуспевающим писателем, проявившим интерес к ее работам и оказавшим ей покровительство. Разумеется, это переживание чувства потерянности, когда она впервые оказалась в одиночестве, вполне понятно, если учесть ее безмятежную юность и защищенность от жизненных невзгод. Но последующие реакции, в сущности, были такими же и создавали странный контраст с ее успешной — вопреки вышеупомянутым трудностям — профессиональной карьерой.

Другим обращавшим на себя внимание фактом в этих взаимоотношениях было то, что весь мир вокруг нее словно исчезал и только любимый человек был важен. Мысли и чувства сосредоточивались на телефонном звонке, письме или визите к нему. Часы, проведенные без него, были наполнены лишь ожиданием встречи с ним, раздумьями о том, как он к ней относится. И самое главное, она чувствовала себя абсолютно несчастной, когда он был недостаточно тактичен или, как ей казалось, ее отвергал. В это время все остальные человеческие отношения — ее работа и прочие интересы — едва не теряли для нее всякую ценность.

Третьим моментом являлась мечта о сильном и уверенном в себе человеке, добровольной рабой которого она бы стала, а он в свою очередь дал бы ей все, что ей нужно, — от материального достатка до душевного вдохновения — и сделал бы ее великой писательницей.

По мере осознания значения этих факторов постепенно становилась очевидной ее навязчивая потребность опираться на партнера, проявления и следствия которой мы прорабатывали. Основной чертой этой потребности была полностью вытесненная паразитическая установка, бессознательное желание «сидеть на шее» партнера, ожидая, что он наполнит содержанием ее жизнь, возьмет ответственность на себя, разрешит все ее трудности и сделает ее знаменитой без каких-либо усилий с ее стороны. Эта наклонность отдаляла ее не только от других людей, но и от самого партнера, поскольку неизбежное разочарование, которое она начинала испытывать, когда ее сокровенные связанные с ним надежды оставались неисполненными, вызывало в ней глубокое внутреннее раздражение. Это раздражение в значительной мере вытеснялось из страха потерять партнера, но отчасти проявлялось в случавшихся время от времени вспышках негодования. Другим следствием было то, что она ни от чего не получала удовольствие, если не могла разделить его с партнером. Наиболее общим следствием этой наклонности было то, что ее установки делали ее еще более беззащитной и пассивной и усиливали ее презрение к себе самой.

Между этой наклонностью и предыдущей имелась двоякого рода связь. С одной стороны, навязчивая скромность была одной из причин ее потребности в партнере. Она не могла заботиться об исполнении собственных желаний, и поэтому ей нужен был кто-то, кто бы о них позаботился. Она не могла защищать себя, и поэтому ей нужен был кто-то, кто бы ее защитил. Она была неспособна видеть свои ценные качества, и поэтому ей нужен был кто-то, кто бы ценность ее подтвердил. С другой стороны, налицо был острый конфликт между навязчивой скромностью и чрезмерными ожиданиями от партнера. Из-за этого бессознательного конфликта ей всякий раз приходилось искажать ситуацию, когда она бывала разочарована из-за обманутых ожиданий. В таких ситуациях она чувствовала себя жертвой невыносимо грубого и оскорбительного обращения, и это делало ее несчастной и озлобленной. Большую часть озлобленности ей приходилось подавлять из-за страха оказаться покинутой, но само ее существование подрывало их отношения и превращало ожидания Клэр в исполненные местью претензии. Она чувствовала себя расстроенной, и именно этим во многом объяснялась ее усталость и внутреннее сопротивление продуктивной работе.

В результате аналитической работы в этот период она преодолела свою паразитическую беспомощность и стала способной проявлять гораздо больше активности. Усталость теперь уже не была постоянной, а проявлялась лишь время от времени. Она стала способной писать, хотя и испытывала по-прежнему сильное внутреннее сопротивление. Ее отношения с людьми приобрели более дружелюбный характер, хотя пока еще были далеки от непосредственности; на окружающих она производила впечатление высокомерной, в то время как сама продолжала ощущать сильную робость. Общая перемена в ней отразилась в одном из ее сновидений; ей снилось, что она путешествовала со своим другом на автомобиле по незнакомой стране, и ей пришло в голову, что она тоже могла бы водить автомобиль, но у нее нет водительских прав. На самом деле она имела водительские права и могла управлять автомобилем, как и ее друг. Этот сон символизировал проблески сознания того, что у нее есть собственные права и она не обязана ощущать себя беспомощным придатком.

Третий и последний период аналитической работы был посвящен вытесненным честолюбивым стремлениям. У нее был период в жизни, когда она была просто одержима неистовым честолюбием. Этот период продолжался довольно долго: начиная с последних лет учебы в школе вплоть до второго года обучения в колледже. И можно было только догадываться, что это честолюбие продолжало существовать и действовать «втихую». Об этом свидетельствовали приподнятое настроение и чрезмерная радость от признания ее заслуг, а также боязнь неудачи и тревога при любой попытке самостоятельной работы.

По своей структуре эта наклонность была более сложной, чем две другие. В отличие от них она заключалась в попытке активно справляться с жизнью и бороться с враждебными силами. С этим был связан первый неизменно присутствовавший элемент ее честолюбия: она сама чувствовала, что в нем был позитивный момент, и постоянно желала вернуть свое былое честолюбие. Вторым элементом, питавшим ее честолюбие, была необходимость восстановить утраченное уважение к себе. Третьим элементом являлась мстительность: успех означал торжество над всеми, кто ранее унижал ее, тогда как неудача означала позорное поражение. Чтобы понять особенности этого честолюбия, мы должны вновь вернуться к истории ее жизни и показать последовательные изменения, которым оно подверглось.

Дух борьбы, связанный с этой наклонностью, проявился в ее жизни очень рано. Фактически он предшествовал развитию двух других наклонностей. В этот период анализа в ее уме всплывали ранние воспоминания о своем сопротивлении, неповиновении, воинственных требованиях, всевозможных проказах. Как мы уже знаем, она проиграла эту битву за место под солнцем, ибо условия, в которых она оказалась, были слишком неблагоприятны. Когда ей было одиннадцать лет, после ряда неприятных событий, этот дух борьбы вновь проявился у нее в форме болезненного честолюбия. Теперь, однако, он был исполнен вытесненной враждебностью: он впитал в себя все накопившиеся желания мести за несправедливое обращение с ней, которое она постоянно испытывала, и за растоптанное чувство собственного достоинства. Отныне в ее честолюбии присутствовали оба упомянутых элемента: будучи на вершине, она восстановит поколебленную уверенность в себе и, нанося поражение другим, отомстит за свои обиды. Это школьное честолюбие со всеми его навязчивыми и разрушительными элементами было тем не менее реалистичным в сравнении с боге поздними наслоениями, ибо требовало усилий для достижения превосходства над другими за счет реальных успехов. В старших классах школы ей удавалось быть первой. Однако в колледже, где ей пришлось столкнуться с большей конкуренцией, она вдруг лишилась всякого честолюбия, вместо того чтобы приложить усилия, которые, казалось бы, требовались в подобной ситуации, если она хотела по-прежнему оставаться первой. Она не могла найти в себе достаточной смелости для совершения этих усилий, и это было связано с тремя основными причинами. Первая заключалась в том, что из-за своей навязчивой скромности ей приходилось бороться с постоянными сомнениями в способностях своего ума. Другая заключалась в действительном ослаблении гибкости интеллекта из-за подавления способности критически мыслить. Наконец, ей не хотелось рисковать, ибо ее потребность превосходить других была чересчур компульсивной.

Однако отказ от внешнего проявления честолюбия не ослабил ее стремления к торжеству над другими. Ей пришлось искать компромиссное решение, и оно — в противоположность открытому честолюбию в школе — оказалось весьма изворотливым. В сущности, она хотела торжествовать над другими, не прикладывая для этого усилий. Она пыталась достичь столь большой ловкости тремя способами, и все они были глубоко бессознательными. Первый заключался в том, чтобы воспринимать любую жизненную удачу как триумф над другими. Спектр этих проявлений был очень широк — от осознанного чувства торжества из-за хорошей погоды во время экскурсии до бессознательного торжества над неким «врагом», больным или умирающим. И наоборот, каждая неудача переживалась ею не просто как неудача, а как позорное поражение. Такая установка лишь усиливала ее боязнь жизни, ибо означала опору на факторы, которые ею не контролировались. Второй способ заключался в смещении потребности в триумфе на любовные отношения. Иметь любовника или мужа было триумфом; оставаться одной означало позорное поражение. Третьим способом достижения триумфа было требование, чтобы муж или любовник, представавший в фантазиях могущественным человеком, сделал ее знаменитой без каких-либо усилий с ее стороны, возможно, просто позволив ей разделить его успех. Эти установки создали неразрешимые конфликты в ее дальнейших личных отношениях и значительно усилили ее потребность в «партнере», поскольку он должен был взять на себя все эти важнейшие функции.

Последствия этой наклонности были проработаны через осознание того влияния, которое они оказывали на ее отношение к жизни в целом, к работе, к окружающим людям и к себе. Важным результатом этого исследования было частичное устранение ее внутреннего сопротивления работе.

Затем мы взялись за выяснение взаимосвязи этой наклонности с двумя другими. С одной стороны, они находились в состоянии непримиримого конфликта, с другой — усиливали друг друга, свидетельствуя о том, сколь безнадежно она увязла в своей невротической структуре. Ее навязчивое желание занимать скромное место противоречило навязчивому стремлению торжествовать над другими; честолюбивое желание превосходить других находилось в конфликте с паразитической зависимостью. Две эти наклонности неизбежно сталкивались, либо порождая тревогу, либо парализуя друг друга. Этот парализующий эффект, равно как и внутреннее сопротивление работе, оказался одним из самых глубоких источников ее усталости. Не менее важным, однако, было и то, как эти наклонности усиливали друг друга. Быть скромной и постоянно оставаться в тени являлось тем более необходимым, что это служило также прикрытием потребности торжествовать над другими. Наличие партнера, как уже отмечалось, стало жизненно необходимым условием, ибо он должен был окольным путем удовлетворять ее стремление к триумфу. Кроме того, чувство униженности, проистекавшее из потребности жить ниже своих эмоциональных и интеллектуальных способностей, а также ее зависимость от партнера порождали все новые мстительные чувства и, таким образом, укореняли и усиливали ее жажду триумфа.

Аналитическая работа состояла в последовательном разрушении сложившихся порочных кругов. То, что ее навязчивая скромность отчасти уже уступила место самоутверждению, явлилось большой помощью, поскольку автоматически ослабляло потребность в триумфе. Точно так же частичное решение проблемы зависимости, сделав Клэр сильнее и ослабив чувство унижения, сделало эту потребность менее выраженной. Поэтому, когда мы наконец подошли к проблеме мстительности, которая ею самой воспринималась очень болезненно, она смогла с возросшей внутренней силой взяться за ее разрешение. Браться же за эту проблему с самого начала вряд ли было возможно. Во-первых, она была бы нам просто непонятна, а во-вторых, Клэр не смогла бы с нею справиться.

Итогом этого последнего периода анализа было общее освобождение энергии. Клэр восстановила свое утраченное честолюбие на гораздо более прочной основе. Теперь оно было менее навязчивым и менее разрушительным; его акцент сместился с заинтересованности в успехе на интерес к самому делу. Ее отношения с людьми, улучшившиеся уже после второго периода, теперь утратили всю прежнюю напряженность, порождавшуюся сочетанием ложного чувства унижения с защитным высокомерием.

Со всеми должными оговорками насчет упомянутых выше упрощений я могу сказать по опыту, что этот отчет иллюстрирует типичный ход анализа, или, выражаясь более осторожно, идеальный ход анализа. То, что в анализе Клэр было три главных этапа, является совершенно случайным. С таким же успехом могло бы быть два или пять этапов. Типично, однако, что на каждом этапе анализ проходит три стадии: определение невротической наклонности, раскрытие ее причин, проявлений и следствий и выявление взаимосвязей с другими сферами личности, в частности с другими невротическими наклонностями. Эти ступени должны быть пройдены в отношении каждой невротической наклонности. Всякий раз, когда пройдена очередная ступень, часть невротической структуры становится понятнее, пока наконец она не становится ясной в целом. Эти ступени необязательно располагаются в указанном порядке, однако, прежде чем невротическая наклонность сможет быть осознана как таковая, необходимо некоторое понимание ее проявлений. Это хорошо иллюстрирует самоанализ Клэр, который будет изложен в 8-й главе. Прежде чем осознать факт своей зависимости, а также властный побудительный мотив, толкавший ее к зависимым отношениям, Клэр поняла значение этой патологической зависимости.

Каждая из этих ступеней имеет особую терапевтическую ценность. Первая ступень — раскрытие невротической наклонности — означает выявление движущей силы, обусловливающей нарушение в личности, и само по себе такое знание имеет определенную ценность для терапии. Раньше человек чувствовал себя беспомощным, находящимся во власти неких таинственных сил. Определение даже одной из этих сил не только ведет к углублению осознания, но также отчасти рассеивает чувство непонятной беспомощности. Знание конкретной причины нарушения вселяет уверенность, что существует возможность каким-либо образом на него повлиять. Это изменение можно проиллюстрировать на простом примере. Фермер выращивает фруктовые деревья, но, несмотря на все его заботы и старания, они не плодоносят. Спустя некоторое время он чувствует себя обескураженным. И тут он обнаруживает, что его деревья больны какой-то особой болезнью или что в почве не хватает определенного ингредиента. У него сразу же меняется взгляд на проблему, хотя с самими деревьями ничего нового не произошло. Единственное отличие от исходной ситуации заключается.в том, что теперь появилась возможность целенаправленного воздействия.

Иногда одного лишь открытия невротической наклонности достаточно, чтобы устранить невротическое расстройство. Например, один способный администратор был глубоко расстроен тем, что по не зависящим от него причинам к нему изменилось отношение подчиненных, которые прежде всегда были ему преданны. Вместо того чтобы попытаться решить разногласия по-дружески, они стали выдвигать воинственные и необоснованные претензии. Хотя он слыл человеком находчивым, здесь он почувствовал полную неспособность справиться с ситуацией и пришел в такое негодование и отчаяние, что стал подумывать об уходе из бизнеса. Чтобы исправить сложившуюся ситуацию, оказалось достаточно просто выявить у него глубоко укоренившуюся потребность в преданности подчиненных.

Обычно, однако, одно лишь выявление невротической наклонности не приводит к каким-либо радикальным изменениям. Во-первых, потому, что готовность к изменению, возникающая в результате выявления подобной наклонности, весьма слаба и поэтому не очень действенна, а во-вторых, потому, что готовность измениться, даже вполне твердое желание, — это еще не способность к изменению. Такая способность развивается позже.

Причина того, что первоначальное желание преодолеть невротическую наклонность обычно не является стойким, несмотря на энтузиазм, который часто все же присутствует, заключается в том, что эта наклонность имеет также и субъективную ценность, от которой человек не хочет отказываться. Когда возникает перспектива преодолеть ту или иную навязчивую наклонность, автоматически мобилизуются силы, стремящиеся эту наклонность сохранить. Другими словами, вскоре после освобождающего эффекта от ее открытия человек сталкивается с конфликтом: он и хочет и не хочет меняться. Этот конфликт обычно остается бессознательным, потому что человек, разумеется, не желает признавать, что может держаться за что-то, что идет вразрез с его разумом и личным интересом.

Если по какой-либо причине возобладает решимость не изменяться, то освобождающий эффект открытия будет лишь мимолетным облегчением, за которым последует еще более глубокое разочарование. Вернемся к аналогии с фермером. Изменение его настроения не будет долгим, если он узнает или будет думать, что необходимое средство для ухода за деревьями достать невозможно.

Но, к счастью, такие негативные реакции встречаются не слишком часто. Обычно желание и нежелание измениться имеют тенденцию к компромиссу. В этом случае пациент продолжает придерживаться своего решения измениться, но хочет измениться как можно меньше. Он может надеяться, что достаточно будет выяснить происхождение этой наклонности в детстве или просто принять решение измениться. Он может прибегнуть и к самообману, полагая, что само по себе раскрытие наклонности все сразу изменит.

Однако на следующем этапе, когда он прорабатывает значение этой наклонности, он все глубже понимает ее неблагоприятные последствия и то, в какой степени она ограничивает его жизнь во всех отношениях. Предположим, к примеру, что у него имелась невротическая потребность в абсолютной независимости. Осознав эту потребность и выяснив отчасти ее источники, ему придется потратить еще некоторое время на то, чтобы понять, как она проявляется в его повседневной жизни и почему только этот путь открыт для обретения спокойствия. Ему придется детально рассмотреть, как она сказывается на его отношении к материальной среде, как она, например, вызывает раздражение, если кто-нибудь заслоняет вид, или тревогу, если ему приходится сидеть в середине ряда. Ему нужно выяснить, как она сказывается на его отношении к одежде. Об этом можно судить по таким признакам, как повышенная требовательность к ремням, ботинкам, галстукам или прочим деталям одежды, из-за которых он может чувствовать себя скованно. Ему нужно осознать влияние этой наклонности на его работу, проявляющееся, например, в сопротивлении рутинной работе, обязанностям, ситуациям ожидания, предложениям, в возмущении режимом работы и начальниками. Ему нужно понять ее влияние на любовную жизнь, рассмотрев такие моменты, как неспособность связывать себя узами или тенденция воспринимать интерес к другому человеку как признак порабощения. Таким образом постепенно будет выкристаллизовываться оценка разнообразных факторов, которые в большей или меньшей степени вызывают у него чувство, будто его принуждают, и заставляют быть начеку. Одного лишь знания, что у него есть огромное стремление к независимости, далеко не достаточно. Только тогда, когда он осознает его всеохватывающую принудительную силу и негативистский характер, у него может возникнуть серьезный стимул к изменению.

Поэтому терапевтическая ценность второй ступени заключается прежде всего в том, что усиливается готовность человека преодолеть наклонность, лежащую в основе его проблемы. Человек начинает в полной мере понимать необходимость изменения, и его весьма неопределенное желание справиться с проблемой превращается в твердую решимость взяться за нее всерьез.

Такая решимость образует мощную силу, необходимую для любого изменения. Но даже самая отчаянная решимость мало что значит без способности довести дело до конца. А эта способность постепенно возрастает по мере того, как одно проявление за другим становится понятным. В то время как человек прорабатывает значение невротической наклонности, его иллюзии, страхи, уязвимые места и внутренние барьеры постепенно сдают свои позиции. В результате он становится не таким беззащитным и изолированным, как прежде, и утрачивает свою враждебность. Улучшение его отношений с другими и с самим собой в свою очередь делает невротическую наклонность не столь нужной и делает его более способным с нею справляться.

Эта часть работы имеет дополнительное значение — она порождает стимул раскрыть все то, что мешает более глубокому изменению. Силы, мобилизованные до сих пор, помогли разрушить власть данной наклонности и тем самым достичь определенного улучшения. Но сама наклонность и многие ее проявления, как правило, тесно связаны с другими, иногда противоположными побуждениями. Поэтому человек неспособен полностью преодолеть трудности, работая только над подструктурой, образовавшейся в связи с определенной наклонностью. Например, Клэр отчасти изжила навязчивую скромность благодаря анализу этой наклонности, но некоторые ее проявления остались незатронутыми, поскольку были переплетены с ее болезненной зависимостью и могли быть проработаны только вместе с этой проблемой.

Третий шаг направлен на выявление и понимание взаимосвязей между различными невротическими наклонностями. Он ведет к осознанию наиболее глубоких конфликтов и означает понимание попыток их решения, а также того, почему эти попытки приводили до сих пор лишь ко все более серьезным проблемам. Прежде чем приступить к этой части работы, человек может достичь глубокого осознания конфликтующих компонентов, но все еще втайне верить в возможность их примирения. Он может осознать, например, природу своей наклонности к деспотизму и желания быть предметом восхищения из-за своей необычайной мудрости. При этом он попытается примирить эти наклонности, иногда признавая собственный деспотизм и не имея ни малейшего намерения что-либо изменить. В глубине своей души он ожидает, что признание деспотической наклонности позволит ему сохранить ее и в то же время заслужить похвалу за такое прозрение. Другой человек, стремящийся к полнейшей безмятежности, но также движимый мстительными побуждениями, вообразит, что может быть невозмутим большую часть года, но изредка позволять себе нечто вроде отпуска, давая волю своей мстительности. Очевидно, однако, что никакого фундаментального изменения не может произойти до тех пор. пока человек втайне придерживается подобных решений. Когда третья стадия проработана от начала до конца, становится возможным понять половинчатый характер таких решений.

Терапевтическая ценность этой ступени заключается также в том, что она дает возможность распутать порочные круговые связи между различными невротическими наклонностями, понять, как они усиливают одна другую и конфликтуют между собой. Это означает понимание так называемых симптомов, то есть явных патологических манифестаций, таких, как приступы тревоги, фобии, депрессии, тяжелые навязчивости.

Часто приходится слышать утверждения, что главное в психотерапии — выявить конфликты. Подобные утверждения имеют такую же ценность, как и указания на роль невротической уязвимости, или ригидности, или стремления к превосходству. Что действительно важно, так это понять целостную структуру — не более и не менее. Существующие конфликты иногда могут быть осознаны на довольно ранних стадиях анализа.

Такое осознание, однако, бесполезно до тех пор, пока компоненты конфликтов не будут до конца поняты, а их интенсивность ослаблена. Только после того, как будет проделана эта работа, открывается доступ к самим конфликтам.

Позвольте закончить это обсуждение постановкой вопроса о практическом значении информации, представленной в этой и предыдущей главах. Дает ли она четкие и детальные указания относительно того пути, которым надо следовать при анализе? Ответ будет таким: никакое количество знаний не может исполнить таких ожиданий. Одна из причин этого заключается в том, что различия между людьми слишком велики, чтобы вести поиски в одном каком-либо заданном направлении. Даже если мы предположим, что в нашей культуре существует лишь ограниченное число различных невротических наклонностей, скажем пятнадцать, количество их возможных сочетаний будет практически бесконечным. Другая причина заключается в том, что при анализе мы видим не одну наклонность, четко отделенную от другой, но сложную картину их взаимодействия, и, чтобы выделить компоненты общей картины, требуется немалое искусство. Третья сложность заключается в том, что последствия различных наклонностей зачастую неочевидны; они сами являются вытесненными, что значительно затрудняет осознание наклонности. И наконец, будучи исследованием, анализ в то же время предполагает тесные человеческие взаимоотношения. Было бы слишком односторонне думать об анализе как об исследовательском путешествии двух коллег или друзей, в равной степени заинтересованных в успешных наблюдениях и конечных результатах. В анализе особенности личности пациента и его расстройства, не говоря уже об особенностях аналитика, имеют решающее значение. Его потребность в любви и Привязанности, гордость и уязвимость точно так же присутствуют и оказывают влияние в этой ситуации, как и в других, а сам анализ неизбежно вызывает реакции тревоги, враждебности и защиту от осознания, угрожающего его системе безопасности или гордости. Как бы ни были полезны все эти реакции, при условии, что человек понимает их смысл, они тем не менее усложняют процесс анализа и затрудняют возможность обобщения.

Мысль о том, что в каждом конкретном случае анализа по сути дела должна устанавливаться своя последовательность решения проблемы, может вселить робость во многие чувствительные души, особенно в тех, кому особенно важно все делать правильно. Но для их же собственной уверенности они должны иметь в виду, что эта последовательность не привносится искусственно ловкими манипуляциями аналитика, а складывается непосредственно и спонтанно, потому что диктуется самой природой проблем, из которых одна становится доступной только после решения другой. Иными словами, когда кто-либо анализирует самого себя, он обычно совершает описанные выше шаги, просто-напросто следуя тому материалу, который появляется в процессе анализа. Конечно, бывает и так, что он касается вопросов, на которые пока еще не может ответить. В такие моменты опытный аналитик, возможно, заметит, что данная тема выходит за рамки понимания пациента и поэтому ее лучше временно оставить. Предположим, к примеру, что пациент, все еще глубоко убежденный в своем абсолютном превосходстве над другими, предъявляет материал, позволяющий предположить, что у него есть страх неприятия со стороны других. Аналитик будет знать, что в данном случае преждевременно браться за разрешение страха отвержения пациента, потому что последний сочтет невероятным, что у такого высшего существа, каким он себя считает, возможен подобный страх. В других же случаях аналитик только ретроспективно осознает, как и почему проблему нельзя было разрешить в данный момент. Другими словами, он также может действовать методом проб и ошибок.

В самоанализе, пожалуй, меньше искушений преждевременно браться за разрешение той или иной проблемы, потому что человек будет интуитивно уходить от проблемы, трезво воспринимать которую он еще неспособен. Но если после нескольких попыток разрешить проблему в течение определенного времени он действительно заметит, что ни на йоту не продвинулся к решению, он должен понять, что, по-видимому, еще не готов над ней работать и что будет лучше на какое-то время ее оставить. Не стоит беспокоиться из-за такого поворота дел, потому что очень часто подобная преждевременная атака является важным указанием к дальнейшей работе. Однако едва ли стоит подчеркивать, что могут быть и другие причины того, почему решение, которое вроде бы само напрашивается, не принимается пациентом, и не следует скоропалительно объяснять это тем, что разрешение проблемы пока еще преждевременно.

Информация такого рода полезна не только для того, чтобы предупредить ненужное разочарование, она также помогает соединить в одно целое и понять те особенности, которые в противном случае остались бы разрозненными наблюдениями. Например, человек может осознать, что ему трудно обратиться к другим людям с вопросами — от выяснения нужного направления во время автомобильного путешествия до консультации у врача по поводу болезни, — что он скрывает свое обращение к аналитику, так сказать, как позорный поступок, как поиск легкого пути, поскольку считает себя обязанным справляться со своими проблемами самостоятельно, что его раздражает, когда кто-то проявляет к нему симпатию или дает советы, и чувствует себя униженным, если вынужден принять помощь; и если он будет немного знаком с невротическими наклонностями, то, возможно, поймет, что все эти реакции вытекают из лежащей в их основе навязчивой наклонности быть самодостаточным. Разумеется, нет гарантии, что это предположение верно. Его поведение может объясняться и обычной усталостью от людей, однако чувство оскорбленной гордости, которое может возникать в отдельных случаях, под это объяснение не подходит. Любая догадка должна высказываться как возможный вариант и восприниматься так до тех пор, пока не появятся доказательства ее обоснованности. Но даже в этом случае необходимо снова и снова удостовериться, действительно ли в этом предположении ничего не упущено или же оно верно только отчасти. Естественно, нельзя ожидать, что какая-либо одна наклонность сможет объяснить все: необходимо помнить, что будут и встречные потоки. Единственное, чего ему следует ожидать, — это то, что предполагаемая наклонность представляет одну из непреодолимых сил в его жизни и поэтому должна обнаруживать себя в закономерности реакций.

Его знания окажут существенную помощь и после осознания невротической наклонности. Понимание важности для терапии раскрытия различных проявлений и следствий этой наклонности поможет ему обдуманно сосредоточить на ней внимание, вместо того чтобы теряться в поисках причин ее власти, большинство из которых можно понять только позднее. Такое понимание будет особенно полезно, направляя его мысли к постепенному осознанию цены, которую он платит за следование своей наклонности.

Что касается конфликтов, то практическая ценность психологических знаний состоит в том, что они освобождают человека от челночного колебания взад-вперед между разными позициями. Клэр, к примеру, в ходе самоанализа потеряла значительное время, колеблясь между двумя тенденциями: с одной стороны, во всем обвинять других и с другой — себя. Она запуталась, пытаясь решить вопрос; какая из этих противоположных тенденций на самом деле ей свойственна или по крайней мере какая из них преобладает? На самом деле присутствовали обе тенденции, проистекающие из противоположных невротических наклонностей. Тенденция искать вину в себе и всячески избегать обвинений других была одним из последствий ее навязчивой скромности. Другая же — возлагать вину на других — возникла из потребности чувствовать свое превосходство над окружающими. Эта тенденция делала для нее невыносимым признание в каких-либо своих недостатках. Если бы в это время она подумала о наличии противоречивых тенденций, проистекающих из противоположных источников, она могла бы осознать этот процесс намного раньше.

Итак, мы вкратце ознакомились со структурой неврозов и обсудили общий способ постижения бессознательных сил, позволяющий постепенно получить ясную картину невротической структуры в целом. Мы еще не касались специфических средств их раскрытия. В двух следующих главах мы обсудим работу, которую пациент и аналитик должны проделать, чтобы в конечном счете достичь понимания личности пациента.