Март. Часть 7. Боль, затопляющая моё тело откуда-то из позвоночника, прорвалась наружу

Боль, затопляющая моё тело откуда-то из позвоночника, прорвалась наружу. Я застонал. Этот тихий и жалостливый звук привёл меня в чувство. Пытаюсь проморгаться, но ресницы будто слиплись. Тянусь руками, чтобы протереть глаза, и чувствую тупую боль в левой кисти, а изгиб правой руки что-то кусает. От всех догадок и чувств, охвативших меня разом, дёргаюсь, и мне удаётся открыть глаза. Больница. Я на кровати. Левая рука перебинтована, к правой идёт шнур от капельницы. Я в больничной пижаме, грудь туго перебинтовали. Пытаюсь понять, что со мной. Ощущение, будто я ваза, и меня только что разбили на сотню осколков. Из коридора доносятся громкие голоса, сразу узнаю Артура:
- Каким идиотом нужно быть, чтобы отпустить человека, не умеющего водить машину, одного по городу?!
Продюсер орёт, отчего моя голова просто разрывается. Что случилось? Слепящий свет, удар, грохот. Я больше ничего не помню. Авария. Это я уже догадываюсь.
- Но я… - виноватый голос Данила.
- Я в тебе разочарован, - уже более спокойным тоном.
- Прости, пап…
Пап?! Даже головная боль отступает. Надо же… Хотя мог бы и догадаться сам. С чего вдруг перед Данилом так все пресмыкаются?
- Ну и что с ним? – голоса совсем близко, у двери.
Чей-то незнакомый:
- Ему очень повезло. Серьёзных повреждений нет. Из незначительных: трещина в ребре, ушиб левой руки, многочисленные гематомы. Так же, скорее всего, у него небольшое сотрясение. Абсолютный покой недели две, а лучше три. Организм молодой, справится.
- Три недели? – фыркает Артур. – У него нет столько времени. Неделя.
- Но, пап, неделя - мало…
- Данил, тебе лучше помалкивать. Разберись с ментами и страховой. Это сделать сможешь?
Голоса отдаляются. Я вздыхаю. Господи, какой идиот… Как я мог быть таким беспечным? Как я вообще сел за руль и выехал на дорогу? Я же мог убить кого-нибудь. От этой мысли мне стало страшно. Так страшно, что выступил холодный пот на лбу. Оттого, что участилось моё дыхание, заболело в груди. На глазах выступили слёзы. Что бы я делал потом? Как жил? Я зажмуриваюсь и пытаюсь успокоиться. Всё обошлось, всё позади… Но не помогает. Меня потряхивает. Как другой участник аварии? Если такое со мной, то что с ним? А вдруг он пострадал больше? У Мерседесов прекрасная система безопасности. На какой машине был он? Я должен узнать. На выдохе вырываю иглу из руки, быстро пережимаю вену пальцами, чтобы не запачкать тут всё кровью. Левая кисть ужасно болит, а при каждом вдохе ощутимо тянет в груди. С кровати я скатываюсь. Конечно, на ногах не удерживаюсь и лежу на полу, резко пахнущем хлоркой, пытаясь понять, кто я такой. Затем, когда чернота перед глазами исчезает, мне удаётся подняться со второй попытки. Иду к двери, толкаю её плечом и тут же ойкаю. И плечо болит. Будто в мясорубке побывал, хотя врач сказал, что повреждения «незначительные».
Коридор пустой. И куда мне идти? Ладно, попробуем направо. Первые шаги даются тяжело, но потом легче. Дохожу до конца коридора и натыкаюсь на лестницу. Только я миную пару ступенек, как меня окликивают:
- Тём, ты зачем встал?
Я смотрю на Данила снизу вверх. Успеваю заметить, какой он бледный, потому что тёмные волосы разительно контрастируют с почти белым цветом кожи.
- Расскажи мне всё, - прошу я, чувствуя острую необходимость присесть.
Стараясь не кривиться при каждом шаге, я поднимаюсь к «помощничку» и в упор смотрю на него:
- Есть пострадавшие?
- Нет… - какое-то растерянное «нет».
- Данил! Что с тем, в кого я врезался? – кажется, что он от меня что-то скрывает.
- Да ничего, он в полном порядке. Только на лбу шишка. Тёмка, ты врезался в мусорщика. Что будет его огромной машине? А вот твой мерин придётся подлатать.
Меньше всего меня сейчас волновала моя машина. От сердца отлегло.
- Тём, пошли в палату? Ляжешь.
Соглашаюсь. Это разумно сейчас. Лишь оказавшись снова на кровати, я чувствую себя невероятно усталым. Наверное, это из-за нервов. Врач же сказал, что ничего серьёзного. Данил пододвигает ко мне кресло. И я только замечаю, что палата у меня одноместная, довольно просторная, со свежим ремонтом и всем необходимым: небольшим холодильничком, телевизором, столиком на котором стоит одинокая пустая ваза.
- Как ты себя чувствуешь? Только честно.
- Бывало и лучше.
- Ничего, пройдёт. Только вот синяк под глазом…
- Что же ты не сказал, что Артур твой отец? – я интересуюсь с едва заметным ехидством.
- А ты не спрашивал, - Данил широко улыбается. Чувство вины с него будто ветром сдувает.
От последующего резкого замечания в адрес его отца меня отвлекает зашедший врач. Он хмурится, когда видит, что я выдрал капельницу. Оказывается, в ней было обезболивающее, что мне сейчас, честно говоря, не помешало бы. Мужчина спрашивает меня о самочувствии, внимательно выслушивает, переспрашивает о головной боли, а потом «успокаивает», что «ещё неделю точно поболит».
- Вам нужно лежать. Сейчас уже десять часов вечера, - врач не отводит взгляд от Данила. – Больному нужен отдых.
Неохотно «помощник» поднимается:
- До завтра, Тём. Поправляйся.
Дежурно улыбаясь мне, врач уходит вместе с Данилом. Немного полежав, я засыпаю.

17 марта

Всю ночь меня мучили кошмары. Я вздрагивал, трещина в ребре тут же напоминала о своём существовании, и боль вытаскивала меня из сна. Картинки были размытыми, серыми и вселяли в меня какой-то вселенский ужас, непонятное убеждение, что всё плохо.
Когда я проснулся, на часах было шесть утра. Болело всё. Всё, что я мог – просто лежать. К восьми принесли завтрак, и мне удалось проглотить три ложки каши. Зашёл врач, спросил о самочувствии, дал указание медсестре сделать мне укол, от которого меня ощутимо клонило в сон. Но подсознание не давало отключиться. Оно перебирало всё произошедшее и делало свои выводы.
С собой у меня ничего не было. Ни одежды, ни денег, даже сотового. А так хотелось услышать голос одного человечка… Стоп. Почему Ян не зашёл ко мне? Неужели он не знает о том, что стряслось? Неприятно потянуло внутри. Ему всё равно?.. Нет. Он просто не знает. Когда придёт Данил, потребую у него сотовый.
От нечего делать я включил телевизор и обомлел. Круто. Я герой местных новостей. Обо мне рассказывали сразу после мэра. Какая честь. Репортаж был коротким и сводился к простой мысли: юная звёздочка напилась или обкололась и разбила дорогую тачку. Ещё, кстати, показали её фото, от которого я содрогнулся. Удивительно, как я вообще выжил, если честно. Руки задрожали сами собой. Телевизор я выключил, а пульт отшвырнул. Я придурок, самый настоящий. Лежать больше не было сил. Осторожно встав, я прошёл в коридор и сел на диванчик в углу, радуясь тому, что обезболивающее действует.
Странное состояние охватило меня. Я как будто спал и одновременно бодрствовал. Мимо меня проходили медсёстры, врачи, больные, посетители… Вдруг я широко открыл глаза. При всей свалившейся на меня славе ко мне никто не пришёл. Данил не в счёт: у него не было выбора. Как же восторженные звонки, которые обрушились на меня после передачи с Кэшем? Как же те люди на вечеринке? Как же те люди, с которыми я работал на съёмочной площадке? Весть об аварии распространилась быстро, я уверен. Это же сенсация. Молодой идиот, чудом оставшийся в живых. И никому нет до этого дела. Точно так же светило бы солнце, ветер гнал редкие весенние облака, точно так же с крыш звонко капало. А меня больше не было бы. Жизнь не остановится. Она даже не обернётся. Воспоминания обо мне сотрутся, появится новый ведущий, новую звезду будет опекать Данил, водить к стилисту, избавлять от похмелья.
Зачем всё это?
Лицо пылало, и я приложил к щекам ледяные ладони. Если мне вчера было страшно от пережитого, сейчас мне стало вдвойне страшней от того, что я увидел перед собой – пустоту. Абсолютно никчёмную жизнь. Зачем я стал ведущим? Я же не хочу этого! Мне не интересно это! Я хотел стать сценаристом, это дело, в которое я бы вкладывал душу, всего себя. Быть может, это моё призвание. Быть может, этим я бы запомнился, сделал бы кого-нибудь хоть на секунду счастливее, когда этот кто-нибудь смеялся бы над моей не очень-то и остроумной шуткой.
Я плыву по течению, не сопротивляюсь, ничем не интересуюсь, творю глупости. Не узнаю сам себя… Неужели я тот самый мальчик, который ещё несколько лет назад сопротивлялся, попав в эту дурацкую школу? Теперь я другой. Не сломанный. Пустой. Как воздушный шарик: красивая, яркая, праздничная оболочка, а внутри ничего нет.
Я потерял всех друзей. Ещё недавно мы весело отмечали начало учебного года, а теперь никто даже не навестит меня в больнице.
Сердце колотилось как бешеное, ударяя по рёбрам, но я заслужил эту боль.
Зачем я живу?..
Ответа я не знал.
Мне хватило ума вернуться в палату, прежде чем эмоции захлестнули меня. Я сполз по стене и лёг на пол, касаясь щекой линолеума. Невидящим взглядом я смотрел вперёд. Руки сжались в кулаки до хруста, до очередной порции боли. Буря внутри меня разыгралась не на шутку. Это было похоже на истерику, только без слёз и воплей. Я просто лежал. Просто вдыхал запах хлорки. Просто ничего не видел перед собой. А в голове проносились тысячи мыслей в секунду. Я вспомнил, как я обычно решал проблемы - спиртным. Вспомнил, как встречался раз в месяц с отцом. Если даже он отказался от меня…
Хватит.
Я резко сел, но даже не поморщился от боли. Хоть я и растратил всё и потерял всех, у меня всё же осталось кое-что важное. Я сам. Это у меня никто не отберёт. Хватит существовать, нужно жить. В голове было кристально чисто. Я начну заново. Все мы имеем право на ошибку. И пора всё исправлять.
С поразительным спокойствием поднимаюсь. Хватит здесь валяться. Не так уж я и болен, чтобы занимать палату. Полежу и дома. Для начала нахожу врача и сообщаю о своём желании выписаться. Он не спорит, расписывает на бумажке, что нужно делать. Мои слова благодарности он воспринимает с искренним удивлением. А мой вопрос о мужчине, в которого я врезался, ставит врача в тупик:
- Зачем тебе он?
- Хочу извиниться, - честно отвечаю я.
Его брови ползут вверх и он произносит:
- Того мужчину не привозили сюда. Быть может, он обращался в травмпункт, я сейчас узнаю.
Через пару минут удалось выяснить имя водителя мусоровоза и даже его адрес.
- А как ты поедешь домой? В пижаме? Твои вещи забрал этот Данил.
Я задумался, но и этот вопрос мне помог решить врач: он одолжил мне старый пуховик дворника. Такси подъехало минут через пять, я назвал свой адрес и сел на заднее сидение. Город был совершенно другой. Не хороший, не плохой, просто другой. Шумный, суетливый мегаполис. Дом, в котором я прожил два года, тоже изменился. Стал незнакомым. К счастью, моя добрая соседка баба Нюра осталась той же. Она удивилась моему виду, сказала, что видела новости.
- Как же так, Тём? Ты же хороший мальчик.
Вот баба Нюра точно смотрит телевизор.
- Ошибся, баб Нюр.
- Это бывает, - она улыбнулась и протянула мне ключи (запасной комплект от моей квартиры хранился у неё ещё с первого курса). – На ошибках учатся.
Я кивнул, улыбаясь. Да, на моих ошибках я должен быть уже гением. Дома горел свет, был включён телевизор. Я сел на кровать и зажмурился от резкой боли в груди. Силы были на исходе, но оставалось парочка важных дел.
Для начала тот самый водитель мусоровоза. Не знаю, зачем мне нужно было перед ним извиниться. Нужно было, и всё. Я переоделся (что заняло много времени, потому что двигался я с трудом, а поднимать руки вообще не мог), вызвал такси и отправился по адресу, записанному на бумажке с рецептом. Дверь мне открыл невысокий, сбитенький мужичок. Нахмурился. Узнал, значит.
- Что надо? – недружелюбно поинтересовался он.
Но я не растерялся:
- Я хотел извиниться. Мне жаль, что так вышло. Я был неправ и совершил глупость.
- И что?
Немного растерявшись, говорю:
- Ничего... Страховая оплатит вам ремонт машины?
- Страховая? – он крякнул. – Да менты сделали меня виноватым!
- Что? – удивился я. Вот гады.
- Ага, а ты как думал? На меринах не бывают виноватыми.
- Бывают. Я разберусь с этим. Если вам не выплатит ущерб страховая, то это сделаю я.
Правда, не знаю как, но сделаю.
- Странный ты пацан… - мужчина внимательно и впервые без враждебности на меня посмотрел. – Зайдёшь?
- Нет, я пойду.
Когда я уже спустился на пролёт между этажами, он бросил:
- Удачи тебе.

***

Дома на лестничной клетке меня ждал сюрприз. Васька. Увидев друга, я почувствовал, как защипало глаза. Он накинулся на меня, задевая все ушибы, заставляя меня шипеть от боли и улыбаться от счастья. Один друг у меня есть. А это уже много.
- Чёрт, я бабу Нюру достал уже! Что с твоим телефоном? – тараторил Васька, заходя в квартиру. – Я не знал, куда звонить, что делать! Как хорошо, что ты цел! А что вообще произошло?
Коротко я рассказываю о случившемся. Васька раскрывает рот от изумления:
- Ну ты даёшь.
- Это точно.
Всё тело разом заболело. Я на секунду прикрыл глаза, но от друга это не укрылось:
- Тебе плохо? Видок у тебя…
Он не стал слушать мои возражения, сбегал в аптеку и магазин, напоил меня таблетками, поджарил картошки с грибами и заставил съесть. Мне вдруг стало так хорошо, как давно не было.
- Васька, я такой дурак.
- Угу, такой уж ты.
Васька налил себе и мне молока.
- А как у тебя с Мишей?
Его весёлая мордашка тут же погрустнела.
- Никак. Я не пойму его. Он вроде порой готов, а иногда орёт, что не пидар.
Не удерживаюсь и хмыкаю. Взял печенье и стал медленно его жевать. Нужно с этим что-то сделать. Если Миша был бы натуралом, то сразу отшил бы друга. А так как он не отшивает… Наверное, просто боится, не может принять себя. Может, он просто запутался.
- А как у тебя с Яном?
Я подавился печенькой и закашлялся. В груди всё вспыхнуло, будто пожаром. Блиииин…
- Тём, Тём… - Васька испугался.
- Всё нормально, - через силу улыбаюсь. – Я не знаю, что у нас. Он даже не пришёл в больницу.
- Странно, - друг покрутил стакан в руках. – Это очень странно. Он бы по-любому пришёл.
Самое смешное, что я думал точно так же. Ян бы пришёл в любом случае. Хотя бы, чтобы всыпать мне по первое число. Мне было удобней думать, что он разочарован во мне или обижен, но не о том, что могла случиться какая-нибудь неприятность. Поднимаю глаза на Ваську:
- Ты простишь меня, если я уйду?
- При одном условии, - он хитро щурится.
- Каком?
- Ты расскажешь мне во всех подробностях о вашем жарком примирительном сексе.
Кажется, я покраснел.
- Васька!
- Нет, ну а что?
- Ну тебя!
Он весело смеётся. Какой секс, если я едва сижу?
- Тебе вызвать такси? – друг уже просматривает записную книжку в своём телефоне.
- Да.
Я так разорюсь, но поездку в автобусе не выдержу.
Такси приезжает минут через двадцать, к тому моменту мы выпили ещё по стакану молока, Васька пересказал мне все новости из института и все последние сплетни. Я слушал вполуха, хоть и честно старался сосредоточиться. Однако мои мысли были заняты предстоящей встречей с Яном. Почему он не пришёл ко мне в больницу? Значит ли это то, что я не так дорог ему, как думаю? Что вообще значит его длительное отсутствие в последнее время?
Васька провожает меня до машины, настаивая на том, чтобы я переоделся, но мне не хочется. Ехать недалеко, и моя нервозность только увеличивается. Пытаюсь подбодрить себя, но не выходит. Я боюсь. Зато хоть честно себе в этом признаюсь. Боюсь, что разочаровал Яна. Боюсь, что он вычеркнет меня из своей жизни.
Вижу свет в его окнах. Он дома. Сердце ухает куда-то вниз. Что я скажу ему? Что припёрся в половине двенадцатого ночи, чтобы спросить, почему он меня не навещал? Бред… Но иначе нельзя. Если я сейчас уйду, то всё это зря. И мысли о том, чтобы жить, а не существовать тоже.
Заношу здоровую руку над его дверью и стучусь. Сразу же слышно шорох. Выдыхаю и вдыхаю. Дверь открывается, и я имею удовольствие видеть Яна. Совершенно другого Яна.