Вопрос 3.

ИТРОСПЕКЦИЯ – СПЕЦИФИЧЕСКИЙ МЕТОД ПСИХОЛОГИИ

Интроспекция (от лат. intro — внутрь, spectare — смотреть) как метод самонаблюдения имеет богатую историю. И, пожалуй, до сих пор в научном мире к интроспекции нет однозначного отношения. И если в прошлом такое положение определялось преимущественно борьбой мировоззрений, то в настоящее время, по-видимому, главной причиной выступает совмещение в термине «наблюдение» (а, соответственно, и «самонаблюдение») двух понятий.

Первое — это понимание наблюде­ния как психического явления: высшей формы восприятия. Второе — это понимание наблюдения как исследовательского метода.

Разногласия мировоззренческого порядка были по сути отзвуком того или иного подхода к решению психофизической проблемы. Так, дуалис­тическое решение, противопоставляющее дух материи, душу телу, субъективное объективному, сознание поведению, ведет к разделению двух ли­ний в познании психического с последующим их совмещением. Первая линия связывается с самонаблюдением как способом прямого усмотре­ния внутреннего субъективного мира. Вторая линия — это объективное наблюдение, дающее опосредованное знание о внутреннем мире челове­ка. При этом признается, что самонаблюдение страдает субъективизмом и не может само по себе дать объективное знание. С целью «объективи­зации» этого знания к интроспекции «добавляется» объективное наблю­дение, оформленное как строгие экспериментальные условия и предпи­сания наблюдателю. Ярким примером такого подхода является методо­логия «структурной психологии» В. Вундта.

Другой путь решения психофизической проблемы, представлен­ный теориями тождества, состоит в признании как реальности, требу­ющей своего познания, только одной субстанции: либо материальной, объективной, либо духовной, субъективной. Первая точка зрения реа­лизована поведенческими теориями, в частности, бихевиоризмом. Пред­ставители этого направления признают в качестве научного метода толь­ко объективное наблюдение за внешним поведением человека и живот­ных, игнорируя и сознание как активно влияющий на поведение фактор, и самонаблюдение как метод изучения сознания. Апологеты духовной субстанции, естественно, пренебрегают объективным наблюдением, которое, по их мнению, не может проникнуть в ее сущность. Большими познавательными возможностями они наделяют интроспекцию. Но, в отличие от В. Вундта и его последователей, стремились не столько по­лучить рациональное знание о психике и сознании, сколько через само­созерцание приобщиться к высшей духовной субстанции. На таких по­зициях стоит спиритуализм. Пожалуй, к этой же группе можно отнести и многие направления феноменалистической, или «глубинной», психо­логии, несмотря на их критику классического интроспекционизма. Суть глубинной психологии — в признании в качестве силы, определяющей поведение человека, некие внутренние образования, скрытые за «по­верхностью» сознания. В психоанализе 3. Фрейда — это бессознатель­ное, в гормической концепции В. Макдугалла— инстинктивная энер­гия «горме», во многих гуманистических направлениях — независимая от социально-исторических факторов мотивационная сфера личности и т. д. Обращаясь к анализу этих внутренних образований, указанные психологические течения фактически вынуждены были использовать самонаблюдение. Так, экзистенциальный анализ Л. Бинсвангера прямо указывает, что подлинное бытие личности обнаруживается благодаря углублению ее в себя с целью выбрать не зависимый ни от чего внеш­него «жизненный план». Присущая гуманистической психологии идея самодетерминации личности в области методической по сути приводит к признанию интроспекции как ведущего психологического метода.

Рассмотрение психического и физического в их неразрывном един­стве — позиция материалистического монизма. В соответствии с этой позицией само- и объективное наблюдение есть две стороны одного ме­тода. Наиболее четко эта мысль высказана С. Л. Рубинштейном: «Речь для нас идет не о совместном применении наблюдения и самонаблюде­ния как двух разнородных, внешне друг друга дополняющих методов, а об их единстве и взаимопереходе друг в друга... Познание собственной психики самонаблюдением, или интроспекцией, всегда осуществляется в той или иной мере опосредованно через наблюдение внешней деятель­ности. Таким образом, совершенно отпадает возможность превращать самонаблюдение — как того хочет радикальный идеализм — в самодов­леющий, в единственный или основной метод психологического позна­ния. Вместе с тем, так как реальный процесс самонаблюдения в действи­тельности всегда является лишь одной стороной наблюдения также и внеш­него, а не только внутреннего, интроспективного, так что показания самонаблюдения могут быть проверены данными внешнего наблюдения, отпадают и все основания. Для того чтобы пытаться, как хотела поведен­ческая психология, вовсе отрицать самонаблюдение. В ряде случаев, на­пример, при изучении ощущения, восприятия, мышления, так называемое самонаблюдение (посредством которого раскрываем содержание наших психических процессов) и так называемое объективное наблюдение (по­средством которого мы познаем явления объективной действительности, в них отражающихся) представляют собственно два различных направле­ния в анализе или истолковании одних и тех же исходных данных. В од­ном случае мы от показаний нашего сознания, отражающих объективную действительность, идем к раскрытию тех психических процессов, кото­рые привели к такому, а не иному ее отражению; в другом — от этих пока­заний сознания, отражающих объективную действительность, мы перехо­дим к раскрытию свойств этой действительности».

Однако в марксистской науке, реализующей принцип материалис­тического монизма, излишний акцент на первичность объективного и вторичность субъективного при решении так называемого «основного вопроса философии» привел и к искусственному дисбалансу во взгля­дах на соотношение внешнего и внутреннего наблюдения в психоло­гии. И вновь наиболее ясно это выразил С. Л. Рубинштейн: «В един­стве внешнего и внутреннего, объективного и субъективного основным, определяющим для нас является объективное. Поэтому, исходя из на­шего понимания сознания, мы не сможем признать самонаблюдение ни единственным, ни основным методом психологии. Основными метода­ми психологического изучения являются методы объективного иссле­дования». В конечном счете такая тенденция привела к обви­нению интроспекции в тяжком грехе «абсолютного отрыва сознания от реальной деятельности человека». Но подобный порок свой­ственен многим эмпирическим методам психологии. В частности, про­блематична адекватность любого психологического моделирования. Напомним хотя бы многочисленные упреки лабораторному эксперимен­ту в «нежизненности» экспериментальной ситуации, в его отрыве от той самой «реальной деятельности человека». Правда, справедливости ради надо заметить, что указание на «методологические извращения» относились преимущественно к интроспекционизму как научному прин­ципу, а не к свойственному ему исследовательскому методу самонаб­людения. И это напоминает ситуацию с критикой тестирования, кото­рое объявлялось «порочной практикой» и «научно ошибочным и отвер­гнутым советскими психологами применением тестов», в то время как сами тесты рассматривались весьма полезными способами получения психологической информации. Представляется, что при­знание объективной обусловленности сознания совсем не обязательно должно вести к принижению самонаблюдения как исследовательского метода, данные которого имеют научную ценность якобы только при ус­ловии их проверки объективными методами или соотнесения самим субъектом этих данных с «их реализацией в объективном акте».

Думается, что данные интроспекции имеют не меньшее значение для познания внутреннего мира человека, чем данные «объективных» методов, которые сами неизбежно несут печать субъективизма, исходя­щего от исследователя (экспериментатора, интервьюера, диагноста). Ценность показаний самонаблюдения не столько в относительной не­посредственности связи между субъектом и объектом наблюдения, сколько в возможностях преодоления пространственно-временных ог­раничений чувственного познания, в возможностях отлета от конкре­тики объективизированных проявлений психики, в возможности вклю­чения в самонаблюдение элементов высшей абстракции. Это раскры­вает перспективы к переходу от познания внутреннего мира человека на макроскопическом уровне его организации (что олицетворяется тер­мином «психика») к его познанию на космическом уровне его органи­зации (что олицетворяется понятием «душа» и непривычным пока для нашего научного слуха понятием «универсум»). Блестящие приме­ры использования самонаблюдения как метода не только познаватель­ного, но и метода регуляции, дает многовековая традиция многих вос­точных учений, ориентированных на самосовершенствование челове­ка. В современной науке впечатляют данные трансперсональной психологии, получаемые с помощью самонаблюдения.

Классик гуманистической психологии, автор всемирно известных «Я-концепции» и «клиенто-центрированной психотерапии » К. Роджерс считал, что интроспекция как обращение к внутреннему опыту есть «основной путь познания, это глубокое организменное чувствова­ние, на базе которого мы формируем и уточняем наши сознательные пред­ставления и концепции». На эвристический характер данных самонаб­людения указывал крупный отечественный ученый С. В. Кравков, счи­тая и сам метод источником постановки неизвестных проблем.

Таким образом, следует признать, что «интроспекция не замыкает нас во внутреннем мире сознания, а, напротив, выводит нас во вне­шний — природный и социальный — мир».

Относительно советской психологии следует указать на излишне жёсткое противопоставление материализма и идеализма, что в современ­ных условиях представляется некоторым анахронизмом времен идеоло­гического противостояния. Именно таким бескомпромиссным отверже­нием идеализма, видимо, продиктовано и отношение советской психо­логии к интроспекции: поскольку этим методом широко пользовались ученые-идеалисты, постольку он неприемлем для марксистско-ориенти-рованной психологии. Отсюда и соответствующие определения интрос­пекции: «Ошибочный метод психологии, уточненный понятием самонаблюдения»; «Основной метод идеалистической психологии. В научной материалистической психологии метод интроспекции служит подсобным методом, требующим объективного контроля»; «Нужно различать самонаблюдение как наблюдение, направленное на самого себя, на самопознание, и собственно интроспекцию, т. е. опреде­ленную порочную трактовку самонаблюдения»; «Конечно, ин­троспекция не может претендовать на роль единственного метода позна­ния психики, как это пыталась утверждать идеалистическая психология. Она вообще вряд ли является научным методом».

Из-за указанной «запятнанности» интроспекции идеализмом в оте­чественной психологии советского периода предпочитался термин «са­монаблюдение». Эта традиция жива и по сей день. Нов силу двой­ственности понятия «самонаблюдение» размывается его значение как исследовательского метода. Так, в одном из лучших наших психологи­ческих словарей самонаблюдение трактуется как психическое явление, а не как научный метод. Там прямо указывается, что «самонаблюдение не следует смешивать с интроспекцией как субъективным методом». Хотя такой взгляд редок, но он оттеняет двусмысленность кате­гории самонаблюдение.

Искусственное дистанцирование советских психологов от интрос­пекции приводило даже к уклонению от прямого использования терми­на «самонаблюдение» и замене его на неуклюжее «использование дан­ных самонаблюдения». Верхом виртуозности в подобной терминоло­гической эквилибристике было изобретение термина «моноспекция». Воистину, «цель оправдывает средства»!

Открещивание от интроспекции, а в ее лице и от идеализма, дове­ло это «правое дело» до отказа «моноспекции» в статусе метода: «Реги­страция фактов сознания — не метод научного исследования, а лишь один из способов получения исходных данных». Не будем спорить, является ли «использование данных самонаблюдения» науч­ным методом, но насчет того, что «способ получения исходных дан­ных» — это не метод, следует возразить категорически. Любой эмпи­рический метод есть «лишь» способ получения первичных (исходных, сырых) данных об объекте и предмете исследования. Превращение этих данных во вторичные, в результаты производится не на эмпирическом этапе исследования, а на стадии их обработки.

Несогласованность, а, следовательно, и зыбкость позиций советс­кой психологии в этом вопросе иллюстрируется следующим высказы­ванием: «В отличие от самонаблюдения как метода получения эмпири­ческих данных, какими бы " глубинными" они ни были, интроспекция представляет собой методологический принцип, лежащий в основе не только получения, но и понимания психологического материала».

Большинством отечественных психологов самонаблюдение все же рассматривается и как разновидность восприятия, и как научный ме­тод. Но при этом ему, как правило, отказывается в самостоятельности. Особо подчеркивается невозможность научного объяснения наблюдае­мых фактов в рамках самонаблюдения. Типичны в этом отношении сле­дующие суждения: «В целом самонаблюдение нельзя признать само­стоятельным методом психологии, оно лишь поставляет исследовате­лю эмпирический материал, в котором объект изучения представлен в непрямой, требующей специального истолкования форме»; «...самонаблюдение дает лишь исходный материал для объективного причинного объяснения процессов и фактов сознания»; «...самонаблюдение не может дать объяснения психических явлений, но дает иногда очень ценные сведения, которые должны становиться объектами для дальнейшего анализа и синтеза». Представ­ляется, что все сказанное по поводу объяснительных возможностей са­монаблюдения с равным успехом можно отнести на счёт любого эмпи­рического метода, если рассматривать его как способ сбора данных об объекте исследования. Объяснение получаемых фактов — это уже иной этап исследования, а именно стадия интерпретации результатов, а не составная часть эмпирического метода, коим является и самонаблюде­ние. Иначе говоря, признак «объяснительности» присущ научному ис­следованию (как один из его этапов) и исследователю (как его способ­ностей к научному анализу и синтезу), а не эмпирическому методу, на­правленному не на объяснение, а на добывание психологических фактов. Таким образом, если снять с метода самонаблюдения незаслуженный упрек в невозможности с его помощью объяснить наблюдаемые психи­ческие явления, то автоматически снимаются и претензии к его неса­мостоятельности. Самонаблюдение столь же самостоятельный способ сбора данных, как и любой другой эмпирический метод.

В связи с этим, по-видимому, целесообразно реабилитировать в нашей науке термин «интроспекция» как обозначение самонаблюде­ния в смысле исследовательского приема, исключающего его параллель­ную трактовку как психологического феномена. Такой подход просмат­ривается в психологическом словаре руководителя: «интроспективный метод — метод психологии, основанный на самонаблюдении в процес­се восприятия, мышления и т. п. и последующем словесном отчете; используется в научной материалистической психологии наряду с объек­тивными методами изучения психики». Особенно привлека­ют в этом определении два момента. Во-первых, это указание на само­наблюдение как на психическое явление, лежащее в основе метода. И второе — признание самонаблюдения естественным компонентом дру­гих психических процессов: восприятия, мышления и т. п. Это означа­ет, что вне протекания восприятия, мышления, воображения, памяти, чувств самонаблюдение невозможно. Но эта несамостоятельность са­монаблюдения как психического явления вовсе не означает несамосто­ятельности его как научного метода. Именно как метод самонаблюде­ние обладает самостоятельным статусом и включает в себя перцептив­ные, мнемические, опознавательные, мыслительные, аффективные, волевые и другие процессы.

Итак, интроспекцию следует признать полноправным эмпиричес­ким методом, в основе которого лежит способность человека к само­наблюдению, понимаемому как сложное взаимодействие всех его пси­хических процессов, функций и свойств. Более того, в силу такой пси­хической основы и процедурных особенностей интроспекцию следует особо выделить из всей совокупности эмпирических методов психоло­гии как ее предельно специфический метод

Во-первых, строго регламентированные условия, в которых проводится самонаблюдение, способствуют повторяемости процедуры и проверяемости полученных в самоотчетах данных. Такой объективный контроль повышает надежность и «научность» свиде­тельств испытуемого. Именно это обстоятельство позволяло Вундту противопоставить свой метод предшествующей умозрительной «нена­учной» интроспекции. Строгость данных особо повышалась, по мне­нию Вундта, тем, что наблюдению подлежали не сложные многосос­тавные акты психической жизни типа мышления и воли, а простые структурные элементы психики («атомы» сознания) — ощущения и их представления в памяти, а также простейшие чувства. Этим фактом предопределилось наименование вундтовского направления — «струк­турная психология».

Вторая специфическая черта метода Вундта — это формирование у испытуемых особой аналитической установки, помо­гающей постигать психологическую реальность. Такой специальный настрой на восприятие элементов психической деятельности усиливался выработкой навыков самоотчета о том, что испытуемый непосредствен­но осознает в момент предъявления раздражителя. Ответы формулиро­вались в терминах ощущений. Ответы в терминах раздражителей Тит-ченер называл «ошибкой стимула».

Несколько иной вариант интроспекционизма представлял немец­кий философ Ф. Брентано и его последователи К. Штумпф, Т. Липпс и О. Кюльпе. Они видели задачу психологии в том, чтобы непредвзято реконструировать все переживаемое индивидом во всей полноте и кон­кретности. Эти идеи были восприняты возглавляемой О. Кюльпе Вюр-цбургской школой. Не ограничивая интроспекцию отчетом о непосред­ственных раздражителях, эта школа соединила ее с ретроспекцией — последующим воспроизведением того, что раньше испытывалось субъектом при решении им интеллектуальных задач. Таким образом, применение интроспекции в сочетании с экспериментом было распро­странено на изучение сложных психических образований (мышление).

С интроспекцией связаны и исследования гештальт-психологии. Но, в отличие от Вундта, гештальтисты широко применяли интроспекцию для изучения не «элементов» психики, а ее целостных функциональных конструкций (гештальтов). Расчленяющая «аналитическая» установка структурной психологии была заменена на естественную «феноменоло­гическую» установку, предполагающую свободное и непредвзятое опи­сание переживаний во всей их полноте, целостности и конкретности, так, как они обнаруживают себя наблюдателю. Отрицание гештальт-психо­логией вундтовско-титченеровского структурализма отнюдь не мешало ей эффективно использовать метод интроспекции.

В России проводником интроспекции в вундтовском варианте был Н. Н. Ланге, стоявший у истоков отечественной экспериментальной психологии. В целом дореволюционная российская психоло­гия, хотя и критично, но довольно интенсивно пользовалась интрос­пекцией.

Однако интроспекция встречала и множество противников. Край­няя точка зрения заключалась в признании невозможности самонаблю­дения как психического явления. Весьма резко эту позицию выразил основоположник позитивизма и социологии Огюст Конт (1798-1857). Исходный тезис «позитивной философии» Конта — требование, чтобы наука ограничилась описанием внешнего облика явления и отринула «метафизику» как учение о сущности явлений. Он уподоблял самонаб­людение в психологии попытке глаза увидеть самого себя или попытке человека выглянуть в окно, чтобы посмотреть, как он сам проходит мимо по улице. Самонаблюдение невозможно, по Конту, потому, что невоз­можно самораздвоение человека на субъект и объект познания одно­временно. Либо человек что-то переживает, либо он наблюдает. В пер­вом случае некому наблюдать, т. к. субъект поглощен переживанием.

Во втором случае нечего наблюдать, т. к. сосредоточившись на наблю­дении, субъект ничего не переживает. Но, несмотря на все изящество аргументации Конта, отрицание самонаблюдения как психического яв­ления есть, по сути, отрицание возможности осознания наших пережи­ваний, а в конечном счете, и существования сознания. А этого позити­визм в принципе не отрицал.

Другая критика интроспекции связана не с ее отрицанием, а с ука­занием на трудности самонаблюдения и в связи с этим ненадежности получаемых с его помощью данных. Первое, на что обращалось внима­ние, это на несовместимость одновременно двух процессов — наблюде­ния и того, который подлежит этому наблюдению. Тогда самонаблюде­ние по существу становится не интроспекцией, т. е. непосредственным восприятием настоящего, а ретроспекцией, т. е. восстановлением вос­принятого ранее. Второй сомнительный момент в интроспекции — это влияние наблюдения на предмет наблюдения, поскольку любое обраще­ние внимания на собственное переживание вносит в последнее искаже­ние, не дает протекать этому процессу свободно и независимо. Но такого рода трудности — естественный атрибут любого познавательного акта в системе «субъект — объект». Просто для самопознания через самосо­зерцание и самоанализ эти трудности становятся очевидными, тогда как для познания внешних объектов они не обнажены. Нужны были десяти­летия напряженного труда во всех областях научного знания, чтобы при­знать неизбежность влияния наблюдателя на «объективные» характерис­тики наблюдаемого объекта. Следовательно, признание наличия таких эффектов самонаблюдения вовсе не должно означать отказа от него как от метода, поставляющего достоверные знания.