Имена Днепровских порогов

Так же сильно ошибаются норманисты, считая вопрос о Днепровских порогах вопросом чисто филологическим. Без помощи истории он неразрешим. Если бы мы имели другие несомненные доказательства тому, что Русь при­шла из Скандинавии, тогда только можно было бы в русских названиях Константина Багрянородного искать скандинавских звуков. Взятые сами по себе эти имена, по выражению г. Погодина, представляют только откры­тое поле для догадок. В прошлой статье мы уже указыва­ли на то, что с помощью натяжек эти имена объясняются из наречий скандинавских, что с помощью таких же натяжек они были объясняемы из языков литовского и венгерского и могут быть объясняемы из языка славянс­кого. Следовательно, перевес должна решить сумма дан­ных исторических. Эта сумма решительно на стороне славяно-русской, а не норманской.

Чтобы сделать вопрос о порогах чисто филологичес­ким, норманистам следовало доказать, что имена эти легко и исключительно объясняются из скандинавских языков. Но такой исключительности они не доказали; а за исходный пункт своих объяснений берут все-таки не

филологию, а историю. Но что же это за история? Так как, говорят они, несомненно, что Норманны плавали из Балтийского моря в Черное, то необходимо они должны были и дать свои названия Днепровским порогам; а затем имена их поднимают на этимологическую дыбу (употребляю их любимое выражение) и вымучивают из них немецкие звуки. Но их исходный пункт совершенно ложный. Во-первых, если б и плавали, то мы не видим необходимости давать свои географические названия в чужой земле; это может быть, может и не быть. А главное, нет ни малейших указаний на то, чтобы Нор­манны в сколь-нибудь значительном числе плавали по Днепру в Византию ранее того времени, когда писал Константин Багрянородный. В наших летописях (оста­вим в стороне легенду о призванных Варягах) первое достоверное известие о их плавании в Византию отно­сится к княжению Владимира Св. После завоевания Киевского стола с помощью Варягов, он часть их отпус­тил в Грецию. И с этим известием поразительно соглас­ны все иноземные свидетельства. По исландским сагам, Норманны начинают посещать Киев тоже не ранее вре­мени Владимира; а о плавании по Днепровским порогам саги совсем молчат; у Византийцев первое упоминание о Варягах относится к XI столетию; у Арабов слово Варанк тоже появляется только в XI веке. Константин Багрянородный при описании порогов ничего не гово­рит о Норманнах или о пути из Балтийского моря; он прямо указывает на Новгород, как на самый северный пункт, откуда Руссы начинают свое путешествие в Византию. Мы уже заметили, что само путешествие это могло совершаться только после объединения се­верной и южной Руси под властью одного княжеского рода. Значительная часть пути шла кроме того не во­дой, а сушей по огромным волокам (как свидетель­ствует договор Смоленска с Ригой и Готским бере­гом). Из рассказа Константина ясно видно, что рус­ские суда строились зимою на притоках Днепра, а весною сплавлялись к Киеву. Новгородские суда ни­когда и не проходили в Днепр. Вообще путешествие это совершалось с такими препятствиями, что, по прямому

свидетельству Адама Бременского, даже и в XI веке северные Европейцы предпочитали ему морской объезд в Грецию вокруг Западной Европы. С этим свидетель­ством согласуются и скандинавские саги, рассказываю­щие о путешествиях Норманнов в Константинополь и Святую Землю. Из тех же саг можно заключить, что на своих морских судах Скандинавы доезжали до Ладоги (Альдейгаборг), но не далее. (Плавание по Волхову про­тив течения было затруднительно по причине порогов.) Каких же нужно еще доказательств тому, что Норманны ранее Владимира не плавали караванами по Днепровс­ким порогам? О возможных отдельных случаях мы не говорим; эти случаи не могут установить целую систему географических названий, употребление которых вошло в такую силу, что было известно и при дворе Византий­ском (где, как мы сказали, о Варягах нет и помину до XI века). А чтоб они когда-либо проходили из Балтики в Днепр на собственных кораблях, о том не может быть и речи¹.

В каком виде дошли до нас названия порогов?

В значительно искаженном. В чем убеждает и срав­нение с другими географическими названиями у Кон­стантина, также нередко искаженными. И замечательно, что там, где Константину приходится упоминать о ка-

¹Пусть крайний норманизм, вместо всех поверхностных раз­глагольствий и голословных уверений, попытается доказать сколь­ко-нибудь научным образом хотя только одно из своих положе­ний: что Норманны плавали по Днепровским порогам ранее извес­тий Константина Багрянородного. Мы говорим научным образом, т. е. не одною только ссылкой на легендарные известия нашей летописи о Варягах и Варягоруссах; ибо весь вопрос заключается в том: подтверждаются ли эти известия какими-либо свидетельства­ми несомненно историческими, а не баснословными?

Что Варяги не плавали далее Ладоги, ясное доказательство тому находим, например, в договоре Новгорода с Готландом 1270 года. Здесь находится условие о русских лодочниках и ладьях, на которые перегружались товары, приходившие из-за моря и подни­мались вверх по Волхову. Иногда они перегружались уже на Неве. (См. соч. Андреевского, стр. 25, 80, 100.) В Записках священника Виноградова («Рус. Стар.» 1878. Август. 561 стр.) рассказано, что яхту, подаренную Александром I Аракчееву, тащили в Грузию мимо Волховских порогов, причем 500 человек тянули по 60 са­жень в день по бревнам, смазанным салом. Позд. прим.

ких-либо географических названиях два или три раза, то иногда во всех этих случаях являются варианты. Напри­мер, племена, платившие дань Руси, в одном месте на­званы Кривитены и Ленцанины; в другом Кривичи, Сервы, Вервяны, Друнгувиты; в третьем Ультины, Дервленины, Ленценины. Так как имена порогов он упоминает только один раз, то мы не имеем никакой возможности проверить их и установить сколько-нибудь определенное чтение; а с позднейшими именами порогов слова обеих параллелей расходятся так далеко (за исключением Ненасытецкого), что и с этой стороны почти также нет помощи. Что имена искажены, лучше всего свидетель­ствуют славянские названия: три из них (Неясыть, Островунипраг и отчасти Вульнипраг) еще могут быть по­нятны; три других (Есупи, Геландри и Веруци) делаются понятными только вследствие приложенных переводов; а один (Напрези) остается совершенно темным, несмот­ря на греческий перевод. Точно так же одно из русских названий (Леанти) не поддается никакому словопроиз­водству. Впрочем, об ошибках Константина в описании порогов никто не сомневался даже и между норманистами. Да можно ли требовать от Византийского императо­ра, чтоб он верно описал пороги в X в., когда их невер­но описал, например, Боплань в XVII веке, лично их видевший. Итак данные в этом отношении слишком не­точны, чтобы делать из них точные выводы, и, однако, норманисты их делают.

Во-первых, они задались тем положением, что так называемые русские названия не суть варианты славян­ских, а их переводы, хотя Константин нигде о том не говорит и просто предлагает перевод после каждого сла­вянского названия. Во-вторых, он называет русскими пять порогов, а норманисты прибавляют к ним и осталь­ные два (Есупи и Геландри). О первом из них, Есупи, Константин говорит, что он по-русски и по-славянски значит «не спи». Кажется ясно, что это славянское слово или, по крайней мере, славянское осмысление, и его однако, достаточно для доказательства, что и русские названия суть только славянские; ибо где же в двух раз-

ных языках можно найти две тождественные глагольные формы, да еще такие формы, как повелительное накло­нение? Однако норманисты и тут ухитрились: с помо­щью разных германских наречий они сочинили повели­тельное наклонение с двойным отрицанием, ne suefe (что будет значит: нет! не спи!), и пустили его в парал­лель со славянским глаголом. Не говоря уже о такой вопиющей натяжке, мы думаем, что тут и самое славянс­кое слово неверно. Ибо сколько мы ни искали аналоги в славяно-русском языке этому названию, однако не на­шли. Укажите в нашем языке хотя одно географическое название в повелительном наклонении и притом в таком простом однословном виде. В летописях, и то не ранее XIII века, мы находим некоторые прозвища, впрочем не топографические, а личные, происшедшие из повели­тельного наклонения в соединении с другим словом, на­пример, Молибоговичи, Держикрай Володиславич. А для такой формы как Неспи решительно не видим аналогии и, что ни говорите, такое название совершенно не в духе русского языка (на эту странность уже указал отча­сти г. Юргевич. (Зап. Од. Об. И. и Д. VI.) От XVI века название этого порога дошло до нас в форме Будило (Кн. Б. Чертежа). Такая форма нам понятна и совершенно гармонирует с летописными Твердило, Нездило и т. п. Мы делаем предположение: может быть, объяснение на­звания или осмысление его Константин принял за самое название.

Второе имя, не имеющее параллели, это Геландри. Норманисты подыскали ему близкое созвучие в исланд­ском языке, giallandi и giallandri (звенящий). Но, как нарочно, Константин не говорит, что это название рус­ское; а просто замечает, что по-славянски оно означает «шум порога» (hcos fragmou). Во всех других случаях он русское название предваряет словом по-русски; перевод же греческий везде ставит вслед за славянским названи­ем. На этом основании антинорманисты отличают его к так называемым славянским названиям. Во всяком слу­чае мы имеем право считать его, как и Есупи, названием общим, то есть славянорусским и искать ему объясне-

ние в славянорусском языке. Уже г. Костомаров во вре­мя спора с г. Погодиным сделал предложение, не скры­вается ли в этом название корень гул? Мы думаем, что это сближение довольно удачное; а потому еще в первой статье предложили название Гуландарь или Гуландря. Если русскому человеку придется назвать предмет, из­дающий гул, то он, по всей вероятности, скажет или Гудило, или Гуландря¹.

Относительно параллельных названий норманисты, как сказано, задались положением, что русские названия представляют переводом славянских, и по этому поводу прибегают ко всевозможным натяжкам. Русское Улворси стоит против славянского Островунипраг. Но что, кажет­ся, общего между ул и остров? Однако они усиливаются доказать, что эти слова однозначащие; только нужно сде­лать маленькое изменение: ул обратим в холм. Holm в скандинавских наречиях значит остров, a fors водопад; следовательно получим holm-fors, что и будет соответ­ствовать порогу Островуну. Такое произвольное превра­щение нисколько не оправдывается теми соображения­ми, что хо в греческом может обратиться в у, а м пред b пропасть. Мало ли что может быть, однако не всегда бывает, и особенно это можно сказать о собственных именах. Если чуждые имена переходят в народное упот­ребление, то народ более или менее переработает их

¹ Что такая форма нисколько не чужда русскому языку, на то указывают и теперь еще употребляемые слова в роде: глухандарь или глухандря, слепандря и т. п. Эти формы — остаток старины — существуют до сих пор, и вы из народного языка их никак не изгоните, а потому предложенная мною форма воз­можна. В таком темном вопросе, как название порогов, мы по необходимости должны вращаться только в сфере возможного, а никак не положительного. Если же иногда можно подыскать в немецких языках слово, близкое по звуку и даже по смыслу вроде giallandi, то при родстве индоевропейских корней мы не находим ничего удивительного (притом это не повелительное наклонение). Кстати укажем и на другое созвучие слову Геландри: Хиландра, сербский монастырь на Афоне. Для возможного объяснения порога Геландри укажем еще на глагол уландать, который, по словарю Даля, в Олонец. губ. значит: выть, вопить, завывать. Последнее очень подходит к толкованию Константина Б.: шум или гул порога.

сообразно с правилами своей фонетики; но образованный человек записывает иноземное название приблизительно так, как его слышит; он мог ослышаться, смешать иноземное слово с своим, если оно близко, и наконец просто ошибиться; но такая искусственная переделка, как холм в ул, невероятна. У Константина мы встречаем название славянского племени Oultiaoi, и узнаем в них Угличей; но если, по примеру норманистов, вместо ул предложить холм, то получим Холмичи, небывалый у нас народ. В первой статье своей, для объяснения Ульворси и Улборси между прочим мы предложили вместо ул читать вуля; что нам кажется ближе к истине, чем holm. Тогда в греческой передаче здесь пропало только начальное в; а н пропало уже в самом русском выговоре, то есть вместо Вулнбор говорилось Вулбор или Вулборс; что согласно с духом русской фонетики. (Так в Слове о Полку Игореве пестворец вместо песнтворец.) Первоначальная полная форма его, вероятно, была Вулнибор или Вулниборс. В таком случае это слово надобно поставить в параллель с славянским Вулнипраг (а впоследствии оба они обрати­лись в Вулныг)¹.

¹ Какое чтение надобно предпочесть, Улворси или Улборси, мы не решаем; в старых славяно-русских названиях вместо бор встре­чается и вор, так: Ракобор или Раковор; следовательно, можно предположить и форму Вулниворс. (Так, мы говорим теперь тур, а прежде существовала форма турс). На существование старинной формы борс или борз, преимущественно в применении к быстрому течению, может указывать и прилагательное борзый (р. Борзна, лев. пр. Десны). А что форма Вулборз возможна в славянском языке, то уже г. Юргевич указал на существование реки Волборза в Мазовии (приток Нерева) и на имя новгородского боярина XIII века Воиборзова или Волборзова. Шафарик приводит древне-славянское имя Волбор (I. 96). В рус. летописи встречается еще под 1169 г. имя южнорусского боярина Войбор; кроме того в Вологод. губ. есть река Волбож (Шегрен— Зыряне. 300). Норманисты гово­рят, будто русские названия порогов противны славянскому язы­ку. Во-первых, наш настоящий выговор значительно удалился от X века; во-вторых, эти названия искажены; а в-третьих, если читать их так, как есть (не делая превращений вроде ул в холм), то они еще менее подходят к духу немецкого языка. Например, возьмем чтение Улборси; оно уже, конечно, будет напоминать не сканди­навское holmfors, а скорее название кавказской горы Элбус или Элбрус. В славяно-русском языке, без сомнения, найдется более вос­точных звуков, чем в северно-немецком. Самое слово волна в древне-

Подобную перестановку мы можем предложить на том основании, что у Константина Багрянородного парал­лель не везде верно проведена. В том особенно убеждает нас русское Струвун, которое стоит против славянского Напрези; а последнее будто значит малый порог. Это Напрези, как мы сказали, остается для нас совершенно непонятным, хотя оно названо славянским и представлен его перевод. Как ни усиливались норманисты Струвун превратить в искусственно составленное слово Strondbun, однако они сами сознаются, что это толкование натянуто. По нашему мнению, Струвун поставлен не на месте; вероятно, это не более как другая форма Островун; сле­довало сказать по-русски Струвун, по-славянски Остро-вун-порог. Г. Погодин возражает, что это просто созву­чие. В таком случае Вручии и Овруч будет тоже созву­чие? Итак, не нужно сочинять никакого holmfors, когда для Островуна есть весьма близкий ему вариант Стру­вун¹.

Против Вулнипраг у Константина стоит Варуфорос. Норманисты предлагают сделать из него Барфорс, так как bar на исландском языке значит волна (греческое b читают то в, то б, смотря по своим натяжкам, а вторую часть имени fors они находят и в Ульворси и в Варуфо­рос. Но почему же Константин их различил, если б это были holmfors и barfors. Тогда как он одинаково пишет

-------------------------------------

рус. языке могло произноситься без в, т. е. олно или улна; корень здесь, конечно, ул, так же как в древнескандинавском ula (готское vula). Кроме реки Улы мы имеем тот же корень в словах: улица, переулок, улей и т. п. В йотированной форме отсюда слово юла, юлить, означающее метаться, суетиться; что очень подходит к порогу. Борс, вероятно, находится в связи с корнем бор, откуда борьба; а ворс м. б. сродни слову ворот. Укажу еще на слово ворозь, которое, по словарю Даля, в арханг. наречии означает мелкую снежную пыль, ворса — пушок, ворох, ворошить. Следова­тельно, Улворси может значить или волноворот или косматую, пушистую волну.

¹Древнейшая форма слова остров, по всей вероятности, была струв. По этому поводу укажем на свидетельство Герберштейна, что остров, образуемый рукавом Оки у Переславля Рязанского, назывался Струб (кстати, норманисты читают у Константина Баг­рянородного Струбун вм. Струвун). А может быть, Струвун зна­чит собственно «стремнистый» порог. От корня стры равно про­исходят и струя, и стремя.

второе слово в Острувун-праг и Вулни-лраг). Почему же греческое foroõ должно непременно означать сканди­навское fors? Г. Юргевич указал на существование в венгерском языке слова forras, означающего водяной вал. А Угры и Русские долго жили в соседстве друг с другом на берегах порожистых рек Южной России, и нисколько не удивительно, если подобное слово упот­реблялось теми и другими. Наконец, не только близкую к русскому форос, но и тождественную с ним форму, мы можем указать в греко-латинским phoros, употребляв­шемся в смысле проток, пролив, брод и пр.; оно встреча­ется в сложном имени Bosphoros (Бычий брод, Воловий переезд и т. п.). Это слово, особенно в его форме роrоs, довольно близко к нашему порог (множ. числа порози). В русском языке и теперь есть довольно слов, очень близ­ких к греческим; а в IX и X веках несомненно было еще более. Форма форос могла также существовать и поми­мо слова порог и потом угаснуть в русском языке, как угасли многие старые формы¹. Итак, форму второй по­ловины названия оставляем вопросом; но первую, вар, мы можем принять в ее буквальном смысле, то есть варение, жар (варно — жарко в Новог. 4-й лет. под 1378 г.). В таком случае Варуфорос означает Варовой порог и будет соответствовать не Вулнипраг, а другому славянс­кому названию, также происходящему от врети или варити, Веручи или Вручий, который, по объяснению Константина, значит кипение. Параллельное с Веруси русское название Леанти Лерберг производил от глаго­ла landen - приставать к берегу; а чтоб указать какое-нибудь соответствие с словом Вручий, делает догадку, что, пристав к берегу, путники тут варили себе пищу! Это такое неестественное толкование, что сами норма­нисты не решаются его повторить. Леанти до сих пор необъясним ни из какого языка, и по всей вероятности не имеет никакого отношения к слову Веручи.

¹ Мимоходом упоминаем, что на Южном берегу Крыма есть скалистый мыс Форос. Вероятно, это остаток греческих названий. Но на юге России встречается приток Дона Форасан. Это уже не греческое название.

Четвертый порог Константин Багрянородный назы­вает по-русски Эйфар или Айфар (Aeijar), по-славянски Неясыт и переводит последние птицею пеликан. В сла­вянской Библии пеликан действительно переводится словом неясыт. Но что такое Айфар? Легберг видел в нем исландское прилагательное aefr— горячий. Но это толкование слишком неудовлетворительно и впослед­ствии отвергнуто норманистами. В скандинавских наре­чиях нет слова айфар; да Скандинавы и не знали пели­канов, потому что эта птица у них не водится. Но зато в голландском языке нашлось слово oievar, которое произносится ujefar (аист). На нем норманисты остано­вились, и в подкрепление своего положения приводят еще то обстоятельство, что Петр Великий дал одному из кораблей, построенных в Воронеже, название Айфар или Ойфар. Заметьте, какая комбинация. Норманны пе­ликанов не знали, названия для них не имели; однако надобно же им было как-нибудь перевести славянское неясыт, и вот они заимствуют у Фризов слово, означа­ющее аиста. Между тем г. Костомаров по поводу этого названия указал в литовском языке слово Ajtwaros, оз­начающее какую-то морскую или водяную птицу. А по указанию Нарбута, то же имя встречается в литовской мифологии. Литовский язык близок к славянскому и сохраняет многие слова, вышедшие из употребления в последнем. Теперь у нас не слышно слова айфар; но это не доказывает, что его никогда и не было. Однако поэма о Полку Игореве сколько представляет славяно­русских слов, вышедших потом из употребления. Там есть и такие, которые не встречаются ни в каком дру­гом памятнике (напр, карна и шереширы). А между тем эта поэма на два с половиной века ближе к нам, чем известие Константина¹.

¹В каком-либо углу России или в каком-нибудь письменном памятнике, может быть, со временем и отыщется слово айфар, если не в том же виде, то в измененном. А пока будем довольство­ваться литовским ajwaros; норманизм оставался при одном прила­гательном aefr, пока в голландском языке не отыскалось подходя­щее название. При известном переходе р в л, не имеет ли сюда отношение встречающееся в летописях имя или прозвание нового­родского боярина Айфала или Анфала в XIV веке? Вероятно,

Подведем итоги нашим соображениям о русских на­званиях Воровских порогов.

Названия эти дошли в искаженном виде. Мало того, параллель у Константина не везде верна. Мы имеем право предложить свои исправления к тексту, конечно, не менее чем норманисты, которые так же предлагают свои исправления чуть не к каждому слову и даже сочи­няют название, которого нет у Константина. Именно, по поводу Геландри они предполагают ошибку писца; в

---------------------------------------------

видоизменением его имени является и Афаил, один из устюжских князей (Труды Об. И. и Д. ч. III кн. I). В одном древнем календаре св. Нефан — Анфал — Айфал (Срезневского в Христ. Древности. 1863. кн. 6, прим. на стр. 20). Вероятно, это русское имя по созвучию употреблялось вместо греческого Нефан.

В Жур. Мин. Нар. Пр. 1872, апрель, Я. К. Грот поместил фи­лологическую заметку о словах Аист и Айфар (направленную в защиту норманистов против моей статьи О мнимом призвании Варягов). При всем нашем уважении к издателю и биографу Державина, мы не согласны с его философскими выводами. В основу своего мнения автор кладет ту же предвзятую идею. «Что Норманны ездили по Днепру в Царьград, — говорит он, — остает­ся неопровержимым фактом; а в таком случае естественно было именовать пороги по-своему, переводя туземные названия на родной язык». Выше мы указали всю несостоятельность этой предвзятой идеи; но почти то же самое было уже сказано и в первой нашей статье, то есть что Норманны не ездили и не могли ездить по Днепру прежде существования Русского государства; а когда получили возможность ездить, то русские названия уже существовали. Следовательно, надобно было прежде опроверг­нуть мои доказательства, а потом уже называть факт неопровер­жимым. У меня было сказано, что самый перевод названий поро­гов с славянского языка на скандинавский невероятен и что история не представляет нам аналогии: «Если можно найти тому примеры, то очень немногие и отнюдь не в таком количестве зараз и не в таком систематическом порядке». Г. Грот находит у меня противоречие, то есть что я в одно время и допускаю переводы и не допускаю, и приводит примеры вроде Медвежья голова (Оденпе), Новгородок (Нейгаузен) и пр. Но именно подоб­ные отдельные случаи, и притом относящиеся более к городам, мы имели в виду, делая свою оговорку. Чтоб опровергнуть наше положение, следовало представить для аналогии с Днепровскими порогами не отдельные случаи, а целую группу переводных гео­графических названий, сосредоточенных в одной местности (да еще по возможности с повелительным наклонением). Не можем согласиться и с рассуждением почтенного автора о слове аист. Из его же заметки видно, что аист преимущественно водится в Южной России и ни на каком иностранном языке аистом не

тексте, по их мнению, стояло: по-русски Геландри, по-славянски Звонец; последнее название они заимствуют из последнейшего времени. (На том же основании, по­жалуй, можно, не прибавляя лишнего названия, заме­нить одно имя словом известным также из более по­зднего времени, то есть вместо странного Не спи поста­вить Будило.) Мы вправе предложить славянские толко­вания для русских названий уже в силу того, что нет никаких исторических свидетельств о плавании Hop-

-----------------------------------------

называется. Тем не менее автор говорит: «Из всего сказанного можно, кажется, с полною уверенностью заключить, что слово аист не русского происхождения. Не кроется ли в нем восточное начало? А выше он замечает об этом слове, что, судя по первой его букве, оно не может быть русским». Признаемся, мы решительно не видим, почему начальная буква а мешает ему быть русским? Почему оно должно быть восточного происхождения? Что значит собственно русское происхождение? Корни, то есть происхожде­ние русских слов, изыскиваются не в одном только русском языке, апри сравнении их с другими славянскими и вообще с индоевро­пейскими. Например, слово Бог необъяснимо из одного русского языка; следует ли отсюда, что слово не русское? Форма аист нисколько не противна нашему уху; а приводимые автором вари­анты этого названия дают возможность решить, что оно не чужое, а свое собственное, славянское: в юго-западных губерниях аиста называют гайстер, а в словаре Линде он назван hajstra. (Польское hajstra собственно означает серую цаплю.) Если в слове гайстер сократить последний слог, то по требованию нашего уха надобно будет продолжить первый; получим гаистр; г как при дыхании иногда употребляется, иногда его не слышно: получим аистр. Сле­довательно, корень этого слова будет истр (с перегласовкой стры), корень весьма распространенный в русском и вообще в славянс­ком языке. Буква р по духу нашего языка может пропадать в скором выговоре; например, у нас есть река Истра, а также река Иста или Истья. (По мнению П. А. Бессонова, асыть в слове не-асыть есть то же, что аист, и тот же корень заключается в слове ястреб.)

Вообще существовавшая доселе у нас привычка толковать ино­странным происхождением многие слова, как скоро они представ­ляют какое-либо затруднение для своего объяснения — эта при­вычка должна быть оставлена или значительно умерена, уже по тому самому, что весь лексический запас русского и вообще сла­вянского языка далеко не приведен в известность.

Относительно названия одного из Петровых кораблей Айфаром надо сделать оговорку, что его голландское происхождение есть все-таки догадка, источники о том ясно не говорят. Рядом с Айфаром встречаем также и корабль Аист, что совсем не голланд­ское слово.

маннов по Днепру прежде появления в истории Днепровской Руси, а следовательно, и прежде появления рус­ских названий. Мы даже думаем, что русские названия древнее славянской параллели и представляют обломки очень далекой старины, и русская филология со време­нем, может быть, воспользуется ими, когда освободится от тумана, напущенного норманизмом. Поправки свои и соображения относительно порогов мы предложим в следующем выводе:

Два порога имели общее славяно-русское название: 1) Есупи и 2) Гуландри. 3) Против славянского Островун-порога ставим русское Струвун. 4) Против славянского Вулнипраг русское Волборз (или Вулниборз). 5) Против славянского Вручий русское Вару-форос (Воровой порог или Варовой проток). 6) Славянское Неясыт, русское Айфар. 7} Славянское Напрези и русское Леанти остав­ляем необъяснимыми¹.

¹ Их необъяснимость, однако, не избавляет филологов и ис­ториков от обязанности делать попытки для разъяснения. Для Леанти укажем на один остров, лежащий в порогах Днепра, именно Лантухов (о чем мимоходом упоминает и Лерберг). Для Напрези напоминаем название самой реки Днепра, которое про­износилось и просто Непр. В греко-латинской передаче его ста­рая форма была Danaper или Danapris; отбросив первый слог, получим Napris, и действительно у Плано-Карпини он назван Neper. Река Днепр имела в разное время у разных народов и различные названия. Так, в древнейший греческий период изве­стий о Скифии она называлась Бористень; потом является под именем Днепра; но у кочевых народов, Угров и Печенегов, она именовалась Атель, Узу и Барух или Варух (Barouc). Это после­днее название, может быть, скрывается и в имени порога Варуфорос; очевидно оно происходит от того же корня, как Варучий или Вручий, и, конечно, перешло к Печенегам от более ранних туземцев, то есть от Русских. Отсюда можно заключить, что у Русских вариантом Днепру или порожистой части его служило когда-то название Баручий, Варучий или Вручий. (В древней России были города Вручий и Баручь.) Что Печенеги заимство­вали это название от более ранних туземцев, показывают тут же рядом приведенные у Константина Багрянородного названия других рек: Кубу (Буг или Гупанис, в другом месте, именно на Кавказе, также перешедшие в Кубань), Труллос (Днестр или прежний Турас), Брутос (Прут), Серетос (Серет). Эти примеры подтверждают нашу мысль, что в вопросе о старых географичес­ких названиях филология шагу не может сделать без истории. Если бы, наоборот, филология употреблявшиеся Печенегами на-

После первой статьи, ввиду того, что норманизм пре­имущественно ищет поддержки в доказательствах фило­логических, так как в исторических ему нет спасения, мы снова подвергли пересмотру вопрос о порогах и предла­гаем теперь свои соображения. Если они окажутся не вполне удачными, то, может быть, кто-либо другой со временем предложит более удачные. По крайней мере прежде нас почти никто не делал серьезной попытки искать этих объяснений в славяно-русском языке (о не­которых попытках см. у Эверса). Норманизм начал свои филологические толкования более ста лет тому назад; в течение этого времени он потратил много усилий и не­сколько раз изменял свои поправки; а в результате все-таки остается при Ne- suef-e, Holmfors и Strondbun! Тем не менее всякую попытку объяснять имена из других (не германских) языков он встречает возгласами, что это не научно, что это натяжки, предвзятая идея и т. п. Мимохо­дом напомним, что родоначальником филологических до­водов норманской школы и вместе ее основателем был академик Байер, о котором остроумный Шлецер заметил: «Этот великий исследователь языков, столь много потев­ший над китайским, не учился по-русски». Легберг, от­личный исследователь в области древней географии, сво­им сочинением о Днепровских порогах не обнаружил сведений в славяно-русской филологии. Да она не счита­лась особенно нужною для норманнской школы: ведь Русь пришла из Скандинавии!

Повторяю, в таком темном вопросе, как Днепровс­кие пороги, невозможно обойтись без натяжек, пока наука попадет на сколько-нибудь удовлетворительное его решение. Во всяком случае мы считаем свои натяж­ки более сносными, чем натяжки норманистов. Мы име-

--------------------------------

звания отнесла к печенежскому языку и начала на этом основании строить выводы о народности Печенегов, то что бы из этого вышло? Любопытно, что Турлос или Турла и до сих пор означает у Турок Днестр.

Объяснение Напрези словом Напражье оказывается не совсем невероятно. Было слово Запорожье. Есть села Подпорожье и Порожье в Пудож. уезде (Барсова «География начальн. летописи», 274 стр). Укажем еще славянское имя поселения Набрезина около Адриатики. Позд. прим.

ем на своей стороне исторические факты, убеждающие, что Русь была туземное племя, а не пришлое откуда-то из-за тридевять земель. Что касается до различия, которое делает Константин Багрянородный между русскими и славянскими названиями, то мы уже представили на этот счет объяснения в первой статье. Сущность их состоит в следующем. Русью назывались по преимуще­ству обитатели киевского Приднестровья. Киевская Русь никогда не называла себя Славянами, и именем своим различала себя от других покоренных ею славянских племен. Она употребляла иногда географические назва­ния, отличные от других Славян (то есть имела свои варианты). Пример тому находим в самой летописи, где сказано, что река Ерел (Орел) у Руси зовется Угол. Только крайний норманизм способен утверждать будто угол слово не славянское, а скандинавское (хотя по византийским свидетельствам, это слово как географи­ческое название встречается уже в VII веке). Название Угол утратилось, а Орел осталось; это подтверждает нашу мысль, что русские названия порогов, может быть, древнее славянских. Русский говор имел свои отличия от других соседних Славян; так что для иноземного уха почти тожественные слова могли иногда показаться раз­личными. Русские названия не суть переводы славянс­ких. В двух случаях они тожественны; а в трех других они представляют небольшие варианты (Вулнипраг и Вулниборз, Варучий и Вару-форос, Островун и Струвун). Аналогию с ними можно предложить, составив параллель в таком роде: по-русски восход, по-славянски восток, запад и заход и т. п. В одном случае мы видим два разных слова: Айфар и Неясыт (о Леанти и Напрези не говорим). Но если бы кто сказал: по-русски топор, по-славянски секира; разве из того следует, что топор не славянское слово?

Какому именно говору принадлежат так называемые славянские названия порогов, трудно решить окончатель­но. (Решение см. ниже¹.)

¹ Наиболее достоверный памятник нашей древней письменнос­ти, Русская Правда, употребляет те же два племенные термина: Русин и Словенин. Замечательно в этом отношении известное

Еще Эверс весьма основательно заметил следующее: если бы русские названия порогов принадлежали Нор­маннам, то как же, будучи удалыми пиратами, они не оставили никаких следов в именах предметов, относя­щихся к мореплаванию? Напротив, в этом отношении русские названия сходны с греческими, таковы: корабль, кувара, скедия и пр.

---------------------------------

место о парусах в походе Олега на Царьград. Поход очевидно легендарный; так как подробности его сами по себе невероятны, а Византийцы о нем совершенно молчат. (Крайний Норманизм наверное воскликнет: «как легендарный? А куда же вы денете Олегов договор с Греками?» Как будто договор должен был зак­лючаться не иначе, как после нападения на самый Константино­поль!) Но обратим внимание на племена, участвовавшие в этом походе. В начале перечисляется целая вереница народов; тут есть и Варяги, и Чудь, Меря, Хорваты, Дулебы и пр., нет одной Руси. Это упоминание о Варягах и перечисление чуть ли не всех наро­дов России, внезапно обратившихся в опытных, бесстрашных моряков, сделалось как бы обычным местом в летописи, и должно быть отнесено или к позднейшим прибавкам, или просто к фи­гурным выражениям. Между тем в конце легенды говорится только о Руси и Славянах; первые повесили себе паруса из паволоки, а вторые из тонкого полотна. Без сомнения, эти два термина, Русь и Славяне, были в большом ходу у самих Руссов, которые своим именем выделяли себя из массы подчиненных Славян.

Г. Погодин в своих возражениях, между прочим, говорит следующее: «Автор старается доказать; что и русские названия (порогов) можно объяснять из славянскаго языка. Так что же из этого бы вышло? Что славянских языков было два? Но ведь это была бы нелепость?» Что это за вопросы? — спросим мы в свою очередь. Кому же неизвестно, что славянский язык имеет разные наречия и говоры? Известно, что подобные аргументы выходят от норманизма, прибегающего для своих филологических натя­жек к языкам не только скандинавским, но и к англо-саксонско­му, голландскому и вообще ко всем языкам немецкой группы. Далее М. П. Погодин недоумевает относительно того, что назва­ние Русь имело в разных известиях и разные оттенки, то есть более тесный или более широкий смысл. Такое недоумение со стороны историка нам непонятно. Кто же не знает, в каких разнообразных значениях (то есть объемах) встречаются в источ­никах, например, названия: Римляне, Греки, Скифы, Сарматы, Гунны, Франки, Немцы, Норманны и пр. В первой статье мы указывали примеры и таких народных имен, которые не только обнимали большую или меньшую массу народов, но имели и сословное значение (Склавы, Сервы, Бои, Лехи, Кривиты, Даны или Таны и пр.).

VIII

Заключение

История не математика. Если б она имела дело толь­ко с величинами, точно определенными другими слова­ми: если бы все летописцы, все известия передавали только одну истину и все были бы согласны между со­бой, тогда не было бы вопросов, а следовательно и спо­ров. Историческая критика была бы не нужна. Но так как этого почти никогда не бывает, то сличение данных и проверка их необходимы, чтобы восстановить истину. (Не только такие отдаленные и темные времена, как IX и X века, но если возьмем какую-либо эпоху поздней­шую, даже современную, как трудно бывает иногда вос­произвести событие в настоящем его виде, вследствие разногласия и сбивчивости показаний!) В вопросах тем­ных и запутанных споры и разнообразные теории неиз­бежны. Но приведем одно из главных положений исто­рической науки: в случае столкновения разных мнений о каком-либо событии должно получить преимущество то мнение, которое объясняет наибольшую сумму не­сомненно исторических фактов, имеющих отношение к данному событию или к данной эпохе. В подтверждение летописной легенды о призвании Варягоруссов и своей теории о происхождении Руси из Скандинавии норма­нисты приводят разные свидетельства: но между этими свидетельствами нет ни одного несомненного. Укажем на них снова в коротких словах.

1. Из массы византийских свидетельств норманисты нашли в свою пользу одно неясное выражение: «Русь, так называемые Дромиты, из рода Франков». Выражение это не имеет определенного значения; оно употреблено в смысле народа европейского, с чем согласны и сами норманисты (см. Исслед. Погод. II, 51). И притом оно принадлежит не Константину Багрянородному, не Фотию или Льву Диакону, а продолжателям Феофана и Амартола! И что может значить это выражение в срав­нении со многими другими указаниями Византийцев, что Русь народ скифский или тавроскифский? Можно ли говорить о Франках после известных слов Льва Диа-

кона, очевидца Руси Святославовой: «Тавроскифы, кото­рые на своем языке именуют себя Русь». Он же по поводу погребальных обрядов у Руссов говорит, что эл­линским таинствам научили их философы Анахарсис и Замолксис, и причисляет к тому же племени самого Ахиллеса. Ясно, что он считает Тавроскифов или Русь потомками древних Скифов понтийских, т. е. туземным народом Южной России. Между тем Варангов византий­цы никогда не называют Скифским народом; не называ­ют их и Франками.

2. Из массы арабских свидетельств о Руссах норманисты отыскали только одно выражение в свою пользу: «в 844 году язычники именуемые Русью разграбили Севи­лью». Но это явная ошибка, как уже давно доказано, и умеренные норманисты не стоят за такое странное сви­детельство (см. Замеч. г. Куника на Исслед. Гедеонова). Арабские писатели IX и X веков имели до того темные понятия о географии и этнографии северной Европы, что причисляли ее жителей к известному им ближайшему народу Русь; а Балтийское море считали рукавом, соеди­няющим Черное море с Западным океаном, и потому слух о нападении каких-то северных варваров на Испа­нию, Аль-Катиб или его позднейший списатель отнес к Руси, так как имя ее около того времени сделалось гром­ким, вследствие набегов на берега Черного и Каспийско­го морей. (Туземцы Америки до сих пор для нас Индий­цы, вследствие географической ошибки Колумба.) Эта Севильская Русь теряет всякий смысл в ряду многих других арабских известий, указывающих на Русь тузем­ную и славянскую.

3. Из всех средневековых латинских хроник, упоми­нающих о Руси, норманисты извлекли в свою пользу два свидетельства, Лиутпранда и Пруденция. Лиутпранд, епископ Кремонский, замечает о Руссах, что это народ, живущий к северу от Константинополя между Хазарами и Булгарами, что Греки по наружному качеству называют их Руссами, а «мы, по положению страны, Нордманнами». Опять выражение, не имеющее никакого определен­ного этнографического значения. Лиугпранд (или его вот-

чим) получил сведения о Руссах от Византийцев, а после­дние причисляли Русь к народам гиперборейским, т. е. северным; следовательно Кремонский епископ передает тот же географический термин, только по-своему (по-лонгобардски). Он совершенно повторяет Византийцев, помещая Русь между Хазарами и Болгарами, в соседстве Печенегов и Угров, и нисколько не указывает на Сканди­навию. Аналогию с его «северными людьми» представля­ет наше выражение восток и восточные народы, хотя эти народы живут от нас к югу; но мы в этом случае переводим термин западноевропейский. (То же должно сказать о gentes Normannorum Венецианской хроники или о Руссах 865 года.) Слова Лиутпранда о том, будто Руссы получили свое название по наружному виду от Греков, прямо противоречат греческим свидетельствам: Лев Диакон положительно говорит, что Тавроскифы на­зывают себя Рось на своем родном языке.

4. Известие Бертинских летописей (Пруденций) о Руси «из племени Свеонов», как мы говорили, невозможно толковать Шведами: этого не допускает хаканский титул ее князя. Или само слово Свеоны в то время не означало исключительно Шведов (Южная Россия называлась в средние века и Великой Скифией и Великой Швецией, Svithiod en mikla исландских caг), или это ошибка, недора­зумение в самом источнике. Само отсутствие золотых византийских монет того времени в кладах Швеции про­тиворечит существованию Шведской Руси.

5. Путь из Варяг в Грецию, описанный в нашей лето­писи, нисколько не может подкрепить норманнскую тео­рию, ибо это описание относится не к IX, а к XI веку. Константин Багрянородный, описывая тот же путь в X веке, начинает его от Новгорода и о Варангах ничего не упоминает. Приведенные им русские имена порогов не могут быть объясняемы из скандинавских языков исклю­чительно. Норманны могли плавать по Днепру только после основания Русского государства, находясь в служ­бе русских князей или под покровительством, следова­тельно тогда, когда русские имена порогов уже суще­ствовали.

6. Некоторые имена первых князей и дружинников похожи на скандинавские. Это совершенно естественно при общности многих имен у славянских и германских народов, при долгом сожительстве Готов и Руссов (Роксалан) в Восточной Европе, а также при исконном сожи­тельстве Готов и Славян на Южном берегу Балтийского моря. Но доказать, что они не только исключительно, но и преимущественно скандинавские, не могут никакие натяжки.

Вот и все доводы норманнской школы, заслуживаю­щие сколько-нибудь внимания и набранные ею в течение более ста лет для подкрепления летописной басни о при­звании Варягов и своего мнения о происхождении Руси из Скандинавии. Если принять в соображение столь час­то встречающиеся в средневековых источниках ошибки, недоразумения и этнографическую запутанность, то на­добно удивляться, что нашлось так мало свидетельств, которые норманисты могли бы обратить в свою пользу. Подобный подбор намеков и недоразумений, подкреп­ленный филологическими натяжками, можно составить для какой угодно теории¹. А что касается до высших соображений норманистов о том, будто наше древнее государственное устройство имеет норманнские черты, — это совершенно произвольные толкования. Общие чер­ты, конечно, найдутся; они неизбежны у всех европейс­ких и даже неевропейских народов; но найдутся и отли­чия, которые, напротив, ясно указывают на наше славян­ство. Известно, что у германских народов развились пре­имущественно майорат и феодализм, а у Славян право каждого сына на участие в отцовском наследии и оттуда удельная система. Наш порядок родового старшинства существовал у угров и до сих пор существует у Турок; а у Норманнов мы его не видим.

В параллель с доводами норманистов повторим вкрат­це те основания, на которых мы отвергаем легенду о

¹Не говорим о теориях угро-хазарской, литовской, готской и славяно-балтийской по отношению к небывалым Варягоруссам; каждая из этих теорий может выставить почти такую же сумму доводов, как и норманнская.

призвании Варягов, а главное, утверждаем туземное про­исхождение Руси.

1. Невероятность призвания. История не представля­ет нам примеров, чтобы какой-либо народ (или союз народов) призывал для господства над собой другой на­род и добровольно подчинялся чуждому игу.

2. Если можно найти некоторую аналогию для басни об иноземном происхождении Руси, то аналогию только легендарную или литературную, так как история всех народов начинается мифами. Производить своих князей от знатных иноземных выходцев было в обычае и древ­них, и средних веков. В средние века кроме того в осо­бенности был распространен обычай выводить народы из далекого мифического Севера.

3. Русь была не дружина только или незначительное племя, которое могло бы незаметно для истории в полном своем составе переселиться из Скандинавии в Россию. Это был многочисленный и сильный народ. Иначе невоз­можно объяснить его господствующее положение среди восточных Славян, его обширные завоевания и походы, предпринимаемые в числе нескольких десятков тысяч. А если бы Русь была только пришлая дружина, то неумоли­мая логика спрашивает: куда же бесследно девался Рус­ский народ в Скандинавии, т. е. народ, из которого выш­ла эта дружина?

4. Существование в Восточной Европе многих рек с названием Рось, и в особенности такое же название Волги в древние времена. А известно, что народные имена часто находятся в непосредственной связи с име­нами рек.

5. Географическое распространение имени Русь к кон­цу IX века от Ильменя до Нижней Волги делает совер­шенно невероятным его появление в Восточной Европе только во второй половине этого века. История не пред­ставляет тому ни малейшей аналогии. (Для примера ука­жем на Англию и Францию, имена которых распростра­нились и укрепились за ними в течение столетий.)

6. Сарматский народ Роксалане или Росс-Алане издав­на жил между Азовским морем и Днепром. Известия о

нем у греческих и латинских писателей, начиная со II века до Р. X., продолжаются до VI в. по Р. X. включительно, и подтверждаются еще знаменитыми Певтингеровыми таб­лицами или дорожной картой Римской империи. А в IX веке на тех же местах снова является в византийских известиях народ Рос или Рось, т. е. является под своим односложным именем (Росс-Алане есть такое же слож­ное и более книжное, чем народное имя, как Тавро-Скифы, Англо-Саксы и т. п.). В этой простой форме он является в IX веке и у латинского писателя, именно у Пруденция (Рось) и землеписца Баварского (Ruzzi); меж­ду тем как у другого латинского писателя того же IX века, у географа Равеннского, опять встречается сложная фор­ма, т. е. Роксалане¹.

¹Замечательно, к каким натяжкам и произвольным выводам приходили иногда даже наиболее ученые и добросовестные пред­ставители норманнской школы, приняв за несомненный истори­ческий факт басню о призвании из-за моря небывалого народа Варягоруссов. Так, Шафарик, определяя эпоху заметок Баварско­го географа, говорит, что они написаны не ранее 866 года (Сла­вян. Древн., т. II. кн. 3). И чем же он при этом руководствуется? Тем, что в них упоминается Русь, а она-де только в 862 году призвана и, следовательно, только в 866 году могла сделаться известной на западе из посланий патриарха Фотия к восточным епископам! Таким образом, в науке было время, когда не басня о призвании подвергалась исторической критике, а наоборот, исто­рические свидетельства проверялись на основании этой басни! Точно так же гадательны и некоторые другие соображения Шафарика о времени Баварского географа (например, его соображе­ния о Печенегах). По некоторым признакам, напротив, эпоху Баварского географа едва ли можно относить позднее первой половины IX века. (В этом убеждает, между прочим, соседство Болгар с Немцами в Паннонии.) Подобный пример употреблял А. А. Куник по отношению к другому географу, Равеннскому. Шафарик, на его счет заметил, что он жил около 866 г. «а может быть, и несколько прежде». (Иречек в своей брошюре «Дорога в Константинополь» относит его к VIII веку.) А г. Куник прямо поясняет, что он не мог писать ранее второй половины IX века, ибо у него упоминается о Русском государстве. (Если он писал именно в эту эпоху, то какой был бы отличный случай упомянуть о переходе Руси из Скандинавии. Однако он не сделал на то ни малейшего намека.) Равеннский аноним употребляет при этом вместо Русь ее сложное название «Роксалане»; по словам г. Куника это только пустое подражание древним писателям. Роксаланский народ, по его мнению, с появлением Гуннов «исчез из исто-

7. Название Пруссия есть то же, что Руссия или соб­ственно Порусье (Borussia). Оно возникло, однако, неза­висимо от нашей Руси, ибо литовский народ Пруссы в течение всех средних веков не были даже соседями на­ших Руссов. Это имя, по всей вероятности, также нахо­дится в связи с названиями рек (Неман иначе назывался Русь). Одно существование Пруссии ниспровергает вся­кую попытку выводить Русь из Скандинавии; иначе Пруссов надобно производить оттуда же. (О народе Боруски, Borouscoi, в восточной Европе, упоминает уже Птолемей.)

8. Совершенное отсутствие названия Русь между скан­динавскими народами. Если и встречается у средневеко­вых немецких хронистов (например, Дитмара и Саксона)

-----------------------------------

рии». Доказательствам того, что Роксалане не Русь и что они исчезли, А. А. Куник посвятил целое особое исследование под заглавием: Pseudorussishe Roxalanen und ihre angebliche Herrschaft in Gardarik. Em Notum gegen Jacob Grimm und die Herausgeber der Antiquites Russes. (Bulletin hist. phil. de I'Acad. des Sciences, t. VII, № 18—23.) Да простит нам автор, но мы находим, что доказатель­ства эти состоят из ряда всякого рода исторических, этнографи­ческих и этимологических натяжек и предположений, весьма гадательных и сбивчивых. Между прочим, главным признаком того, что Роксалане были не арийское, а какое-то монгольское племя, выставляются известия о их кочевом быте и конных набе­гах. Но какой же из арийских народов не прошел через кочевой быт? У какого народа, окруженного отчасти степной природой, не играли главную роль стада и табуны в известный период его развития? Автор этого исследования забывает расстояние девяти веков, в течение которых быт Роксалан или Руси должен был значительно измениться. Он вообще держится теории исчезания народов, которая основана на исчезании имен. Таким образом, многие народы Скифы будто бы уничтожились вместе с пропа­жей их имен. Мы же утверждаем, что меняются и путаются имена в исторических источниках, а народы остаются по боль­шей части те же. В противном случае, племена Антов еще скорее Роксалан исчезли с лица земли, потому что имя их, столь часто упоминаемое у писателей VI века, потом пропадает; по крайней мере, в этой форме оно почти не встречается у писателей по­зднейших. Впрочем, справедливость требует заметить, что упомя­нутое исследование А. А. Куника относится еще к эпохе 40-х годов, к эпохе его Die Berufung der Schwediscchen Rodsen, т. е. к периоду увлечения и полного господства норманнской школы, то надобно было во что бы ни стало их устранить, т. е. уверить, что они куда-то исчезли.

название Rucia, Rusia (и Prusia), Ruscia (и Pruscia) на южном и юго-восточном берегу Балтийского моря, то оно относится или к славянским племенам (например, Руянам), или к литовским (Пруссы и Жмудь).

9. Давнее существование Руси Угорской или Закар­патской; а также закрепление этого имени за Русью Галицкой или Червонной, которая сравнительно не очень долгое время принадлежала русским князьям. Такая кре­пость имени была бы невероятна, если б оно было не туземное, а пришлое.

10. Тяготение нашей первоначальной истории и само­го имени Русь к югу, а не к северу. Русью называли себя преимущественно обитатели Приднепровья, а Новогородцы называли себя Славянами. Русским называлось Чер­ное море, а Варяжским Балтийское, что прямо указывает на совершенно различное географическое положение Варягов и Руссов. Из иностранных известий IX и X веков чаще других название Русь встречается именно на юго-востоке, т. е. у арабских писателей.

11. Наши древнейшие документальные источники, до­говоры с Греками, не делают ни малейшего намека, из которого можно было бы заподозрить иноземное проис­хождение Руси; хотя первый договор (Олегов) относится к лицу, которое по смыслу летописной легенды прямо пришло из-за моря. Мало того, сама Русь всегда относи­лась к Варягам как к иноземцам и иноплеменникам; о чем свидетельствуют также официальные документы, на­пример Русская Правда.

12. Торговый характер Руси и ее торговые сношения с Византией и Хазарией, имевшие, по несомненным свиде­тельствам, постоянный и договорами определенный ха­рактер уже во второй половине IX века, были бы непо­нятны, если бы Русь была народом не туземным, а при­шедшим в той же второй половине IX века. Притом Норманны в этом веке совсем и не были известны в Европе как торговый народ.

13. Поклонение Руссов славянским божествам, засви­детельствованное договорами с Византией. Только что прибывший народ и притом господствующий не мог тот-

час же изменить своим богам и принять религию подчи­ненного племени.

14. Существование у них славянской письменности, доказанное славянским переводом тех же договоров. (У Готских народов была уже своя письменность со времен Ульфилы¹.)

15. Отсутствие пришлой скандинавской стихии в рус­ском языке; а также отсутствие всякой борьбы между русской и славянской народностью прежде их предпола­гаемого слияния. Если бы Руссы были скандинавский народ, то они не могли так быстро превратиться в Сла­вян. Последнее окончательно невозможно, если возьмем еще в расчет известную стойкость Немецкого племени, уступавшего, и притом весьма постепенно, только выс­шей (романской) цивилизации в Юго-западной Европе. В

¹ С вопросом о письменности тесно связан и вопрос о начале нашего христианства. У нас повторяется обыкновенно летопис­ный рассказ о введении христианской религии в России при Владимире Св.; тогда как это было только ее окончательное тор­жество над народной религией. Наша историография все еще держится летописного домысла, который приписывает Варягам — иноземцам начало русского христианства, так же, как и начало русской государственной жизни. В летописи по поводу киевской церкви Св. Илии при Игоре, замечено: «мнози бо беша Варязи христиане». А далее, при Владимире, рассказывается известная легенда о двух мучениках Варягах. Но в этих известиях господ­ствует все то же явное смешение Руси с Варягами. К счастью, мы имеем документальные свидетельства, которые восстанавливают истину, изобличая летописную редакцию в произвольных догад­ках и в ее стремлении всюду подставлять Варягов. Во-первых, послание патриарха Фотия 866 года говорит о крещении Руссов, а не Варягов. Во-вторых, Игорев договор прямо указывает на кре­щеную Русь и совсем не упоминает о Варягах. В-третьих, Кон­стантин Багрянородный под 946 годом упоминает о «крещеной Руси», которая находилась на византийской службе (см. De cerem. Aul. Byz.). В-четвертых, Лев Философ, современник нашего Оле­га, в своей росписи церковных кафедр помещает и Русскую епархию. В-пятых, папская булла 967 года указывает на славянс­кое богослужение у Руссов. Очевидно, крещеная Русь не со времен только Владимира Св., а уже со времен патриарха Фотия имела Священное Писание на славянском языке; чего никак не могло быть, если б это были Норманны, прямо пришедшие из Скандинавии. Потому-то и наши языческие князья (Олег, Игорь и Святослав) пользовались славянской, а не другой какой-либо письменностью для своих договоров.

истории нет примеров такого быстрого превращения; оно было бы противно всем политико- и естественно-историческим законам.

16. Совершенное отсутствие известий о призвании князей или о пришествии Руси из Скандинавии (и вооб­ще откуда бы то ни было) во всех иноземных источниках: византийских, немецких, арабских и скандинавских. Осо­бенно важно умолчание о том Константина Багрянород­ного, который сообщил о Руссах наибольшее количество сведений и сам лично входит в сношения со вторым поколением (якобы пришедших из Скандинавии) русских князей.

17. Византийцы нигде не смешивают Русь с Варягами. О Варягах они упоминают только с XI века; а о народе Рось, под этим ее именем, говорят преимущественно со времени нападения ее на Константинополь в 865 году. Но и после того они продолжают именовать Руссов Скифа­ми, Тавроскифами, Сарматами и т. п. Лев Диакон не только производит Русь от древних Скифов и приурочи­вает ее к странам Припонтийским, но и отождествляет ее с библейским народом Росс (стр. 93 русс, издания).

18. Исландские саги, которым было бы естественнее всего говорить о необыкновенном счастии Норманнов в восточной Европе, ничего не знают ни о норманнском племени Руссов, ни о Рюрике, ни о плавании Норманнов по Днепру. Саги говорят о Русских, как о великом тузем­ном народе Восточной Европы.

19. С отсутствием исторических свидетельств об этом плавании согласуется и физическая невозможность нор­маннских походов по Греческому водному пути прежде политического объединения Южной и Северной Руси. Русские имена Днепровских порогов, дошедшие до нас в искаженном виде, могут быть объяснены из языка славяно-русского с большей вероятностью, чем из язы­ков скандинавских.

20. Латино-немецкие и латино-польские летописцы средних веков (Дитмар, Адам, Галл, Гельмольд, Саксон и др.) также ничего не знают о норманнском народе Рус­сов, а трактуют их как туземцев Восточной Европы. В

известии Бертинских летописей спорным является выра­жение «из рода Франков»; но хаканский титул, указыва­ющий на соседство Аваро-Хазар и несомненно употреб­лявшийся южно-русскими князьями, не может подле­жать спору. Следовательно, мы имеем западное (и вместе византийское) свидетельство о туземной Руси в первой половине IX века¹.

21. Арабские свидетельства по большей части несогласимы с теорией норманнской Руси, и, наоборот, они становятся совершенно понятны, как скоро Русь призна­ем народом туземным. Русь и Славяне у них являются почти нераздельно. Описанные ими обычаи Руссов ука­зывают также на Славян (например, у Ибн-Фадлана со­жжение жены с покойником, тризна или третья часть его имущества, отделявшаяся на погребальное пиршество, и т.д.). Между прочим Хордадбег (в IX в.), говоря о рус­ских купцах в Хазарии, прибавляет: «они же суть племя из Славян».

22. Появление во второй половине X века Руси Тмутраканской необъяснимо без существования исконных русских поселений на берегах Азовского моря. (Да и с какой стати Скандинавам забираться на Тамань?) Без этой Азовско-Черноморской Руси необъяснимы: арабс­кие известия X века, например, Масуди, о Руссах, живу­щих на берегу Русского моря и господствующих на этом море; арабское деление Руси на три группы (Новгород, Киев и Артанию); отношения Руси к Корсуню; походы на Кавказ и в Каспийское море, и пр.².

¹ Латино-немецким хроникам совершенно соответствуют и средневековые эпические песни Германии, которые относятся к Русским как к туземному народу Восточной Европы. Так, в Нибелунгах, Руссы (Rhizen) встречаются в войске Аттилы наряду с Поляками и Печенегами. Последнее имя указывает на редакцию приблизительно X или XI века. О языческих «диких Руссах» Вос­точной Европы говорят и другие немецкие саги. См. Die Dakische Konigs — und Tempelburg auf des Polumna Trajana. Von los. Haupt. Wien, 1870. (Только его рассуждения об арийских и туранских племенах весьма слабы в научном отношении.)

² Чтобы объяснить арабские известия о Руси, норманисты пред­полагают невозможное: будто Русь, в 860-х годах пришедшая из Скандинавии, в несколько лет могла распространить свое имя и свои колонии на всю Юго-восточную Европу до самой нижней

23. Ни одно произведение русской словесности, не­сомненно принадлежащее дотатарской эпохе (собствен­но до XIII века), кроме летописи, не знает ни Варяга Рюрика, ни вообще призвания Варягоруссов.

24. Расстояние около 250 лет (даже по расчету норманистов) между призванием Варягов и составлением на­шей начальной летописи само по себе делает предание недостоверным; что и подтверждается его вполне леген­дарным оттенком (три брата, пришедшие откуда-то из-за моря и пр.), а также целым рядом других легенд, занесенных в нашу летопись (об апостоле Андрее, о Ха­зарах, Оскольде и Дире, Олеге и Ольге и пр.).

25. Сопоставление северного сказания о трех братьях: Рюрике, Синеусе и Триворе, с южным сказанием о трех братьях: Кие, Щеке и Хориве, а также с литовским о Палемоне и его трех внуках и с другими подобными сказаниями не оставляет сомнения, что мы имеем дело с легендой.

26. Утрата древнейшей редакции Повести времен­ных лет, вообще неисправная передача летописного текста списателями и продолжателями, разногласие до­шедших до нас летописных сводов и сборников относи­тельно Варягов-Руси и относительно легенды об Ос­кольде и Дире, а также разнообразные толкования име­ни Русь, убеждают нас, что в первоначальном своем виде легенда о призвании князей не смешивала Русь с Варягами (и, по-видимому, не причисляла к Варягам Оскольда и Дира).

------------------------------

Волги, где тотчас же они сделались известны Арабам. Подобное предположение еще менее научно, чем то, по которому Западная Европа о существовании народа Русь в Южной России узнала только в 866 г. из окружного послания патриарха Фотия к восточ­ным епископам. А как не скоро доходили до Арабов известия не только из России, но и с ближайших к ним берегов Каспийского моря, показывает следующий пример: Масуди в своих «Золотых Лугах» повествует о русском походе 913 года в Каспийское море и прибавляет, что после того Руссы не нападали более на эти страны. Он не знал еще об их походе 943 года, хотя книгу свою закончил несколькими годами спустя после этого вторичного нашествия, и следовательно, имел довольно времени исправить ошибку. (См. Relations etc. par Charmoy, 300.)

27. Польские историки (особенно Длугош и Стрыйковский), имевшие под руками русские летописи, также не смешивают Русь с Варягами; они изображают ее наро­дом туземным и старобытным, а Оскольда и Дира потом­ками Кия. Герберштейн, равно знакомый с русскими летописями, тоже различает Русь от Варягов. Эти писате­ли еще более подтверждают наше мнение, что первона­чально летописная легенда имела только династический оттенок, то есть говорила о призвании князей из Варягов, а существование народа Варягоруссов есть домысел бо­лее поздней редакции.

28. Совершенное отсутствие точных указаний на оте­чество призванных Варягов в большинстве сводов и ука­зание некоторых на Прусскую землю и род Августа так­же подтверждают, что первоначально легенда вообще имела в виду выставить происхождение своих князей от знаменитого иноземного рода — черта общая в подобных легендах и других народов.

29. Невероятное накопление весьма крупных собы­тий и завоеваний в период времени, который лето­пись полагает между 859 и 912 годами, указывает на то, что ее начальная хронология составлена искусст­венно и произвольно. Легенда о нападении и призна­нии Варягов приурочена к 859 и 862 годам очевидно для того, чтоб объяснить нападение Руси на Констан­тинополь в 865 году, засвидетельствованное византий­скими хрониками. Семидесятилетний возраст Игоря в эпоху его дальних походов и оставленный им малолет­ний сын также указывают на произвольность этой хронологии.

30. Были действительно обстоятельства, которые мог­ли повлиять на образование и распространение легенды о призвании варяжских князей в Новгород.

a) Присутствие в Новгороде наемной варяжской дру­жины, которой начало, судя по летописи, можно возво­