Стих шестьдесят первый

«Ужя грешник обязашася мне: и закона Твоего не забых».

«Ужя», по объяснению блаженного Феодорита, означает верви; «обязашася» — затянуты на мне; верви, какими чувствует себя затянутым обращающийся от греха к добродетели, суть или связи с грешниками — греховное сотоварищество, или свои греховные навыки, которые, действительно, суть верви, вяжущие всякого грешника туго-натуго. Порвать то и другое — труднее всего; даже и тогда, когда они бывают порваны, труд­ность эта не уменьшается, ибо при встрече или с прежними обстоятельствами, или лицами в голо­ве подымается буря воспоминаний, и сердце от­зывается на них сочувственно. Тогда они засло­няют собою, как туманом или облаком пыли, светлый лик закона, и безобразие свое преобразу­ют в заманчивую прелесть. Несмотря на это, я, говорит пророк, не забыл закона Твоего, не дал им затмить его в моем сознании или дать сочув­ствию к ним какой-либо перевес над сочувствием к закону.

Порвать эти верви необходимо бывает в пер­вый же акт решимости, как это и бывает, ибо тог­да все приносится в жертву Господу, несмотря ни на какие последствия такого шага. Затем, когда обдумываются порядки новой жизни (стих 59), имеется в виду и то, как противодействовать дур­ному товариществу, и то, как искоренять худые навыки и в самом себе. В таком порядке и идет потом самая жизнь обратившегося. Но он еще только исправляющийся; сочувствие к прежнему пробуждается в нем всякий раз, как скоро воз­буждают их какие-либо случаи, а возбуждаясь, они как будто вновь вяжут и затягивают. Тут-то
для противодействия им и восстает в сознании и
совести память закона, которому положено следовать вседушно в час решимости. Эта память вновь разрывает те верви, как порвала их внача­ле решимость хранить уже закон. Хотя пророк говорит: «не забых», но этим дает разуметь, что содержал в памяти закон и что память эта была ножом, обрезывавшим те верви, когда они вновь самодельно сплетались и покушались затянуть его.

Рассказывают об одном исправившемся, что, когда товарищи недоброй жизни, встретив его, звали на прежние дела, он сказал им наотрез: «Я уже не тот», и, отвернувшись от них, пошел своею дорогою. Так-то сильна и многозначитель­на первая, полная и неотступающая решимость! Она дает ту крепость и силу воли, которую не сильны поколебать даже и более нежные связи, чем сотоварищество.

Святой Иоанн Колов в «Достопамятных ска­заниях» предлагает на этот предмет такую при­точную историйку. «В одном городе жила краси­вая прелестница, имевшая много поклонников, понравилась она и правителю области. Раз он сказал ей: обещай жить целомудренно, и я же­нюсь на тебе. Она согласилась и поступила к нему в дом. Но прежние поклонники ее не пе­реставали искать ее и, узнав, что она взята правителем, обдумывали, как бы выманить ее оттуда. Если, рассуждали они, мы прямо пойдем в дом, то правитель засадит нас в тюрьму, а мы сделаем вот что: пойдем позади дома и свистнем; она узнает наш свист, и выйдет к нам. Так и сде­лали. Но остепенившаяся прелестница, услышав свист, заткнула уши и, вбежав во внутренние по­кои, заперла двери». Притчу эту святой Иоанн Колов толковал так: прелестница — грешная ду­ша; ее друзья - страсти и грешные люди; прави­тель - Христос; внутренний покой — сердце, преданное Христу; свистание — соблазны помыс­лов и встреч. Так обратившаяся ко Господу ду­ша всегда убегает в сердце, чтобы в молитве предстать там Господу и тем разгонять восстаю­щие соблазны.

Вот как греховные верви, порванные первою решимостию работать Господу, удобно разрыва­ются потом и всякий раз, как враг замышляет снова опутать ими исправляющегося грешника.