Картина седьмая

Пале-Рояль. Терраса кофейной «Корацца». Вечер 3 прериаля (22 мая). За столиком пестрая, живописная толпа. Направо, немного пониже — сад, куда спускаются по ступенькам. Стеклянная перегородка отделяет часть террасы в глубине направо. Другая половина террасы на переднем плане выходит прямо в сад, где непрерывно движется людской поток.

На переднем плане слева — столы дельцов, перекупщиков, ростовщиков. В центре расположились проконсулы и члены правительства — Колло, Билло, Баррер, Баррас, Матьё Реньо, Межан и прочие. Позднее Гош, потом Тальен. В глубине налево, на возвышении, столики партии Болота и переодетых роялистов, среди которых можно узнать Коллено, шпиона роялистов в Комитете. Фуше, появившись из сада, направляется к проконсулам, нигде не задерживаясь, бесшумно лавируя между столиками, бросая направо и налево отрывистые фразы; наконец он пристраивается за столиком в глубине сцены, направо, откуда наблюдает за всем происходящим, сам оставаясь незамеченным.

Перекупщики и торгаши (переговариваются между собой вполголоса, иногда раздаются громкие возгласы). Ну как дела?

— Крутим.

— Обкрутим кого надо.

— Чем не золотой век?..

— Не золотой, а бумажный. Ассигнации падают с каждым часом.

— Да здравствует понижение! Барыши сами плывут в руки... Одна нога в Париже, другая в Лондоне. Спрос и предложение, дел по горло. И есть же люди, которые жалуются на тяжелые времена!

— Я-то приспособился... Да здравствует Революция! Жирный кусочек!

— Купля-продажа национального имущества... Никогда еще не торговали так бойко... Блестящие сделки... На прошлой неделе мои подручные выхватили в Лимузине из-под носа у конкурентов прекрасные земли, фермы, замки — совсем по дешевке. А стоит пустить их в продажу — с руками оторвут. Сиди сложа руки, перекупщики сами набьют цену.

— А в графстве Венсен поместья идут задаром. Хватай, не зевай. Черные банды поработали на славу, Журдан нагнал страху на бывших владельцев. Они расползаются, как муравьи. «Бывшие» сами навязывают свое добро в обмен на заграничный пропуск.

— Осторожнее, берегитесь! Наши загребалы перестарались. В воздухе запахло жареным. Слыхали? Журдана уже засадили под замок. Как только его сцапали, трусы распустили языки. Дело скверное. Как бы не сломать шею! Комитет решил ввести контроль.

— Пускай попробует! Товар теперь не залеживается. Был да сплыл. Поди-ка поищи. Ничего не видел, ничего не знаю... Я тут ни при чем.

— Насчет суда не беспокойтесь. Кое-кто, конечно, попадет им в лапы. Ничего не поделаешь! Без потерь не обойдешься. Впрочем, особого улова не будет, уж вы поверьте. Если дать делу огласку, пришлось бы притянуть всю Францию. Тут замешана уйма чиновников, управителей в департаментах, судей, прокуроров; все и завязнут. Можете спать спокойно.

— Я протестую. Не допущу никакого контроля. Они покушаются на свободу торговли. Не согласен! Я старый либерал, имею право покупать и продавать, как мне вздумается, по любой цене.

— А кто воду мутит? Эта тупица Робеспьер, мартышка сухозадая. Так бы и дал ему пинка! Коли не осадить его, всякой торговле конец. Он еще имеет нахальство требовать от нас отчета в наших барышах!

— Пусть только сунется, пусть попробует. Нас голыми руками не возьмешь, не то что этих болтунов из Конвента.

— А я вот считаю, что неплохо было бы с ним столковаться. Как-никак, с ним лучше иметь дело, чем с головорезами из Комитета, — например, с этим угрюмым попом Билло или с экстремистами, которых Робеспьер отозвал из провинции. Вон, гляди, видишь? Входит Карье. Этот уж ничего не разбирает. Руби головы, грабь имения — все под один ранжир.

— Не скажите, всегда можно приноровиться. И среди них найдутся покладистые ребята, вроде Барраса или Тальена. Эти любят сладкую жизнь, до всего падки: женщины, вино, жратва, наряды и деньги, деньги, деньги... За глотку или за брюхо, а уж мы их ухватим.

— Так-то оно так, да разве можно на них положиться? Люди пустые, неустойчивые, шатаются из стороны в сторону, ни последовательности, ни порядка. А нам необходим порядок в управлении государством; особенно теперь, когда мы нажились, нам нужна прочная власть. Робеспьер — человек твердый. Он единственный из всех способен восстановить порядок и хочет порядка. Он был бы полезен в нашем деле, если бы удалось его умаслить. Ну, а если заупрямится и станет нам поперек дороги, — пусть проваливает.

— Я больше скажу: сбросить его к чертям! Нечего тут церемониться. На что он годен, этот скряга? Не понимает священных прав богатства. Если бы еще Камбон не держал его в узде, он конфисковал бы все наши капиталы и роздал своим оборванцам.

— Ха! Попробуй отними! Не так-то легко! Пока дело идет о том, чтобы рубить головы, Конвент на все согласен, они сами протягивают шеи, точно цыплята. Но едва коснется кармана, Конвент бросится на защиту, как лев.

— Не стоит портить себе кровь! Для умных людей еще наступят хорошие денечки.

Пьют. Входят Матьё Реньо и Баррас.

Матьё Реньо (подозрительно оглядываясь кругом, брезгливо поводит носом). Куда ты завел меня, Баррас? Что это за притон франтов и щеголей? С самого порога здесь пахнет предательством и взятками. Ну и рожи — плюнуть хочется! (Отвернувшись от торгашей, плюет.)

Баррас (со смехом). Тише, тише! Потерпи, Реньо! Нечего разыгрывать Тимона Афинского. Ты так смотришь на людей, словно вилами в навоз тычешь.

Реньо. Они хуже навоза. Я носом чую.

Баррас. А если и так? Добрый навоз стоит золота.

Реньо. Золото и дерьмо! Недаром такая вонь... а вокруг вьются тучи мух...

Баррас. Без них мы еще не научились обходиться. Даже сам Неподкупный принужден идти на уступки...

Реньо. Если бы он послушал моего совета, я научил бы его, как с ними разделаться...

Баррас. Ты не злопамятен! Робеспьер снял тебя с поста, а ты как будто готов мириться?

Реньо. Мириться? Нет, я обид не забываю. Такой несправедливости я никогда не прощу. Ведь я честно служил Республике, я подавил бунт у себя в провинции. Может быть, я действовал круто, не спорю. Ломал кресты и статуи в церквах, целыми сундуками отправлял Конвенту церковную утварь, очищал храмы и монастырские постройки под школы и жилища для бедняков, конфисковал поместья у аристократов, отбирал ценности, брал на учет капиталы богачей... пускай теперь дерут глотку, дело сделано. Могли бы хоть поблагодарить меня. Вот и отблагодарили: разжаловали. Говорят, будто я слишком размахнулся, «перешел границы»... А по-моему, служа Революции, нельзя «перейти границы», до тех пор пока не осуществится полное, священное, всеобщее равенство! Что это здесь происходит?.. Каким еще ветром подуло? (Подходит к столу, где сидят Билло и Колло.) Скажи-ка, Билло, ведь ты меня знаешь. С ума вы, что ли, сошли в Комитете? Почему вы меня отозвали?

Билло. Я тебя защищал. Но Робеспьер с Кутоном яростно требовали искоренить эбертизм в провинции, как искоренили его в Париже. А ты еще, на свою беду, спутался с Шометтом.

Реньо. Я не так подл, чтобы от него отрекаться. Шометт — честный, истинный патриот, Революция может гордиться им. Вся его вина в том, что он испугался и спасовал перед Робеспьером, когда надо было громко и решительно отстаивать свои убеждения. Я их разделяю и всецело поддерживаю.

Билло. Ты что, хочешь последовать за ним на эшафот? Помолчи, не создавай для нас лишних трудностей, нам и так едва удалось тебя спасти.

Реньо. Можешь не стараться! Пускай меня лучше казнят, не хочу унижения.

Билло. Вот чертов дурень! Лучше уж добровольно пойти на унижение. Кичишься своими принципами, а не видишь, куда они тебя завели. Ведь ты едва не стал слепым и покорным орудием самого гнусного военного переворота, который бы поставил над трупом Республики диктатора в солдатских сапогах, Ронсена...

Реньо. Как?.. Ронсена?

Билло. Ты ничего не разглядел, болван. Ничего не понял. Ты заслужил, чтобы тебя сто раз казнили. Но я понимал, что у вас в провинции тебе трудно было разобраться в их темных интригах. Я знал все, что ты сделал и чего ты стоишь. Я спас тебя от Робеспьера. Веди себя смирно по крайней мере! И не ополчайся на людей, которые служат тебе защитой. Ты еще можешь нам пригодиться, а мы тебе, чтобы поддержать и упрочить Республику. Ей угрожают ханжество и пустословие тех самых людей, кто призван охранять ее.

Реньо. О ком ты говоришь?

Билло. О Робеспьере. Он замышляет создать нам нового бога из обломков той религии, что мы с таким трудом разрушили.

Реньо. Бога?

Билло. Ну да, бога... как тебе это нравится? И верховным жрецом этого бога, разумеется, будет он сам, Робеспьер. А ведь от алтаря до трона один только шаг, не так ли?

Реньо. Быть не может! Что за бред!..

Билло. А вот увидишь! Как раз через две недели состоится торжественное официальное празднество, посвященное так называемому верховному существу — это и есть бог, только переряженный.

Реньо. Если ты против, зачем же было поддерживать Робеспьера?

Билло. Да, правда, две недели назад я голосовал по указке Робеспьера и признал существование бога и бессмертие души. Нам пришлось даже узаконить этого самого бога специальным декретом. Умора, да и только, за себя стыдно... Ты не подозреваешь, Реньо, какую власть Робеспьер забрал над Конвентом. Непостижимо! Голос глухой, рожа постная, очки на носу, а как только начнет говорить — всех захватывает, слушаешь, не отрываясь. У него паучья логика, он опутывает тебя со всех сторон и завораживает... Напиток пресный, но с каким-то дурманом.

Реньо. Знаю, сам пил.

Колло. Следует запретить ему выступать.

Билло. Мы издали его речь в двухстах тысячах экземпляров, разослали по всей Франции, обязали прочесть во всех коммунах. И все эти дни непрерывно, из всех коммун, из всех городов Франции его заваливают восторженными письмами. Даже за границей, во всей Европе, речь произвела поразительное впечатление. И ведь нельзя не признать необычайной важности подобного политического шага, равно как и его своевременности. Всей стране, даже врагам, он внушил убеждение, что Революция уже миновала опасные рифы, что новый порядок установлен.

Реньо. Раз это послужило на благо Республике, что же ты ставишь ему в вину?

Билло. Я ставлю ему в вину, что он совершил это ради своих целей, чтобы установить теократию, самый гнусный государственный строй, который позорит и унижает человечество.

Реньо. Может быть, твои подозрения напрасны?

Билло. Я не доверяю человеку, который вопит о душе и добродетели, корчит из себя всеми гонимого праведника, а сам втихомолку прибирает к рукам всю власть. И что бы он ни делал, он старается убедить нас, будто этого хочет народ, будто народ — это он...

Реньо. Быть может, он сам в это верит.

Билло. Тогда это еще опаснее. Придется его прикончить.

Реньо. Ты никогда его не любил, Билло.

Билло. Не любил, будь он проклят! С первого дня, как я учуял этого зверя, я весь ощетинился. Даже когда склонен был восхищаться им, я и то его ненавидел.

Реньо. А мне труднее порвать с ним. Признаюсь, я любил его.

Билло. Так что ж, пожертвуй ради него своей головой.

Реньо. Моя голова еще понадобится Республике. Горе тому, кто посягнет на меня. Я не сдамся без боя. Я защищаю не одного себя, у меня семья, дети...

Фуше, бродящий между столиками, в эту минуту оказывается рядом с Реньо.

Фуше. И у меня есть ребенок.

Реньо (узнав его, жмет ему руку). А, вот и ты, Фуше. Да, правда, ведь у тебя дочка.

Фуше. Малютка Ньевра... все, что мне осталось от моего проконсульства в доходных провинциях, где я будто бы обогащался... Самое драгоценное мое сокровище...

Баррас (услышав их разговор, со смехом напевает на ухо Колло).

Мои крошки так прелестны...

Реньо. Я не боюсь врага, но предпочитаю встречаться с ним лицом к лицу. Если Робеспьер настроен против меня, значит, его ввели в заблуждение. Я хочу объясниться с ним начистоту.

Фуше. Берегись, не делай этого. Тебе не выйти живым из его логова.

Реньо (упрямо). Его обманули. Я открою ему глаза. Несмотря на всю его несправедливость, я по-прежнему преклоняюсь перед его личностью и талантами.

Фуше. Пусть так, его талантов я не отрицаю. Однако не очень-то ему доверяй. Наш гений подготовляет втихомолку тайное соглашение с роялистами.

Реньо. Это ложь!

Билло. Ты слишком далеко заходишь, Фуше!

Фуше. Не дальше, чем нужно.

Билло. У тебя нет доказательств!

Фуше. Бедняга Билло! Они у тебя под носом. Подумать только, сколько месяцев вы все, одиннадцать членов Комитета, то есть без него вас десять, — ломаете себе голову, каким путем секретные документы попадают в Верону!..

Билло. Уж не намекаешь ли ты...

Реньо. Куда? В Верону?

Фуше. Ну да, к королю веронскому, братцу Капета и его клике титулованных шпионов.

Билло. Неужели он?.. Немыслимо!.. Если бы только знать наверное! (Еле переводит дух от бешенства.)

Фуше (невозмутимо). Я знаю наверное.

Билло. Докажи! Докажи!

Фуше. А вот спроси у него. (Кивает на Межана, который сидит за соседним столиком.)

Реньо. Кто это?

Фуше. Межан, секретарь Карно и его правая рука. У него есть доказательства.

Билло. Если они есть у него, значит, он изменник; почему он не сообщил ничего Комитету?

Межан. Мы с Карно хотели проверить все как следует.

Реньо. Стало быть, у вас еще нет доказательств.

Фуше. Нет, есть.

Реньо. Я поверю только в том случае, если увижу собственными глазами.

Межан. И увидишь, если придешь ко мне на дом. Ты же сам понимаешь, гражданин, подобных документов в кармане не таскают.

Реньо (поворачивается к нему спиной). Фальшивая твоя харя! Не верю я тебе. Ты лжешь, Фуше.

Фуше. Ну, а если я ткну тебя носом в доказательства и ты убедишься в измене твоего любимца Робеспьера, что тогда?

Реньо (яростно). Я убью его своими руками.

Входит Гош в генеральском мундире. Ему двадцать пять лет, черные пронзительные глаза, умное, открытое лицо со шрамом, звучный голос, живые, энергичные движения. Направляется к столику, где сидят Реньо, Билло и Колло.

Гош. Здорово, Реньо!

Реньо. Гош! Что ты тут делаешь? Там сражаются без тебя?

Гош. Там идет сражение, а я здесь бешусь. Здравствуй, Билло!

Билло что-то ворчит в ответ. Колло сердито поворачивается к нему спиной.

Меня только что отозвали из Мозеля, где я командовал армией, и неизвестно зачем переводят на итальянский фронт.

Билло. Тогда почему ты торчишь здесь? Париж тебе не по дороге.

Гош. Все дороги ведут через Париж. Я следую к месту назначения. Но я хочу знать, зачем меня отозвали из Эльзаса накануне военных операций, которые я подготовлял, хочу знать, пользуюсь ли я по-прежнему полным доверием.

Билло. Тебе нечего знать, кроме полученного приказа. Выполняй приказ!

Гош. Я нуждаюсь в доверии и поддержке Комитета. Ничего хорошего не получится, если мы не уверены друг в друге.

Билло. А ты уверен в своем соседе?

Колло (круто повернувшись, бросает на Гоша угрожающий взгляд). Комитет доверяет только тем генералам, которые ему повинуются.

Гош. А я разве не повинуюсь?

Колло. Ты много раз не выполнял указаний, которые тебе были посланы.

Гош. Обстановка вынуждала меня изменять их. Республика от этого только выиграла!

Реньо. Эльзас отвоеван, Ландау освобожден от блокады, войска герцога Брауншвейгского улепетывают. В самом деле, гражданин Гош недурно поработал!

Билло. Тебе незачем его расхваливать. Тут он в помощи не нуждается!

Гош. Это правда, я люблю славу. Этим, что ли, вы недовольны? Я ведь приношу ее в дар отечеству.

Колло. Надоело нам твое самодовольство, похвальба, зависть, вечные раздоры с другими командирами, неповиновение приказам — довольно с нас!

Гош. Что же, я действительно отказался от губительного похода в разгар зимы; мои солдаты были измучены, плохо вооружены, разуты, голодны. И я оказался прав.

Колло. Ты даже не сумел одеть и накормить их за счет военной добычи, как тебе было предписано.

Гош. Да, не сумел и горжусь этим. Я не пожелал притеснять нищее население и разорять завоеванные деревни. Ни на вражеской, ни на своей земле я не стану отбирать у матери последнюю горстку муки и морить голодом ее детей. Я не потерплю, чтобы мои солдаты грабили крестьян. Ты ставишь мне в вину мою чрезмерную гордость? Но это гордость за нашу Республику. И пока я командую, я никому не позволю ее бесчестить.

Билло (раздражен). Охранять честь Республики поручено Комитету. Ему решать, чего требует честь Республики. Если солдат имеет дерзость оспаривать приказы командования, он бунтовщик.

Гош (вспылив). Посмей только назвать бунтовщиком победителя при Гейсберге и Фрешвиллере!

Билло. Прошлые победы не избавляют генералов от ответственности за последующие преступления.

Гош. Если я совершил преступление, пусть меня арестуют.

Колло. И арестуют. Приказ уже подписан.

Гош (в бешенстве). Разбойники! Что же, вы в заговоре с Брауншвейгом? Я обращусь с жалобой к Робеспьеру, он ценит мое усердие.

Колло. Он тоже подписал приказ вместе со мной и Карно.

Гош (ошеломленный, падает на стул). Нет! Не может быть!..

Реньо (обращаясь к Билло и Колло). Граждане! Это же безумие. Республике нужны все ее защитники, а Гош один из самых верных, ручаюсь вам.

Колло (бросает на Реньо угрожающий взгляд). Не вмешивайся в дела Комитета. Нечего заступаться за других. Отвечай лучше за себя. (Отходит в сторону вместе с Билло.)

Гош (с трудом овладев собой, после внутренней борьбы обращается к Реньо). Не тревожься за меня, друг. Я уже сидел в тюрьме и вышел оттуда с гордо поднятой головой, как Марат.

Реньо. А уверен ли ты, что Марат сегодня отделался бы так легко? Началось какое-то повальное безумие. Не разбирают, где друзья, где враги. Слишком долгая привычка к власти отравляет разум. Я-то знаю это по себе. Не раздражай их. Ты слишком неосторожен на язык.

Гош. Согласен, я уже поплатился за это. Я не умею обуздывать свои порывы.

Фуше (следивший со стороны за их спором, подходит и вмешивается в разговор). Лучше поменьше болтать да побольше делать.

Гош. Я говорю, что думаю, и делаю, что говорю.

Фуше. Ну, положим, неприятелю ты не все говоришь.

Гош. Здесь мы не на войне.

Межан (вполголоса). Ошибаешься, товарищ. Мы со всех сторон окружены врагами.

Гош (подозрительно отшатываясь от него). Кто же здесь враг? Ты, что ли?.. Я видел тебя в канцелярии Карно. Уж не ты ли доставлял ему ложные доносы на меня?

Межан. Ошибаешься. Я тебе друг.

Гош. Друг по нынешним временам — все равно что публичная девка, которая путается с первым встречным.

Фуше. Не отталкивай тех, кто предлагает тебе дружбу в час опасности.

Гош. У меня один только друг, и иных мне не надо. Это народ Парижа, мой славный, гордый народ. Он меня знает, и я его знаю. Мой народ всегда со мной...

Фуше. Ты думаешь? Ты знал народ времен четырнадцатого июля и десятого августа. Того народа больше нет. Не надейся, что он придет тебе на помощь!

Гош. Я надеюсь на себя, на мои права и на справедливость Робеспьера.

Фуше. Ты же слышал сейчас — Робеспьер против тебя.

Гош. Его обманули. Он признает свою ошибку.

Фуше. Если ты поверишь ему, ты погиб. Защищайся!

Межан. Мы тебя поддержим. Давай вместе защищать Республику.

Гош (окинув Межана недоверчивым взглядом). А против кого? Против тех, кто вместе со мной создавал Республику? Я предпочитаю пожертвовать собой! Я не пойду по стопам Лафайета и Дюмурье.

Фуше. Да кто же говорит об этих изменниках? Теперь изменников надо искать не там.

Гош. Где же?

Фуше. Ослеп ты, что ли? Да оглядись вокруг, скорее разорви паутину!

Гош. Какую паутину?

Фуше. Поздно. Ты уже попался! (Отходит.)

Агент (подсев к Гошу, обращается к нему вполголоса). Генерал! Я очень сожалею, но я обязан выполнить приказ.

Гош. Тебе приказано арестовать меня?

Агент. К сожалению, да. Не подымай шума. Допей вино. Я не тороплю тебя.

Гош. Так выпей и ты за мое здоровье! (Подзывает слугу.)

Реньо (шепотом). Как? Ты не окажешь сопротивления?

Гош. Неужели ты хочешь, чтобы все эти проходимцы и распутники стали свидетелями наших раздоров?

Реньо. Ты прав. Незачем развешивать перед ними грязное белье Республики.

Гош. И потом, знаешь ли, Реньо, хотя мне всего двадцать пять лет, но за эти двадцать пять лет я испытал столько тяжелого, видел такую бездну человеческого горя, нужды, невежества, глупости, столько боролся, не зная ни сна, ни отдыха, чтобы выбраться из ямы и вывести за собой слепых, неразумных людей, которых продавали, тащили на бойню, как скот, что, право, мне кажется иногда, будто на моих плечах бремя двадцати пяти веков. Я не сгибаюсь под ношей, я иду, шагаю вперед, я отважно тащу свой тяжелый груз. Но у меня такое чувство, словно всех нас гонит рок. И я покоряюсь без страха и упрека, куда бы судьба ни вела меня — к славе или к могиле.

Фуше (снова приблизившись, говорит ему на ухо). Тем хуже для тебя, товарищ. Кому суждена долгая жизнь, тот всегда умеет управлять судьбой. Нити судьбы можно сплетать и расплетать, как веревку,

Гош (с презрением). Некоторым людям ничего не остается, как тянуть за веревку. Иначе веревка затянется на их шее.

Фуше отходит.

Реньо. Напрасно ты его оскорбил... Он честный республиканец, как и ты, и его тоже преследуют.

Гош. Ох, это хуже всего. Пусть меня преследуют, но от таких спутников увольте. (Агенту.) Пойдем, товарищ, я готов. (Встает.)

Входит Баррер со своей хорошенькой секретаршей Клариссой.

Баррер. Здравствуй, Фуше!

Фуше. А ты не боишься водиться с отлученным от церкви?

Баррер. Здесь же не церковь. Здесь сборище веселых чертей.

Фуше. И хорошеньких чертовок! (Смотрит на Клариссу с любезной двусмысленной усмешкой.)

Баррас. Ты ее ни на шаг от себя не отпускаешь.

Баррер. Верно, друг мой. Это лучшее доказательство, что я умею работать всюду.

Баррас (насмешливо). Побереги себя. Не переутомись.

Кларисса. Вы же знаете Баррера. Он больше говорит, чем делает.

Взрыв хохота.

Баррер (смеясь). Если бы мои дела соответствовали моим словам, ты бы запросила пощады, душенька. (Сталкивается с Гошем, тот идет к выходу.) Гош!

Гош. Баррер!..

Баррер. Ты с ума сошел! Зачем ты сам лезешь в пасть к волку?

Гош. Меня еще пока не растерзали.

Баррер. Мы попытаемся вытащить тебя оттуда.

Гош. Но вы не попытались меня охранить.

Баррер. А что мы могли сделать, упрямая башка? Вольно же тебе все портить! По поводу других в Комитете еще были разногласия. Но ты, ты действовал так, что восстановил против себя всех поголовно.

Гош. Когда все заодно, значит, все не правы. Истина познается в спорах.

Баррер. Вон идет Карно... Не попадайся ему на глаза. Он больше всех на тебя зол.

Карно большими шагами проходит к выходу.

Билло (окликает Карно). Эй, Карно, постой, постой!

Карно (на ходу). Будто ты не знаешь, что сейчас каждая минута дорога! Мы начали крупное наступление. Пишегрю пошел в атаку на Куртрэ!

Гош (удрученный, снова опускается на стул). А меня там не будет!

Карно. Это решающее сражение. Я не могу выпустить нити из рук. Мне нужно быть на своем посту в Комитете. (Уходит.)

Билло. Да, нас призывает долг. Погоди, Карно, я иду с тобой. А ты, Межан? (Поспешно уходит.)

Межан (шепчется с Клариссой). Сию минуту. (Продолжает разговор и остается, затерявшись в толпе в глубине сцены.)

Баррер. А мне не к спеху... Их дело добиться победы. А потом я буду ее воспевать.

Колло (ворчливо, обращаясь к Баррасу). Я бы справился с этим не хуже его.

Баррас. Даже гораздо лучше. С твоим басом великолепно можно изобразить грохот битвы. Но успех у публики имеют только тенора, они ее с ума сводят. (Клариссе.) Не правда ли, красотка?

Кларисса. Музыка оставляет меня равнодушной.

Баррас. Значит, ты неравнодушна к инструментам?

Агент (наклоняясь к сидящему Гошу). Ну что ж, товарищ, пойдем. Не унывай, с тобой или без тебя, все равно Республика победит.

Гош (встает с прояснившимся лицом). Ты сказал правду. Я подготовил все для победы. Пускай Пишегрю одержит ее вместо меня!.. Трудно было снести такую обиду, но теперь все прошло. Как бы ты ни любил отечество, нелегко все-таки поступиться самим собой. Самолюбие застревает в глотке, точно рыбья кость. Ничего, я справлюсь. Пойдем, товарищ! Что бы со мной ни случилось, я с честью послужил Республике. Оценит она мои заслуги или нет, все равно я принес ей пользу. С меня этого довольно. (Выходит вместе с агентом.)

Фуше перешептывается с подружкой Баррера, пока тот беседует с друзьями и не обращает на нее внимания. Во время следующей сцены Кларисса шепчется с Межаном и переглядывается со шпионом Коллено, сидящим в глубине зала, слева. Кокетливо переходя от стола к столу, она как бы ненароком приближается к Коллено и быстро, на ходу, говорит ему несколько слов; потом, строя глазки и покачивая бедрами, возвращается на авансцену, небрежно опирается на плечо Баррера и вслед за тем проскальзывает в правый угол зала, где Фуше, заняв укромное место, внимательно наблюдает за Коллено, пристроившимся в левом углу; время от времени они обмениваются понимающим взглядом. Межан тоже прохаживается взад и вперед между столиками. В кофейную врывается Тальен в растерзанной одежде, потрясая кулаками и расталкивая всех на своем пути.

Тальен. Мерзавцы!

Баррер. Что с тобой, Тальен?

Тальен (вопит). На помощь, граждане!.. Они вырывают из наших объятий жен и любовниц!

Баррас (посмеиваясь). Наших подруг! Ты что, поешь «Марсельезу»?

Тальен. Ах, друзья, мало того, что приходится сносить их оскорбления, их угрозы — это еще полбеды... Пускай вскроют мне вены! Я не боюсь. Пускай пьют мою кровь! (Тяжело падает на стул около Барраса и Реньо.)

Слуга из кофейной. А ты что пьешь, гражданин?

Тальен (подняв голову, деловито). Грео-ляроз, восемьдесят шесть. (Прежним трагическим тоном.) Эти палачи вырвали у меня сердце.

Баррас (спокойно). Что у тебя вырвали?

Тальен (вопит, неистово колотя себя в грудь). Сердце!

Баррас (невозмутимо). Где, черт их дери, они откопали у тебя сердце?

Тальен (не слушая его, голосит). Моя Тереза!

Баррас. Тереза Кабарюс?

Тальен (так же). Ее похитили у меня!

Баррас. Ах, чтоб их!.. Верно, для оргий Робеспьера.

Раздаются смешки. Подходят любопытные, никто не выражает сочувствия, и все-таки вокруг Тальена собирается толпа.

Тальен. Как ты можешь шутить?.. Если это так, я убью его. Убью.

Баррас (толкая его локтем). Не ори так громко!

Тальен (сразу остыв). Да я ничего не говорил. Я же не сказал, кого убью...

Баррас. Расскажи-ка лучше спокойно, по порядку, что произошло.

Тальен (наливает себе вина). Спокойно, по порядку! Да разве это возможно? О, моя Тереза!.. Я даже имени ее не могу спокойно произнести — вся кровь во мне так и кипит. Ты, Баррас, видел эту дивную женщину. Какая грудь, бедра, стан богини, вся она прекрасна и соблазнительна с головы до пят. Как же я могу говорить о ней без трепета? Я стараюсь и не могу вообразить ее всю целиком, меня приковывает каждый изгиб... Мне хочется описать все ее прелести одну за другой.

Баррас (подзадоривая его). Описывай, Тальен, не стесняйся, валяй!

Тальен (снова приходит в ярость и стучит по столу стаканом, из которого только что прихлебывал вино). Негодяи! Они посмели арестовать ее! Они хватали своими гнусными лапами ее нежное тело, созданное для любви... Дивная женщина плачет и призывает меня из своей темницы.

Баррас. Тебе остается только составить ей компанию. Твой долг совершенно ясен.

Карье (до этого безмолвно сидевший в стороне, высокий, тощий, сгорбленный, с длинными руками и ногами, с узкой, осиной талией, вдруг встает и стучит кулаком по столу, опрокидывая стаканы). Перестань шутить, Баррас! Удар, нанесенный Тальену, угрожает нам всем. У каждого из нас есть дорогие сердцу существа. А кто поручится, что нынче ночью не арестуют кого-нибудь из наших близких? Никто не застрахован от мести тирана.

Реньо. За что же мстить неповинным?

Карье (мрачно). Сын врага всегда виновен. Ах, как жаль, что у Робеспьера нет ребенка!..

Реньо (с возмущением). Карье, ты сам не лучше тирана!

Карье (упрямо). Око за око, зуб за зуб.

Баррас. Берите пример с меня. Я не завожу детей. Во время Революции это лишняя обуза.

Еще несколько человек присоединяются к кружку проконсулов: Тюрьо, Лекуантр и другие. Не стоит их перечислять, они как бы изображают хор. Их участие в действии выяснится позднее. На переднем плане справа, у лестницы, ведущей в сад, стоят Межан и Кларисса, настороженно чего-то выжидая.

Тюрьо. Мне все-таки не верится, что Робеспьер такой безумец. Ему и с нами-то довольно хлопот.

Лекуантр (мрачно и запальчиво, как Карье). Именно потому, что ему не так-то легко справиться с нами, он хочет захватить наших близких, одних как заложников, других из мести!

Баррер (сидящий за соседним столиком, оборачивается к Реньо и незаметно для других беседует с ним вполголоса). Они мелют вздор. Эта девка Кабарюс пострадала вовсе не за то, что она любовница Тальена. Мы же знаем, что ради своих нарядов и кутежей она заставляла его грабить и разорять жителей Бордо. Царица красоты держала там лавочку — торговала своими милостями и паспортами. А Тальен разыгрывал из себя сатрапа. Прямо Антоний и Клеопатра!

Реньо. А теперь пришел Октавиан... И станет Августом.

Баррер. Ну, этого можно не опасаться. В сенате достаточно кинжалов наготове... Что до этого бесноватого (указывает на Тальена), то, будь моя воля, он отделался бы просто выговором. Нам известно, что он добрый патриот. Он попался в сети коварной Калипсо. Плоть слаба. Мы-то, южане, хорошо это знаем. Но Неподкупный не признает шуток ни с прекрасным полом, ни с государственной казной. И он прав по-своему. Надо быть чистым по мере сил... А если не можешь, будь милостив к грешнику... Всякий из нас был грешен, есть или будет. Absolvo te[5]... особенно, если согрешил один из своих, да и славный малый к тому же. Мы постараемся его вызволить. Можешь передать ему это от моего имени.

Реньо. Он ничего не желает слушать! У него буйное помешательство.

Баррер, хватившись своей секретарши, ищет ее глазами и идет за ней в глубь сцены. Теперь на переднем плане остался кружок проконсулов и недовольных. Во время предшествующего диалога Тальен продолжал громко стонать и всхлипывать, потягивая вино.

Карье (Тальену). Чем хныкать и реветь, как бык, ты бы лучше не терял времени, а действовал заодно с нами... И ты, Баррас, перестань паясничать, корчить из себя Фигаро и упиваться собственными остротами — ведь бритва не у тебя в руках! Чувствуешь, как щекочет тебе шею нож гильотины?

Баррас (другим тоном). Обо мне не беспокойся, Карье. Я вовремя схвачу руку, которая держит нож. А если острие приблизится, я знаю, против кого его повернуть.

Карье. Так чего же ты медлишь? Ведь он нас всех уничтожит, одного за другим. Надо выступить первыми.

Баррас. Торопиться некуда.

Карье (подозрительно, с угрозой). Что ты замышляешь? Недаром говорят, что ты хочешь сговориться с тираном за нашей спиной!

Баррас. Чего ты на меня глаза вытаращил?.. Ты и сам бы охотно с ним сговорился, да только тебе это не удастся...

Реньо. И тебе не удастся, Баррас. Неужели ты вообразил, что можно подольститься к Робеспьеру? Это не человек, это ходячий принцип.

Баррас. Пустяки! Принципы существуют для того, чтобы служить личным интересам. У Неподкупного больше желаний и страстей, чем у всех нас, вместе взятых. Что нам, простым смертным, нужно? Тальену — обниматься со своей красоткой. Мне — вести жизнь деятельную, полную приключений. Каждому из нас хочется удовлетворить свое честолюбие и жажду наслаждений и всем — получить долю в барышах. Но этому черту с холодной кровью подавай все. Одно хорошо: он понимает, что может добиться желаемого лишь с нашей помощью. Без нас он слаб и немощен, смотреть не на что: скрипучий голос да очки на носу. Один он ни черта не стоит.

Карье. И ты согласен ему служить?

Баррас. Согласен служить самому себе.

Реньо. Мало надежды с ним сговориться.

Баррас. Мало надежды?.. Ну так ему придется горько раскаяться.

Реньо. Ваш эгоизм погубит вас. Если тиран дерзнет взойти на трон, лучшей ступенью ему послужит ваше гнусное правило: «Каждый за себя!» Мы можем противостоять ему, только объединив все наши силы и возможности.

Баррас. Когда вы начнете действовать, я буду с вами. Но вы годны только на то, чтобы трепать языком или выть, как этот болван! (Указывает на Тальена.)

Тюрьо. Если дать ему бой в Конвенте — наше поражение неминуемо. Там за него большинство; эти полутрупы ползают на брюхе и ловят его приказания. В Комитете он всех извел своими требованиями, но никто и пикнуть не смеет. Он держит в руках беснующуюся свору якобинцев. Что тут можно поделать?

Карье (яростным свистящим шепотом, едва сдерживаясь). Надо убить его, как собаку!

Реньо и Баррас шикают на него, стараясь, чтобы никто их не услышал. Но Тальен, окончательно опьяневший, уловив эти слова, подхватывает их.

Тальен. Надо убить его! Верно!.. А кто это сделает? Я сделаю!

Карье. Нет, я.

Лекуантр. Нет, я.

В эту минуту из сада доносится шум. Межан и Кларисса переглядываются с довольным видом. Слышны суматоха, беготня, крики.

Голос с улицы. Они убили Робеспьера! Неподкупный заколот кинжалом!

Межан подходит к Фуше, Кларисса бежит к Барреру. Коллено вскакивает с места. В сад врывается разъяренная толпа. Вся улица бурлит и клокочет.

Карье (оглядываясь на других с мрачным торжеством). Дело сделано!

Тальен (восторженно). Есть еще бог на небе!

Фуше (выйдя из своего угла, поспешно устремляется к столу проконсулов и повелительно говорит приглушенным голосом). Молчите!

Баррас и Реньо, сознавая опасность, пытаются унять разбушевавшегося Тальена.

Тальен. Что такое? Почему я не имею права дать волю своим чувствам?

Фуше (громогласно). Всенародная скорбь...

Баррас (Тальену). Заткни глотку, болван, и слушай.

Снаружи гул поднимается, словно морской прилив. Толпа ревет, запрудив лестницу террасы. Колышется море голов. Угрожающие лица. Булыжник, брошенный с улицы, разбивает стекло.

Голоса из толпы. Вот где притон убийц! Франты, богачи проклятые, кровопийцы! Поджигайте их логово, спалим его дотла!

Часть посетителей рассеивается, убегает в глубь кофейной. Остальные пытаются преградить дорогу грозной стихии.

Баррер (выступает вперед). Спокойствие, граждане! Я — Баррер, друг Робеспьера.

Фуше. Мы все здесь верные друзья Робеспьера.

Голос из толпы. Баррер... верно, это свой, это добрый патриот.

Баррер (указывает на Карье). А вот Карье, гроза вандейских разбойников.

Голос из толпы (с удовлетворением в голосе). Пускай примется за парижских разбойников.

Карье (засучив рукава). А ну пошли!

Баррер. Да где же они, подлые убийцы? [6]

Реньо. Кто они такие? Кто их видел?

Фуше. Кто может рассказать толком, что же случилось?

Юноша (кричит с улицы). Я, я свидетель, я там был! (Прокладывает себе путь.)

Голоса из толпы. Пусть говорит!

Юношу выталкивают вперед, почти вносят на руках с улицы на террасу кофейной; он взбирается на стул и возбужденно рассказывает.

Юноша. Какой-то негодяй, исчадье ада, притаился у дверей Комитета общественного спасения. Целый день он подстерегал Робеспьера. Благодаренье богам, Робеспьер не явился. Тогда убийца в отместку разрядил пистолеты в Колло. Как раненый лев, Колло бросился на него...

Лекуантр (тихо). Сорвалось!

Карье (вполголоса). Придется начинать сначала!

Фуше (подойдя к ним, повелительным тоном). Придержите язык! Нас слушают... (Громко.) Радуйтесь! Наш возлюбленный Максимилиан невредим!

Тюрьо. Республика спасена!

Баррас. Верховное существо оберегает его жизнь, столь драгоценную для отчизны... (Вполголоса.) Тальен, твой черед!

Тальен. Предлагаю направить депутацию к Максимилиану. Принесем ему горячие поздравления и выразим наши глубокие патриотические чувства.

Фуше (которому Межан что-то нашептывает). Граждане! Сейчас схватили девушку, которая пыталась проникнуть к Максимилиану, при ней нашли два кинжала.

Крики усиливаются.

Мы требуем, чтобы подлых злодеев карали, как отцеубийц... черный мешок, отрубить руку...

Баррас (вполголоса). Это уж чересчур! Ты перехватил...

Фуше (вполголоса). Если твой враг уцелел, восхваляй его выше меры, пока он не станет ненавистен всем... (Обернувшись к Карье.) А теперь, Карье, веди их за собой!

Карье (тихо спрашивает у Фуше). Куда? На кого их натравить?

Фуше (та же игра). На лавки богатых торговцев в Западной и Центральной секциях.

Карье (та же игра). Но они все разгромят!

Фуше (та же игра). Пускай громят! Пускай грабят!

Карье (та же игра). Ты с ума сошел!

Фуше (та же игра). Дай им волю!.. Кто был причиной народных беспорядков? Робеспьер. Кому придется жестоко расправиться с погромщиками? Робеспьеру. Стало быть, нечего церемониться, Карье! Спусти их с цепи! (Обернувшись к Коллено, кивает на группу мюскаденов, которые его окружают.) А эти господа, разумеется, охотно нам помогут.

Фуше, Межан и Коллено переглядываются. Они сразу поняли друг друга, и шайка мюскаденов поняла их без слов.

Карье (собирая вокруг себя толпу). Именем Неподкупного! Отомстим за него!.. Бей негодяев, бей торгашей, долой кровопийц, долой грабителей, бей буржуа!

Толпа с ревом устремляется на улицу.

Занавес.